о;  и  о  различном  построении  этого
учения можно судить только с точки зрения той принципиальной несовместимости
обеих философских теорий, на которые мы сейчас указали.
   Наконец,  очень  важным  нужно  считать  и  тот  методологический   прием
изложения атомистики, который применялся выше. А именно, всякую  философскую
систему и всякое творчество вообще можно оценить только в том  случае,  если
не ограничиваться буквальным  его  переложением,  а  продумать  его  до  его
логического конца, независимо от того, содержится ли эта завершенная  логика
в изучаемом  научном,  художественном  или  философском  творчестве  или  не
содержится. Гете, например, не считал себя филистером; но Энгельс,  продумав
творчество  Гете  до  конца,  пришел  к  выводу,  что  оно  есть  соединение
гениальности и филистерства. Лев Толстой не думал, что он изображает русское
крестьянство или  русское  общество  кануна  революции.  А  Ленин,  продумав
творчество Льва Толстого до конца, пришел к выводу, что этот граф  изобразил
именно канун  русской  революции.  Продумывание  творчества  мыслителей  или
художников до их логического конца  только  и  может  обеспечить  правильную
критическую оценку их произведений, впервые позволяя установить, в  чем  они
успели и в чем не успели, а если успели, то  до  какой  степени.  Левкипп  и
Демокрит  не  думали,  что  они  оперируют  такими  понятиями,  как  предел,
постоянная и переменная величина, дифференциал или  интеграл,  первообразная
или производная функция и  т.д.  Однако,  логическое  продумывание  всех  их
принципов до конца  устанавливает,  что  только  на  основе  этих  категорий
математического  анализа  и  можно  было  создать  подробную  атомистическую
систему. При этом научно-критическое употребление этих  понятий  у  античных
атомистов почти целиком отсутствовало, но интуитивно  они  пользовались  ими
почти  в  каждом  ответственном  моменте  своего  философствования.  То   же
необходимо   сказать   и   о   таких   понятиях,    выдвинутых    греческими
натурфилософами, как  математическое  множество,  структура,  бесконечное  и
конечное, континуум и пр. 3. Основной принцип атомизма
   Только теперь мы можем сформулировать тот  подлинный  принцип  греческого
атомизма и ту его историко-философскую специфику, без которой вся предыдущая
характеристика атомизма теряет свое значение.
   Основной принцип греческого  атомизма  сводится  к  тому,  что  здесь  мы
впервые в истории философии и эстетики находим попытку выдвинуть  на  первый
план учение  об  индивидууме.  Самый  термин  "атом"  тождествен  латинскому
термину "индивидуум". Напомним, что здесь имеется в виду неделимость  (67  А
13.15), неразрушимость, самостоятельность и  оригинальность  того  предмета,
который обозначается как "атом". Но индивидуум - не просто вещь, взятая сама
по себе. О разного рода вещах судит без всякого атомизма и задолго  до  него
вся древнейшая натурфилософия. Индивидуум есть  вещь,  данная  в  ее  четком
отличии от других вещей и от всего окружающего  (68  А  41,  Маков.  52;  42
Маков. 53; 43 Маков. 54; 44 Маков. 55; 57 Маков. 59, 67 А. 15 Маков. Демокр.
122; 68 А 48в, Маков. 123; Маков. 124; 58 В 10. Маков. 127; Маков. 128; 67 А
7; 68 В 155 Маков. 132; Маков. 136). Характерно, что  в  древности  находили
учение о субстанции впервые именно у атомистов  (68  А  36  Маков.  84;  ср.
Маков. 118). И самое понятие неделимости было введено атомистами именно ради
того, чтобы возможность бесконечного деления данного тела не превратила  его
в ничто и тем самым не превратила бы все бытие в мираж  (68  А  48в,  Маков.
123). Знала ли что-нибудь о такого  рода  вещах  древнейшая  натурфилософия?
Конечно, знала. Однако, знание это было слишком непосредственным и  лишенным
всякого рационального подхода к самому этому отличию одной вещи  от  другой.
Возьмем, например, ионийское учение об элементах. Уже то,  что  земля  здесь
превращается в воду, а вода - в воздух и т.д.,  свидетельствует,  что  здесь
еще мы не имеем четкого определения каждого элемента и четкого разграничения
их между  собою.  Вещь,  существующая  как  индивидуум,  должна  иметь  свое
определение в себе же самой. Если она возникла из другой  вещи,  то  эта  не
есть ее полное самоопределение,  а,  наоборот,  такое  определение,  которое
получено ею от других вещей и которое  поэтому  не  вскрывает  ее  подлинной
оригинальности и индивидуальности. Вещь, данная как индивидуум, определяется
только через себя самое, причем это определение не  таково,  что  оно  может
быть, но может и не быть. Это определение таково,  что  только  оно  одно  и
может быть у данной вещи, оно неотделимо от нее, что оно  и  есть  сама  эта
вещь.
   Отсюда мы видим, что многие характерные черты античного атома,  указанные
нами выше в отдельности, вытекают именно из этого максимально  существенного
принципа индивидуума. То,  что  атом  неразрушим  и  не  поддается  никакому
воздействию извне, это значит, что он есть индивидуум. Это  значит,  что  он
получил свое определение не откуда-нибудь извне, а из самого же себя.  Такое
положение дела было чуждо  не  только  ионийским  стихиям,  но  даже  и  тем
числовым структурам, о которых говорили пифагорейцы и Анаксагор. Ведь  число
как структура вообще всегда есть число чего-нибудь,  т.е.  уже  предполагает
какие-то  индивидуумы,  которым  оно  свойственно.  А  если  взять   его   в
самостоятельном виде, то оно не может считаться индивидуумом уже потому, что
оно пусто и бессодержательно; будучи таковым, оно  оказывается  свойственным
чему угодно, т.е. не имеет самостоятельности и  самоопределения.  Гомеомерии
Анаксагора тоже не являются индивидуальностями, потому  что  каждая  из  них
содержит в себе решительно все, и этот принцип "все  во  всем",  великолепно
рисуя  непосредственную  данность  индивидуума,  лишь  очень  слабо   рисует
индивидуум как самостоятельное и оригинальное самоопределение.  Только  там,
где вещь оказалась вечной и неразрушимой, т.е. только там, где она оказалась
атомом или состоящей из  атомов,  она  впервые  получает  возможность  стать
индивидуумом.
   К этому нужно прибавить еще  одно  понятие,  которым  оперирует  античный
атомизм и которое очень легко превратить в ничего не говорящее обывательское
представление. Дело в том, что индивидуум, если он дан как  таковой,  должен
максимальным образом отличаться от всего иного и от всего окружающего. Атому
недостаточно отличаться от других атомов, потому что  другие  атомы  -  тоже
индивидуумы; и, следовательно,  сама  категория  индивидуальности  одинаково
присуща всем атомам, делает их сходными и даже тождественными  между  собою.
Необходимо, следовательно, такое окружение для атома, которое отличалось  бы
от него не только по своей форме, но было бы во всех отношениях абсолютно от
него отличным. Такую роль могла играть только абсолютная пустота, абсолютная
лишенность всяких определений и полная бесформенность,  или  неразличимость.
(67 А 1.6.8.10.12.14.19.20; 68 В 9 Маков. 44; А 49 Маков. 45;  Маков.  86  -
89).
   Вот почему атомы необходимейшим образом предполагают существование вокруг
себя абсолютной пустоты; и вот почему  ни  одна  из  предыдущих  философских
систем не содержала в себе учение  о  пустоте.  Во  всей  натурфилософии  до
атомизма бытие мыслилось заполненным сплошь и данным только в  своей  полной
непрерывности. Речь могла идти только о передвижениях одних  тел  или  одних
телесных масс на место других тел и других масс. Но пустота исключалась  раз
навсегда, так как еще  не  созрела  потребность  определить  индивидуум  как
таковой. В пифагорействе было различение предела и  беспредельного.  Но  это
было только различением абстрактным, потому что фактически  существовало  не
просто беспредельное и не просто идеал,  а  то,  что  является  их  реальным
синтезом, т.е. число, или структура. А эта очисленность, или  структурность,
опять-таки заполняла  собою  решительно  все,  и  абсолютная  пустота  здесь
отпадала раз навсегда. Только в атомизме впервые появляется учение о пустоте
как о полном и абсолютном небытии в  противоположность  атомам-индивидуумам,
имеющим свое собственное определение.
   Вместе с этим разрешается и тот вопрос, который невольно возникает  почти
у всех  читателей  Демокрита:  каким  образом  могло  оказаться,  что  самая
объективная материальная вещь получает бесконечную  плотность  и  твердость,
недоступную никаким делениям и даже никакому воздействию извне? Ведь все эти
свойства отнюдь не  присущи  обыкновенной  чувственной  материи,  которая  и
делима до бесконечности, и обладает самой разнообразной плотностью и массой,
и  переходит  из  одного  состояния  в   другое,   подвергаясь   бесконечным
воздействиям извне. Дело в том, что атом мыслится здесь не просто как то или
иное скопление вещества, а как такой элемент материи, который определяет сам
себя. Если какое-нибудь А определяет самого себя,  то  это  значит,  что  мы
имеем тождество "А есть А". То А, которое является здесь  предикатом,  может
быть только  тождественно  тому  А,  которое  является  субъектом.  Малейшее
изменение предиката уже было бы нарушением принципа самоопределения. Но ведь
вся греческая натурфилософия,  включая  атомистов,  является  материализмом,
т.е.  чувственная  материя  имеется  здесь  в  первичной  данности.  Значит,
необходимо, чтобы эти материальные элементы были  всегда  тождественны  сами
себе, если уже возникла потребность мыслить их как самоопределяющиеся. А это
значит,  что  каждый  такой  материальный  элемент  является   неделимым   и
неразрушимым, что он является именно атомом в смысле Левкиппа  и  Демокрита.
Материя здесь по необходимости получает как бы нематериальное определение  и
по необходимости становится  геометрически  идеальной.  Было  бы  неверно  в
качестве возражения приводить здесь тот  довод,  что  всякое  определение  и
всякое самоопределение есть акт мысли, а не нечто материальное.  Ведь  тогда
атомисты уже  вышли  бы  за  пределы  натурфилософии  и  перестали  бы  быть
материалистами в раннеклассическом смысле  этого  слова.  Самоопределяемость
материального элемента они понимали именно материально, и потому связанное с
нею самотождество понималось тоже вполне материально. Отсюда  и  получалось,
что  материальный  атом  становился  чем-то  неделимым  и   неразрушимым   и
отождествлялся с геометрическим телом. Тождество физики и  геометрии  -  это
признак всякого первобытного мышления,  остающийся  незыблемым  и  в  период
ранней классики в Греции. Но  атомисты  не  воспользовались  этим  признаком
пассивно и бессознательно, как чем-то таким, что разумеется само собою.  Они
пользовались им вполне сознательно, выдвигая его как  принцип  материального
же самоопределения материального элемента. Но  здесь  мы  входим  уже  в  ту
область греческого атомизма, которую следует рассмотреть специально.  Это  -
атомистическая диалектика.
   Наконец, формулируя учение атомистов об индивидууме и  об  индивидуальном
самоопределении, необходимо помнить, что атомизм вовсе не является тем,  что
мы могли бы назвать  индивидуализмом.  Не  всякая  теория  материи  является
материализмом, и не всякое учение об идеях есть идеализм; так  и  не  всякое
учение об индивидууме, -  индивидуализм.  Необходимо  помнить,  что  древний
атомизм есть, прежде всего, космология  и  натурфилософия,  которая  учит  о
человеке как о результате  космических  и  природных  процессов,  и  что  не
человеческий  субъект  определяет  здесь  объективную  действительность,  а,
наоборот, последняя впервые его определяет и впервые  его  создает.  Поэтому
Демокрит ни в каком случае не является индивидуалистом. Однако, весь  мир  и
вся действительность, включая самого человека, уже не является для атомистов
чем-то только всеобщим и только универсальным. Они здесь конкретизированы  и
продуманы до степени индивидуального бытия. Индивидуум здесь является, таким
образом, лишь конкретизацией всеобщих законов действительности, почему мы  и
говорили, что натурфилософия достигает здесь своей  вершины  и  является  ее
максимально зрелым продуктом102. 4. Атомистическая диалектика и  возникающая
на ее основе эстетика
   Вся  греческая  натурфилософия   пронизана   диалектикой,   и   особенным
признанием в этом смысле  пользуется  Гераклит.  О  диалектике  у  атомистов
говорится  уже  несравненно  меньше,  а  традиционное   понимание   их   как
механицистов вообще в корне препятствует изучению диалектических элементов в
греческом  атомизме.  На  самом  же  деле  диалектика  у  атомистов   только
прогрессирует. Здесь она заходит гораздо дальше, чем у  Гераклита.  Уже  то,
что атомисты действовали в конце V и в  начале  IV  в  до  н.э.,  делает  их
гораздо  более  зрелыми  натурфилософами,  чем  Гераклит,  создававший  свои
концепции не меньше  чем  лет  за  100  до  атомистов.  Рассмотрев  элементы
диалектики Левкиппа и Демокрита, мы сможем  убедиться,  что  эта  диалектика
непосредственно приводила к эстетике и  что  эстетику  атомистов  невозможно
рассматривать вне их диалектики.
   1. Атом - субъект и объект определения
   Как было показано выше, классический атом является и субъектом и объектом
определения. Несколько меняя терминологию, можно  сказать  и  так:  в  атоме
совпадают субъект-определение и определяющий его предикат.  Это  -  единство
противоположностей. Имеет ли это значение для эстетики? Самое глубокое. Ведь
все  прекрасное,  всякое  произведение  искусства,  обязательно  является  и
объектом (даже внешне чувственным объектом,  который  воспринимается  самыми
объективными органами чувств) и субъектом, поскольку в эстетическом  объекте
должна быть выражена его внутренняя жизнь, и притом в адекватной форме,  так
что непосредственно видна уже и вся внутренняя жизнь  данного  объекта.  Без
этого принципа не существует  ничего  ни  общеэстетического,  ни  специально
художественного, т.е. относящегося к произведению искусства. Атомисты, вводя
свое учение об атоме, имели в виду определить бытие как индивидуум  или  как
индивидуальность. Этим они впервые создали возможность понимать произведение
искусства как нечто самобытное и оригинальное, как нечто говорящее о себе  и
за себя, как нечто убедительное и очевидное. Это  первое  важное  достижение
атомистической эстетики.
   2. Физика и геометрия
   Атом есть материальный элемент. Но он неделим и неразрушим, т.е. является
геометрическим телом. Это совпадение физики  и  геометрии,  специфичное  для
древних атомистов, имеет большое эстетическое  значение.  Ведь  эстетический
предмет не является чем-то лишь идеальным, так  же  как  он  не  является  и
только  материальным.  С  одной  стороны,  он  как  бы  выхвачен  из  потока
хаотической действительности и зафиксирован в своей  неподвижности,  как  бы
вставлен в некую раму, запрещающую путать эстетическое с неэстетическим.  А,
с другой стороны, разве есть что-нибудь в эстетическом предмете  такое,  что
мы могли бы назвать  нематериальным?  Не  только  простая,  ясная,  античная
скульптура, но  самое  запутанное,  самое  фантастическое  и  самое  заумное
произведение  искусства  может  оперировать  лишь   материально-чувственными
образами. То, что  атомисты  свой  материальный  атом  сделали  неделимым  и
неразрушимым,  т.е.  чем-то  идеальным,   хотя   и   без   нарушения   самой
материальности и без всякого выхода за ее пределы, - это необходимо  считать
вторым важнейшим достижением атомистической эстетики.
   Здесь следует, однако, заметить, что единство идеального и  материального
дано у атомистов на основе материальности, с приматом материального  начала.
Это свидетельствует о том, что эстетика атомистов относится по  преимуществу
к  скульптуре  или  к  архитектуре.  Именно  вещевая  и  трехмерно  телесная
эстетическая данность была той  основой,  на  которой  развивалась  эстетика
атомистов. Это еще больше подчеркивает  классическую  позицию  атомистов  во
всех основных вопросах эстетики.
   3. Атом и его эманации
   Атом неделим и неразрушим. Однако, реальные свойства чувственной  материи
говорят об ее бесконечной  делимости,  об  ее  разрушимости,  об  ее  вечном
возникновении и уничтожении. Как же неделимый  и  неразрушимый  атом  делает
возможным делимость и постоянную изменчивую текучесть материи?
   Выше уже отмечалось, что греческие атомисты учили об отделении от каждого
атома  образов,  которые  уже  не   обладают   свойственной   самому   атому
неделимостью и неразрушимостью.  Атом,  следовательно,  рассматривается  как
некий предел для всевозможных его становлений, как то  общее,  что  лежит  в
основе атомных эманаций, как тот  закон,  который  ими  управляет.  Единство
атома с эманациями  его  образов  также  является  диалектическим  единством
противоположностей.
   Переводя все эти рассуждения на язык  эстетики,  следует,  прежде  всего,
заметить, что здесь идет речь о тождестве общего  и  единичного.  Но  это  -
общеизвестный признак эстетического предмета:  все  родовое  в  произведении
искусства дано как единичное и индивидуальное (без этого не было  бы  самого
образа, самой картины прекрасного); но единичное, как таковое, вовсе не есть
эстетический предмет, поскольку все единичное,  взятое  в  отрыве  от  своей
общей  значимости,  -  слепо,  хаотично  и  не  только   безыдейно,   но   и
бессмысленно. Атомисты учат нас понимать все особенное и единичное  в  свете
всеобщего,  которое  образует  всякую  единичность  и  является  законом  ее
появления. То, что подобного рода тождество общего и  единичного  имело  для
Демокрита также и эстетический смысл, явствует из  сообщений  о  зависимости
Демокрита от Гомера, у которого он заимствовал свое представление о формах и
образах вообще (Маков. 262). Образы, согласно Демокриту,  полны  внутреннего
содержания (Маков. 293 - 295) и ими все наполнено (Маков. 293).
   Постулирование тождества единичного и общего - третье  важное  достижение
атомистической эстетики.
   4. Бытие и небытие
   Атом как определяющий сам себя материальный  индивидуум  определяет  себя
через свою противоположность всему остальному, которое по этому  самому  уже
не может быть атомом или иметь  атомное  строение.  Оно  может  быть  только
пустотой, почему атомисты и учили не только  об  атоме,  но  обязательно  об
атоме и окружающей его пустоте. Атом,  согласно  атомистам,  есть  бытие,  а
пустота - небытие (67 А.б. 8; 68 А 49,  1.40.44.45;  Маков.  57.58.  75.76).
Однако, небытие  атомистов  -  это  не  ничто,  равное  нулю.  Небытие  тоже
существует. Оно есть то,  что  может  рассматриваться  как  протяжение,  как
пространство, о котором уж никак нельзя сказать, что оно не существует.
   Атомисты твердо стоят на материалистической почве, и всякое другое бытие,
кроме материи, признают порождением самой же материи. Они не находили нужным
детально  разрабатывать  диалектику  категорий  бытия  и  небытия.  Для  них
достаточно было признания того, что пустота, хотя она и есть небытие, все же
существует. Совпадение противоположностей бытия  и  небытия  в  общей  сфере
пустоты  здесь  еще  не  разработано  категориально.  Оно  дано   лишь   как
поразительно четкая интуиция.
   Что касается эстетической интерпретации учения атомистов  о  пустоте,  то
необходимо указать на чрезвычайно напряженное участие пустоты в  образовании
всякого эстетического предмета. Ведь пустота - это есть тот фон, на  котором
проявляет себя всякий эстетический  и  художественный  предмет.  Атомисты  с
большим  пафосом  трактовали  эту  пустоту,  этот  фон,  причем  пафос  этот
постоянно подогревался необычайной чуткостью и чеканом  фиксируемого  у  них
бытия, настолько совершенным и ярким  чеканом,  что  он  доходил  у  них  до
геометрической  концепции  каждого  атома.  Даже   вкус   определяется,   по
Демокриту, не чем иным, как формой атомов. Сладкий вкус вызывается  круглыми
атомами; кислый  -  шеро