вали Мишку на поминки,
       Хоронить ее на рынке,
       Ой, дубинушка, да бухни!
       Ой, зеленая, сама пойдет!

                   Да бум!
                   Да бум!
                   Да бум!"

     Вот поднялась стопудовая баба,
     Всe выше, выше, медленно, не вдруг...
     - Тащи, тащи! Эй, Федька, держишь слабо!
     - Тащи еще!- Пускай!- И баба: бух!
     Раздался гул, и, берег потрясая,
     На три вершка ушла в трясину свая!

       Эх бабобитье! Всем по нраву!
       Вот этак любо работать!
       Споем, друзья, еще на славу!
       И пенье грянуло опять:

       "Как на сытном-то на рынке
       Утонула баба в крынке" и пр.

     Тащи! Тащи!- Тащи еще, ребята!
     Дружней тащи! Еще, и дело взято!
     Недаром в нас могучий русский дух!
     Тащи еще!- Пускай!- И баба: бух!
     Раздался гул, и, берег потрясая,
     На два вершка ушла в трясину свая!

     Начало 1860-х годов (?)


        "ЦЕРЕМОНИАЛ"

        "ПОГРЕБЕНИЯ ТЕЛА В БОЗЕ УСОПШЕГО"
     ПОРУЧИКА И КАВАЛЕРА ФАДДЕЯ КОЗЬМИЧА П.....

     Составлен аудитором вместе с полковым адъютантом
     22-го февраля 1821 года, в Житомирской губернии,
                 близ города Радзивиллова.

                                   Утверждаю. Полковник1.

        "1"
     Впереди идут два горниста,
     Играют отчетисто и чисто.

        "2"
     Идет прапорщик Густав Бауер,
     На шляпе и фалдах несет трауер.

                 з
     По обычаю, искони заведенному,
     Идет майор, пеший по-конному.

        "4"
     Идет каптенармус во главе капральства,
     Пожирает глазами начальство.

        "5"
     Два фурлейта ведут кобылу.
     Она ступает тяжело и уныло.

                 б
     Это та самая кляча,
     На которой ездил виновник плача.

        "7"
     Идет с печальным видом казначей,
     Проливает слезный ручей.

        "8"
     Идут хлебопеки и квартирьеры,
     Хвалят покойника манеры.

        "9"
     Идет аудитор, надрывается,
     С похвалою о нем отзывается.

        "10"
     Едет в коляске полковой врач,
     Печальным лицом умножает плач.

        "11"
     На козлах сидит фершал из Севастополя,
     Поет плачевно: "Не одна во поле..."

        "12"
     Идет с кастрюлею квартирмейстер,
     Несет для кутьи крахмальный клейстер.

        "13"
     Идет майорская Василиса,
     Несет тарелку, полную риса.

        "14"
     Идет с блюдечком отец Герасим,
     Несет изюму гривен на семь.

        "15"
     Идет первой роты фельдфебель,
     Несет необходимую мебель.

        "16"
     Три бабы, с флером вокруг повойника,
     Несут любимые блюда покойника:

        "17"
     Ножки, печенку и пупок под соусом;
     Все три они вопят жалобным голосом.

        "18"
     Идут Буренин и Суворин,
     Их плач о покойнике непритворен.

        "19"
     Идет, повеся голову, Корш,
     Рыдает и фыркает, как морж.

        "20"
     Идут гуси, индейки и утки,
     Здесь помещенные боле для шутки.

        "21"
     Идет мокрая от слез курица,
     Не то смеется, не то хмурится.

        "22"
     Едет сама траурная колесница,
     На балдахине поет райская птица.

        "23"
     Идет слабосильная команда с шанцевым
                                    струментом,
     За ней телега с кирпичом и цементом.

        "24"
     Между двух прохвостов идет уездный зодчий,
     Рыдает изо всей мочи.

        "25"
     Идут четыре ветеринара,
     С клистирами на случай пожара.

        "26"
     Гг. юнкера несут регалии:
     Пряжку, темляк, репеек и так далее.

        "27"
     Идут гг. офицеры по два в ряд,
     О новой вакансии говорят.

        "28"
     Идут славянофилы и нигилисты,
     У тех и у других ногти не чисты.

        "29"
     Ибо, если они не сходятся в теории
                                    вероятности,
     То сходятся в неопрятности.

        "30"
     И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее
     Русского безбожия и православия.

        "31"
     На краю разверстой могилы
     Имеют спорить нигилисты и славянофилы.

        "32"
     Первые утверждают, что кто умрет,
     Тот весь обращается в кислород.

        "33"
     Вторые - что он входит в небесные угодия
     И делается братчиком Кирилла-Мефодия.

        "34"
     И что верные вести оттудова
     Получила сама графиня Блудова.

        "35"
     Для решения этого спора
     Стороны приглашают аудитора.

        "36"
     Аудитор говорит: "Рай-диди-рай!
     Покойник отправился прямо в рай".

        "37"
     С этим отец Герасим соглашается,
     И погребение совершается...

                               Исполнить, как сказано выше.
                                             Полковник ***.

     _____________
     (*)  Для себя я, разумеется, места не назначил. Как
     начальник, я должен быть в одно время везде и предос-
     тавляю себе разъезжать по линии и вдоль колонны.

     П р и м е ч а н и е  п о л к о в о г о  а д ъ ю т а н т а.
       После тройного залпа из ружей, в виде последнего салюта
     человеку и товарищу, г. полковник вынул из заднего кармана
     батистовый платок и, отерев им слезы, произнес следующую
     речь:
                      1
        Гг. штаб- и обер-офицеры?
        Мы проводили товарища до последней
                                      квартиры.
                      2
        Отдадим же долг его добродетели:
        Он умом равен Аристотелю.

        "3"
        Стратегикой уподоблялся на войне
        Самому Кутузову и Жомини.

        "4"
        Бескорыстием был равен Аристиду -
        Нo его сразила простуда.

        "5"
        Он был красою человечества,
        Помянем же добром его качества.

        "6"
        Гг. офицеры, после погребения
        Прошу вас всех к себе на собрание.

        "7"
        Я поручил юнкеру фон Бокт
        Устроить нечто вроде пикника.

        "8"
        Это будет и закуска, и вместе обед -
        Итак, левое плечо вперед.

        "9"
        Заплатить придется очень мало,
        Не более пяти рублей с рыла.

        "10"
        Разойдемся не прежде, как ввечеру -
        Да здравствует Россия - ура!!

     П р и м е ч а н и е  о т ц а  Г е р а с и м а.
       Видяй сломицу в оке ближнего, не зрит в своем ниже
     бруса. Строг и свиреп быши к рифмам ближнего твоего,
     сам же, аки свинья непотребная, рифмы негодные и уху
     зело вредящие сплел еси. Иди в огонь вечный, анафема.
     П р и м е ч а н и е  р у к о ю  п о л к о в н и к а.
       Посадить Герасима под арест за эту отметку. Изгото-
     вить от моего имени отношение ко владыке, что Герасим
     искажает текст, называя сучец - сломицею. Это все равно,
     что если б я отворот назвал погонами.
     Д о к л а д  п о л к о в о г о  а д ъ ю т а н т а.
       Так как отец Герасим есть некоторым образом духовное
     лицо, находящееся в прямой зависимости от Консистории и
     Св. Синода, то не будет ли отчасти неловко подвергнуть
     его мере административной посаждением его под арест, ус-
     тановленный более для проступков по военной части.
     О т м е т к а  п о л к о в н и к а.
       А мне что за дело. Все-таки посадить после пикника.
     П р и м е ч а н и е  п о л к о в о г о  а д ъ ю т а н т а.
       Узнав о намерении полковника, отец Герасим изготовил
     донос графу Аракчееву, в котором объяснял, что полковник
     два года не был на исповеди. О том же изготовил он донос
     и к архипастырю Фотию и прочел на пикнике полковнику от-
     пуски. Однако, когда подали горячее, не отказался пить за
     здоровье полковника, причем полковник выпил и за его здо-
     ровье. Это повторялось несколько раз, и после бланманже и
     суфле-вертю, когда гг. офицеры танцевали вприсядку, полк-
     овник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сде-
     лали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом
     был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и
     нижние чины не смели исповедываться у посторонних иереев,
     а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров
     трехнедельного ареста, для гг. юнкеов дежурств при помой-
     ной яме, а для нижних чинов телесного наказания.

        "x x x"


        "ПОЭМЫ"


        "ГРЕШНИЦА"

        "1"

     Народ кипит, веселье, хохот,
     Звон лютней и кимвалов грохот,
     Кругом и зелень, и цветы,
     И меж столбов, у входа дома,
     Парчи тяжелой переломы
     Тесьмой узорной подняты;
     Чертоги убраны богато,
     Везде горит хрусталь и злато,
     Возниц и коней полон двор;
     Теснясь за трапезой великой,
     Гостей пирует шумный хор,
     Идет, сливаяся с музыкой,
     Их перекрестный разговор.

     Ничем беседа не стеснима,
     Они свободно говорят
     О ненавистном иге Рима,
     О том, как властвует Пилат,
     О их старшин собранье тайном,
     Торговле, мире, и войне,
     И муже том необычайном,
     Что появился в их стране.

        "2"

     "Любовью к ближним пламенея,
     Народ смиренью он учил,
     Он все законы Моисея
     Любви закону подчинил;
     Не терпит гнева он, ни мщенья,
     Он проповедует прощенье,
     Велит за зло платить добром;
     Есть неземная сила в нем,
     Слепым он возвращает зренье,
     Дарит и крепость и движенье
     Тому, кто был и слаб и хром;
     Ему признания не надо,
     Сердец мышленье отперто,
     Его пытующего взгляда
     Еще не выдержал никто.
     Целя недуг, врачуя муку,
     Везде спасителем он был,
     И всем простер благую руку,
     И никого не осудил.
     То, видно, богом муж избранный!
     Он там, по oнпол Иордана,
     Ходил как посланный небес,
     Он много там свершил чудес,
     Теперь пришел он, благодушный,
     На эту сторону реки,
     Толпой прилежной и послушной
     За ним идут ученики".

        "3"

     Так гости, вместе рассуждая,
     За длинной трапезой сидят;
     Меж ними, чашу осушая,
     Сидит блудница молодая;
     Ее причудливый наряд
     Невольно привлекает взоры,
     Ее нескромные уборы
     О грешной жизни говорят;
     Но дева падшая прекрасна;
     Взирая на нее, навряд
     Пред силой прелести опасной
     Мужи и старцы устоят:
     Глаза насмешливы и смелы,
     Как снег Ливана, зубы белы,
     Как зной, улыбка горяча;
     Вкруг стана падая широко,
     Сквозные ткани дразнят око,
     С нагого спущены плеча.
     Ее и серьги и запястья,
     Звеня, к восторгам сладострастья,
     К утехам пламенным зовут,
     Алмазы блещут там и тут,
     И, тень бросая на ланиты,
     Во всем обилии красы,
     Жемчужной нитью перевиты,
     Падут роскошные власы;
     В ней совесть сердца не тревожит,
     Стыдливо не вспыхает кровь,
     Купить за злато всякий может
     Ее продажную любовь.

     И внемлет дева разговорам,
     И ей они звучат укором;
     Гордыня пробудилась в ней,
     И говорит с хвастливым взором:
     "Я власти не страшусь ничьей;
     Заклад со мной держать хотите ль?
     Пускай предстанет ваш учитель,
     Он не смутит моих очей!"

        "4"

     Вино струится, шум и хохот,
     Звон лютней и кимвалов грохот,
     Куренье, солнце и цветы;
     И вот к толпе, шумящей праздно
     Подходит муж благообразный;
     Его чудесные черты,
     Осанка, поступь и движенья,
     Во блеске юной красоты,
     Полны огня и вдохновенья;
     Его величественный вид
     Неотразимой дышит властью,
     К земным утехам нет участья,
     И взор в грядущее глядит.
     Tо муж на смертных непохожий,
     Печать избранника на нем,
     Он светел, как архангел божий,
     Когда пылающим мечом
     Врага в кромешные оковы
     Он гнал по манию Иеговы.
     Невольно грешная жена
     Его величьем смущена
     И смотрит робко, взор понизив,
     Но, вспомня свой недавный вызов,
     Она с седалища встает
     И, стан свой выпрямивши гибкий
     И смело выступив вперед,
     Пришельцу с дерзкою улыбкой
     Фиал шипящий подает.

     "Ты тот, что учит отреченью -
     Не верю твоему ученью,
     Мое надежней и верней!
     Меня смутить не мысли ныне,
     Один скитавшийся в пустыне,
     В посте проведший сорок дней!
     Лишь наслажденьем я влекома,
     С постом, с молитвой незнакома,
     Я верю только красоте,
     Служу вину и поцелуям,
     Мой дух тобою не волнуем,
     Твоей смеюсь я чистоте!"

     И речь ее еще звучала,
     Еще смеялася она,
     И пена легкая вина
     По кольцам рук ее бежала,
     Как общий говор вкруг возник,
     И слышит грешница в смущенье:
     "0на ошиблась, в заблужденье
     Ее привел пришельца лик -
     То не учитель перед нею,
     То Иоанн из Галилеи,
     Его любимый ученик!"

        "5"

     Небрежно немощным обидам
     Внимал он девы молодой,
     И вслед за ним с спокойным видом
     Подходит к храмине другой.
     В его смиренном выраженье
     Восторга нет, ни вдохновенья,
     Но мысль глубокая легла
     На очерк дивного чела.
     То не пророка взгляд орлиный,
     Не прелесть ангельской красы,
     Делятся на две половины
     Его волнистые власы;
     Поверх хитона упадая,
     Одела риза шерстяная
     Простою тканью стройный рост,
     В движеньях скромен он и прост;
     Ложась вкруг уст его прекрасных,
     Слегка раздвоена брада,
     Таких очей благих и ясных
     Никто не видел никогда.

     И пронеcлося над народом
     Как дуновенье тишины,
     И чудно благостным приходом
     Сердца гостей потрясены.
     Замолкнул говор. В ожиданье
     Сидит недвижное собранье,
     Тревожно дух переводя.
     И он, в молчании глубоком,
     Обвел сидящих тихим оком
     И, в дом веселья не входя,
     На дерзкой деве самохвальной
     Остановил свой взор печальный.

        "6"

     И был тот взор как луч денницы,
     И все открылося ему,
     И в сердце сумрачном блудницы
     Он разогнал ночную тьму;
     И всe, что было там таимо,
     В грехе что было свершено,
     В ее глазах неумолимо
     До глубины озарено;
     Внезапно стала ей понятна
     Неправда жизни святотатной,
     Вся ложь ее порочных дел,
     И ужас ею овладел.
     Уже на грани сокрушенья,
     Она постигла в изумленье,
     Как много благ, как много сил
     Господь ей щедро подарил
     И как она восход свой ясный
     Грехом мрачила ежечасно;
     И, в первый раз гнушаясь зла,
     Она в том взоре благодатном
     И кару дням своим развратным,
     И милосердие прочла.
     И, чуя новое начало,
     Еще страшась земных препон.
     Она, колебляся, стояла...

     И вдруг в тиши раздался звон
     Из рук упавшего фиала...
     Стесненной груди слышен стон,
     Бледнеет грешница младая,
     Дрожат открытые уста,
     И пала ниц она, рыдая,
     Перед святынею Христа.

     1857 (?)


        "ИОАНН ДАМАСКИН"

        "1"
     Любим калифом Иоанн;
     Ему, что день, почет и ласка,
     К делам правления призван
     Лишь он один из христиан
     Порабощенного Дамаска.
     Его поставил властелин
     И суд рядить, и править градом,
     Он с ним беседует один,
     Он с ним сидит в совете рядом;
     Окружены его дворцы
     Благоуханными садами,
     Лазурью блещут изразцы,
     Убраны стены янтарями;
     В полдневный зной приют и тень
     Дают навесы, шелком тканы,
     В узорных банях ночь и день
     Шумят студеные фонтаны.

     Но от него бежит покой,
     Он бродит сумрачен; не той
     Он прежде мнил идти дорогой,
     Он счастлив был бы и убогий,
     Когда б он мог в тиши лесной,
     В глухой степи, в уединенье,
     Двора волнение забыть
     И жизнь смиренно посвятить
     Труду, молитве, песнопенью.

     И раздавался уж не раз
     Его красноречивый глас
     Противу ереси безумной,
     Что на искусство поднялась
     Грозой неистовой и шумной.
     Упорно с ней боролся он,
     И от Дамаска до Царьграда
     Был, как боец за честь икон
     И как художества ограда,
     Давно известен и почтен.

     Но шум и блеск его тревожит,
     Ужиться с ними он не может,
     И, тяжкой думой обуян,
     Тоска в душе и скорбь на лике,
     Вошел правитель Иоанн
     В чертог дамасского владыки.
     "О государь, внемли! мой сан,
     Величье, пышность, власть и сила,
     Все мне несносно, все постыло.
     Иным призванием влеком,
     Я не могу народом править:
     Простым рожден я быть певцом,
     Глаголом вольным бога славить!
     В толпе вельмож всегда один,
     Мученья полон я и скуки;
     Среди пиров, в главе дружин,
     Иные слышатся мне звуки;
     Неодолимый их призыв
     К себе влечет меня все боле -
     О, отпусти меня, калиф,
     Дозволь дышать и петь на воле!"

     И тот просящему в ответ:
     "Возвеселись, мой раб любимый!
     Печали вечной в мире нет
     И нет тоски неизлечимой!
     Твоею мудростью одной
     Кругом Дамаск могуч и славен.
     Кто ныне нам величьем равен?
     И кто дерзнет на нас войной?
     А я возвышу жребий твой -
     Недаром я окрест державен -
     Ты примешь чести торжество,
     Ты будешь мне мой брат единый:
     Возьми полцарства моего,
     Лишь правь другою половиной!"

     К нему певец: "Твой щедрый дар,
     О государь, певцу не нужен;
     С иною силою он дружен;
     В его груди пылает жар,
     Которым зиждется созданье;
     Служить творцу его призванье;
     Его души незримый мир
     Престолов выше и порфир.
     Он не изменит, не обманет;
     Все, что других влечет и манит:
     Богатство, сила, слава, честь -
     Все в мире том в избытке есть;
     А все сокровища природы:
     Степей безбережный простор,
     Туманный очерк дальних гор
     И моря пенистые воды,
     Земля, и солнце, и луна,
     И всех созвездий хороводы,
     И синей тверди глубина -
     То всe одно лишь отраженье,
     Лишь тень таинственных красот,
     Которых вечное виденье
     В душе избранника живет!
     О, верь, ничем тот не подкупен,
     Кому сей чудный мир доступен,
     Кому господь дозволил взгляд
     В то сокровенное горнило,
     Где первообразы кипят,
     Трепещут творческие силы!
     То их торжественный прилив
     Звучит певцу в его глаголе -
     О, отпусти меня, калиф,
     Дозволь дышать и петь на воле!"

     И рек калиф: "В твоей груди
     Не властен я сдержать желанье,
     Певец, свободен ты, иди,
     Куда влечет тебя призванье!"

     И вот правителя дворцы
     Добычей сделались забвенья;
     Оделись пестрые зубцы
     Травой и прахом запустенья;
     Его несчетная казна
     Давно уж нищим раздана,
     Усердных слуг не видно боле,
     Рабы отпущены на волю,
     И не укажет ни один,
     Куда их скрылся господин.
     В хоромах стены и картины
     Давно затканы паутиной,
     И мхом фонтаны заросли;
     Плющи, ползущие по хорам,
     От самых сводов до земли
     Зеленым падают узором,
     И мак спокойно полевой
     Растет кругом на звонких плитах,
     И ветер, шелестя травой,
     В чертогах ходит позабытых.

        "2"
     Благословляю вас, леса,
     Долины, нивы, горы, воды!
     Благословляю я свободу
     И голубые небеса!
     И посох мой благословляю,
     И эту бедную суму,
     И степь от краю и до краю,
     И солнца свет, и ночи тьму,
     И одинокую тропинку,
     По коей, нищий, я иду,
     И в поле каждую былинку,
     И в небе каждую звезду!
     О, если б мог всю жизнь смешать я,
     Всю душу вместе с вами слить!
     О, если б мог в свои объятья
     Я вас, враги, друзья и братья,
     И всю природу заключить!
     Как горней бури приближенье,
     Как натиск пенящихся вод,
     Теперь в груди моей растет
     Святая сила вдохновенья.
     Уж на устах дрожит хвала
     Всему, что благо и достойно,-
     Какие