В веках. И воли слезам, осторожность храня, не давал он.
   См. также о Гермесе (Гимн. III 45):
   Как за миганием глаза другое миганье приходит,
   Так у Гермеса за словом немедленно делалось дело.
   Много говорит Гомер о потемнении в глазах (при  смерти)  и  о  ранении  в
глаза; много и о плачущих глазах. Что же касается osse, то они "блестящие" у
Зевса (Ил. ХIII 3, 7, ХIV 236), Алкафея (ХIII 435) и др.,  они  "блестят"  у
Ахилла (ХV 608, ХIХ 366). У Антиноя они тоже "блестят огнем" (Од. IV 662), у
Гектора - "пылали огнем" (Ил. ХII 46б); Одиссей  сравнивается  со  львом,  у
которого "сверкают глаза" (Од. VI 131).  Афина  является  Ахиллу,  когда  ее
никто не видит, и "глаза ее предстали страшными" (Ил. I 200). Когда  Аполлон
ударил Патрокла, у последнего "закружились глаза" (ХVI 792). Гелиос  "из-под
золотого шлема страшно глядит очами" (Гимн. ХХХI 9). Гомер знает  о  мигании
глазами (bolai). Этим, между прочим, Телемах похож на Одиссея (Од. IV  150).
Знает Гомер и о прикрывании  глаз  от  гордости:  лев,  встретив  охотников,
морщит на своем лбу кожу и горделиво  "прикрывает  глаза"  (Ил.  ХVII  136).
"Блестящие"  глаза  вместе  с  "роскошной  шеей"  и  "вожделенными  грудями"
рассмотрела у  Афродиты  Елена  (1П  396  сл.).  Ахилл  называет  Агамемнона
"пьяницей с собачьими глазами" (I 225). Гектор  имеет  глаза  Горгоны  (VIII
349). Одиссей перед произнесением речи "вперяет глаза в  землю"  (III  217).
"Очи потупил" и Телемах, увидев преображенного Одиссея (Од.  ХVI  178  сл.).
Афродита тоже "потупила прекрасные очи", когда Анхиз взял ее за руку  (Гимн.
IV 156), а посмотрев на нее, он "отвратил свои очи в сторону". "Скромность и
прелесть" светятся  в  глазах  Деметры  (214).  Дионис,  когда  его  связали
разбойники, "сидел, улыбаясь своими  темно-синими  cyaneosi)  глазами"  (VII
14). То же и у Амфитриты, богини моря, о которой в Од. ХII 60 (у  Жуковского
недурно) "шумно волнуется зыбь Амфитриты лазоревоокой".
   Относительно эпитета Афины Паллады glaycApis  "голубоглазая"  может  идти
речь отдельно, так как glaycos  очень  трудно  перевести  по-русски.  Это  и
"голубой", и "синий" и "серый". Древние соединяли с этим  словом  неприятное
впечатление блеска, жестокости и бездушия, воинственности. Но глаза у Гомера
не    только    "темно-синие",    как    у    Диониса,    Амфитриты,     или
"светло-серо-голубые", как у Афины. Они еще "как у вола" - у  Геры,  которая
мыслится "волоокой" boApis, что воспринималось тогда как  символ  величия  и
достоинства. С этим эпитетом Гера  выступает  по  нашему  подсчету  15  раз.
Бывали глаза и "собачьего вида" (cynApns, от которого есть только вин.  пад.
cynApa, -  I  159).  Как  "собачьи"  (женск.  род  cynApis  -  Од.  XI  424)
характеризует Агамемнон глаза убившей его Клитемнестры; в VIII  319  тот  же
термин употребляет Гефест о своей неверной супруге Афродите и  в  IV  146  -
Елена о самой себе (подчеркивая свое недостоинство), когда ахейцы прибыли за
нею в Трою (так же она называет себя и в Ил. III 180). В  ХVIII  396  Гефест
точно так же характеризует свою мать Геру, сбросившую его с неба за хромоту.
   Глаза представлялись еще  "извивными".  Таковы  "извивноокие"  (helicAps)
Хрисеида,  ахейцы,  музы.  Более  специально  эти  красиво  изогнутые  глаза
фиксировались в эпитете Афродиты  (Гимн.  VI  19)  helicolepharos,  т.е.  "с
изогнутыми веками", "извивно-ресничная".  Извивность  глаз  в  соединении  с
выпуклостью зафиксирована в эпитете calycApis - "бутоноокая" (Гимн. IV  284,
V 8, 420).
   Само  это  "веко"  (или  "ресницы",  "вежды"  -  blepharon)  также  часто
упоминается Гомером. Почти все тексты с этим термином  содержат  изображение
или  того,  как  действует  на  веки  сон  или  слезы.  Наконец,  слово  это
употребляется и просто в смысле "глаза"  (Гимн.  III  278):  хитрый  Гермес,
желая скрыть обман, начал  "часто  подмигивать  глазами",  двигать  бровями,
праздно свистеть и кругом  озираться.  Гомер  отмечает  самое  разнообразное
выражение глаз и лица, от мягкого и нежного до страшного и неподвижного,  от
самого  красивого   до   самого   безобразного.   Если   дева   может   быть
"прекрасноликой" - eyApis - , то зато -  "страшилище  глазами"  (blosyrApis)
Горгона (Ил. ХI 36) и "дико сверкают глаза" (charopAs) у  львов  и  у  собак
(Од. ХI 611, Гимн. III 194).
   Неясно значение glnne. Это или "зрачок", или "глазное яблоко": в Ил.  ХIV
494 Пенелей выбивает его у Илионея "под бровью", а в Од. IХ 390 он  горит  у
Полифема. "Бровями" (ophryes) Гомер оперирует нередко. Зевс сдвигает в  знак
согласия "темные" cyaneeisin брови. В Ил. IХ 620 Ахилл  дает  знак  Патроклу
"молча бровями" постлать постель Фениксу. В ХVI 740 камень Патрокла  "сорвал
обе брови" Кебриона. В ХХIII 396 Эвмед разодрал кожу на лбу "над бровями". В
Од.  IV  153  Телемах,  вспоминая  отца,  "лил  горькие  слезы  под  бровями
(ресницами?)". Брови Гомер описывает в  связи  с  гневом,  слезами,  знаками
согласия и выражением намека. Цвет их кое-где cyanos - "темный",  "мрачный",
"густой" (едва ли "темно-синий" или "стальной").
   MetApon, во-первых, часть лба, которая находится между глазами над  носом
(Ил. VI 10, IV 460, ХIII 615). Герои вонзают противнику оружие в это  место.
Во-вторых, это весь лоб: в ХVI 798  шлем  Ахилла  спасал  ему  "пленительную
(charien) голову и лоб". У Артемиды - "голова и  лоб"  metopa  -  прекрасны.
Щеки (pareiai и pareia) упоминаются у  Гомера,  прежде  всего,  в  связи  со
слезами: в Ил. ХХII 491 у ребенка Гектора "щеки покрываются слезами". В  Ил.
ХХIV 794 у родственников Гектора "слезы струились по щекам"; в  Од.  IV  198
удел смертных - проливать слезы по  щекам;  в  Ил.  ХVIII  123  Ахилл  хочет
заставить троянок утирать слезы с "нежных щек" и т.д. Пенелопа имеет  вокруг
щек блестящее покрывало (Од. I 334); в Гимн. IV 174 у Афродиты  "ярко  сияет
красота ланит".
   Нижняя часть лица известна Гомеру  под  названием  gnathmos,  челюсть,  и
geneion anthereAn,  подбородок.  В  Ил.  ХIII  671,  например,  Парис  ранит
Эвхенора ниже челюсти и уха; в ХХ 347  в  ответ  на  слова  Телемаха  женихи
смеялись "чужими челюстями"; в Ил. VIII 371 Фетида, умоляя  Зевса,  обнимала
его колени и "касалась подбородка"; в Х 454 Долон в тех же  целях  "касается
жирной рукой подбородка" Диомеда и т.д.
   Нос и места на лице относительно носа Гомер любит фиксировать - "рядом  с
глазом" (Ил. V 291), "над переносицей в лоб" (ХIII 616). В Од.  ХХIV  318  у
Одиссея от жалости к отцу дыхание кинулось к носу; в Ил.  ХIV  467  сл.  при
падении голова, рот и ноздри у Архелоха раньше коснулись земли, чем ноги;  в
777 Аякс при падении наполняет "рот и ноздри" бычьим пометом; в 503 смертный
конец опутал "очи и ноздри" Сарпедона; в ХIХ 38  Фетида  впустила  в  ноздри
Патроклу амвросию с нектаром для сохранения кожи. За небольшим исключением о
носе Гомер вспоминает главным образом в связи с ранениями.
   Рот, уста (stoma) Гомер также характеризует  часто.  В  Гимн.  ХХХII  20,
например, певцы славят героев "влюбленными устами"; в ХХV 5 "блажен человек,
если музы любят его; как приятен из уст его льющийся голос!"; в Ил. Х 375 от
испуга у троянца - скрежет зубов в устах; в Ил.  ХХII  452  у  Андромахи  от
ужаса "сердце хочет выскочить через уста"; в  ХХIV  506  Приам  прижимает  к
своим устам руку Ахилла, убийцы его сына; в II 489 поэт не может перечислить
все корабли, даже если бы у него было десять языков и десять ртов. В Ил.  II
250 Ферсит "имеет царей на устах" (для порицания); в VI 43 Адраст падает  на
"уста", т.е. ничком. О губах (cheilos) Гомер упоминает редко. Гера улыбалась
только одними губами (Ил. XV 102); в ХХII 495 неудачник омочит губы в еде  и
питье, но не омочит неба; в Од. I 381, ХVIII 410, ХХ 268  женихи  закусывают
губы от досады; в Ил. ХVI  429  коршуны,  а  в  Од.  ХIХ  538  орлы  названы
"извивно-губными" - agcylocheilns, т.е. "с кривым клювом".
   Зубы odoys у Гомера играют в  изображении  человеческой  физиономии  тоже
далеко не последнюю роль. Прежде всего, поэт обращает внимание  на  то,  что
зубы представляют собою  стройный  ряд  предметов,  "ограду".  "Какое  слово
вырвалось у  тебя  из  ограды  зубов?"  -  это  общеизвестное  выражение  мы
насчитываем у Гомера 8 раз. Если при этом принять во внимание, что сочетание
"крылатое слово" в гомеровских поэмах попадается,  по  нашему  подсчету,  не
менее 118 раз, то становится ясным пластический образ речи: из ограды  зубов
вылетает нечто вроде птичек, нечто крылатое и  легкое,  это  -  человеческая
речь. "Душа вышла из ограды зубов" - о смерти (Ил. IХ 409);  о  питье  через
"ограду зубов" - Од. Х 328. О "скрежете зубов" - см. Ил. Х 375, ХIХ 365, Од.
ХVIII 98. О "стучании зубами" в ожидании смерти - Ил.  ХIII  283.  Несколько
текстов в связи с ранением: в V 74 сл. Педей  стиснул  медь  зубами;  в  291
дротик Диомеда и Афины  вонзился  в  "белые  зубы"  Пандара  и  т.д.  Особое
внимание Гомер обращает на "белые зубы" вепря, кабана (в сравнении):  в  ХII
149 "раздается стук их клыков"; в ХIII 474 сл. "огнем пылают глаза и зубы он
точит". И вне сравнения: в Х 263 у Одиссея на шлеме колышатся  туда  и  сюда
белые клыки вепря и т.д. Отмечает Гомер клыки  и  у  льва,  у  которого  они
"мощные" (Ил. ХI 114, 175, ХVII 63) и у которого, после ранения, около зубов
выбивается пена. Таким образом, зубы Гомер рисует или как стройную "ограду",
из-за которой вылетают слова, или как проявление эффекта гнева и ужаса,  или
как предмет ранения, или как мифический предмет.
   Об языке (glAssa) у Гомера незначительный  материал.  Язык  не  в  смысле
физического органа: в Ил. I 249 у Нестора "текли речи с языка слаще меда", в
ХХ 248 - "гибок язык у людей", в II 804 - у разных людей разные языки и  пр.
Язык же человека в чисто  физическом  смысле  упоминается  лишь  в  описании
ранений (есть два текста об языке жертв, сжигаемом для богов). Ухо  (oys)  в
большинстве текстов также чаще всего упоминается лишь в связи  с  ранениями.
Есть, однако, ряд текстов об ушах в смысле слуха. В  Ил.  Х  535,  например,
топот коней попадает Нестору в уши.
   Шея обозначается у Гомера не через trachnlos, как в позднейшем  языке,  а
через aychnn и deirn. Первое слово за  ничтожным  исключением  употребляется
лишь при описании ранений. Более эстетически переживает  Гомер  то,  что  он
называет deirn. В Ил. III 396 Елена рассмотрела "прекрасную шею" Афродиты. В
Гимн. IV 181 "шея и прекрасные глаза Афродиты", в Ил.  ХIХ  285  Бризеида  в
знак скорби раздирает у себя "грудь, нежную шею и прекрасное лицо"; в  Гимн.
IV 88, VI 10 у Афродиты на нежной шее висело ожерелье; в Од. ХII 90 у Сциллы
шесть огромных шей и т.д.
   б) Общий вид человека
   Агамемнон головой и глазами сходен с  громовержцем  Зевсом,  станом  -  с
Аресом и грудью - с владыкой морей Посейдоном. Он  выделяется  среди  прочих
героев, как бык среди стада коров (Ил. II 477 - 483); у  него  могучие  ноги
(44). Он рисуется высоким, могучим, с почтенной царственной осанкой (III 167
- 170). Одиссей ниже ростом, чем Агамемнон, но весьма широк  в  плечах  и  в
груди, похож он на густошерстного барана (193 - 198). Когда Гомер сравнивает
Одиссея с Менелаем, то оказывается, что в стоячем положении Менелай выдается
шириной плеч, а в сидячем положении -  виднее  Одиссей  (210  сл.).  Менелай
говорит быстро, отчетливо и  коротко;  он  не  многословен,  умеет  находить
нужное слово, хотя он и моложе Одиссея. Если же вставал говорить Одиссей, то
сначала молчал, опуская глаза вниз, а  скипетр  держал  в  руках  неумело  и
неуклюже, как будто бы с непривычки. Гомер в таких  ситуациях  называет  его
брюзгой и неумным. Однако все  это  менялось,  как  только  Одиссей  начинал
говорить:
   Речи, как снежная вьюга, из уст у него устремлялись.
   С ним состязаться не мог бы тогда ни единый из смертных,
   И уже прежнему виду его мы теперь не дивились.
   Аякс Теламонид превосходил всех огромным ростом, могучей силой и широкими
плечами (226 сл.). Ярко обрисованы "белолокотные" Гера (Ил.  V  711),  Арета
(Од. VII 335), Навсикая (VI 251) и ее служанки (239) и т.д.
   Особенно обращает внимание Гомер на внешний вид и поведение героя в связи
с основным  его  моральным  качеством  -  храбростью.  Весьма  реалистически
рисуется наружность и поведение храбреца в сравнении с трусом (Ил. ХIII  278
- 286). У храброго человека никогда не меняется цвет лица, он молится только
о скорейшем вступлении в  битву  и  не  боится  впервые  садиться  в  засаду
(ярчайшие описания храбрости попадаются у Гомера буквально везде).  Трус  же
все время меняется в лице, он не может себе найти места,  у  него  колотится
сердце и  стучат  зубы.  Таков,  например,  Долон:  когда  его  поймали,  он
побледнел, у него застучали зубы, его  охватила  дрожь,  и  он  стал  слезно
молить о пощаде (Ил. Х 375 - 378).  Особенно  дрожали  у  него  ноги  (390);
мускулистой рукой он хватался за подбородок Диомеда  -  обычный  тогда  жест
просящего о милости (454 сл.).  Любопытен  и  портрет  Ферсита,  знаменитого
хулителя царей и агитатора против троянской войны (Ил. II 216 - 219):
   Самый он был безобразный из всех, кто пришел к Илиону:
   Был он косой, хромоногий, сходились горбатые сзади
   Плечи на узкой груди; голова у него поднималась
   Вверх острием и была только редким усеяна пухом.
   Аналогично  описание  оборванного  нищего  Ира.  Он  рисуется   человеком
огромного роста, обжорой (Од. ХVIII 2 - 4) и трусом,  у  которого  в  минуту
опасности на костях дрожит мясо (75 - 77, 88).
   в) Итог
   Гомер  далеко  вышел  за  пределы  той   стихийной   мифологии,   которая
рассматривает живые тела больше чародейски и магически, чем всматривается  в
их наружный вид и фиксирует то или иное их оформление. Гомер совершенно ясно
представляет себе наружность человека, как в ее прекрасных чертах, так  и  в
ее безобразии. У Гомера везде мы находим примат общего над индивидуальным  и
в этом индивидуальном раньше, чем раскроется  его  внутренняя  сторона,  уже
фиксируются его внешние стороны, особенно те, которые бросаются  в  глаза  и
способны удовлетворять любопытный взор юного человеческого сознания. Поэтому
все черты  наружности  человека  и  сама  эта  наружность  целиком  являются
любимейшим предметом наблюдений эпического художника. Однако  верный  своему
общему ретроспективно-резюмирующему подходу к истории  греческого  общества,
Гомер дает нам образцы самых разнообразных исторических  периодов  понимания
физической красоты. Если мы хотим  найти  у  него  рудименты  древнего,  еще
хтонического представления о красоте, то мы их найдем  у  Гомера  в  большом
количестве. Здесь и Алоады - младенцы, которые растут  в  год  на  локоть  в
ширину и на три локтя в длину,  и  безобразный  циклоп  Полифем,  одноглазый
людоед и неимоверный ругатель; Афина Паллада рисуется имеющей совиные глаза,
а Гера - бычьи; рудименты хтонизма проявляются и в свирепом, зверином блеске
глаз разъяренного героя. А с другой стороны, все основные герои  обеих  поэм
блещут своей гармонической красотой, красивым и уравновешенным телосложением
и на каждом шагу получают квалификацию "прекрасный".  Особенно  бросается  в
глаза пластическая трактовка наружности  человека  и  ее  отдельных  черт  в
описании ранений.
   В  описании  Гомером  наружности  человека  мы  находим  также  и   черты
перезрелой общинно-родовой эстетики. Еще Навсикая блещет своей гармонической
и здоровой красотой. Но вот Парис -  это  уже  неженка-лодырь,  женоподобный
обольститель чужих жен. Он труслив, хотя с виду - храбрец (Ил. III 39 - 57).
Чертами изысканной, изощренной  красоты  отличаются  у  Гомера  и  Елена,  и
Калипсо, и Кирка, а из богинь - Гера и Афродита.  У  Афродиты,  например,  и
прекрасная шея, и полная прелести грудь, и блестящие глаза (Ил.  III  395  -
397). Даже, когда она направляется в бой, Гомер не забывает упомянуть об  ее
улыбке (Ил. ХХ 40).  Все  это  -  черты  позднейшей  эпохи,  и  к  Пенелопе,
например, они совершенно не относятся. Пенелопа - большого роста и  большого
ума (Од. ХVIII 249 сл.), не склонная к игривому кокетству Геры и Афродиты.
   Таким  образом,  человеческая  наружность  у  Гомера  изображена   весьма
живописно  и  вполне  пластически.  Она   повсюду   выдвигается,   тщательно
обрисовывается, как это и должно быть в произведении эпического  стиля.  Это
нужно рассматривать как результат объективности эпоса вообще.
   г) Психологические характеристики
   Эпическое изображение жизни как  чего-то  более  или  менее  внешнего  не
допускает подробного рассмотрения психологии  эпических  героев.  Тем  самым
затеняются  часто  замечательно  яркие  психологические  образы,   созданные
Гомером. Очень часто  внутренняя  характеристика  эпического  героя,  данная
поэтом, и сложна, и противоречива, и весьма далека от какого-либо  трафарета
или  стандарта,  которые  по  недоразумению  часто  трактуются  как   именно
эпические38. 3. Искусство и красота вообще
   Как Гомер относится к искусству, какие виды искусства он  знает,  как  он
понимает художника - с точки зрения фактов (филологии, археологии,  истории)
- все эти вопросы давным-давно освещены в науке. Но факты,  взятые  сами  по
себе, слепы. Поэтому точного  и  ясного  ответа  на  эстетический  вопрос  о
гомеровском  понимании  художественной  области  мы  не  имеем.  Пересмотрим
сначала небольшой ряд фактов, а потом попробуем в них разобраться.
   1. Боги - покровители искусства
   Рассуждая, согласно Гомеру, об искусстве, мы, прежде всего,  сталкиваемся
с общеизвестным образом Аполлона и его муз. Если дать наиболее общую формулу
для этого божества, то необходимо сказать, что это - бог мировой гармонии  и
художественного оформления мира и жизни. На  это  указывают  уже  такие  его
постоянные эпитеты, как "ликийский"  (что  греки  понимали  как  "светлый"),
"Феб" ("ясный", "являющийся"), "златовласый" (аналогия с лучами солнца).  Не
нужно, однако, вполне отождествлять  Аполлона  с  Солнцем,  как  это  делали
представители архаической теперь солярной  теории.  Это  -  только  один  из
многочисленных аспектов Аполлона. У Гомера Феб и Гелиос - совершенно  разные
божества. Отождествление это надо относить по времени  не  раньше  Еврипида.
Без всякой индивидуальной формы и  образа  (покровитель  календарных  дат  и
договоров, бог оракулов, видений и  предсказаний,  бог  "очищения")  Аполлон
является преимущественно покровителем искусства, особенно поэзии,  музыки  и
танца. У Гомера, правда, он пока еще играет лишь на лире, но в дальнейшем он
и поет (так, на свадьбе Пелея и Фетиды и на свадьбе Кадма и Гармонии). Он  -
"прекрасно-лирный", "злато-лирный", "лиробряцатель" и пр. Вместе с музами он
является  неизменным  вдохновителем  всех  певцов  и  наставником  во   всем
прекрасном и гармоничном. О научении, вдохновении певцов и поэтов  Аполлоном
и музами читаем (Од. VIII 43 - 45):
   На пир позовите
   И Демодока, певца. Бог дал ему сердце нам песней
   Радовать, как бы о чем ему петь ни велело желанье.
   А передавая  такому  всеми  почитаемому  певцу  лучшее  кушанье,  Одиссей
говорит (477 - 481):
   Вестник, возьми это мясо, снеси Демодоку, чтоб съел он.
   Рад я вниманье ему оказать, хоть и очень печалюсь
   Честь певцам и почет воздавать все обязаны люди,
   Что на Земле обитают: ведь пенью певцов обучила
   Муза сама, и племя певцов она любит сердечно.
   С "блестящей лирой" в руках Аполлон прибывает в Дельфы (Гимн. II  4,  24,
336). Лира точно такой же его аттрибут, как и лук:
   Пусть подадут мне изогнутый лук и любезную лиру.
   Людям начну прорицать я решенья неложные Зевса.
   Необходимо указать еще на двух божеств, которые тесно связаны у Гомера  с
искусством, - на Гефеста и Афину Палладу. Гефест - бог  огня.  Он  настолько
близок к огню, что кое-где прямо отождествляется с огнем.  Гомер  говорит  о
"пламени Гефеста" (Ил. IХ 467, ХVII 88), о "дыхании Гефеста" (ХХI 355, 366),