вероятно, очень далеко  от того, чтобы быть человеком. Не
нашлось для такого и названия, потому что он едва ли существует.
     Благоразумный  же,  напротив,  держится  в  этом  середины, ибо  он  не
получает  удовольствия  от того, чем  особенно  [наслаждается]  распущенный;
скорее, это вызывает  у него  негодование, и в целом [он не находит никакого
удовольствия] в том, что не должно, и ничто подобное не [влечет] его слишком
сильно; а при отсутствии  удовольствий  он  не  испытывает  ни страдания, ни
влечения, разве только умеренно и не сильнее, чем следует, и не тогда, когда
не  следует,  вообще  ничего  такого [с ним  не происходит]. Умеренно и  как
должно он  будет  стремиться  к удовольствиям, связанным  со  здоровьем  или
закалкой, и к другим удовольствиям тоже,  если они не препятствуют [здоровью
и  закалке],  не  противоречат нравственно  прекрасному и соответствуют [его
имущественному] состоянию. В самом деле, кто относится  к этому иначе, любит
подобные удовольствия больше, чем они того стоят, но благоразумный не таков:
он [привержен им], согласно верному суждению.

     15 (XII).  Распущенность больше походит  на нечто  произвольное, нежели
трусость, ибо если первая связана с удовольствием, то вторая - со страданием
и если первое избирают, то второго избегают. И наконец, страдание выводит из
равновесия и искажает природу страдающего, а удовольствие  ничего такого  не
делает.  Следовательно, распущенность  более  произвольна,  а  потому  более
заслуживает порицания, да и приучиться к воздержности в удовольствиях легче,
так как в жизни для этого много [поводов] и приучение не сопряжено с риском,
а в случае с опасностями [все] наоборот.
     Может   показаться   также,  что  трусость  [вообще]  и  при  известных
обстоятельствах произвольна не  одинаково. Ведь сама  по  себе  трусость  не
связана  со страданием, но  в  каких-то  случаях из-за  страдания  настолько
теряют  голову, что и оружие  бросают, и в остальном ведут себя неприглядно.
Вот  почему  [трусливые поступки] считаются подневольными. А  у распущенного
все наоборот: в каждом  отдельном случае [его поступки] произвольны, так как
отвечают  его влечению и  стремлению, а  в целом - едва  ли: ведь никого  не
влечет быть распущенным.
     Понятие  "распущенность"  мы  переносим  и  на   проступки   детей,   и
действительно, здесь есть некоторое сходство. Что от чего получило название,
сейчас  для нас совершенно  безразлично; ясно, однако,  что одно первично, а
другое  от него  зависит,  и,  видимо,  перенос  этот  удачен,  ибо то,  что
стремится к постыдному и  быстро  растет, нужно обуздывать, а  таковы прежде
всего  "влечения"  и  "дитя": ведь  и  дети  живут,  повинуясь  влечению,  и
стремление к  удовольствию у  них связано прежде  всего с  этими [постыдными
вещами]. Поэтому, если  [ребенок] не  будет послушен я не будет под началом,
[все это] далеко зайдет,  ведь у лишенного  понимания (anoetos) стремление к
удовольствию  ненасытно и [тянет]  во все стороны,  а осуществление влечения
увеличивает врожденную силу [влечения], и, если влечения сильны и грубы, они
вытесняют [всякий] расчет. Поэтому  необходимо, чтобы влечения были умеренны
и немногочисленны и ни в чем не противодействовали суждению. Это мы называем
"послушным" и "обузданным", и так же как нужно, чтобы ребенок жил, повинуясь
предписаниям воспитателя, так - чтобы и подвластная влечениям часть души (to
epithymetikon)  cyществовала, повинуясь суждению  (kata  ton  logon).  Нужно
поэтому,  чтобы у  благоразумного  часть души, подвластная  влечению, была в
согласии с суждением, ибо цель того и  другого, [благоразумия и суждения], -
нравственно  прекрасное: и благоразумного влечет к тому, к чему следует, как
и когда следует, т. е. так, как предписывает и [верное] суждение.
     Итак, будем считать, что о благоразумии мы сказали.


КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ (Д)

     1(I). Теперь по  порядку следует рассуждение о щедрости.  А ею  принято
считать обладание  серединой в отношении к имуществу, ибо  щедрого хвалят не
за [подвиги] на войне, и не  за то, в чем [заслуги] благоразумного, и равным
образом не за то,  как  он судит, но за отношение к  даянию  и  приобретению
имущества,  причем  больше за  то, что связано  с  даянием. А имуществом  мы
называем все, стоимость чего измеряется деньгами. Мотовство и скупость - это
соответственно  излишество и недостаточность  в отношении к имуществу И если
скупость  мы всегда приписываем  тем,  кто больше, чем следует, хлопочет [об
имуществе],  то  мотовство  ставим  в  вину,  когда имеем в  виду  несколько
[пороков], в самом деле, мы зовем мотами невоздержных и тратящих [имущество]
на распущенную  [жизнь].  Недаром они  признаются самыми дурными  людьми они
ведь соединяют в себе много пороков. Имя же им дают неподходящее, потому что
"быть мотом" - значит иметь  один  какой-то  порок, а именно уничтожать свое
состояние,  в  самом  деле,  мот  гибнет по собственной вине, а своего  рода
гибелью  его  кажется  уничтожение  состояния,  ибо   [как  мот]  он  живет,
[уничтожая состояние]. В таком смысле мы и понимаем мотовство.
     Чем пользуются,  можно  пользоваться  и  хорошо  и  плохо, а  богатство
относится  к используемым вещам,  и  лучше всех пользуется всякой вещью тот,
кто   обладает   соответствующей   добродетелью.   Значит,    и   богатством
воспользуется лучше всего тот, чья добродетель - в отношении  к имуществу. А
таков щедрый.  Пользование -  это, по-видимому, трата и даяние имущества,  а
приобретение  и  сбережение -  это,  скорее,  владение, [а не  пользование].
Поэтому щедрому более свойственно давать тому, кому следует, нежели получать
от того, от кого  следует, и не получать, от кого не следует. В самом  деле,
свойство добродетели состоит, скорее, в том, чтобы делать добро (еу poiein),
а  не принимать  его  (еу paskhein), и  в  том,  чтобы совершать  прекрасные
поступки,  более,  чем  в  том,  чтобы  не  совершать постыдных.  Между  тем
совершенно  ясно, что даяние предполагает добрые дела и прекрасные поступки,
а приобретение - принятие добра,  если уж не совершение постыдных поступков,
и,  наконец, благодарность причитается  тому, кто дает,  а не  тому, кто  не
берет. Да и  похвалу, скорее, заслуживает  первый. Легче ведь  не брать, чем
давать,  ибо  расточать  свое [добро] люди  еще менее склонны, чем не брать,
пусть  даже больше,  чужого.  И вот щедрыми именуются дающие, а  тех, кто не
берет, не хвалят за  щедрость, но хвалят все же за правосудность; берущие же
вовсе хвалы  не заслуживают. Среди  тех,  с кем дружат из-за их добродетели,
пожалуй, больше всего  дружат со щедрыми, ведь они помощники, так как помощь
состоит в даянии.

     2. Поступки, сообразные добродетели, прекрасны  и  совершаются  во  имя
прекрасного (toy kaloy heneka). Следовательно, и щедрый  будет давать во имя
прекрасного и правильно: кому следует,  сколько и когда следует, и так далее
во всем, что предполагается правильным даянием, а кроме того, это доставляет
ему удовольствие и  не приносит страдания, ибо согласное с добродетелью  или
доставляет  удовольствие,  или  не  причиняет  страданий  (менее  всего  это
заставляет страдать).
     А кто  дает,  кому не следует  и не во  имя прекрасного,  но  по некоей
другой причине, будет именоваться не щедрым, а  как-то иначе. Не заслуживает
этого  имени и  тот,  кто, давая,  страдает.  Он  ведь  охотно  предпочел бы
имущество прекрасному поступку, а щедрому это чуждо.
     Щедрый не станет и  брать, откуда  не следует,  ибо  такое приобретение
чуждо  человеку,  который  не  ценит  имущество.  Видимо,  он  не  станет  и
просителем,  ибо  делающему  добро  не  свойственно  с  легкостью  принимать
благодеяния.  Но  откуда  следует, он  будет брать, например из  собственных
владений, не  потому,  что это прекрасно, а потому,  что  необходимо,  чтобы
иметь,  что   давать  другим.  Он  не   будет  невнимателен  к   собственным
[владениям], раз уж  намерен с их помощью  удовлетворять чьи-либо [нужды], и
не станет давать кому  попало, чтобы  иметь, что дать тем,  кому  следует, в
нужное время и ради прекрасной цели.
     Щедрому весьма свойственно даже преступать меру в даянии, так  что себе
самому он оставляет меньше, [чем следует]. Дело в том, что не принимать себя
в расчет - свойство щедрого человека.
     О щедрости говорят,  учитывая состояние, ибо на  щедрость указывает  не
количество отдаваемого, а [душевный] склад даятеля, а уже он соразмеряется с
состоянием. Ничто поэтому не мешает, чтобы более  щедрым  оказался тот,  кто
дает меньше, если он дает из меньшего состояния.
     Более  щедрыми,  видимо, бывают те, кто  не сами  нажили  состояние,  а
получили  его  по  наследству:  во-первых,  они   не  испытывали  нужды,  а,
во-вторых, все  сильнее привязаны к  своим творениям  (erga), как, например,
родители [к детям] и поэты [к стихам].
     Нелегко щедрому быть богатым, потому что он не склонен к приобретению и
бережливости,  и при том расточителен и ценит имущество не ради него самого,
а  ради  даяния.  Отсюда и  жалобы  на  судьбу,  что-де  наиболее  достойные
[богатства]  менее всего богаты. Вполне понятно,  что происходит именно это:
как и в других случаях, невозможно обладать имуществом, не прилагая стараний
к тому, чтобы  его иметь. И все же щедрый не станет давать кому не следует и
когда не следует и так далее; ведь в подобных поступках еще нет щедрости, и,
израсходовав [деньги] на такое,  он будет лишен [средств], чтобы расходовать
их  на должное,  ибо, как  уже было  сказано,  щедрый - это человек, который
тратит сообразно состоянию и на то, на  что следует, а кто в этом преступает
меру  -  тот  мот.  Тиранам,  владеющим  огромными  [состояниями],  нелегко,
кажется, преступить меру в даяниях и тратах, именно поэтому мы и называем их
мотами.
     Но поскольку щедрость -  это обладание серединой в отношении к даянию и
приобретению имущества, щедрый и  давать,  и тратить будет  на  TO,  на  что
следует,  и столько,  сколько следует,  одинаково и в большом, и в  малом, и
притом с  удовольствием;  а  кроме  того, он  будет  брать откуда  следует и
сколько следует. Ведь коль скоро добродетель  - это  обладание  серединой по
отношению к тому  и другому,  [и к даянию, и к приобретению], щедрый и то  и
другое   будет   делать   как   должно.   Доброе   (epieikes)   приобретение
предполагается [добрым] даянием. А  не доброе [приобретение]  противоположно
[доброму даянию]. Поэтому свойства, предполагающие друг друга, совмещаются в
одном  человеке,  а  противоположные,  разумеется,  нет. Когда  же случается
щедрому издержаться, нарушив должное и прекрасное, он будет страдать, однако
умеренно  и   как   подобает,  потому  что  добродетели  присуще  переживать
удовольствия и страдания, отчего следует и как следует.
     Кроме того,  щедрый легко делится имуществом  (eykoinonetos) с другими:
ведь попрание своего права (to adikeisthai) он допускает; во всяком  случае,
он не  ценит имущества и  больше  досадует,  если не израсходовал что-нибудь
должное, чем страдает, если израсходовал  что-то недолжное, для него ведь не
годится Симонидова [мудрость].

     3.  Мот  между  тем  погрешает  и   в  таких  вещах:  ведь  у  него  ни
удовольствия,  ни страдания не бывают от  того, от чего следует,  и так, как
следует;  впоследствии  это   станет  яснее.   Мы   ведь  уже  сказали,  что
избыточность  и недостаточность - это  соответственно мотовство  и скупость,
причем  в двух вещах  -  даянии и  приобретении,  ибо и трату мы  относим  к
даянию.  Итак,  если  мотовство -  это  [отклонение]  к  избытку  в даянии и
неприобретении и к недостатку в приобретении, то скупость - это [отклонение]
к недостатку в даянии и избытку в приобретении, впрочем, в мелочах.
     Поэтому [две стороны] мотовства никак не сочетаются друг с другом: ведь
нелегко всем давать, ниоткуда не  беря, так как у частных даятелей состояние
быстро истощается. А они-то и считаются мотами [в собственном смысле слова].
Впрочем,  можно  считать, что такой человек все-таки  гораздо лучше скупого.
Его  болезнь легко излечима потому что [мот], во-первых, молод, а во-вторых,
стеснен  в  средствах, и  он способен прийти к  середине,  так как  обладает
[чертами] щедрого: он ведь дает и не берет,  но и то и другое делает  не как
должно и  не хорошо.  Если бы он  в конце  концов приучился  делать это [как
должно] или как-то иначе изменился, он был бы щедрым, ведь он  будет давать,
кому следует, и не будет брать, откуда не следует.
     Вот почему он не считается  дурным  по нраву, ведь  излишне давать и не
брать  - [черта] не испорченного и  низкого  (agennes), но  глупого. Принято
считать,   что   такой   мот   гораздо  лучше   скупца,  как  на   основании
вышесказанного,  так и потому,  что он многим оказывает помощь,  а  скупец -
никому, даже самому себе.
     Однако  большинство  мотов, как сказано, берут, откуда не следует, и по
этому  признаку  являются  скупцами.  Они  становятся  склонны  брать  таким
образом, потому  что хотят  расходовать, но не могут делать это с легкостью,
так  как скоро у  них  истощаются наличные [средства]. Значит, они вынуждены
добывать  их откуда-то  еще, а  поскольку они при этом ничуть не заботятся о
нравственности (to  kalon), то легкомысленно  берут отовсюду, ибо давать для
них  привлекательно,  а  как  и  откуда  [добыты  средства],  им  совершенно
безразлично. Именно  поэтому их  даяния  не являются щедрыми, т.  е. они  не
являются нравственно прекрасными,  и  не ради этого  делаются, и не так, как
должно, а иногда они даже делают богатыми тех, кому следует жить в бедности,
и, хотя людям умеренных нравов  они не дадут  ничего,  подхалимам и тем, кто
доставляет  им какое-либо иное удовольствие, -  много. Потому в  большинстве
они  распущенны,  ибо, с легкостью расходуя [деньги],  они и  тратят  их  на
распущенное времяпрепровождение, а не имея в жизни прекрасной цели, клонятся
в сторону удовольствий.
     Оказавшись без воспитателя, мот опускается до  [распущенности], а  если
обратить  на него внимание,  может  достичь  середины и должного. Что  же до
скупости, то она  неизлечима (принято считать, что  старость и всякая немощь
делают  людей  скупыми); и  она  теснее  срослась  с  природой человека, чем
мотовство. Большинство ведь, скорее, стяжатели, чем раздаватели. Кроме того,
скупость   распространенней  и   имеет   много   разновидностей,   так   как
насчитывается много способов быть скупым.
     Есть  две [стороны] скупости - недостаточность в  даянии и излишество в
приобретении, но не у всех она обнаруживается целиком, а иногда [отклонения]
встречаются  по  отдельности,  т.  е.  одни  излишне приобретают,  а  другие
недостаточно  дают.  Те,  кого  прозвали,   скажем,  жадинами,  скаредами  и
скрягами, недостаточно  дают, но их  не  тянет  к  чужому  [добру], и они не
стремятся завладеть  им:  в  одних  случаях из  порядочности  (epieikeia)  и
опасений позора  (считается, что для некоторых - во всяком случае, [сами они
так]  говорят - цель  бережливости - не оказаться когда-нибудь  вынужденными
совершить нечто постыдное; к  ним относится "тминорез" и тому подобные люди;
имена они  получили за излишнее [усердие] в том, чтобы ничего  не давать); в
другах случаях от чужого [добра] воздерживаются, полагая, что трудно  самому
брать  у  других, без того  чтобы  другие брали  у тебя самого, и потому они
довольны тем, что не берут и не дают.
     А другие в  свою  очередь преступают  меру в приобретении,  беря откуда
угодно и что  угодно,  как, например, те,  чье ремесло недостойно  свободных
(aneleytheros):  содержатели  публичных домов  и  все  им подобные,  а также
ростовщики, [дающие] малую [ссуду] за  большую [лихву]. Все они берут откуда
не  следует  и  сколько не следует. По-видимому,  всем  им одинаково присущи
позорные способы наживы, ибо все они терпят порицание ради наживы, к тому же
ничтожной.  В самом деле,  берущих очень  много откуда  не следует и  что не
следует,   например   тиранов,   разоряющих   государства,   и   грабителей,
опустошающих  святилища,  мы  называем  не  скупыми,   а,  скорее,  подлыми,
нечестивыми  и неправосудными. А вот игрок  в  кости, вор одежды в  бане  {и
разбойник} тоже относятся к скупым, ибо их нажива  позорна. Действительно, и
те и другие утруждаются и терпят  порицание ради наживы,  только  одни  ради
наживы  идут  на  огромный  риск,  а  другие наживаются за  счет  окружающих
(philoi), которым  [на  самом  деле] следует давать. Таким  образом,  и те и
другие,  желая наживаться  не  на том,  на чем следует, наживаются позорными
способами, а все приобретения такого рода - это приобретения скупца.
     Так что разумно противоположностью  щедрости называть скупость, ибо это
порок  больший, чем  мотовство, и  чаще  погрешают в эту  сторону, нежели  в
сторону описанного нами мотовства.
     Будем считать, что о щедрости и о противоположных ей пороках в какой-то
мере сказано.

     4(II).  За  этим,  по-видимому,  должен  последовать  разбор  того, что
относится к великолепию. Кажется, и это - какая-то добродетель в отношении к
имуществу. Однако  в  отличие  от щедрости  она  касается не всех  действий,
связанных с имуществом, а только поступков, связанных с тратами, и в них она
превосходит  щедрость  величием.  Ибо, как  подсказывает  и  само  название,
подобающая трата зависит  от величины. Величина же относительна. Ведь разные
затраты подобают триерарху и главе священного посольства. Подобающее,  стало
быть, соотносится с  лицом, условиями и предметом. Кто тратит по достоинству
на мелкое и заурядное, не называется великолепным, например, "дававший много
нищим", а тот называется так, кто достойно тратит в великих делах, ибо, хотя
великолепный   -  это  человек  щедрый,   щедрый   человек  отнюдь  не  есть
великолепный.
     Недостаточность  в  таком  [душевном]  складе именуется  мелочностью, а
излишек  - безвкусной пышностью и тому подобными [именами,  говорящими] не о
количественном избытке в том,  в чем  следует, а  о показном блеске в том, в
чем не следует, и так, как не следует. Впоследствии мы поговорим об этом.
     Великолепный же подобен знатоку: он способен разу-меть, что подобает, и
большие   средства  потратить  пристойно,  ибо,  как  мы  сказали   вначале,
[душевный] склад определяется  деятельностью и предметами  [деятельности], а
траты  великолепного  велики и подобающи. Таковы  и дела (erga) его, ибо так
затрата будет великой и подобающей. Следовательно, дело должно стоить траты,
а трата - дела или даже быть чрезмерной. Великолепный пойдет на эти траты во
имя  прекрасной  цели  (ибо   это  общее  свойство  добродетели),  причем  с
удовольствием и расточительно (потому что точный расчет мелочен). И он будет
больше смотреть  за тем,  чтобы  [все]  было как можно красивее и [устроено]
самым  подобающим  образом,  чем за  стоимостью, и  за  тем, чтобы потратить
возможно меньше. Таким образом, великолепный с необходимостью также и  щедр,
потому  что и  щедрый станет тратить то,  что следует, и  так,  как следует.
[Щедрость] проявляется в  этом, а  великолепный  добавляет размах (to mega),
или величие  (megethos), что даже  при равных затратах  сделает предпринятое
(ergon) великолепней. Ведь  не одна добродетель у собственности и у дела, на
которое  тратишь,  ибо для  собственности  самое  ценное - стоить как  можно
дороже,  например  как  золото,  а  [самое  ценное]  для  дела,  на  которое
истратились,   -  величие  и  красота;  ибо  созерцание  этого  поражает,  а
великолепию свойственно  поражать; и добродетель предприятия {-  великолепие
-} заключается в величии.

     5. Среди  затрат  есть  такие, которые мы  считаем почетными,  например
затраты   на   [почитание]   богов,   посвятительные   дары,   постройки   и
жертвоприношения, так же как и все вообще связанное с божеством, а также все
то, что охотно делают  из честолюбия н