себя и  народ. Вот  Германию  победят,  а Россия?
Подумать, так все по-другому. Не было от веку горшей страдалицы, вся тонет в
крови великой, погибель без конца, печаль. Григорий".

     Есть много оснований утверждать,  что будь Распутин рядом с  царем в те
решающие  дни 1914  года, Россия,  возможно  бы, не  вступила  в  войну.  Но
Распутин  лежал тяжело раненый в тысячах километров от  царя и не мог ничего
сделать, кроме как послать телеграмму.

     Антивоенная позиция Распутина была  глубоко ненавистна всем антирусским
и  революционным  силам.  Враги России  и  внутри  и  за рубежом  испытанным
способом пытаются оклеветать Распутина, представить его сторонником войны. В
разных странах  появляется целый ряд статей, в которых намеренно  искажается
его  позиция  с  целью  представить  дело   так,  мол,  Россия  готовится  к
агрессивной войне.

     В  немецкой  газете "Гамбургер  Фремденблат"  от 21 июня  1914 года  за
подписью Акселя Шмидта  заявляется, что прежний апостол  мира  Распутин  все
больше  склоняется  в   панславистскому  образу  мыслей.  Теперь   он   стал
проповедовать соединение всех  православных и славян под  скипетром русского
царя. Если это так, то европейскому миру угрожает немалая опасность. Русской
народной думе,  утверждает немецкая газета,  можно  только на  почве религии
внушить воинственные замыслы. "Борьба  против неверных, водружение креста на
Св.  Софии" - эти слова еще не потеряли волшебной силы  над  душой  простого
народа.  Будет ли в таком случае  небольшой образованный и мирно настроенный
верхний  слой  общества  в   состоянии  бороться  с  этой  агитацией  -  еще
неизвестно. Во  всяком случае, просто смешно  думать, что мир Европы зависит
теперь  от  нескольких желаний  и  воли  хитрого  мистика  или  даже  просто
авантюриста.  Но  в  стране неограниченных невозможностей  все  возможно", -
заявляет  газета.  Так намеренно  истина переворачивалась  с  ног на голову.
Простой русский  народ обвинялся в воинственных  замыслах, а  верхний  слой,
которому  преимущественно и была близка мысль о войне, объявлялся миролюбиво
настроенным.

     Тем  не  менее,  конечно,  не следует  воспринимать  Распутина  наивным
пацифистом. Он  отчетливо  понимал,  если войны не удастся избежать и  будет
совершено нападение, нужно поднимать всю народную мощь, нужно иметь надежных
союзников.  Здравый смысл  и практическая сметка чувствуются в  его беседе с
корреспондентом  "Биржевых  ведомостей"  по  поводу  убийства   австрийского
эрцгерцога  Франца-Фердинанда, выступавшего  категорически  против  войны  с
Россией: "Что  тут, братец, может  сказать Григорий Ефимович? Убили  уж, ау.
Назад-то  не  вернешь, хоть плачь,  хоть вой. Что  хочешь делай,  а конец-то
один. Судьба такова. А вот английским гостям, бывшим в Петербурге, нельзя не
порадоваться. Доброе  предзнаменование.  Думаю своим  мужицким умом, что это
дело  большое  -  начало дружбы  с  Россией, с  английскими народами.  Союз,
голубчик, Англии с Россией, да еще  находящейся  в дружбе с Францией, это не
фунт изюма, а грозная сила, право хорошо".

     В предвоенные месяцы в российских газетах еще можно прочитать более или
менее  объективные интервью с Распутиным. Время от времени газеты,  наряду с
клеветническим, сфабрикованным материалом, помещают очень интересные  беседы
с ним.  Мы  перескажем некоторые из них, сохраняя  подлинные  слова Григория
Ефимовича. Эти беседы хорошо отражают его настроение и мысли.

     - Надолго ли пожаловали в Петербург? - спросил  Распутина петербургский
журналист С. Никитин.

     - Совсем ненадолго... через несколько деньков уеду, - отвечал Григорий.

     - Извиняюсь за нескромный вопрос: каковы цели настоящего приезда вашего
в Петербург? Быть может, чисто личные дела?..

     - Вот-вот, по личным делам приехал, именно...

     - С дочерью?

     -  А  вот  что,  родной,  - отреагировал на  вопрос  Никитина  Григорий
Ефимович, и в тоне его голоса, по словам журналиста, послышалась нотка не то
раздражения, не то искренней, нескрываемой боли. - Не будем говорить  о моих
дочерях.

     - Вам неприятно, Григорий Ефимович, что о них упоминалось в газетах?

     -  Ну да, стало быть, так. Правильно понимаешь... Ну? Нешто приятно? То
про  институт там какой-то целую историю натворили, то о  том, то о сем.  Уж
брешут обо мне, ну и пусть себе брешут, а родню-то мою надо пощадить. Оне-то
при чем тут, ну?...

     -  Говорят,  что  при  вашем  личном  участии  и ближайшем  руководстве
организуется ряд новых обществ трезвости?

     -  Дело борьбы  с  исконным злом  Руси  - пьянством... - сказал на  это
Григорий Ефимович, - конечно, дело почтенное, и  тем более будет в этом деле
замечаться  усердие и старание  на  общую пользу, тем оно, дело-то,  значит,
будет успешнее. А что касается насчет слухов,  о которых ты говоришь, так на
это  скажу вот что: нет  дыма без огня.  А только насчет каких  подробностев
уволь, братец, не скажу. А почему,  спросишь... Да очень  просто: хотим дело
начать, и дело настоящее, без всякого шума.

     -  А  вот  еще,  Григорий  Ефимович,  настойчиво  ходят  слухи,  что вы
становитесь во главе нарождающейся большой народной газеты?

     -  А  на это ответить  могу  вот что:  подумать  еще  надо,  прежде чем
решать-то, много и толково подумать...

     Не "тяп-ляп - вышел корабль". Дело-то большое. Одним духом не решить, и
не скажешь.

     -   А   нужна,   Григорий  Ефимович,   народу   специально   для   него
предназначенная газета?

     - Народу всякое живое слово нужно. Живым словом он питается и о нем жив
бывает...

     - А как, по-вашему, Григорий Ефимович,  сокращается за последнее  время
народное   пьянство?  Начинают  ли   уже   складываться  благие  результаты,
предпринимаемые правительством, борьбы с пьянством?

     - И очень даже начинают. Пьянство на убыль пошло, это так...

     -  Известно ли вам, Григорий Ефимович,  что  граф  С.Ю.Витте в беседе с
одним из иностранных корреспондентов много, по-видимому, приятной для вашего
самолюбия правды говорил о  ваших добрых  стараниях и заступничестве  против
тех, кто накликал войну?

     -  О  приятности  или  неприятности там  для  самолюбия  -  говорить не
будем...  Это особая статья... А вот  относительно  противничества войне, то
оно - конечно, кто же станет желать зла себе и своим?

     Достоинство свое национальное соблюдать нам надо,  конечно, но  оружием
бряцать  не пристало. Я всегда это высказывал.  Ну, а что касаемо графа С.Ю.
Витте, то он говорил очень разумно, потому что сам он разумный.

     А  вот,  кстати, - спохватился Григорий Ефимович,  - спрашивал меня  об
этой, бишь, о трезвости, как ее насаждать надо...

     Так еще  скажу  вот  что: много  позаботиться  об отрезвлении  народном
надлежит  пастырям нашим,  многое от  них тоже зависимо, и многое  можно при
желании и умении им сделать...

     - Григорий  Ефимович,  а слыхали ли вы, что  бывший  иеромонах Илиодор,
ныне Труфанов, собирается выпустить за границей специальную книгу о вас?

     - Ну так что же? - с философским равнодушием отвечает Распутин, - пусть
себе пишет, коль  охота есть. Да пусть  не одну, а хоть десять книг испишет,
потому бумага  все  терпит. А что касаемо именно Илиодора, то ведь песня его
спета уж,  так  что, чтобы ни писал, аль ни хотел  там  писать, прошлого  не
вернешь. Все хорошо во благовремении..."50

     "Ну, здравствуй, здравствуй,  дорогой, -  тепло, с  благодушной улыбкой
приветствовал в следующий раз журналиста С. Никитина Григорий Распутин. - Ну
что, опять писать надумал? Экий, братец, ты такой неугомонный, право! Все-то
тебе  знать, а проповедовать надо, чтобы это в газете тискать...  Ну  что ж,
всяк на своем деле хорош, -  весело-шутливо говорит Распутин своим "особым и
нервным, теплотонным, типично крестьянским говором".

     -  Ты вот  что,  дорогой, напиши,  коль  ты  так  уж  писать  хочешь, -
оживленно  заговорил  Григорий  Ефимович,  -  вот  что:  всяка  аристократия
мужичком  питается...  Да, да, питается  мужичком,  аристократия-то,  слышь,
дорогой, - с особой настойчивостью говорил Распутин.

     - Мужичок, - продолжал  он, - есть сила  и охрана  ее, аристократии-то.
Мужичок - знамя, и знамя это всегда было и всегда будет высоко.

     - Единство нам надо всеобщее, дорогой, - продолжал Распутин, - единство
и дружество! Остальное все само придет. Что всему делу глава?

     А вот что: Любовь! Она все  венчает, довершает, и она  же все созидает.
Только вот  любви у нас  и  мало,  а  будь ее  поболее,  -Григорий  Ефимович
сокрушенно  вздохнул, - не  то  бы,  дорогой,  было. Было  бы  тогда тепло и
радостно, так вот совсем, как когда  солнце  на заре  светит,  а то холодно,
да...

     - А вот  скоро поеду  на родину... На отдых... Не  забываю я родину-то.
Родина успокаивает...".51  А вот как  описывает визит  к Распутину сотрудник
"Ялтинского вестника".

     "Принял  он меня  в  высшей  мере любезно. Несмотря на то, что Григорий
Распутин  находился в пути довольно продолжительное время, совершив  длинный
путь сначала из  Тобольской губернии в Петербург, а оттуда затем в  Ялту, он
выглядел довольно бодрым".

     "Увидеться  со старцем,  -  пишет журналист, -  мне пришлось впервые, и
скажу  откровенно,  он  произвел  на  меня  глубокое  впечатление  лучистыми
взглядами своих необыкновенных глаз, проникающими, как  казалось,  в тайники
человеческой души.

     -  Правда ли,  Григорий Ефимович,  что вы намерены принять  на себя сан
священства? - спросил я.

     - Нет, это неверно, - последовал ответ, - и я, право, не  знаю, кем и с
какой целью  был пущен этот  слух".  Коснувшись затем  тех  статей,  которые
появлялись в  столичной  печати,  корреспондент "Ялтинского вестника"  также
спросил:

     - В петербургских  газетах на днях  были  нaпeчатaны заметки о том, что
вы,  Григорий  Ефимович,  намерены  в  скором времени выступить  в печати  с
какими-то сенсационными разоблачениями. Правда ли это?

     - Нет, неправда... Я далек от всяких выступов... Да и на что мне это.52

     Незадолго до  покушения почитатели Распутина, встревоженные  слухами  о
готовящемся  покушении, уговаривают  его принять  меры или по  крайней  мере
приобрести пистолет.

     - Я  не городовой, - ответил Распутин, - и носить оружие смерти дело не
мое.  Оружие мира,  а не смерти должен носить  я. Смерти не боюсь. Напротив,
буду рад, что Господь Бог прекратит мои земные страдания. Конечно,  приятнее
умереть  не от руки злодея,  да и вряд  ли, чтобы  кто-нибудь мог поднять на
меня свою руку.

     Вместе  с  тем готовящееся  злодейство  он  по-своему предчувствовал  и
говорил своим почитателям:

     -  Чувствую,  что  вскоре придется  пережить опасную  болезнь, но  я не
боюсь.  Господь страдал  больше  за  наши грехи,  так  почему  же  и мне  не
пострадать за свои.53



        ПОКУШЕНИЕ НА УБИЙСТВО

     Распутин,  конечно,  заблуждался,  когда  говорил,   что  не   найдется
человека, способного поднять на  него  руку.  Он  рассуждал по себе -  "Если
любишь,  не убьешь". Но в России  того  времени была масса  людей, живших не
любовью, а ненавистью, и прежде всего  ненавистью к исторической России и ко
всем,  кто ее поддерживал.  Больше всего их было  в  образованном  обществе,
которое  в значительной  своей  части одобрило  кровавый  бандитский  террор
революционеров. Акции  убийства, как правило,  не  осуждались,  а  считались
вполне   приемлемыми   способами   борьбы   с  представителями  "реакции   и
мракобесия".  Как это ни странно, значительное число убийц-террористов вышло
из среды священнослужителей  и людей, считавших себя близкими к  Церкви. Дух
ненависти проникал  в  самые глубины национальной жизни,  парализуя духовные
идеалы Святой Руси.

     В  те тревожные предвоенные месяцы  в России  было немало групп  людей,
мечтающих о физической ликвидации Распутина. Своей  неуемной деятельностью и
близостью  к царю Распутин ущемил  интересы определенной части  высших слоев
госаппарата, духовенства и даже некоторых представителей Дома Романовых.

     Не в меньшей степени  в ликвидации Распутина  были заинтересованы силы,
втягивающие  Россию в мировую войну, - от "военной партии" при царском дворе
(прежде  всего  Великого  князя Николая  Николаевича  и  Кь)  до  зарубежных
поджигателей будущей бойни, от революционных  кругов, мечтающих о разрушении
России (Ленина  и  Кь),  до масонских членов Государственной  думы (Гучкова,
Керенского и Кь). Каждый  из  этих сторонников войны помнил роль Распутина в
балканских событиях, убедившего царя не участвовать в военных действиях.


     Поэтому нити заговора на жизнь Распутина неизбежно  тянутся  к одной из
этих сил.

     Первая  попытка физического устранения Распутина  предпринимается еще в
1912  году. "В  последние  месяцы  моего  директорства при Н.А. Маклакове, -
пишет Белецкий, -  когда августейшая семья находилась в  Ливадии  и Распутин
был  вызван  в  Ялту,  от  Ялтинского  градоначальника,  покойного  генерала
Думбадзе,  пользовавшегося  особым  расположением  Государя  и  бывшего  под
большим воздействием генерала  Богдановича (входившего в ближайшее окружение
В.к. Николая Николаевича.  - О.П.), который протежировал Думбадзе, мною была
получена шифрованная телеграмма с надписью "лично" приблизительно следующего
содержания: "Разрешите мне  избавиться от Распутина во время его переезда на
катере  из  Севастополя в  Ялту".  Расшифровал эту  телеграмму работавший  в
секретарской части  департамента  полиции  А.Н. Митрофанов,  посылая мне  на
квартиру шифровку, предупредил меня  по телефону, что  телеграмма интересна.
Я,  подписав  препроводительный  бланк,  послал  ее  срочно с  надписью:  "В
собственные  руки Н.А.  Маклакову" - и затем  по  особому  - для  разговоров
только с  министром  -  телефону  спросил  его:  не последует  ли каких-либо
распоряжений,  но  он мне  ответил,  что  "нет, я  сам".  Какие были посланы
указания  Думбадзе и были  ли посланы, я не знаю, но  приезд в сопровождении
филеров состоялся без всяких осложнений. Этой телеграммы в деле нет, так как
Н.А.  Маклаков  мне  ее  не  возвратил,  а Митрофанов по расшифровке  порвал
подлинник..."

     Думбадзе  хотел  привезти Распутина в железный замок, стоявший за Ялтой
над морем, и сбросить его оттуда.

     По каким-то причинам это покушение сорвалось.

     Новое покушение на убийство Григория Ефимовича  Распутина  произошло  в
селе Покровском в  три часа дня 29  июня 1914 года. До начала второй мировой
войны оставался месяц и два дня.

     Через несколько часов  исправник Скатов направляет  прямо в Петербург в
департамент полиции телеграмму. (Хранится в ГАРФ.)

     "Петербург, департамент полиции.

     Три часа дня  29  июня Покровском  Григорию Ефимовичу Распутину Новому,
вернувшемуся Петербурга вечером накануне, улице,  около  его  дома,  куда он
вышел послать телеграмму, нанесена  рана живот  кинжалом сызранской мещанкой
Хионией Кузьминой Гусевой, 33 лет, проживающей Царицыне... Гусева задержана,
преступлении  созналась, заявив, приехала Покровское убить Распутина  Нового
религиозным  побуждениям,  участников  не  было,  Гусева их  тоже  отрицает,
проверка подозрительных Покровском  более  нет, здесь оказался петербургский
корреспондент  газеты  Курьер  крещеный  еврей  мещанин  Липовцев   Киевской
(губернии)   Вениамин  Борисович  ДУВИДЗОН...  без  паспорта   удостоверения
метрикой причта  церкви Вилинского  Воспитательного дома крещение телеграммы
курьера   запросил   Петербургское  сыскное  отделение  личности  Дувидзона.
Пострадавшему сделана операция.  Наблюдает врач, рана  порядочная, положение
пока неопределенное. Исправник СКАТОВ".

     Архивные материалы - сотни страниц, написанных от руки и только изредка
отпечатанных на машинке. Через почерки людей другой эпохи порою пробираешься
как  через  дремучий лес. Попробуем сначала дать общую картину преступления,
как она излагается в многочисленных документах, а затем приведем  некоторые,
наиболее важные,  протоколы допросов  и освещение этого дела  в печати  того
времени.

     Распутин вернулся в Покровское из Петербурга вечером 28 июня. По дороге
заезжал в Ялуторовск к своим друзьям Патушинским.

     29  июня  около 3 часов  пополудни разносчик телеграмм  Михаил Распутин
(родственник  Григория  Ефимовича)  принес  телеграмму   и   ушел.  Григорий
Ефимович, по-видимому, решил дать  ответ и побежал догнать Михаила. Выйдя за
ворота,  он  кликнул  его.  В  этот  момент  к нему  подошла мещанка  Хиония
Кузьминична Гусева и  низко поклонилась. Григорий  Ефимович со  словами  "не
надо  кланяться"  хотел  было подать ей  милостыню. Гусева, воспользовавшись
этим  моментом, выхватила из-под платка остро отточенный обоюдоострый кинжал
и ударила  Григория Ефимовича в  живот. Распутин вскрикнул: "Ох, тошно мне",
побежал по  улице от дома примерно на 108 шагов.  Гусева преследовала  его с
кинжалом в руках.  Григорий Ефимович на бегу схватил  с земли палку и ударил
Гусеву по голове. На помощь подбежал народ  и задержал преступницу. Один  из
крестьян, Степан Подигивалов, сильно толкнул Гусеву так, что она упала левой
рукой  прямо на кинжал, ранив себя ниже кисти. Гусеву сразу  же арестовали и
отправили в каталажку Покровского волостного правления.

     Распутину  оказали срочную  помощь  врачи Иевлева,  Высоцкий  и  хирург
Владимиров.  Операцию  провели  прямо  в  доме Распутина,  хотя  она  прошла
успешно, у врачей не было  полной уверенности,  что Распутин выживет. Они не
могли определить, ранены или нет тонкие кишки.

     Хиония  Кузьминична  Гусева,  в возрасте 33  лет, место рождения  -  г.
Сызрань Симбирской  губернии, место прописки -  Сызранская мещанская управа,
место постоянного  жительства - г. Царицин, в 3-й части по Балтийской улице,
д. э 3 Пелагеи  Заворотковой;  мещанка,  знаков  отличия не  имеет, русская,
православная, малограмотная - девица, швейка, других определенных занятий не
имеет, имущественного  обеспечения нет, особые приметы  - отсутствие носа, а
на  его  месте  неправильной формы дыра,  как  последствие болезни.  Пелагея
Завороткова приходилась Гусевой сестрой, в доме с  ними жила еще дочь сестры
- Мария.

     Гусева  себя  признала  виновной  сразу  же. Она  заявила,  что  узнала
Григория Распутина, так  как  видела его,  когда он в  1910  году приезжал в
Царицын. В течение недели  он  посещал дом Натальи Емельяновны Толмачевой, в
котором Гусева жила келейницей и читала вместе  со своими подругами псалтырь
и  сорокоуст.   Здесь   они  встречали  старца   Григория   "со  славой"   и
благоговением, так как он  был принят архиереем Гермогеном, который приказал
Илиодору водить Распутина  по частным домам. Дома, - рассказывает Гусева,  -
Распутин  поссорился  с  Гермогеном  и  Илиодором.  Уезжая,  Григорий обещал
приехать, но долго не приезжал. На вопрос  Гусевой: "Почему старец не едет?"
- Илиодор ответил, что Распутин  - распутник и  развратник. Что он оклеветал
Гермогена и  Илиодора,  мол, они хотят его, Распутина, убить будто бы за то,
что оба пострадали за  напечатание  в газетах  о его, Распутине,  жизни. Все
это,  а  также статья в газете "Свет"  под  заглавием  "Илиодор  и Гриша", в
которой  была  "подробно изложена жизнь  Григория  Распутина-Нового"  и  его
развратного   поведения,  убедили  ее,  что  Григорий  Ефимович  Распутин  -
лжепророк, и она, ревнуя о правде Христовой, решила его убить, подобно тому,
как св. Илья-Пророк  ножом убил 400 лжепророков. Чтобы привести в исполнение
задуманное, она в Царицыне на базаре купила у неизвестного лица за три рубля
кинжал и уехала в Покровское, куда прибыла 21-22 июня. Так как Распутин в то
время жил  в Петербурге, она устраивалась на квартире разных крестьян в виде
странствующей нищенки, которым говорила,  что приехала в Покровское повидать
старц