носительно определений имеется некоторое затруднение и
по какой именно причине. Поэтому бесполезно сводить все указанным выше
образом [к форме] и устранять материю; ведь в некоторых случаях, можно
сказать, эта вот форма имеется в этой вот материи или эти вот вещи в
таком-то состоянии. И то сравнение живого существа [с медным кругом],
которое обычно делал младший Сократ, неправильно: оно уводит от истины и
заставляет считать возможным, чтобы человек был без частей тела, как круг
без меди. Между тем сходства здесь нет: ведь живое существо - это нечто
чувственно воспринимаемое и определить его, не принимая в соображение
движения, нельзя, а потому этого нельзя также, не принимая в соображение
частей, находящихся в определенном состоянии. Ибо рука есть часть человека
не во всяком случае, а тогда, когда она способна исполнять работу, значит,
когда рука живая, а неживая не есть часть его.

Что касается математических предметов, то почему определения частей не
входят в определение целого, например полуокружности - в определение круга?
Они ведь не чувственно воспринимаемые части. Или этапе плюет значения? Ибо
материя должна быть и у чего-то, не воспринимаемого чувствами; более того
(kai), некоторая материя имеется у всего, что не есть суть бытия вещи и
форма сама по себе, а есть определенное нечто. Вот почему у круга как
общего эти полуокружности не будут частями, а у отдельных кругов будут, как
было сказано раньше, ибо материя бывает и воспринимаемая чувствами, и
постигаемая умом.

Ясно, однако, и то, что душа есть первая сущность, тело - материя, а
человек или живое существо - соединение той и другой как общее; Сократ же и
Кориск, если они также и душа, означают двоякое (ведь одви разумеют под
ними душу, другие - составное целое); если же о них говорится просто-как об
этой вот душе и этом вот теле, то с едиаичвым дело обстоит так же, как с
общим.

А существует ли помимо материи такого рода сущностей какая-нибудь другая и
следует ли искать какую-нибудь другую сущность, нежели эти, например числа
или что-то в этом роде, это надо рассмотреть в дальнейшем. Ведь именно ради
этого мы пытаемся разобраться и в чувственно воспринимаемых сущностях, хотя
в некотором смысле исследование этих сущностей относится к учению о
природе, т. е. ко второй философии, ибо рассуждающему о природе надлежит
познавать не только материю, но и определимую [сущность], и это еще в
большей мере. А что касается определений, то позднее надлежит рассмотреть,
в каком смысле содержащееся в обозначении составляет части определения и
почему определение есть единая речь (ясно ведь: потому, что предмет един,
но в силу чего предмет един, раз он имеет части?).

Таким образом, что такое суть бытия вещи и в наком смысле она существует
сама по себе, об этом в общих чертах сказано для всего; сказано также,
почему обозначение сути бытия одних вещей содержит части определяемого, а
других-нет, и указано, что в обозначении сущности вещи не содержатся части
материального свойства: ведь они принадлежат не к [определимой] сущности, а
к сущности составной; а для этой, можно сказать, некоторым образом
определение и есть и не есть, а именно: если она берется в соединении с
материей, то нет определения (ибо материя есть нечто неопределенное), а
если в отношении к первой сущности, то определение есть, например для
человека - определение души, ибо сущность - это форма, находящаяся в
другом; из нее и из материи состоит так называемая составная сущность;
такая форма есть, например, вогнутость (ведь "курносый нос" и "Курносость"
состоят из этой вогнутости и носа: <в них "нос" содержится дважды>). В
составной же сущности, например курносом носе или Каллий, будет заключаться
также и материя. Кроме того, было сказано, что в некоторых случаях суть
бытия вещи и сама вещь - одно и то же, как у чистых (protai) сущностей;
например,

кривизна и бытие кривизной - одно, если кривизна - чистая сущность (чистой
я называю такую сущность, о которой сказывают не поскольку она находится в
чем-то другом, отличном от нее, т. е. в материальном субстрате); у того же,
что дано как материя или как соединенное е материей, тождества [между вещью
и сутью ее бытия] нет, а также у того, что едино привходящим образом,
например "Сократ" и "образованность", ибо они одно и то же привходящим
образом.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Теперь будем прежде всего говорить об определении в той мере, в какой о нем
не сказано в "Аналитиках": отмеченный там вопрос полезен для исследования о
сущности. Я имею в виду вопрос, почему то, обозначение чего мы называем
определением, составляет одно (например, для человека "двуногое живое
существо"; пусть это будет его обозначением). Так вот, почему "живое
существо" и "двуногое"-это одно, а не многое? "Человек" же и "бледное" -
это множество в том случае, если одно не присуще другому, а одно - если
присуще, а субстрат-человек-испытывает какое-то состояние (ибо тогда
получается одно, и имеется "бледный человек"); но в указанном выше случае
одно не причастно другому: ведь род, по-видимому, не причастен видовым
отличиям (иначе одно и то же было бы вместе причастно противоположностям:
ведь видовые отличия, которыми различается род, противоположны друг другу).
А если род и причастен, то все равно вопрос остается, если видовых отличий
несколько, например: живущее на суше, двуногое, бесперое. Почему они
составляют одно, а не множество? Ведь не потому, что находятся в одном и
том же: так из всего получилось бы одно. И все же одним должно быть все то,
что содержится в определении. Ибо определение есть некоторая единая речь, и
притом о сущности, а значит, должно быть речью о чем-то одном: ведь
сущность, как мы утверждаем, означает нечто одно и определенное нечто.

Прежде всего надлежит рассмотреть те определения, которые опираются на
деление. В самом деле, в определение не входит ничего другого, кроме рода,
обозначаемого как первый, и видовых отличий. А остальные роды - это первый
же и вместе с ним охватываемые им видовые отличия, например: первый род-
"живое существо", ближайший к нему- "живое существо двуногое" и затем
опять-"живое существо двуногое, бесперое"; подобным же образом и тогда,
когда определение обозначается через большее число [видовых отличий]. Но
вообще нет никакой разницы, обозначается ли определение через большое или
малое число [видовых отличий], и, следовательно, также - через малое число
[членов] или через два; а если оно состоит из двух [членов], то одно -
видовое отличие, другое - род; например, если [определяющее] - "живое
существо двуногое", то "живое существо" - род, а другое - видовое отличие.

Если же род вообще не существует помимо видов как видов рода или если
существует, но как материя (ведь звук, например, - это род и материя, а
видовые отличия образуют из него виды-элементы речи), то ясно, что
определение есть обозначение, образуемое из видовых отличий.

При этом, однако, необходимо разделить видовое отличие на его видовые
отличия, например видовое отличие "живого существа"-"имеющее ноги": у
"живого существа, имеющего ноги", видовое отличие должно опять делить
именно как имеющее Боги, поэтому не следует говорить, что из того, что
имеет ноги, одно - покрытое перьями, другое - бесперое, если говорить
правильно (только по неспособности человек будет делать это), а следует
говорить, что одно - с расщепленными на пальцах ступнями, другое - с
нерасщепленными, ибо это видовые отличия ноги: расщепленность ступни на
пальцы есть некоторого вида обладание ногами. И так всегда стремятся идти
дальше, пока не приходят к видовым отличиям, не имеющим уже видовых
отличий. А тогда будет столько видов ноги, сколько видовых отличий, и число
видов живых существ, имеющих ноги, будет равно числу видовых отличий. Если
поэтому здесь дело обстоит таким именно образом, то ясно, что последнее
видовое отличие будет сущностью вещи и ее определением, раз не следует,
давая определения, несколько раз повторять одно и то же; это ведь излишне.
Между тем такое повторение допускают, если сказать "двуногое живое
существо, имеющее ноги"; это все равно что сказать "живое существо, имеющее
ноги, имеющее две ноги"; а если и это отличие делить подходящим для него
делением, то одно и то же будет повторено несколько раз - столько же,
сколько будет видовых отличий.

Итак, если видовое отличие разделить на его видовые отличия, то одно из них
- последнее - будет формой и сущностью; если же его делят привходящим
образом (например, если то, что имеет ноги, подразделяют на белое и
черное), то видовых отличий будет столько, сколько будет делений. Поэтому
очевидно, что определение есть обозначение, образуемое из видовых отличий,
и притом - если деление правильное - из последнего из них. Это стало бы
ясным, если переставить такого рода определения, например определение
человека, и сказать, что человек - это "двуногое живое существо, имеющее
ноги"; излишне говорить "имеющее ноги", если сказано "двуногое". Между тем
определенного расположения внутри сущности вещи нет: как же здесь считать
одно последующим, другое предшествующим? Относительно опирающихся на
деление определений - каковы они - пусть будет на первых порах достаточно
сказанного.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

А так как предмет настоящего исследования - сущность, то вернемся к ней
снова. Так же как субстрат, суть бытия вещи и сочетание их называются
сущностью, так и общее. Что касается первых двух, то о них мы уже говорили
(а именно о сути бытия вещи и о субстрате, о котором мы сказали, что он
лежит в основе двояким образом: или как существующее определенное нечто -
подобно тому как живое существо есть носитель своих свойств, - или так, как
материя есть носитель энтелехии). А некоторые полагают, что общее больше
всего другого есть причина и начало, поэтому рассмотрим и его. Кажется
невозможным, чтобы что- либо обозначаемое как общее было сущностью.
Во-первых, сущность каждой вещи - это то, что принадлежит лишь ей и не
присуще другому, а общее - это относящееся ко многому, ибо общим называется
именно то, что по своей природе присуще больше чем одному. Так вот,
сущностью чего оно будет? Несомненно, или всех [объемлемых им] вещей, или
ни одной. Но быть сущностью всех оно не может. А если оно будет сущностью
одной, то и все остальное будет этой вещью: ведь то, сущность чего одна и
суть его бытия одна, само также одно.

Во-вторых, сущностью называется то, что не сказывается о субстрате, а общее
всегда сказывается о какомнибудь субстрате.

Но если общее не может быть сущностью таким образом, как суть бытия вещи
есть сущность, то не может ли оно содержаться в сути бытия, как, например,
"живое существо" в "человеке" и в "лошади"? В таком случае ясно, что оно
есть некоторое обозначение сути бытия. При этом не важно, если оно
обозначение не всего, что содержится в сущности: ведь общее тем не менее
будет сущностью чего-то, подобно тому как "человек" есть сущность
[отдельного] человека, в котором он содержится. А отсюда опять вытекает то
же самое: общее (как, например, "живое существо") будет сущностью того, в
чем оно содержится как присущее лишь ему. Кроме того, невозможно и нелепо,
чтобы определенное нечто и сущность, если они состоят из частей, состояли
не из сущностей и определенного нечто, а из качества: иначе не-сущность и
качество были бы Первее сущности и определенного нечто. А это невозможно,
так как ни по определению, ни по времени, ни по возникновению свойства не
могут быть Первее сущности; иначе они существовали бы отдельно. Далее, в
Сократе как сущности содержалась бы [другая] сущность, так что сущность
состояла бы из двух [сущностей]. И вообще следует признать, что если
"человек" и все, о чем говорится таким же образом, есть сущность, то ничего
из того, что содержится в определении, не есть сущность чего-то и не
существует отдельно от них или в чем-то другом; я имею в виду, например,
что не существует какого-либо "живого существа" помимо отдельных живых
существ, как не существует отдельно и ничего из того, что содержится в
определении.

Итак, если исходить из этих соображений, то очевидно, что ничто присущее
как общее не есть сущность и что все, что одинаково сказывается о многом,
означает не "вот это", а "такое-то". Иначе получается много [нелепостей], и
в том числе "третий человек".

А кроме того, это ясно и из следующего. А именно: невозможно, чтобы
сущность состояла из сущностей, которые находились бы в ней в состоянии
осуществленности, ибо то, что в этом состоянии осуществленности образует
две вещи, никогда не может быть в том же состоянии одним; но если это две
вещи в возможности, то [в Осуществленности] они могут стать одним
(например, двойная линия состоит из двух половин, но в возможности;
обособляет же их осуществленность); поэтому, если сущность есть одно, она
не будет состоять из сущностей, которые содержались бы в ней, и притом
таким способом, о котором правильно говорит Демокрит, утверждающий, что
невозможно, чтобы одна вещь состояла из двух или чтобы одна стала двумя,
так как сущностями он считает неделимые (аtoma) величины. Очевидно, что
подобным же образом будет обстоять дело и с числом, если число есть, как
утверждают некоторые, сочетание единиц: или два не есть единое, или единица
содержится в нем не в состоянии Осуществленности.

Однако отсюда вытекает затруднение. Если ни одна сущность не может состоять
из общего, так как общее означает "такое-то", а не "вот это", и если
никакая сущность не может быть составленной из сущностей, находящихся в
состоянии Осуществленности, то всякая сущность была бы несоставной, а
значит, не было бы и определения ни одной сущности. Между тем все полагают,
и давно уже было сказано, что определение (hоrоs) имеется или только для
сущности, или главным образом для нее, теперь же оказывается, что его нет и
для нее. Значит, определения (hоrismos) не будет ни для чего; или в
некотором смысле оно будет, а в некотором нет. Более ясным станет то, что
мы говорим, из дальнейшего.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Из только что сказанного явствует, какие выводы следуют и для тех, кто
говорит, что идеи - это отдельно существующие сущности, и в то же время
считает вид состоящим из рода и видовых отличий. Если Эйдосы существуют и
"живое существо" содержится и в "человеке", и в "лошади", то оно в них либо
одно и то же по числу, либо разное (по определению оно, очевидно, одно:
ведь тот, кто определяет, дает и в том, и в другом случае одно и то же
обозначение). Если же есть некий сам-по-себе-человек, который как таковой
есть определенное нечто и существует отдельно, то и части, из которых он
состоит, скажем "живое существо" и "двуногое", также должны означать
определенное нечто и быть отдельно существующими и сущностями;
следовательно, таковым должно быть и "живое существо".

Так вот, если "живое существо" и в "лошади", и в "человеке" одно и то же,
подобно тому как ты [тождествен] самому себе, то каким образом одно будет
одним в вещах, существующих отдельно, и почему это "живое существо" не
будет существовать отдельно и от самого себя?

А затем, если оно будет причастно "двуногому" и "многоногому", получается
нечто несообразное, а именно, ему будут одновременно присущи
противоположности, хотя оно одно и определенное нечто. Если же здесь нет
такой причастности, то как можно говорить, что живое существо есть двуногое
или обитающее на суше? Но может быть, то и другое складывается,
соприкасается или смешивается? Однако все это нелепо.

Но допустим, "живое существо" в каждом случае различно. Тогда, можно
сказать, будет бесчисленное множество [Эйдосов], сущность которых-"живое
существо"; ведь в состав "человека" "живое существо" входит не привходящим
образом. Далее, "самих-по-себе-живых существ" будет много, ибо в каждом
отдельном [виде] "живое существо" будет сущностью (ведь оно не сказывается
о чем-то другом; иначе "человек" имел бы в своем составе это другое, т. е.
это другое было бы родом для "человека"), а кроме того, все части, из
которых слагается "человек", будут идеями; и ни одна из них не будет идеей
одного и сущностью другого, ибо это невозможно; значит, каждое "живое
существо", содержащееся в живых существах, будет самим-по-себе-живым
существом. Далее, из чего состоит это "живое существо" [в каждом виде] и
как оно происходит из самого-по-себе-живого существа? Или как может "живое
существо", сущность которого - быть живым, существовать помимо
самого-по-себе-живого существа?

А что касается [отношения идей к] чувственно воспринимаемым вещам, то здесь
получаются те же выводы, и еще более нелепые, чем эти. Если поэтому дело
обстоять таким образом не может, то очевидно, что Эйдосов этих вещей в том
смысле, в каком о них говорят некоторые, не существует.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Так как составное целое и существо (logos) - это разные сущности (я хочу
сказать, что сущность в одном смысле - это существо, соединенное с
материей, а в другом-одно лишь существо вещи), то сущности, о которых
говорится в первом смысле, подвержены уничтожению (ибо и возникновению
также), а у существа вещи не бывает так, чтобы оно уничтожалось (ибо и
возникновения у него нет, ведь возникает не бытие домом, а бытие вот этим
домом); напротив, такие сущности имеются и не имеются, не возникая и не
уничтожаясь, - доказано ведь, что никто их не рождает и не создает. А для
чувственно воспринимаемых единичных сущностей потому и нет ни определения,
ни доказательства, что они наделены материей, природа которой такова, что
она может и быть и не быть; поэтому и подвержены уничтожению все чувственно
воспринимаемые единичные сущности. Если же доказательство имеет дело [лишь]
с тем, что необходимо, а определение служит для познания, и так же как
невозможно, чтобы необходимое знание (в отличие от мнения) было то званием,
то незнанием, точно так же невозможно это и в отношении доказательства и
определения (ведь с тем, что может быть [и] иначе, имеет дело мнение), то
ясно, что для чувственно воспринимаемых единичных сущностей не может быть
ни определения, ни доказательства. В самом деле, преходящее недостоверно
для тех, кто обладает знанием, когда перестает быть предметом чувственного
восприятия, и хотя в душе сохраняются мысли о нем (1оgоi), все же ни
определения, ни доказательства его уже не будет. Поэтому, если тот, кто
имеет дело с определением, дает определение какой-нибудь единичной вещи, он
должен знать, что оно всегда может быть опровергнуто, ибо дать такое
определение невозможно.

Также, конечно, нельзя дать определение какой бы то ни было идеи, ибо идея,
как утверждают [те, кто признает идеи], есть нечто единичное и существует
отдельно. Всякое обозначение должно состоять из слов, во тот, кто дает
определение, слов не сочиняет (они были бы непонятны), а укоренившиеся
слова общи для всех [одинаковых вещей]; следовательно, эти слова необходимо
подходят и к чему-то другому, например, если бы кто-нибудь, давая тебе
определение, назвал бы тебя худым или бледным живым существом, или сказал
бы [о тебе] еще что-нибудь, что бывает и у другого. Если же кто скажет, что
ничто не мешает, чтобы в отдельности все это относилось ко многим, но
вместе - только к тебе одному, то на это нужно возразить, во-первых, что
все это относится по крайней мере к двум, например "двуногое живое
существо" - к живому существу и к двуногому (а для вещей вечных это даже
необходимо, раз они предшествуют [возникшему из них] сочетанию и составляют
его части; больше того, они могут существовать и отдельно, раз у "человека"
возможно такое существование: ведь или ни одна из частей не существует так,
или и та и другая; если ни одна не существует отдельно, то рода не будет
помимо видов; а если род существует отдельно, то и видовое отличие);
во-вторых, род и видовое отличие предшествуют виду по бытию и не
упраздняются с его упразднением.

Далее, если идеи состоят из идей (ведь составные части менее сложны), то и
составные части и