ниях.
Ведь похоже, что порыв в  какой-то  мере  слушает  [голос]  суждения,  [т. е
разума],  но  недослышит,  как  торопливая  прислуга,  что  выбегает вон, не
дослушав, что говорят, а потом, исполняя поручение, допускает промах, и  как
псы, что начинают лаять, едва послышится шорох, не  рассмотрев,  не свой ли.
Вот так и порыв из-за горячности и поспешности его природы бросается мстить,
уловив  что-то,  но  не услышав  приказа.  В  самом деле,  [рассуждение  или
воображение  (phantasia) объяснило  ему,  что  его  оскорбляют  или  что  им
пренебрегают, и он, словно  бы придя к  заключению,  что в таком случае надо
наступать, тут же начинает злиться. А влечение, едва только [рассуждение или
чувство скажут,  что [нечто] доставляет удовольствие, бросается  к  усладам,
так  что порыв в каком-то  смысле следует за  суждением, а влечение  нет.  А
значит,  оно   позорнее,  ведь  кто  невоздержен  в  порыве  ярости,  как-то
подчиняется суждению, а тот другой - влечению, а не суждению.
     Кроме  того,  следование  естественным   стремлениям   вызывает  больше
сочувствия, раз уж больше его  вызывает следование  даже влечениям, если они
общи  всем, и  в той  мере,  в какой они  общи. Порыв ярости и злость  более
естественны, чем влечения к излишествам и вещам, не являющимся необходимыми.
[Вспомним],  например,  [сына],  который,  защищаясь  [в  деле]  о   побоях,
нанесенных отцу, сказал:  "Ведь и он [бил] своего [отца], и тот - своего", -
и, указав на [собственного] ребенка: "И этот [побьет] меня, когда возмужает,
- так уж у  нас в роду"; и [отца],  которого сын волок [за собою] и  который
приказал  ему остановиться  в  дверях, потому что  и он  сам  доволакивал-де
[своего] отца до этого места.
     Кроме того,  чем больше злого  умысла, тем  больше  не-правосудности. А
между тем  ни порывистый, ни  порыв не способны злоумышлять  - они действуют
открыто. Зато влечение - словно  Афродита,  о которой говорят: "рожденная на
Кипре кознодейка" - и о [ее] "узорчатом поясе" Гомер:

     [...в нем заключались]
     Льстивые речи, не раз уловлявшие ум и разумных.

     Так   что   если   эта  невоздержность  влечений  действительно   более
неправосудна и позорна, чем та, что сказывается в порыве ярости,  то  именно
она  есть  невоздержность  в  безусловном  смысле  слова и в каком-то смысле
порочность.
     Далее,  никто  не  ведет  себя нагло  (hybridzei),  при этом страдая; а
действуя в гневе, всякий испытывает страдание, тогда как наглец (hybridzon),
напротив, действует с удовольствием.
     Итак,  если  больше неправосудности  в том,  на  что гневаться наиболее
правосудно,  то и в невоздержности  из-за  влечения [больше неправосудности,
чем в невоздержности из-за порыва  ярости], ибо в порыве ярости нет наглости
(hybris).
     Ясно поэтому,  в  каком смысле невоздержность,  связанная с  влечением,
более позорна, чем невоздержность,  связанная с порывом ярости, а  также что
воздержность   и   невоздержность   относятся   к   телесным   влечениям   и
удовольствиям.  Осталось  понять,  какая  между  ними  [  -  удовольствием и
влечением - ] разница.
     В  самом  деле,  как  уже  было  сказано вначале,  одни  из  [влечений]
человеческие  и естественные  как  по  роду,  так  и по  степени,  другие  -
звероподобные,  третьи же [обусловлены] уродствами и болезнями. Благоразумие
и распущенность связаны только с  первым [видом влечения]. Вот  почему мы не
называем зверей ни благоразумными, ни распущенными иначе,  как в  переносном
смысле,  -  у них ведь нет ни сознательного выбора,  ни расчета  -  и еще  в
случае,  если один  какой-то род животных  в  целом  отличается  от  другого
наглостью, буйством и обжорством, но это  отступления от природы, так же как
среди людей - помешанные.
     Зверство менее [дурно], нежели порочность, но более страшно, ибо лучшая
часть  души [у зверей] не  развращена (оу  diephthartai), как  у [порочного]
человека,  а  отсутствует.  Это   похоже   на  сравнение  неодушевленного  и
одушевленного по  степени порочности.  Ведь  безвреднее всегда бывает дурное
качество  того,  что не имеет в себе  источника  [действия], а ум -  [такой]
источник  (так  что  это  очень   похоже   на  сравнение  неправосудности  с
неправосудным  человеком: большим злом в одном смысле будет одно, в другом -
другое), ведь  порочный  (kakos)  человек  натворит,  наверное, в тысячу раз
больше зла (kaka), чем зверь.

     8  (VII).  В  обращении с  удовольствиями  и  страданиями,  а  также  с
влечениями  и  избеганиями,   обусловленными  осязанием  и  вкусом,  [и]  по
отношению  к  которым   ранее   были   даны   определения   распущенности  и
благоразумию, можно иметь такой [склад], что  уступает даже тем [влечениям и
удовольствиям],  над коими большинство возвышается,  а  можно одержать  верх
даже над теми, коим большинство  уступает.  Если [уступчивость и способность
одерживать верх]  связаны  с  удовольствием, то  [обладатель первого  клада]
невоздержный,  а [обладатель  второго] - воздержный,  если  же  то  и другое
связано   со  страданием,  то  первый   изнеженный,  а  второй  выдержанный.
[Душевный]  склад  подавляющего  большинства  людей  занимает  промежуточное
положение, хотя бы они больше были склонны к худшим [складам души].
     Поскольку некоторые  из удовольствий  необходимы, а другие  нет  или же
необходимы до определенной  степени, в то время как излишества [и недостатки
удовольствия]  не необходимы, и поскольку  с  влечениями и страданиями  дело
обстоит сходным образом, то человек, который  ищет излишеств в удовольствиях
или  излишне,  или [ищет  их]  по  сознательному выбору,  т.  е. ради  самих
[излишеств], но отнюдь не ради  чего-то другого, что из  этого получается, -
такой   человек  и   есть   распущенный.   [Распущенный,   а   буквально   -
"необуздываемый"], с необходимостью не склонен к раскаянию, а следовательно,
он неисцелимый, ведь именно не способный к раскаянию неисцелим.
     Кто  недостаточно  ищет удовольствий, противоположен распущенному,  кто
находится посредине, благоразумен. Соответственно распущен тот, кто избегает
телесных   страданий  не   потому,  что   уступает  [сильному   влечению   к
удовольствию], а по сознательному выбору. Из тех, в ком сознательного выбора
нет, одного ведет удовольствие, а другого - то, что он избегает страдания от
влечения, значит, между ними есть разница.
     Любому,  пожалуй,  тот  покажется  худшим, кто  совершает  какой-нибудь
постыдный поступок, не испытывая влечения или испытывая его слабо, а не тот,
кто испытывает сильное влечение, так же как, если человек бьет, не будучи  в
гневе, [он представляется худшим], нежели тот, кто бьет  в гневе.  Что бы он
делал, право,  будь он  охвачен страстью?! Именно  поэтому распущенный  хуже
невоздержного.
     Из  названных [выше складов  души] последний представляет  собою скорее
вид   изнеженности,   а  [обладатель  другого]  -   распущенный.  Воздержный
противоположен невоздержному,  а изнеженному - выдержанный, ибо выдержка (to
karterein)  заключается в  том, чтобы противостоять, а воздержность - в том,
чтобы  сдерживаться  (to   antekhein),  а   между  тем   "противостоять"   и
"сдерживаться"  - разные  вещи, так же как "не  уступать" и "побеждать"; вот
почему воздержность - это что-то такое, что больше заслуживает избрания, чем
выдержанность.
     Если  человеку  недостает  [сил  противиться]  тому,  чему  большинство
противится и с чем справляются, он изнежен и избалован, ибо избалованность -
это тоже  разновидность изнеженности. Такой человек  волочит  плащ, чтобы не
пострадать от усилия его подтянуть, и  изображает недужного, и хотя похож на
жалкого, не думает, что жалок.
     С воздержностью и невоздержностью дело обстоит сходным образом. В самом
деле,   не  удивительно,  если   человек  уступит   сильным   и   чрезмерным
удовольствиям  или   страданиям;  напротив,  он  вызывает  сочувствие,  если
противится им так, как укушенный змеей Филоктет у Феодекта,  или как Керкион
в  "Алопе" Каркина, или как  те,  что,  пытаясь сдержать  смех,  разражаются
взрывом  хохота, как случилось  с  Ксенофантом. Удивляет, причем не вызывает
сочувствия,  если  человек  уступает и  не  может  противиться  таким вещам,
которым большинство способно противостоять, причем это не обусловлено ни его
природой,  передающейся   по  наследству,   ни   болезнью,   как,  например,
наследственная изнеженность царей скифов, ни, [наконец], такими [причинами],
по каким женский пол уступает мужскому.
     Ребячливый    (paidiodes)    тоже    считается   распущенным,    но   в
действительности  он  изнеженный.  Ведь ребячьи  забавы,  [развлечения]  (he
paidia) - это расслабление, коль  скоро  это отдых, а ребячливый относится к
тем, кто преступает меру [в отдыхе].
     С одной стороны, невоздержность  -  это  опрометчивость, а  с  другой -
бессилие.  В самом деле,  одни, принявши решение,  из-за страсти [бессильны]
его  придерживаться, а других страсть увлекает  за  собою, потому что они не
приняли  [никаких]  решений. Между  тем  некоторые  благодаря предчувствию и
предвидению и приведя себя и свой  рассудок (logismos) в бодрую готовность -
подобно тому как, пощекотавши себя, не  чувствуют щекотки - не поддаются  ни
страсти   от   удовольствия,   ни   страсти   от   страдания.   Опрометчивой
невоздержностью прежде всего [страдают] резкие и возбудимые (melagkholikoi):
одни  второпях,  другие  в неистовстве  не  дожидаются  [указаний] суждения,
потому что воображение легко увлекает их за собою.

     9(VIII). Распущенный, как было сказано, не способен к раскаянию, потому
что он  придерживается своего собственного  выбора,  но всякий  невоздержный
способен к раскаянию. Поэтому в действительности  дело обстоит не  так,  как
[показалось] при  постановке вопроса,  но один, [распущенный),  неисцелим, а
другой, [невоздержный], исцелим. В самом деле, испорченность  [нрава] похожа
на такие болезни, как, скажем,  водянка  или  чахотка, а невоздержность - на
эпилептические припадки:  первая представляет собою непрерывнодействующую, а
вторая - приступообразную  подлость. Да и в целом невоздержность относится к
иному  роду, нежели  порочность,  ибо  порочность скрыта [от  порочного],  а
невоздержность [от невоздержного] не скрыта.
     Среди самих невоздержных исступленные (ekstatikoi) лучше,  чем те, кто,
обладая  суждением, не  придерживается  его, ведь последние  уступают  менее
[сильной) страсти и в отличие от  первых [действуют] не без предварительного
решения.  Действительно,  [такой]  невоздержный  похож на того, кто  пьянеет
быстро  и от  малого количества  вина, т. е. от  меньшего,  чем  большинство
людей.
     Итак, очевидно, что невоздержность - это не порочность (хотя в каком-то
смысле, вероятно,  [все  же  порочность]).  Действительно, первая  действует
вопреки, а вторая -  согласно сознательному выбору.  Тем не  менее  сходство
есть,  по  крайней  мере  в  поступках;  как  сказал  Демодок  о  милетянах:
"...милетяне, право, не глупы, но поступают во всем жалким подобно глупцам",
так и невоздержные, не будучи неправосудными, поступают все же неправосудно.
     Поскольку один,  [а именно  невоздержный], таков,  что не  по убеждению
ищет телесных удовольствий и чрезмерно и вопреки верному суждению, а другой,
[т. е. распущенный], - по убеждению, потому что  он такой человек,  которому
свойственно их  искать, постольку первого легко переубедить, а второго  нет.
Дело  в  том,  что  добродетель  блюдет  принцип,  а  испорченность  [нрава]
уничтожает, для поступков же принцип -  целевая  причина,  подобно  тому как
предположения [являются целевыми причинами] в математике. Конечно, как в ней
[рас]суждение  не  обучает  началам, так  и  в  случае  с  поступками,  зато
добродетель,  от  природы  ли  она  или от  привычки,  [научает]  составлять
правильное мнение о  начале [как принципе]. Таким  образом, [обладатель этой
добродетели] - благоразумный, а противоположный ему - распущенный.
     Может  существовать  такой человек,  от  страсти  исступленный  вопреки
верному  суждению,  который  одержим страстью настолько, чтобы  не поступать
согласно верному суждению, но не настолько, чтобы быть убежденным в том, что
кое-какие  удовольствия  надо  беззастенчиво  преследовать.  Этот человек  и
является невоздержным {как} лучший, чем распущенный, и не безусловно дурной,
потому что  самое  лучшее, а  именно принцип,  в  нем  сохраняется.  Другой,
противоположный этому,  придерживается  [верного  суждения]  и не приходит в
исступление, во  всяком случае  от страсти. Отсюда, наконец,  ясно, что этот
последний склад [души] добропорядочный, а первый - дурной.

     10 (IX). Является ли, таким образом, воздержным тот, кто придерживается
какого бы  то ни было суждения и какого бы то ни  было сознательного выбора,
или же тот, кто придерживается правильного выбора?
     А  также  является ли невоздержным только  тот, кто  не  придерживается
какого бы то  ни было сознательного выбора и какого бы то  ни было суждения,
или  только тот,  кто  не придерживается  неложного  суждения  и правильного
выбора? Таков поставленный  ранее вопрос. Но может быть,  только привходящим
образом человек  придерживается любого выбора,  а по сути (kath'hayto)  один
придерживается,  другой  не   придерживается  только  истинного  суждения  и
правильного  выбора? Ведь если что-то  определенное избирают или  преследуют
ради чего-то  определенного, то, по сути, преследуют и избирают  "то,  [ради
чего]"; а первое - привходящим образом. Понятие "по  сути"  означает для нас
"безусловно"  (haplos).  Итак, получается:  хотя  в каком-то  смысле человек
придерживается  мнения любого рода, так же как  и отступает  от  него,  но в
безусловном смысле [один придерживается,  а  другой  отступает] от истинного
мнения.
     Есть люди, которые  крепко  держатся своих  взглядов, их зовут упрямыми
(iskhyrognomones),  т.  е.  это  такие,  кого трудно убедить (dyspeistoi)  и
нелегко  заставить  изменить  убеждения  (oyk  eymetapeistoi).  У  них  есть
какое-то сходство с воздержным, так же как у  мота со щедрым и у смельчака с
отважным, но во многом они различны. Ведь воздержным будет не переменившийся
под влиянием страсти и влечения,  хотя  при известных обстоятельствах  и  он
поддается  убеждению.  А те,  другие, не убеждаются  рассуждением, поскольку
все-таки восприимчивы к влечениям и большинство ведомо удовольствиями.
     Упрямы  самоуверенные  (idiognomones),   неучи  и  неотесанные,  причем
самоуверенные  упрямы из-за  удовольствия  и  страдания; действительно,  они
радуются победе, когда  не  дадут  себя переубедить,  и страдают,  когда  их
[мнения] отводятся, наподобие  поставленного на голосование. Этим они больше
похожи на невоздержных, чем на воздержных.
     Есть  и такие, кто не  придерживается [своих собственных] мнений, но не
из-за  невоздержности; таков, например, в Софокловом "Филоктете"  Неоптолем:
пусть он из-за удовольствия не стал держаться [своего], но это  удовольствие
прекрасно, ибо для  Неоптолема  прекрасно  было говорить правду,  а  Одиссей
убедил  его  обманывать.  Действительно,  не всякий, кто совершает известный
поступок  ради удовольствия, является  распущенным, дурным или невоздержным,
но только тот, кто делает это ради некоторого постыдного [удовольствия].

     11. Поскольку  бывают и такие люди,  которым  свойственно  наслаждаться
телесными  [благами] меньше, чем следует,  причем не придерживаясь [верного]
суждения, то  находящийся посредине между  таким человеком  и невоздержным -
воздержный, ибо если невоздержный не придерживается [верного] суждения из-за
некоего превышения (to mallon  ti) [меры в удовольствиях], то второй - из-за
определенного занижения (to  hetton ti); что  же касается воздержного, то он
придерживается [верного] суждения  и  не  изменяет [ему] ни  по одной, ни по
другой причине.
     Если же воздержность в самом деле есть нечто добропорядочное, то обе ее
противоположности должны быть дурными складами [души],  как оно и видно;  но
от того,  что одна из противоположностей заметна только у немногих людей и в
редких   случаях,   кажется,   будто   благоразумие    противостоит   только
распущенности, так же как воздержность - только невоздержности.
     Поскольку во многих случаях  названия даются в силу сходства, то  и тут
получилось,  что   по  сходству  благоразумному   приписывают  воздержность;
действительно, как воздержный, так и благоразумный способен не делать ничего
вопреки  суждению  ради  телесных  удовольствий,   но  первый  имеет  дурные
влечения, а второй нет, и он способен  не испытывать  удовольствия, если оно
противоречит  суждению, а первый [в этом  случае] способен их испытывать, но
не поддаваться.
     Подобны друг другу и невоздержный с распущенным, хотя  они и разны, ибо
телесных удовольствий ищут оба, но при этом  один думает,  что так и надо, а
другой так не думает.
     (X).   Невозможно   одному  и   тому  же  человеку   быть  одновременно
рассудительным и невоздержным, ибо, как было показано, быть рассудительным -
значит быть  добропорядочным по нраву. Кроме того, быть рассудительным - это
не  только  "знать",  но  и  быть  способным  поступать  [в соответствии  со
знанием]. Между тем невоздержный так поступать не способен.
     Ничто не мешает, однако, чтобы изобретательный был невоздержным; именно
поэтому   создается   впечатление,   будто   люди   рассудительные,   [а   в
действительности  только  изобретательные],  одновременно  невоздержные. Это
связано  с  тем, что изобретательность отличается от  рассудительности таким
образом, как было сказано в предыдущих рассуждениях, т. е. эти вещи близки в
том, что касается суждения (kata  ton logon), и различны в том, что касается
сознательного выбора (kata ten proairesin).
     Невоздержный не похож также на  знающего и применяющего знание, а похож
он  на  спящего или пьяного.  И  хотя он [поступает] по своей  воле  (ибо  в
каком-то смысле он  знает,  что и  ради чего он  делает), он не подлец, ведь
сознательно он избирает доброе, так что он полуподлец. И неправосудным он не
является,  так  как  не  злоумышляет;  ведь один  невоздержный  не  способен
придерживаться  того, что решил, а другой из-за своей возбудимости вообще не
способен  к  принятию  решений.  И  в  самом  деле,  невоздержный  похож  на
государство, где голосуют за все, за что следует, и где есть добропорядочные
законы,  но  ничто  из  этого   не  применяется  [на  деле],  как  посмеялся
Анаксандрид:

     И воля государства закон не беспокоит.

     Что же касается подлеца, то  он похож на государство, которое применяет
законы, но подлые.
     Невоздержность  и  воздержность  возможны  в  том, что  превышает  меру
применительно к складу большинства людей, ибо воздержный  держится больше, а
невоздержный меньше, чем способно подавляющее большинство.
     Среди   разного  рода   невоздержностей  та,   от  которой  невоздержны
возбудимые, исцеляется легче, нежели та, что у людей,  принимающих  решение,
но его не  придерживающихся, и легче исцелить приучившихся к невоздержности,
нежели невоздержных  по природе,  потому что привычку  проще переменить, чем
природу. В самом деле, даже привычку трудно переменять именно в той  мере, в
какой она походит на природу, как говорит Эвен:

     Друг мой, скажу я, что станет занятье природою в людях,
     Если за долгое время оно совершенства достигнет.

     Итак, сказано, что такое воздержность,  что - невоздержность, что такое
выдержанность и что - изнеженность и как эти склады относятся друг к другу.

     12 (XI). Понять  удовольствие и страдание - задача для философствующего
о  государственных делах, кто словно зодчий воздвигает [высшую] цель, взирая
на  которую   мы   определяем  каждую  вещь   как   зло   или  как  благо  в
безотносительном смысле.
     Кроме того, внимательно рассмотреть это - одна из  н