является почти отдельная поэма.
   И если рассматривать всю эту картину эстетически,  т.е.  с  точки  зрения
определенного стиля, то здесь мы  можем  найти  осуществление  всех  главных
принципов эпического стиля. Особенно бросается в глаза монументальность этой
картины, дающей образ дикой и необузданной красоты, когда  стихии  не  знают
для себя никакого удержу и когда дисгармония и хаос являются их законом.  Но
удерж здесь все-таки есть, и хаос, в  конце  концов,  преодолен  бессмертной
гармонией олимпийских небожителей. Без олимпийского вмешательства не было бы
здесь примата общего над индивидуальным, т.е. не было бы  эпического  стиля.
Но эпический стиль дан здесь не только в своей старинной строгости, но и  со
всеми достижениями свободного эпического  стиля.  Дикая  и  суровая  красота
свободных и ничем не связанных стихий сочетается здесь с весьма  прихотливой
тканью художественного сказа, использующей  не  только  такие  драматические
приемы, как сложная, напряженно-волевая ситуация борьбы Ахилла и Ксанфа и не
только декоративное обрамление бурной и стонущей реки, но  и  ту  психологию
Ахилла, в которой богатырская сила и звериная  ярость  соединяются  с  чисто
человеческой беспомощностью, с его надеждой на высшие силы и с его жалостной
мольбой к этим силам.
   Таким образом, битва Ахилла со стихийными  силами  природы,  борьба  этих
последних между собою,  что  мы  находим  в  XXI  песне  "Илиады",  является
интереснейшим  и  сложнейшим  историческим  комплексом,  где  мы  находим  и
фетишистское  обожествление  стихий  и  анимистическое  выделение   из   них
действующего здесь демона, и антропоморфизм, доведенный до ступени героизма,
и буйную анархию хаотических природных  сил,  и  превращение  их  в  предмет
эстетического любования, и соединение суровой и грандиозной монументальности
с  декоративными  приемами  искусного  рассказчика,  и  соединение  в  одном
человеке  богатыря  и  наивного  младенца.  Ретроспективный  и  резюмирующий
характер  гомеровского  эпоса  (в  отношении  самых  разнообразных  периодов
общинно-родовой   формации),   специфичный   для   Гомера,   находит   здесь
замечательную иллюстрацию. Для характеристики такой  мифологической  природы
важны часто встречающиеся у Гомера знаменья, вроде  грома  и  молнии,  птиц,
кровавой росы и т.д. И здесь следует постараться не сойти с пути историзма и
суметь  понять  все  эти  разнообразные  периоды  социальной   истории   как
претворенные в одну неделимую картину и в один специфический  и  ни  на  что
другое не сводимый гомеровский стиль.
   Итак, древнее мифологическое  представление  природы,  согласно  которому
последняя состоит из одушевленных и хаотически действующих стихийных сил,  -
у Гомера имеется. Однако, ввиду близости гомеровского творчества  к  идеалам
цивилизации, эта старая, ужасающая и стихийная мифология у  него  ослаблена,
опоэтизирована, и продиктованные ею картины природы лишены  своего  древнего
буквального  одушевления.  Они  граничат  с  вольным  поэтическим   вымыслом
писателя. Но этим не исчерпывается отношение Гомера к природе.
   б) Природа как предмет эстетического сознания в  условиях  ее  стихийного
превосходства над человеческим субъектом
   Можно  констатировать,  что  Гомер  уже  перешел  к  чисто   поэтическому
изображению природы. Было бы совершенно неверно сводить изображение  природы
у Гомера только к одним богам и стихийным духам, только к одним демонам. Все
это может рассматриваться  здесь  самое  большее  как  рудимент  отдаленного
прошлого, рудимент уже преображенный, уже переосмысленный с позиций человека
цивилизации.  Гораздо  большее  значение  имеет  у  Гомера   совсем   другое
представление о природе - представление уже чисто поэтическое, эстетическое.
Однако, чтобы  не  ограничиваться  здесь  традиционным  трафаретом,  следует
выявить  специфику  этого  поэтического  представления,  то  оригинальное  и
неповторимое, что мы находим у Гомера и чем он  отличается  от  всех  других
изображателей природы.
   Гомеровское изображение природы имеет мало общего  с  изображением  ее  в
новой и новейшей поэзии, когда сама природа мыслится научно, т.е. физически,
химически, биологически, астрономически и т.д., а приписываемые  ей  богатые
эстетические образы всецело принадлежат  только  самому  поэту  и  не  имеют
никакого объективного значения. Гомер вовсе не знает никакой физики,  химии,
биологии и астрономии в нашем смысле слова. Природа и мир для него отнюдь не
являются лишь совокупностью тех или иных научных закономерностей. Природа  и
мир для него все еще остаются мифом и далеки от всякой науки. Тем  не  менее
одного мифа уже для него недостаточно. Он уже привлекает поэтический вымысел
для понимания этого мифа, для его осознания, для его анализа. У него гораздо
чаще поэзия объясняет миф, чем миф - поэзию. Создавая ту  или  иную  картину
природы на основании своего художественного вымысла, он ею  хочет  объяснить
самый  миф,  т.е.  богов,  демонов  и  героев.  И   вот   почему,   наиболее
художественные и наиболее выраженные картины природы у Гомера  содержатся  в
его сравнениях. Эти сравнения  представлены  у  него  в  таком  подробном  и
развитом виде, что фактически являются целыми отдельными стихотворениями.  В
них какой-либо герой или явление героической жизни, т.е.,  другими  словами,
какой-либо миф, объясняется при помощи произвольно  созданной  и  уже  чисто
эстетической картины природы. Тут именно и сказывается то, что у  Гомера  не
миф объясняет природу, а  природа  объясняет  миф,  и  именно  природа,  уже
освобожденная от древнего мифического  реализма  и  перенесенная  в  область
художественной  фантазии,  трактуется  как  то,  что  более   понятно,   чем
мифический герои, и что поэтому призвано объяснить нам  и  сделать  понятным
самого этого героя и всю его героическую жизнь. Но и этого мало.
   Поэтические картины природы у  Гомера  есть  продукт  свободной  фантазии
поэта, но это не значит, что все тут сводится только  к  одной  субъективной
фантазии.  В  последнем  случае  перед  нами  было  бы  индивидуалистическое
творчество поэта нового времени. Гомер  не  просто  выдумывает  произвольным
образом свои  картины  природы  и  не  просто  переносит  свои  субъективные
настроения на природу. В последнем случае она была бы для него лишь  научным
препаратом и в объективном смысле ничего поэтического в себе  не  содержала.
Образы природы мыслятся Гомером вовсе не субъективно,  но  как  отражение  и
воспроизведение самой же природы. Они мыслятся им как основанные вовсе не на
его субъекте, но на самих же себе, т.е. на самой же природе.  Вот  почему  в
гомеровских  картинах  природы  отразились,   несмотря   на   их   свободную
фантастику, разные периоды древних представлений о природе.
   Наиболее древнее представление  о  природе,  еще  на  ступени  абсолютной
мифологии,  отражает  все  стихийное  в  природе,  все  в  ней  хаотическое,
нагроможденное,   беспорядочное,   катастрофическое,   ужасающее.    Поэтому
значительная часть гомеровских сравнений поражает  своей  динамикой.  В  них
человеческая жизнь сравнивается  с  мощными  и  катастрофическими  явлениями
природы. Несомненно, в историческом смысле это  следует  считать  рудиментом
древнего  катастрофического  мировоззрения,  когда  человек  был  совершенно
беспомощен перед страшными и непонятными ему  силами  природы.  Но  рудимент
этот у Гомера из мифологии уже превращен в поэтическое творчество, и  только
бурная и катастрофическая динамика гомеровских сравнений все еще  напоминает
нам о былых и страшных периодах первобытной мифологии.
   Но  в  гомеровских  сравнениях   отразился   и   более   поздний   период
человеческого развития. Человек уже стал на  ноги  и  перестал  пребывать  в
постоянном страхе перед непонятными явлениями природы, которые из непонятных
постепенно  становились  понятными.  Вместо  ужаса   человек   уже   начинал
всматриваться  в  них  гораздо  более  спокойно,  замечать   их   структуру,
улавливать их форму, наблюдать их закономерности. Но и здесь природа все  же
оставалась  для   него   чем-то   самостоятельным   и   незыблемым,   чем-то
самодовлеющим, хотя, повторяем, это самодовление из мифологического  перешло
в поэтическое. Вещь для него получала самостоятельное значение, освобождаясь
от своего демонизма, и самостоятельность эта  выражалась  в  ней  теперь  не
демоническим, а уже  чисто  вещественным  образом.  И  вот  тут  перед  нами
возникает еще новый феномен эстетического отношения Гомера к природе  -  тот
феномен, который  мы  не  можем  иначе  назвать,  как  пластикой.  Ведь  это
греческое слово  -  "пластика"  -  указывает  на  вылепленность,  вылитость,
вещественную сделанность и отделку. Пластической можно назвать вещь, которая
выражает собой не то или иное настроение, не то или иное духовное творчество
человека,  а  именно  вещественную  же   выделку.   Гомеровские   сравнения,
содержащие подробно развитую  картину  природы,  поражают  своей  пластикой,
своей вещественной выделкой,  своим  легким  и  безболезненным  содержанием,
далеким от всяких субъективных невзгод  и  нервозности,  далеким  от  всякой
психологической  утонченности  и  изощренности.   И   это   тоже   результат
мифологического отношения к природе, когда не человек определял собою ту или
иную мыслимую им картину природы, а сама эта картина властно врывалась в его
сознание и категорически требовала своего признания.
   Конечно, не все сравнения у Гомера являются сравнениями с природой  и  не
все они обязательно пластичны. Гомер далеко вышел даже и за эти  пределы,  и
такое, например, сравнение, как сравнение быстроты полета Геры (Ил. XV 80  -
83)  с  человеческой  мыслью,  охватывающей  сразу  огромные   пространства,
конечно, не является ни  природным  сравнением,  ни  пластическим,  ни  даже
вообще эпическим. Такое сравнение свидетельствует уже о чрезвычайно  большой
самостоятельности человеческого субъекта или человеческого  мышления,  когда
не оно поясняется через природу, а природа через него, и когда мышление  уже
преодолело свою  связанность  со  стихийным  коллективизмом  общинно-родовой
формации. Подобное развитие самостоятельности  и  силы  мышления  мы  найдем
также и в Од. VII 36, где быстрота феакийских кораблей тоже  сравнивается  с
быстротою мысли, и еще, больше того, в VIII 555 - 563, где говорится о  том,
что феаки управляют своими кораблями не при помощи руля и кормчего, а только
при помощи одной мысли,  повелевающей  кораблю  двигаться  в  том  или  ином
направлении. Тут можно вспомнить и древнюю основу этой силы  мысли,  которую
имел Калхас, направлявший ахейские корабли  в  Трою  только  силой  гадания,
полученной им от Аполлона (Ил. I 71 сл.).
   Эстетическая образность природы у Гомера уже не  мифологическая,  но  она
сама призвана объяснить миф. Эта образность, то  бурно-катастрофическая,  то
пластически-уравновешенная, есть  результат  эпического  стиля  Гомера.  Тут
сказались все те принципы гомеровского стиля, о которых мы говорили выше.  В
картинах природы, данных в гомеровских сравнениях, мы находили объективность
эпоса,  т.е.  отсутствие  болезненной  субъективности,  фантастики,  большую
подробность и деловитость рассказа, и живописность  наряду  с  пластикой,  и
традиционность наряду со стандартом и т.д., не говоря уже о том, что  и  все
элементы свободного эпического стиля, включая  его  свободомыслие  и  тонкую
игру ума, - все это  можно  найти  в  гомеровских  сравнениях,  если  только
читатель даст себе труд подробно их изучить. С одной стороны, природа  здесь
объясняет человека, как  оно  и  должно  быть  в  эпосе,  где  общее  всегда
превалирует над индивидуальным, а, с другой стороны, уже то одно, что  здесь
перед нами не мифология, а свободная эстетическая образность,  указывает  на
небывалый прогресс человеческого гения, перешедшего со ступени мифологии  на
ступень поэзии и тем самым уже ставшего на путь овладения неведомыми до того
тайнами природы.
   Гомер    находится    в     пограничном     положении     между     двумя
общественно-историческими формациями, и это  особое  положение  и  дало  ему
возможность воспользоваться мировыми достижениями обеих формаций и в  то  же
время не поддаться их исторической ограниченности.
   в)  Природа  с  точки  зрения  растущего   субъективизма,   или   природа
эстетического сознания в условиях свободной ориентации в  ней  человеческого
субъекта
   Картины природы, как они даны в гомеровских  сравнениях,  хотя  и  далеко
выходят  за  пределы  мифологии  и  становятся  уже  вполне  самостоятельным
эстетическим предметом, тем не менее все еще достаточно  связаны  со  старой
мифологией и со строгим эпосом. Но  у  Гомера  имеется  еще  и  то  новейшее
отношение к природе, когда он уже покидает точку  зрения  сравнений  и  всей
связанной с ними эпической условности  и  рисует  картины  природы  в  свете
свободно  чувствующего  субъекта,  наделяя   природу   различными   тонкими,
глубокими и изящными  настроениями.  В  той  природе,  которую  мы  видим  в
гомеровских сравнениях, нет никаких ярко  выраженных  настроений.  Это  либо
очень бурная динамика, либо весьма уравновешенная и спокойная  пластика.  Но
Гомер, кроме всего этого, уже умеет давать картину природы в свете того  или
другого вполне свободного и  глубоко  пережитого  субъективного  настроения.
"Илиада" в этом отношении еще мало показательна. Но "Одиссея" представляет в
этом отношении совсем другую картину. В ней уже ясно выступает  тенденция  к
свободному и  творческому  переживанию  картин  природы,  как  бы  этому  ни
препятствовали эпические рамки гомеровской поэзии. Но именно здесь, а  не  в
сравнениях сказался  свободный  эпический  стиль  Гомера.  Без  учета  этого
обрисовка  гомеровского  понимания  природы   была   бы   весьма   неполной,
гомеровское творчество в области изображения природы не предстало  бы  перед
нами в  виде  живого  порыва  и  могучего  взлета  художественной  фантазии,
сумевшего перейти от древних мифических форм пока  еще  смутно  грезящего  и
пассивного человеческого субъекта - к творческой фантазии  эмансипированного
субъекта периода восходящей цивилизации.
   Итак, по крайней мере, три огромных периода  в  истории  представления  о
природе  нашли  для  себя  отражение  в  творчестве  Гомера:  период   чисто
мифологический, период перехода к эстетическому пониманию природы  и  период
свободно-эстетического   ее   понимания.   Последние   два   периода   будет
целесообразно рассмотреть подробнее.
   2. Природа в гомеровских сравнениях
   Больших, разработанных сравнений в "Илиаде"  около  182,  в  "Одиссее"  -
около 48. Их  изучение  привело  к  созданию  большого  числа  исследований,
которых нельзя не иметь в виду при анализе стиля эстетики Гомера.  Сравнения
Гомера часто содержат развернутые картины природы,  причем  картины  природы
привлекаются  здесь   для   объяснения,   толкования   человеческой   жизни.
Рассматривая эти сравнения, мы предполагаем единство стиля и  мировоззрения.
С   точки   зрения   мировоззрения,   гомеровские   сравнения   исходят   из
непосредственного констатирования природной жизни; с точки зрения стиля, они
являются  прообразами,  объясняющими  человеческую  жизнь,  и  принципом  ее
толкования. Отсюда становится понятным, почему прекрасное в природе давно  в
таком, на  первый  взгляд,  странном  виде  -  в  виде  сравнений.  Приведем
некоторые наиболее интересные примеры сравнений из "Илиады", разделяя их  по
отдельным группам.
   а) Метеорологические сравнения
   Очень  часты  у   Гомера   сравнения   военных   действий   с   явлениями
метеорологическими и, прежде всего,  с  ветрами,  тучами,  бурей,  грозой  и
вообще ненастьем. Прочитаем следующие тексты.
   ? 1. IV 275 - 282
   275 Так же, как если с вершины скалистой огромную тучу
   Козий пастух заприметит, гонимую с моря Зефиром,
   Издали взору его, как смола, представляяся черной,
   Мчится над морем она и ведет ураган за собою;
   С ужасом смотрит пастух и стада свои гонит в пещеру.
   280 Схожие с тучей такой, за Аяксами к жаркому бою
   Юношей, Зевсом вскормленных, стремились густые фаланги, -
   Черные, грозно щетинясь щитами и жалами копий.
   ? 2. IX 4 - 8
   Так же, как ветры волнуют богатое рыбами море, -
   5 Ветры Борей и Зефир, что из Фракии дуют далекой;
   Сразу они налетают; и черные волны горами
   Вверх поднимаются, тину морскую швыряя на берег, -
   Так же и дух разрывался в груди меднолатных ахейцев.
   ? 3. XII 132 - 136
   Словно два дуба высоковершинных в горах. Каждодневно
   Дождь их сечет проливной, и ветер их треплет жестокий.
   Твердо, однако, стоят на корнях они крепких и длинных.
   135 Так же и оба лапифа, на руки и силу надеясь,
   Не убегая, на них наступавшего Асия ждали.
   ? 4. XIII 334 - 338
   Так же, как яростным вихрем свистящие крутятся ветры
   335 В знойную пору, когда глубочайшая пыль на дорогах;
   Тучу огромную пыли, сшибаясь, они поднимают.
   Так же сшибались и вражьи войска, порываяся жадно
   Тесно схватиться друг с другом и резаться острою медью.
   ? 5. XIV 0414 - 418
   Так же, как падает дуб под ударом родителя-Зевса.
   415 Вырванный с корнем, и вьется от дерева запах ужасный
   Серы, и тот, кто вблизи это видит, никак уж отваги
   Не испытает: тяжка ведь для всякого молния Зевса.
   Так же и Гектора сила стремительно наземь упала.
   ? 6. XVII 53 - 60
   Как человек деревцо молодое маслины выводит
   В месте безлюдном, в котором струится родник многоводный;
   55 Пышно растет деревцо; дыхание ветров различных
   Нежно колеблет его; и белым цветет оно цветом;
   Но налетает внезапно с сильнейшею бурею ветер;
   Вон деревцо вырывает из ямы и наземь бросает,
   Схожего с тем деревцом копьеносного мужа Евфорба,
   60 Смерти предавши его, обнажал Менелай от доспехов.
   Это  развернутые,  роскошные  сравнения  из  метеорологической   области.
Примерами  кратких  сравнений  могут   являться   следующие   места:   герой
сравнивается с бурей и ливнем в XI 747, XII 375, XX 51; движение коней  -  с
ветрами в Х 437, Х 71 149; пыль - с облаками или бурным ветром в XXIII  366;
речь Одиссея - со снежной бурей в III 222; оружие - с молнией в Х  153  сл.,
XI 65 сл., XIV 386 и др.
   б) Сравнения с огнем
   Второй большой отдел гомеровских сравнений относится к сфере огня, причем
Гомер особенно любит огонь в движении, где-нибудь на горе или в лесу.
   ? 7. II 455 - 458
   455 Как на вершинах горы истребитель-огонь сожигает
   Лес беспредельно великий и заревом блещет далеко,
   Так в проходивших войсках от чудесно сверкающей меди
   Блещущий свет доходил по эфиру до самого неба.
   ? 8. XI 155 - 159
   155 Так же, как хищный огонь на несрубленный лес нападает;
   Вихрь его всюду разносит, и падает вместе с корнями
   Частый кустарник вокруг под напором огня беспощадным.
   Падали головы так под рукою могучей Атрида В бег обращенных троянцев.
   ? 9. XV 604 - 610
   Впрочем, к тому же и сам порывался. Свирепствовал Гектор,
   605 Словно Арес, потрясатель копья, иль огонь-истребитель,
   Яро бушующий в чаще густого нагорного леса.
   Пена была на губах, под бровями, нависшими грозно,
   Ярко сверкали глаза, и качался, вздымаяся гребнем,
   Ясно сияющий шлем на висках летавшего бурно Гектора.
   ? 10. XVII 736 - 741
   Но бой возрастал по следам их, -
   Бурный, подобный пожару, который, возникнув внезапно.
   Вдруг нападает на город людей; рассыпаются зданья
   В зареве ярком; бушует огонь, раздуваемый ветром.
   740 Так от коней колесничных и храбрых мужей копьеборцев
   Страшный, неистовый шум по следам удалявшихся несся.
   ? 11. XX 490 - 494
   490 Так же, как бурный пожар по глубоким свирепствует дебрям
   Горного леса сухого. Вся чаща лесная пылает.
   Ветер гонит огонь пред собою, повсюду бушуя.
   Так повсюду он пикой свирепствовал, богу