ую думу
     И иди себе вперед!

     До других тебе нет дела,
     Ветер пусть их носит лай!
     Что в душе твоей созрело -
     В ясный образ облекай!

     Тучи черные нависли -
     Пусть их виснут - черта с два!
     Для своей живи лишь мысли,
     Остальное трын-трава!

        "1870"


        "x x x"

     Темнота и туман застилают мне путь,
        Ночь на землю все гуще ложится,
     Но я верю, я знаю: живет где-нибудь,
        Где-нибудь да живет царь-девица!

     Как достичь до нее - не ищи, не гадай,
        Тут расчет никакой не поможет,
     Ни догадка, ни ум, но безумье в тот край,
        Но удача принесть тебя может!

     Я не ждал, не гадал, в темноте поскакал
        В ту страну, куда нету дороги,
     Я коня разнуздал, наудачу погнал
        И в бока ему втиснул остроги!

     Август 1870


        "x x x"

     В монастыре пустынном близ Кордовы
     Картина есть. Старательной рукой
     Изобразил художник в ней суровый,
     Как пред кумиром мученик святой
     Лежит в цепях и палачи с живого
     Сдирают кожу... Вид картины той,
     Исполненный жестокого искусства,
     Сжимает грудь и возмущает чувство.

     Но в дни тоски, мне все являясь снова,
     Упорно в мысль вторгается она,
     И мука та казнимого святого
     Сегодня мне понятна и родна:
     С моей души совлечены покровы,
     Живая ткань ее обнажена,
     И каждое к ней жизни прикасанье
     Есть злая боль и жгучее терзанье.

     Осень 1870


        "x x x"

     Вновь растворилась дверь на влажное крыльцо,
     В полуденных лучах следы недавней стужи
     Дымятся. Теплый ветр повеял нам в лицо
     И морщит на полях синеющие лужи.

     Еще трещит камин, отливами огня
     Минувший тесный мир зимы напоминая,
     Но жаворонок там, над озимью звеня,
     Сегодня возвестил, что жизнь пришла иная.

     И в воздухе звучат слова, не знаю чьи,
     Про счастье, и любовь, и юность, и доверье,
     И громко вторят им бегущие ручьи,
     Колебля тростника желтеющие перья.

     Пускай же, как они по глине и песку
     Растаявших снегов, журча, уносят воды,
     Бесследно унесет души твоей тоску
     Врачующая власть воскреснувшей природы!

     25 декабря 1870


        "x x x"

     Про подвиг слышал я Кротонского бойца,
     Как, юного взвалив на плечи он тельца,
     Чтоб силу крепких мышц умножить постепенно,
     Вкруг городской стены ходил, под ним
                                       согбенный,
     И ежедневно труд свой повторял, пока
     Телец тот не дорос до тучного быка.

     В дни юности моей, с судьбой в отважном споре,
     Я, как Милон, взвалил себе на плечи горе,
     Не замечая сам, что бремя тяжело;
     Но с каждым днем оно невидимо росло,
     И голова моя под ним уж поседела,
     Оно же все растет без меры и предела!

     Май 1871


        "НА ТЯГЕ"

     Сквозит на зареве темнеющих небес
     И мелким предо мной рисуется узором
     В весенние листы едва одетый лес,
     На луг болотистый спускаясь косогором.
     И глушь и тишина. Лишь сонные дрозды
     Как нехотя свое доканчивают пенье;
     От луга всходит пар... мерцающей звезды
     У ног моих в воде явилось отраженье;
     Прохладой дунуло, и прошлогодний лист
     Зашелестел в дубах... Внезапно легкий свист
     Послышался; за ним, отчетисто и внятно,
     Стрелку знакомый хрип раздался троекратно,
     И вальдшнеп протянул - вне выстрела. Другой
     Летит из-за лесу, но длинною дугой
     Опушку обогнул и скрылся. Слух и зренье
     Мои напряжены, и вот через мгновенье,
     Свистя, еще один, в последнем свете дня,
     Чертой трепещущей несется на меня.
     Дыханье притаив, нагнувшись под осиной,
     Я выждал верный миг - вперед на пол-аршина
     Я вскинул - огнь блеснул, по лесу грянул
                                          гром -
     И вальдшнеп падает на землю колесом.
     Удара тяжкого далекие раскаты,
     Слабея, замерли. Спокойствием объятый,
     Вновь дремлет юный лес, и облаком седым
     В недвижном воздухе висит ружейный дым.
     Вот донеслась еще из дальнего болота
     Весенних журавлей ликующая нота -
     И стихло все опять - и в глубине ветвей
     Жемчужной дробию защелкал соловей.
     Но отчего же вдруг, мучительно и странно,
     Минувшим на меня повеяло нежданно
     И в этих сумерках, и в этой тишине
     Упреком горестным оно предстало мне?
     Былые радости! Забытые печали!
     Зачем в моей душе вы снова прозвучали
     И снова предо мной, средь явственного сна,
     Мелькнула дней моих погибшая весна?

     Май 1871


        "x x x"

     То было раннею весной,
          Трава едва всходила,
     Ручьи текли, не парил зной,
          И зелень рощ сквозила;

     Труба пастушья поутру
          Еще не пела звонко,
     И в завитках еще в бору
          Был папоротник тонкий.

     То было раннею весной,
          В тени берез то было,
     Когда с улыбкой предо мной
          Ты очи опустила.

     То на любовь мою в ответ
          Ты опустила вежды -
     О жизнь! о лес! о солнца свет!
          О юность! о надежды!

     И плакал я перед тобой,
          На лик твой глядя милый,-
     Tо было раннею весной,
          В тени берез то было!

     То было в утро наших лет -
          О счастие! о слезы!
     О лес! о жизнь! о солнца свет!
          О свежий дух березы!

     Май 1871


        "x x x"

     Прозрачных облаков спокойное движенье,
     Как дымкой солнечный перенимая свет,
     То бледным золотом, то мягкой синей тенью
     Окрашивает даль. Нам тихий свой привет
     Шлет осень мирная. Ни резких очертаний,
     Ни ярких красок нет. Землей пережита
     Пора роскошных сил и мощных трепетаний;
     Стремленья улеглись; иная красота
     Сменила прежнюю; ликующего лета
     Лучами сильными уж боле не согрета,
     Природа вся полна последней теплоты;
     Еще вдоль влажных меж красуются цветы,
     А на пустых полях засохшие былины
     Опутывает сеть дрожащей паутины;
     Кружася медленно в безветрии лесном,
     На землю желтый лист спадает за листом;
     Невольно я слежу за ними взором думным,
     И слышится мне в их падении бесшумном:
     - Всему настал покой, прими ж его и ты,
     Певец, державший стяг во имя красоты;
     Проверь, усердно ли ее святое семя
     Ты в борозды бросал, оставленные всеми,
     По совести ль тобой задача свершена
     И жатва дней твоих обильна иль скудна?

     Сентябрь 1874


        "x x x"

     Земля цвела. В лугу, весной одетом,
     Ручей меж трав катился, молчалив;
     Был тихий час меж сумраком и светом,
     Был легкий сон лесов, полей и нив;
     Не оглашал их соловей приветом;
     Природу всю широко осенив,
     Царил покой; но под безмолвной тенью
     Могучих сил мне чуялось движенье.

     Не шелестя над головой моей,
     В прозрачный мрак деревья улетали;
     Сквозной узор их молодых ветвей,
     Как легкий дым, терялся в горней дали;
     Лесной чебер и полевой шалфей,
     Блестя росой, в траве благоухали,
     И думал я, в померкший глядя свод:
     Куда меня так манит и влечет?

     Проникнут весь блаженством был я новым,
     Исполнен весь неведомых мне сил:
     Чего в житейском натиске суровом
     Не смел я ждать, чего я не просил -
     То свершено одним, казалось, словом,
     И мнилось мне, что я лечу без крыл,
     Перехожу, подъят природой всею,
     В один порыв неудержимый с нею!

     Но трезв был ум, и чужд ему восторг,
     Надежды я не знал, ни опасенья...
     Кто ж мощно так от них меня отторг?
     Кто отрешил от тягости хотенья?
     Со злобой дня души постыдный торг
     Стал для меня без смысла и значенья,
     Для всех тревог бесследно умер я
     И ожил вновь в сознанье бытия...

     Тут пронеслось как в листьях дуновенье,
     И как ответ послышалося мне:
     Задачи то старинной разрешенье
     В таинственном ты видишь полусне!
     То творчества с покоем соглашенье,
     То мысли пыл в душевной тишине...
     Лови же миг, пока к нему ты чуток,-
     Меж сном и бденьем краток промежуток!

     Май-сентябрь 1875


        "x x x"

     Во дни минувшие бывало,
     Когда являлася весна,
     Когда природа воскресала
     От продолжительного сна,
     Когда ручьи текли обильно
     И распускалися цветы,
     Младое сердце билось сильно,
     Кипели весело мечты;
     С какою радостию чистой
     Я вновь встречал в бору сыром
     Кувшинчик синий и пушистый
     С его мохнатым стебельком;
     Какими чувствами родными
     Меня манил, как старый друг,
     Звездами полный золотыми
     Еще никем не смятый луг!
     Потом пришла пора иная
     И с каждой новою весной,
     Былое счастье вспоминая,
     Грустней я делался; порой,
     Когда темнели неба своды,
     Едва шептались тростники,
     Звучней ручья катились воды,
     Жужжали поздние жуки,
     Казалось мне, что мне недаром
     Грустить весною суждено,
     Что неожиданным ударом
     Блаженство кончиться должно.
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

        "x x x"

        "x x x"

     Как часто ночью в тишине глубокой
     Меня тревожит тот же дивный сон:
     В туманной мгле стоит дворец высокий
     И длинный ряд дорических колонн,
     Средь диких гор от них ложатся тени,
     К реке ведут широкие ступени.

     И солнце там приветливо не блещет,
     Порой сквозь тучи выглянет луна,
     О влажный брег порой лениво плещет,
     Катяся мимо, сонная волна,
     И истуканов рой на плоской крыше
     Стоит во тьме один другого выше.

     Туда, туда неведомая сила
     Вдоль по реке влечет мою ладью,
     К высоким окнам взор мой пригвоздила,
     Желаньем грудь наполнила мою.
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .
     .  .  .  .  .  .  .  .  .  .

     Я жду тебя. Я жду, чтоб ты склонила
     На темный дол свой животворный взгляд,-
     Тогда взойдет огнистое светило,
     В алмазных искрах струи заблестят,
     Проснется замок, позлатятся горы
     И загремят невидимые хоры.

     Я жду, но тщетно грудь моя трепещет,
     Лишь сквозь туман виднеется луна,
     О влажный берег лишь лениво плещет,
     Катяся мимо, сонная волна,
     И истуканов рой на плоской крыше
     Стоит во тьме один другого выше.

        "x x x"

        "ГАРАЛЬД СВЕНГОЛЬМ"

                                   His voice it was deep
                                   like the wave of the sea.

     Его голос звучал как морская волна,
          Мрачен взор был грозящих очей,
     И была его длань как погибель сильна,
          Сердце зыблемой трости слабей.

     Не в кровавом бою он врагами убит,
          Не грозою повержен он в прах,
     Под могильным холмом он без раны лежит,
          Сам себе разрушитель и враг.

     Струны мощные арфы певец напрягал,
          Струны жизни порвалися в нем,
     И начатую песню Гаральд не скончал,
          И лежит под могильным холмом.

     И сосна там раскинула силу ветвей,
          Словно облик его, хороша,
     И тоскует на ней по ночам соловей,
          Словно песню кончает душа.

        "x x x"


        "В АЛЬБОМ"

     Стрелок, на той поляне
     Кто поздно так бежит?
     Что там в ночном тумане
     Клубится и кипит?
     Что значит это пенье,
     И струн в эфире звон,
     И хохот, и смятенье,
     И блеск со всех сторон?

     - Друзья, то вереница
     Волшебниц и сильфид;
     Пред ними их царица
     Воздушная бежит;
     Бежит глухой дорожкой,
     Мелькает вдоль реки,-
     Под маленькою ножкой
     Не гнутся стебельки.

     Ей нет красавиц равных,
     Ее чудесен вид,
     И много бардов славных
     Любовью к ней горит;
     Но бойся, путник смелый,
     В ее попасться сеть
     Иль кончик ножки белой
     Нечаянно узреть.

     Когда луна златая
     Глядит в зерцало вод,
     В лучах ее играя,
     Как сон она плывет;
     Наступит ли денница,
     Она спешит уж прочь;
     Пушок - ей колесница,
     Ее отчизна - ночь.

     Лишь в сумерках застанет
     В лесу она стрелка,
     Зовет его и манит
     К себе издалека;
     Скользит над влагой зыбкой
     Среди глухих болот
     И странника с улыбкой
     Над пропастию ждет.

     Сильфид она всех краше,
     Волшебниц всех милей;
     Седые барды наши
     Горят любовью к ней;
     Но бойся, путник смелый,
     В ее попасться сеть
     Иль кончик ножки белой
     Нечаянно узреть.

        "x x x"


        "БАЛЛАДЫ, БЫЛИНЫ, ПРИТЧИ"


        "ВОЛКИ"

     Когда в селах пустеет,
     Смолкнут песни селян
     И седой забелеет
     Над болотом туман,
     Из лесов тихомолком
     По полям волк за волком
     Отправляются все на добычу.

     Семь волков идут смело.
     Впереди их идет
     Волк осьмой, шерсти белой;
     А таинственный ход
     Заключает девятый.
     С окровавленной пятой
     Он за ними идет и хромает.

     Их ничто не пугает.
     На село ли им путь,
     Пес на них и не лает;
     А мужик и дохнуть,
     Видя их, не посмеет:
     Он от страху бледнеет
     И читает тихонько молитву.

     Волки церковь обходят
     Осторожно кругом,
     В двор поповский заходят
     И шевелят хвостом,
     Близ корчмы водят ухом
     И внимают всем слухом,
     Не ведутся ль там грешные речи?

     Их глаза словно свечи,
     Зубы шила острей.
     Ты тринадцать картечей
     Козьей шерстью забей
     И стреляй по ним смело,
     Прежде рухнет волк белый,
     А за ним упадут и другие.

     На селе ж, когда спящих
     Всех разбудит петух,
     Ты увидишь лежащих
     Девять мертвых старух.
     Впереди их седая,
     Позади их хромая,
     Все в крови... с нами сила господня!

     1840-e годы


        "x x x"

     Где гнутся над омутом лозы,
     Где летнее солнце печет,
     Летают и пляшут стрекозы,
     Веселый ведут хоровод.

     "Дитя, подойди к нам поближе,
     Тебя мы научим летать,
     Дитя, подойди, подойди же,
     Пока не проснулася мать!

     Под нами трепещут былинки,
     Нам так хорошо и тепло,
     У нас бирюзовые спинки,
     А крылышки точно стекло!

     Мы песенок знаем так много,
     Мы так тебя любим давно -
     Смотри, какой берег отлогий,
     Какое песчаное дно!"

     1840-е годы


        "КУРГАН"

     В степи, на равнине открытой,
     Курган одинокий стоит;
     Под ним богатырь знаменитый
     В минувшие веки зарыт.

     В честь витязя тризну свершали,
     Дружина дралася три дня,
     Жрецы ему разом заклали
     Всех жен и любимца коня.

     Когда же его схоронили
     И шум на могиле затих,
     Певцы ему славу сулили,
     На гуслях гремя золотых:

     "О витязь! делами твоими
     Гордится великий народ,
     Твое громоносное имя
     Столетия все перейдет!

     И если курган твой высокий
     Сровнялся бы с полем пустым,
     То слава, разлившись далеко,
     Была бы курганом твоим!"

     И вот миновалися годы,
     Столетия вслед протекли,
     Народы сменили народы,
     Лицо изменилось земли.

     Курган же с высокой главою,
     Где витязь могучий зарыт,
     Еще не сровнялся с землею,
     По-прежнему  гордо стоит.

     А витязя славное имя
     До наших времен не дошло...
     Кто был он? венцами какими
     Свое он украсил чело?

     Чью кровь проливал он рекою?
     Какие он жег города?
     И смертью погиб он какою?
     И в землю опущен когда?

     Безмолвен курган одинокий...
     Наездник державный забыт,
     И тризны в пустыне широкой
     Никто уж ему не свершит!

     Лишь мимо кургана мелькает
     Сайгак, через поле скача,
     Иль вдруг на него налетает,
     Крилами треща, саранча.

     Порой журавлиная стая,
     Окончив подоблачный путь,
     К кургану шумит подлетая,
     Садится на нем отдохнуть.

     Тушканчик порою проскачет
     По нем при мерцании дня,
     Иль всадник высоко маячит
     На нем удалого коня;

     А слезы прольют разве тучи,
     Над степью плывя в небесах,
     Да ветер лишь свеет летучий
     С кургана забытого прах...

     1840-е годы


        "КНЯЗЬ РОСТИСЛАВ"

                           Уношу князю Ростиславу
                       затвори Днепр темне березе.

                            Слово о полку Игореве.

     Князь Ростислав в земле чужой
          Лежит на дне речном,
     Лежит в кольчуге боевой,
          С изломанным мечом.

     Днепра подводные красы
          Лобзаться любят с ним
     И гребнем витязя власы
          Расчесывать златым.

     Его напрасно день и ночь
          Княгиня дома ждет...
     Ладья его умчала прочь -
          Назад не принесет!

     В глухом лесу, в земле чужой,
          В реке его приют;
     Ему попы за упокой
          Молитвы не поют;

     Но с ним подводные красы,
          С ним дев веселых рой,
     И чешет витязя власы
          Их гребень золотой.

     Когда же на берег Посвист
          Седые волны мчит,
     В лесу кружится желтый лист,
          Ярясь, Перун гремит,

     Тогда, от сна на дне речном
          Внезапно пробудясь,
     Очами мутными кругом
          Взирает бедный князь.

     Жену младую он зовет -
          Увы! его жена,
     Прождав напрасно целый год,
          С другим обручена.

     Зовет к себе и брата он,
          Его обнять бы рад -
     Но, сонмом гридней окружен,
          Пирует дома брат.

     Зовет он киевских попов,
          Велит себя отпеть -
     Но до отчизны слабый зов
          Не может долететь.

     И он, склонясь на ржавый щит,
           Опять тяжелым сном
     В кругу русалок юных спит
           Один на дне речном...

     1840-е годы


        "ВАСИЛИЙ ШИБАНОВ"

     Князь Курбский от царского гнева бежал,
          С ним Васька Шибанов, стремянный.
     Дороден был князь. Конь измученный пал.
          Как быть среди ночи туманной?
     Но рабскую верность Шибанов храня,
     Свого отдает воеводе коня:
          "Скачи, князь, до вражьего стану,
          Авось я пешой не отстану".

     И князь доскакал. Под литовским шатром
          Опальный сидит воевода,
     Стоят в изумленье литовцы кругом,
          Без шапок толпятся у входа,
     Всяк русскому витязю честь воздает;
     Недаром дивится литовский народ,
          И ходят их головы кругом:
          "Князь Курбский нам сделался другом".

     Но князя не радует новая честь,
          Исполнен он желчи и злобы;
     Готовится Курбский царю перечесть
          Души оскорбленной зазнобы:
     "Что долго в себе я таю и ношу,
     То все я пространно к царю напишу,
          Скажу напрямик, без изгиба,
          За все его ласки спасибо".

     И пишет боярин всю ночь напролет,
          Перо его местию дышит,
     Прочтет, улыбнется, и снова прочтет,
          И снова без отдыха пишет,
     И злыми словами язвит он царя,
     И вот уж, когда занялася заря,
          Поспело ему на отраду
          Послание, полное яду.

     Но кто ж дерзновенные князя слова
          Отвезть Иоанну возьмется?
     Кому не люба на плечах голова,
          Чье сердце в груди не сожмется?
     Невольно сомненья на князя нашли...
     Вдруг входит Шибанов в поту и в пыли:
          "Князь, служба моя не нужна ли?
          Вишь, наши меня не догнали!"

     И в радости князь посылает раба,
          Торопит его в нетерпенье:
     "Ты телом здоров, и душа не слаба,
          А вот и рубли в награжденье!"
     Шибанов в ответ господину: "Добро!
     Тебе здесь нужнее твое серебро,
          А я передам и за муки
          Письмо твое в царские руки".

     Звон медный несется, гудит над Москвой;
          Царь в смирной одежде трезвонит;
     Зовет ли обратно он прежний покой