цы и игры. Так было бы естественнее всего  понимать
щит Ахилла.
   Необходимо обратить внимание на одно из последних толкований щита Ахилла,
которое  дал  В.Шадевальдт36.  Этот   автор   не   гоняется   за   детальным
археологическим  исследованием  щита,   но   зато   пытается   вскрыть   его
идейно-художественный смысл. По Шадевальдту, выходит, что  здесь  изображена
вся  мировая  человеческая  жизнь,  как  ее  понимал  Гомер,  со  всеми   ее
противоречиями  и  со  всей  ее  вечной  значимостью.  В  этом  щите  кратко
изображается то, что подробно изображено в самом  эпосе.  Изготовленный  для
смертельного боя, он, однако, является символом жизни, так  же,  как  и  сам
эпос, изображая войну и смерть, есть апофеоз общемировой и  общечеловеческой
жизни. Анализ Шадевальдта заслуживает  глубокого  внимания,  и  его  следует
изучать. Почти одновременно с Шадевальдтом о субъективизме и эмоциональности
Гомера в изображении щита Ахилла талантливо писал американский исследователь
Бассетт37.
   7. Прядильно-ткацкое производство и одежда
   а) Прядильно-ткацкое производство
   Материалом для этого рода работы служили шерсть или  лен.  У  Елены  была
старуха-пряха, которая пряла ей шерсть (Ил. III 386 сл.). О  фиалково-темной
шерсти читаем в Од. IV 135.  Когда  говорили  о  судьбе,  то  имели  в  виду
прядение ею льняных ниток (Ил. ХХ 127 сл., Од. VII 197 сл.). Прядильное дело
вообще считалось делом женщины, в то время как мужчина должен  быть  воевать
(Ил. VI 490 - 492, Од. I 356 сл.). Гомер дает  довольно  подробное  описание
процесса прядильно-ткацкого производства и орудий, здесь применявшихся.
   б) Одежда
   И мужчины и женщины надевали на голое  тело  хитон  (у  римлян  "туника",
нечто вроде шерстяной рубашки, у женщин - это прямо  рубашка),  отличавшийся
от военного (кожаного) хитона. На этот хитон мужчины надевали верхнюю одежду
- хлены (плащи), которые носили все, и  фарос,  "покрывала",  "накидки"  для
знатных и женщин. Плащ имел пряжки, при помощи которых  он  застегивался  на
плечах (или - у женщин -  на  груди).  Хлена  была  довольно  плотная,  тоже
шерстяная, почему ее называли "плотной" (например, Од. IV 50) и  "защищающей
от ветра" (Ил. ХVI 224, Од. ХIV 529); она - теплая и широкая (Од. ХIV 520  -
522), хорошо защищала от холода (Одиссей без нее зябнул - 475 сл.),  но  она
стесняла движения. Она могла быть простой и  двойной.  Двойная  складывалась
вдвое и дважды обматывалась вокруг тела через плечо.
   Женщины надевали фарос сравнительно редко.  Главной  их  одеждой  был  не
фарос, а пеплос - длинная, со множеством складок одежда,  и  притом  даже  с
длинным шлейфом. Во время работы надевался  пеплос  поскромнее  и  не  столь
длинный. Застегивался он на груди (Ил. ХIV 180, в отличие от более  позднего
времени, когда застежки были у женщин на плечах) при помощи особых застежек,
или запонок. Особенным украшением считался у женщин  пояс,  отличавшийся  от
более грубого мужского пояса. Прекрасный золотой пояс имеет и в  Од.  V  231
Калипсо и в Х 544 Кирка. Пояс же Геры совсем особенный (Ил. ХIV 181).  Когда
Гера просит у Афродиты дать ей любовь и привлекательность, то Афродита  дает
ей свой пояс. Пояс был в глазах грека настолько существенной принадлежностью
их   платья,   что   Гомер   употребляет    даже    такие    эпитеты,    как
"глубоко-опоясанный" (Од. III 154) и "прекрасно-опоясанный" в  применении  к
мужчинам и женщинам (Ил. VII 139, ХХIV 698; Од. ХХIII 147).
   Цвет женского платья главным образом "финикийский",  т.е.  темно-красный,
карминовый или "пурпуровый", т.е. тоже темно-красный,  но  с  более  темными
оттенками и переливами. В Ил. ХХIV 796 пеплос, которым закрыли урну с прахом
Гектора, мягкий, пурпуровый (этого же цвета и одеяла,  подушки  -  Ил.  ХХIV
645; Од. IV 298, VII 337, Х 352). Украшение одежд, однако, не ограничивалась
только цветом. Гекуба, чтобы принести Афине в дар пеплос, выбирает  из  (Ил.
VI 289) многих узорных  (294)  прекраснейший  и  самый  большой  по  широте,
сиявший наподобие звезды. А  Елена  вышивала  на  такой  одежде  даже  целые
сражения (III 125 слл.). Фетида, угнетенная смертью Патрокла  (Ил.  ХХIV  93
слл.), "покрывалом  оделась  черным,  чернее  какого  нигде  не  нашлось  бы
одежды".
   Если перейти  к  более  мелким  частям  женского  туалета,  то  здесь  мы
встречаемся, прежде всего, с головными украшениями. Вокруг лба у женщин  шла
повязка, вернее, шнур, завязывавшийся на затылке.  На  голове  была  высокая
сетка, державшая прическу, нечто вроде восточной тиары. Она, в свою очередь,
окружалась еще "плетеной тесьмой".  И,  наконец,  было  то,  что  мы  обычно
переводим как "повязка", лента  или  материя,  закреплявшаяся  на  голове  и
опускавшаяся по бокам, через виски и щеки. Такую блестящую повязку около щек
имеет обычно Пенелопа (Од. I 334, ХVI 416, ХVIII 210, ХХI  65).  Прекрасную,
новую, светлую, как солнце, повязку имеет Гера (Ил. ХIV 184). Ее сбросили  с
себя служанки Навсикаи для беспрепятственной игры в мяч (Од. VI 100).
   Голову древние греки обычно не покрывали. Отправляясь в  путешествие  или
во время полевых работ  надевали  нечто  вроде  шапки,  или  войлока.  Такую
повязку  из  овечьей  шерсти  имеет  старик  Лаэрт  (Од.  ХХIV  231).  Обувь
надевалась  опять-таки  не  дома  (дома  ходили  босиком).   Отправляясь   в
путешествие, в поход или на состязание,  надевали  сандалии,  подвязывая  их
ремешками под ноги. Сандалии эти почти  всегда  "прекрасные".  У  Гермеса  и
Афины Паллады они, кроме того, "золотые и блестящие" (Ил. ХХIV 340 слл., Од.
V 44, I 96).
   В заключение приведем примеры, где дается  цельный  облик  одежды  героя.
Лаэрт изображен (Од. ХХIV 226 - 231) работающим в саду. Весь  он  грязен,  с
заплатами на  грубом  хитоне.  На  ногах  у  него  поножи  из  бычьей  кожи,
предохраняющие его от царапин. На руках - рукавицы, на голове - козья шапка.
Полной противоположностью жалкому заброшенному старику является богиня Гера,
которая (Ил. ХIV 170 - 186) одевается в роскошные одежды,  чтобы  обольстить
Зевса. Вначале она омывается и  натирает  тело  душистой  амвросией,  аромат
которой  распространяется  по  небу  и  земле.  Затем  расчесывает   волосы,
заплетает их в косы, спуская их красиво со своей бессмертной головы. На  ней
платье с прекрасными узорами, сотканное Афиной. Его она застегивает на груди
золотыми застежками и подпоясывает поясом, отделанным сотней кистей. Великая
прелесть засияла на богине. Сверху она набрасывает легкое белое, как солнце,
покрывало, к ногам подвязывает прекрасные сандалии, в уши вдевает трехглазые
серьги в виде тутовых ягод. В довершение всего Афродита  передает  ей  пояс,
возбуждающий у всех любовь (215 - 233).
   8. Жилище
   Гомеровское жилище в общем очень просто, оно восходит еще к  домикенскому
времени и вовсе не отличается роскошью, обманчивое впечатление которой может
быть вызвано красочными рассказами о дворцах Алкиноя, Менелая и Приама. Если
мы будем внимательно вчитываться в Гомера, то единственное, из чего  состоит
гомеровский дворец, это, собственно говоря, только зал,  или  мегарон.  Этот
мегарон даже едва ли был очень высок в сравнении со двором или преддверьем и
попросту находился с ними на одном и том  же  уровне.  Избивший  нищего  Ира
Одиссей без всякого затруднения вытаскивает его из сеней на двор  к  воротам
(Од. ХVIII 100 - 103), и даже не видно, была ли тут  какая-нибудь,  хотя  бы
маленькая, лестница и  ступеньки.  Зал  этот,  вероятно,  мог  быть  больших
размеров, потому что, например, все убитые Одиссеем женихи валялись именно в
зале целыми кучами (ХХIII 45 -  47).  Пол  зала,  по  крайней  мере  в  доме
Одиссея, ничем не застилался, а  был,  как  говорится  в  ХХIII  47,  плотно
утоптан, так что при известных условиях, как, например,  во  время  избиения
женихов, легко поднималась пыль  (ХХII  329).  В  зале  находился  очаг  для
жервоприношения (VI 305), колонны (VI 307, VIII 473), потолочные  балки,  на
которых, например, сидела Афина во время избиения  женихов  (ХХII  297).  Из
зала был проход  в  боковой  коридор,  шедший  вдоль  зала  и  имевший  свой
собственный выход во двор (126 - 129). Из мегарона через каменный  порог  во
дворе Одиссея можно было пройти в женскую половину дома, которая состояла из
комнат для служанок (ХХI 236), откуда по лестнице  можно  было  подняться  в
особое помещение Пенелопы (I 330  сл.).  Из  женской  половины  был  вход  в
кладовую с разного рода оружием (ХХII 109 - 112,  140  сл.),  а  также  и  в
кладовую с золотом, медью и железом (ХХI 8 - 10), с другой утварью и  целыми
сундуками всякого добра (42 - 52). Наконец, из женской половины шла дверь  и
в помещение Одиссея с знаменитой кроватью,  которую  некогда  изготовил  сам
Одиссей из ствола дерева (ХХIII 190 - 204). Перед домом был двор, в  котором
тоже были свои отдельные помещения для слуг или иногда для членов семей (Ил.
IХ 472 сл., Од. ХIХ 48). Во двор можно было  попасть  через  ворота  большой
стены, окружавшей двор. С внутренней стороны этой стены  тоже  были  разного
рода помещения (Ил. ХХIV 322 сл.). Перед входом в дом были  сени,  где  иной
раз помещались приезжие гости, как, например, Телемах в доме Менелая (Од. IV
296 - 302) или Приам у Ахилла (Ил. ХХIV 643 - 647).
   Не следует сводить гомеровскую архитектуру лишь к  тем  дворцам,  которые
были у Алкиноя, Менелая и Приама. Уже дом Одиссея  представлял  собой  нечто
гораздо более скромное. В главном зале, где был очаг,  происходила  также  и
трапеза, так что этот главный зал был сразу и столовой к кухней. А поскольку
ни о  каких  печах  у  Гомера  не  слышно,  то  дым  с  очага,  по-видимому,
распространялся по всему залу, и так как о трубах  тоже  никакого  разговора
нет, то, очевидно, дым выходил прямо через какое-нибудь отверстие  в  крыше.
Служанки у Одиссея имели свои  помещения,  но  не  сказано,  чтобы  они  ели
отдельно. Значит, в этом главном зале дворца была не только кухня и столовая
для  господ,  но  и  для  всей  прислуги.   Все   эти   черты,   несомненно,
свидетельствуют о прогрессирующем демократизме эстетики родовой знати,  и  о
них  никоим  образом  нельзя  забывать,  чтобы  не  впасть  в   традиционное
"аристократическое" понимание Гомера.
   9. Общие выводы об изображении трудовой деятельности у Гомера
   Описание фактов трудовой деятельности гомеровского человека, данное выше,
имело цель  обосновать  определенного  рода  художественную  концепцию  этой
деятельности,  т.е.  понимание  этой  трудовой  деятельности   человек   как
определенной области изображенной у Гомера художественной  действительности.
Мы  не  должны  забывать,  что  Гомер  -  это  эпос,  эпическое  творчество,
героические поэмы периода расцвета  общинно-родового  строя  и  периода  его
перезрелости. Конечно, то, что у Гомера мы находим мастеров  по  металлу,  и
то, что последние изготовляют тонко-художественные вещи, это само по себе не
имеет никакого отношения не только к  литературному  стилю  поэта,  но  и  к
литературе вообще. Этим должны заниматься историки,  экономисты,  археологи,
искусствоведы и этнографы. История эстетики начинается с того момента, когда
ставится вопрос о  стиле  данного  художественного  произведения  и,  прежде
всего, о той художественной действительности, которая возникла у писателя  в
результате переработки им окружающей его  фактической  действительности.  Но
стиль поэм Гомера есть эпический  стиль.  И  истоки,  реальную  почву  этого
эпического  стиля  мы  должны  вскрыть,   рассматривая   характер   трудовой
деятельности гомеровского человека. Поэтому, когда мы говорили, например,  о
прядильном или ткацком деле, имелось в виду показать, что это - прядильное и
ткацкое дело героического века. Эпический стиль гомеровских  поэм  имелся  в
виду и при характере обработки металла, оружия.  Рассмотрев,  например,  щит
Ахилла, легко установить, что представление о подобного  рода  оружии  могло
появиться  лишь  в  период  зрелого  героизма,  т.е.  в  период  зрелого   и
перезрелого общинно-родового строя, в период эпического творчества. То,  что
этот щит изготовлен богом Гефестом по просьбе богини Фетиды, свидетельствует
о примате высших и общих  начал  над  началом  человеческим  и  единичным  и
является характернейшей чертой эпического стиля. То, что на этом щите  такая
масса тончайших изображений,  несомненно,  свидетельствует  о  типичном  для
эпической эпохи  стремлении  к  подробности,  деловитости,  обстоятельности,
живописности и пластичности всякого рода изображений и зарисовок, стремлении
к монументальным произведениям.
   Таким образом, все вышеприведенные материалы, относящиеся  к  изображению
трудовой  деятельности  у  Гомера,  призваны  раскрыть  определенного   рода
художественную действительность,  т.е.  как  действительность  определенного
стиля, которая дана поэтом не в "сыром виде", а ясно  осознана  им  в  своих
специфических движущих силах, как направленная в определенную сторону:  дана
в бурном движении, прогрессе.
   В  дальнейшем  этот  момент  стиля  мы  должны  углублять  и   расширять.
Рассмотрев  трудовую  деятельность  человека,  без  которой  не   могло   бы
существовать и само определенного  стиля  гомеровское  общество,  мы  должны
перейти также и  к  наружности  отдельного  человека,  к  тем  индивидуумам,
которые изображены у Гомера и без которых тоже не существует ни общества, ни
самой  трудовой  деятельности.  От  характеристики   трудовой   деятельности
гомеровского  человека  необходимо  перейти  также  и   к   продуктам   этой
деятельности  у  особенно,  к  произведениям  искусства.   После   обрисовки
наружности индивидуального человека следует перейти  к  анализу  того,  что,
собственно говоря,  понимает  Гомер  под  искусством  и  какие  произведения
искусства он изображает в своих поэмах.
   10. Общая характеристика индивидуального человека
   Человек изображен у Гомера не менее ярко  и  специфично,  чем  природа  и
труд. У него ярко представлены не только черные корабли с белыми парусами  и
пурпурными носами (Ил. I 485  сл.),  которые  летают,  как  на  крыльях,  по
хребтам беспредельного моря, он любовно живописует не только  то,  как  веют
хлеб на святых гумнах, посыпают мясо божественной солью, и  "божественной  и
священной" у него является не только какая-то подозрительная смесь из  лука,
меда и ячневой муки (одно из любимых кушаний древних греков - ХI 630 сл.), -
но и сам человек обязательно благороден, "божествен", "богоподобен".
   Dios,  "божественный",  "славный",  "блестящий"  употребляется  о  героях
множество раз. Одиссей, например, выступает с этим эпитетом 103 раза.  Далее
следуют Агамемнон, Парис, Диомед, Нестор, Сарпедон  и  другие  более  мелкие
герои. Не уступают в этом и героини: Елена, Пенелопа, Эвриклея и др.  Ахейцы
тоже "божественны" равно как и пеласги.
   Всем  известен  обычный  гомеровский  эпитет  theoeidns   "богоподобный",
"боговидный".  Таковы  Асканий,  Александр,  Деифоб,  Арет,  Хромий,  Приам,
Поликсен,  Неоптолем,  Телемах,  Феоклимен,  Антиной,   Навсифей,   Алкиной.
Аналогичным  эпитетом  theoeicelos  -  "подобный   богу   своим   телом"   -
характеризуются (Ил. I 131) Ахилл, (Од. III 416) Телемах, (IV  276)  Дейфоб,
(VIII 256), Алкиной.
   Diotrephns, "вскормленный Зевсом", "питомец Зевса", -  не  только  бог  -
река Скамандр (Ил. ХХI 223), но и Агамемнон (Од. ХХIV 122),  Ахилл  (Ил.  IХ
229, ХХI 75, ХХIV 553, 635), Менелай (ХVII 12, Од. IV 156, 235, 291, 316, ХV
64, 87, 167) и многие другие (Нестор,  Келей,  Эврипил).  "Питомцами  Зевса"
являются также "сыновья Приама" (Ил. Ч 463), "цари" (I 176, II 98, 196, 445,
ХIV 28, Од. III 480, IV 44, VII 49), "цари", "юнцы"  (Ил.  II  660),  "люди"
(Од. V 378), феаки (ср. Гимн, III 533).
   Dogeneis, "происшедшими от  Зевса",  считаются  тоже  немало  героев,  но
прежде всего опять-таки Одиссей (по нашему подсчету - не  меньше  31  раза).
Таковы же Ахилл (I 489, ХХI 17), Аякс (IV 489, VII 249,  IХ  644,  ХI  465),
Менелай (ХХIII 294), Патрокл (I 337, ХI 823, ХVI 49, 126, 707), Эврипил  (ХI
809), Агамемнон (IХ 106).
   Isotheos, "богоравный": Менелай (Ил. ХХIII 569), Патрокл (ХI  644),  Аякс
Теламонид (472), Приам (III 310), Телемах, (Од. I 324 ХХ 124),  Эвриал  (Ил.
11565, ХХIII 677), Менойтиид (IХ 211) и др.  Не  только  Одиссей  или  Ахилл
"божественные", а Парис "боговиден", но даже и критский Идоменей тоже словно
"как бог" (Ил. III 230). Алкиной тоже, конечно, имеет  "мудрость  от  богов"
(Од. VI 12), хотя, как мы знаем, его главное занятие - это утешаться  вином.
Когда Навсикая возвратилась домой, ее встретили братья, подобные бессмертным
(VII 5).  В  "Каталоге  кораблей"  (Ил.  II  485  слл.)  можно  найти  самые
разнообразные эпитеты героев, вышедших в поход  против  Трои,  равно  как  и
троянских героев. Конечно,  о  таких,  как  Ахилл,  Гектор  или  Одиссей,  и
говорить нечего. Одиссей "равен в мудрости Зевсу" (Ил. II 407).  Даже  когда
он кушает, Гомер не забывает величать его "божественным" (Од.  VI  249).  Но
ведь кушать - это вовсе не какие-то пустяки, не просто поддержание жизненных
сил. Кушать - это божественно. Сами боги вдыхают аромат жертвенного мяса;  и
ведь не для кого другого, а для них же совершаются эти постоянные  и  весьма
тучные жертвы, хотя и без  того  священный  нектар  и  амвросия  утешают  их
постоянно.  Все  сильное,  богатое,  возбуждающее  жизнь   -   прекрасно   и
божественно. "Царствовать - это нечто прекрасное", - говорится у Гомера (Од.
I 392).
   Таким  образом,  гомеровские  герои  повсеместно  характеризуются  своими
связями с Зевсом и вообще с божеством. Что это значит?
   Это значит, что здесь перед нами то  художественное  понимание  человека,
которое мы называем эпическим. Если мы возьмем принципы эпического  стиля  у
Гомера и применим их к анализу его эпитетов,  то  мы  обнаружим,  что  здесь
действительно воплощены все эти принципы и, прежде всего, примат общего  над
индивидуальным. Ведь божество есть нечто более общее, чем  каждый  отдельный
человек.  И  если  этот   последний   систематически   характеризуется   как
божественный, как происшедший от божества, как  подобный  ему  и  т.д.,  это
значит, что здесь перед нами примат общего над индивидуальным.  Очень  важно
уяснить  не  просто  религиозный  смысл  этих   эпитетов,   но   именно   их
художественный стиль, их эпичность. Уже самая традиционность этих  эпитетов,
их стандартность и постоянная повторяемость ослабляет здесь исконную религию
и  переносит  ее  в  область  художеств.  Повторяем,  у  Гомера  это  скорее
художественные, чем просто религиозные эпитеты.
   11. Наружность человека
   а) Лицо
   Отдельные его черты. У Гомера это - prosApon и opsis. У Ахилла (Ил. ХVIII
24) и у Гелиоса (Гимн. ХХХI 12)  лицо  чарующее,  привлекательное,  приятное
(charienta), у Афродиты (Х 2) "вожделенное" himertAi prosApAi, у Бризеиды же
(Ил. ХIХ 285), Одиссея (еще юноши - Од. VIII 85),  Пенелопы  (ХVIII  192)  и
Анхиза (Гимн. IV 184) оно "прекрасное". Аякс "улыбался своим грозным  лицом"
(Ил. VII 212). Opsis, "вид", "наружность", "лицо" у  Гектора  представляется
испугавшемуся ребенку "лицом милого отца" (Ил.  VI  468),  а  у  Приама  оно
"хорошее" (ХХIV 632). У Пана лицо "неумолимое, бородатое" (Гимн. ХIХ 39).
   Особенное  внимание  Гомер  обращает  на  глаза  (ophthalmoi,  osse).  Об
ophthalmoi  можно   привести   следующие   тексты,   имеющие   отношение   к
художественному стилю (Ил. IХ 503 сл.). "Мольбы,  дочери  Зевса,  хромые,  с
морщинистой кожей, с глазами, смотрящими косо". У Агамемнона,  раздраженного
словами Калханта, "сердце  наполняется  черной  злобой  и  глаза  становятся
подобными двум огням, мечущим искры" (I 104, ХIII 474); герой сравнивается с
вепрем, у которого "глаза блестят огнем" (Од. ХIХ 210  сл.).  Одиссей-нищий,
при виде слез Пенелопы, сам не плакал:
   Но, как рога иль железо, глаза неподвижно стояли