угое "я" найдет другие законы.
     Логика животного будет отличаться от нашей, прежде  всего, тем, что она
не будет  общей.  Она будет  существовать  для каждого  случая,  для каждого
представления   отдельно.   Общих  свойств,  классовых,  родовых  и  видовых
признаков  категорий для  животного существовать  не будет.  Каждый  предмет
будет сам по себе, и все его свойства будут его специфическими свойствами.
     Этот дом и  тот дом --  это  совершенно разные  предметы для животного,
потому что это свой дом,  а то чужой. Мы, вообще говоря, узнаем  предметы по
признакам  сходства,  животное  должно  узнавать их по  признакам  различия.
Всякий предмет оно  помнит  по  тому  его  признаку, который  имел  для него
наиболее эмоциональное  значение. В таком виде  -- то есть  с эмоциональными
тонами,  представления сохраняются  в  памяти животного.  Легко  видеть, что
такие представления сохранять в  памяти  гораздо труднее,  и  поэтому память
животного обременена больше нашей, хотя по количеству знаний и по количеству
того, что сохраняется в памяти, оно стоит много ниже нас.
     Мы, раз увидев предмет,  относим его к известному классу, роду  и виду,
подводим его под то или другое понятие и связываем его  в уме с каким-нибудь
"словом", то есть алгебраическим знаком, потом с другим, определяющим и т.д.
     Животное  не имеет  памяти, у  него  нет этой  умственной алгебры,  при
помощи которой мы мыслим. Оно должно знать данный предмет и запомнить его со
всеми его  признаками  и  особенностями. Ни  один  забытый  признак  уже  не
вернется. Тогда  как для  нас все  признаки  подразумеваются  в  понятии,  с
которым мы связали этот предмет. И мы можем найти его в памяти по любому его
признаку.
     Из этого ясно, что память животного отягощена больше нашей и что именно
это  есть главная причина, мешающая  умственной  эволюции животного.  Его ум
слишком  занят. Ему  некогда  двигаться  вперед. Можно остановить умственное
развитие ребенка, заставляя его заучивать наизусть  ряды слов и ряды цифр. В
таком положении находится животное. Это  и объясняет тот странный  факт, что
животное умнее в молодости.
     У человека расцвет интеллектуальной силы приходится на  зрелый возраст,
очень часто даже на старость. У животного как раз наоборот. Оно восприимчиво
только  в  молодости. К  зрелому возрасту его развитие  останавливается  и к
старости, несомненно, идет назад.
     Логика животного, если  мы  попытаемся выразить ее в формулах  подобных
формулам Аристотеля и Бэкона, будет такова:
     Формулу  А  есть А  животное  поймет. Оно скажет: Я  есть Я  и т.п.  Но
формулы А не есть не  А оно уже не поймет. Не А -- это уже понятие. Животное
скажет так:
     Это есть это
     То есть то
     Это не то.
     Или:
     Этот человек есть этот человек (свой)
     Тот человек есть тот человек (чужой)
     Этот человек не тот (чужой -- это не свой).
     Дальше нам еще  придется  вернуться  к  логике животных. Пока нам нужно
было только установить, что психология животных очень своеобразна и коренным
образом  отличается  от  нашей.  И  она  не только своеобразна,  но и  очень
разнообразна.
     Среди   известных   нам   животных,  далее  среди   домашних  животных,
психологические различия так велики, что ставят их  на совершенно  различные
плоскости. Мы не замечаем этого и ставим всех в одну рубрику -- "животные".
     Гусь наступил лапой  на  арбузную  корку, тянет  ее носом  и  не  может
вытащить, а поднять лапу у него не хватает соображения.
     Этo значит, что его психика настолько туманна, что он плохо знает  свое
собственное тело, плохо  отличает его от других предметов.  Ни с собакой, ни
с. кошкой этого произойти  уже не может. Свое  тело они уже знают прекрасно.
Но в отношениях к внешним предметам собака и кошка сильно различаются.
     Я наблюдал собаку, "очень умного" сеттера. Когда у нее сбивался коврик,
на котором она спала, и ей было неловко лежать, она понимала, что неудобство
вне ее и что оно заключается в коврике,  и именно в положении коврика,  -- и
она хватала его зубами  и вертела, и возила туда и сюда, и при этом ворчала,
и  вздыхала,  и  стонала, пока кто-нибудь  не  приходил  помочь ей. Но  сама
расправить коврик она никогда не могла.
     У кошки не явилось бы даже подобного вопроса. Кошка хорошо  знает  свое
тело,  но все  вне себя она  принимает как должное.  Исправлять внешний мир,
приспособлять его для своего  удобства  кошке  никогда не приходит в голову.
Поэтому, если бы что-нибудь было не так с ее постелью, кошка сама  вертелась
бы сотни  раз, пока не улеглась  бы удобно, -- или пошла бы и легла в другом
месте.
     Обезьяна, конечно, легко разостлала бы себе коврик.
     Вот четыре психологии  совершенно различных. И  это только один пример.
Таких примеров  можно набрать  сотни. А  между  тем  для нас  все  это  одно
животное.  Мы смешиваем  вместе очень много различного, наши "деления" очень
часто неправильны, и это мешает нам разобраться в самих себе.




      ГЛАВА IX
     Восприятие мира человеком и животным. -- Иллюзия животного и отсутствие
у него контроля  над восприятиями. --  Мир движущихся  плоскостей. -- Углы и
кривые  как движение.  --  Третье измерение как движение. --  Двумерный  вид
нашего трехмерного  мира для животных. --  Животное  как  реальное двумерное
существо.  --  Низшие  животные   как  одномерные  существа.  --   Время   и
пространство улитки. -- Чувство времени как неясное чувство пространства. --
Время и пространство собаки. --  Изменение  мира при  изменении психического
аппарата. -- Доказательство проблемы  Канта. -- Трехмерный мир -- иллюзорное
представление
     Мы установили огромную разницу, существующую между психикой человека  и
животного.  Разница  эта, несомненно,  должна  сильно  влиять на  восприятие
животным внешнего мира.  Но как и в чем7 Это именно  то, чего не знаем и что
мы должны постараться установить.
     Для  этого мы  должны  еще  раз  вернуться к  нашему восприятию мира  и
рассмотреть  детально,  как мы  воспринимаем  мир,  а затем  посмотреть, как
должно воспринимать мир животное со своей ограниченной психикой.
     Прежде  всего  мы  должны отметить, что по отношению к внешнему  виду и
форме мира восприятие у нас самое неправильное. Мы знаем, что мир состоит из
тел, но  мы  видим и  осязаем всегда только  одни поверхности. Мы никогда не
видим и  не  осязаем тела. Тело -- это  уже  понятие, составленное  из  ряда
представлений путем  рассуждения и  опыта.  Для  непосредственного  ощущения
существуют только одни поверхности. Ощущения тяжести, массы, объема, которые
мы мысленно связываем с  "телом", на самом деле связаны для нас с ощущениями
поверхностей. Мы только знаем, что это  ощущение поверхностей идет от  тела,
но  самого тела мы никогда  не ощущаем. Может быть, можно назвать "ощущением
тела" сложное ощущение поверхностей, веса, массы, плотности, сопротивления и
пр. Но мы должны мысленно связать все  эти  ощущения  в одно  и  назвать это
общее ощущение телом. Непосредственно мы  ощущаем только поверхности и затем
отдельно вес, сопротивление и пр. Тела, как такового, мы никогда не ощущаем.
     Но  мы знаем,  что мир состоит не из поверхностей, знаем, что видим мир
неправильно.  Знаем,  что  никогда  не  видим мир, как он  есть, даже  не  в
философском  смысле этого  выражения, а в самом обыкновенном геометрическом.
Мы никогда  не видели куба, шара и т.п.,  а всегда  только поверхности. Зная
это, мы мысленно  исправляем  то, что видим.  За поверхностями мыслим  тело.
Никогда не можем даже представить себе тела.  Не можем представить себе куба
или шара не в перспективе, а сразу со всех сторон.
     Ясно,  что мир не  существует в перспективе, однако мы его иначе видеть
не можем. Мы видим только в перспективе, то есть при восприятии искажаем мир
нашим глазом.
     И  мы знаем, что  искажаем его. Знаем,  что он  не таков, каким  мы его
видим. И мысленно мы  непрерывно поправляем  то, что видит глаз. подставляем
реальное  содержание  под  те  символы  вещей,  которые  показывает нам наше
зрение.
     Наше зрение -- сложная способность. Оно состоит из зрительных  ощущений
плюс память осязательных ощущений. Ребенок старается ощупать все, что видит,
--  нос своей  няньки,  луну,  "зайчика"  на  стене.  Только  постепенно  он
научается одним зрением  различать близкое и далекое. Но  мы знаем, что и  в
зрелом возрасте мы очень легко подвергаемся оптическим иллюзиям.
     Отдаленные предметы мы видим  плоскими,  то есть еще более неправильно,
потому что  рельеф -- это все-таки символ, указывающий на какое-то  свойство
предметов.  Человек  на  большом  расстоянии  рисуется   нам  силуэтом.  Это
происходит потому, что на большом расстоянии  мы никогда ничего не осязаем и
глаз  не  был  приучен замечать различия поверхностей, на близком расстоянии
ощущаемые кончиками пальцев.
     Мы никогда  не можем, хотя бы на очень небольшом  пространстве, увидать
часть внешнего  мира  так,  как она есть, то  есть так,  как мы ее знаем. Мы
никогда не можем увидать письменный  стол или шкаф  сразу,  со всех сторон и
внутри. Наш глаз известным образом искажает внешний мир для того, чтобы  мы,
поглядев кругом, могли определить положение  предметов относительно себя. Но
посмотреть  на мир не со своей точки мы никогда не можем. И никогда не можем
увидать его правильно, не искаженным нашим зрением.
     Рельеф  и перспектива  --  это  искажение  предмета  нашим глазом.  Это
оптическая иллюзия, обман  зрения.  Куб  в перспективе -- это условный  знак
трехмерного куба. И все, что мы видим, это только условное  изображение того
условно-реального  трехмерного мира, который  изучает наша  геометрия, а  не
самый этот мир. На основании того, что мы видим, мы должны догадываться, что
это в действительности есть. Мы знаем, что то, что мы видим, -- неправильно,
и представляем себе, то есть мыслим мир не таким, каким  видим. Но если бы у
нас не было сомнения  в правильности нашего  зрения, если бы мы  думали, что
мир такой и есть, каким мы его видим, то, очевидно,  мы представляли бы себе
его и мыслили совсем иначе. Мир был бы для нас иным.
     Способность делать поправки к тому, что видит глаз,  непременно требует
обладания  понятиями,  так  как  поправки  производятся  путем  рассуждения,
невозможного без понятий.
     Не обладая  способностью делать поправки к тому, что видит глаз, мы  бы
видели  мир иным,  то  есть многое,  что  есть, мы видели бы неправильно, не
видели  бы   многого,  что  есть,   и  видели   бы  очень  многое,  чего   в
действительности вовсе нет.
     Прежде всего, мы видели бы огромное количество несуществующих движений.
     Всякое  наше  собственное  движение,  для  непосредственного  ощущения,
связано  с движением всего кругом нас. Мы знаем, что это движение иллюзорно,
но мы видим его как реальное. Предметы поворачиваются перед нами, бегут мимо
нас,  обгоняют  друг  друга.  Дома, мимо  которых  мы  тихо  идем,  медленно
поворачиваются; если мы идем быстро, они тоже поворачиваются быстро; деревья
неожиданно вырастают перед нами, бегут и исчезают.
     Эта кажущаяся  одушевленность предметов вместе со сновидениями давала и
дает главную пищу сказочной фантазии.
     И  "движения"   предметов  в   этих  случаях   бывают  очень  сложными.
Посмотрите,  как  странно ведет  себя полоска  хлеба перед  окном вагона,  в
котором вы  едете. Она подбегает к  самому  окну, останавливается,  медленно
поворачивается кругом себя и  бежит в сторону. Деревья  в лесу  бегут явно с
разной скоростью, одно обгоняя другое.
     Целые пейзажи иллюзорного  движения. А  солнце, которое до  сих  пор на
всех языках "восходит"  и "заходит"  --  и  "движение"  которого некогда так
страстно защищалось.
     Все это  так представляется  для  нас.  И  хотя  мы уже знаем,  что эти
движения  иллюзорны,  мы все-таки видим  их и порой  обманываемся. Насколько
больше  иллюзий видели бы мы, если бы  не могли разбираться умом в причинах,
их производящих, и считали бы, что все существует именно так, как мы видим?
     Я вижу, значит, это есть!
     Это  утверждение --  главный  источник  всех  иллюзий.  Правильно нужно
говорить:
     Я вижу,  значит, этого нет! Или по крайней мере: я вижу, значит, это не
так!
     Но мы можем сказать последнее, а животное не может. Для  него  что  оно
видит, то и есть. Оно должно верить тому, что видит.
     Каким же для него является мир?
     Мир  для  животного  является рядом  сложных  движущихся  поверхностей.
Животное живет в  мире двух измерений, его Вселенная имеет для него свойство
и вид  поверхности. И  на этой поверхности для него идет огромное количество
всевозможных движений самого фантастического характера.
     Почему для животного мир будет являться поверхностью?
     Прежде всего, потому, что он для нас является поверхностью.
     Но мы знаем, что  мир не поверхность, а животное этого  знать не может.
Оно принимает все таким,  каким оно  ему кажется. Поправлять то, что говорит
глаз, оно не может -- или не может в такой мере, как мы.
     Мы можем мерить по трем направлениям, свойство нашего ума позволяет нам
это. Животное может мерить только по двум направлениям одновременно. Никогда
сразу  по трем.  Это зависит  оттого,  что, не обладая понятиями,  оно  не в
состоянии отложить в уме меры первого направления, измеряя второе и третье.
     Поясним это точнее.
     Представим  себе,  что  мы  измеряем куб.  При  измерении куба  в  трех
направлениях  нужно, измеряя одно  направление,  два  другие  держать в уме,
помнить. А в  уме их можно держать  только в  виде понятий,  то  есть только
связав  с  разными  понятиями, наклеив на них разные ярлыки. Так, наклеив на
два первые направления ярлычки  длины и ширины,  можно мерить  вышину. Иначе
невозможно. Как представления две первые меры куба совершенно тождественны и
непременно сольются в уме в  одно. Животное не обладает понятиями,  не может
на две первые меры куба  наклеить  ярлычки  длины  и ширины.  Поэтому в  тот
момент,  когда оно  начнет мерить  вышину куба, две  первые меры сольются  в
нечто  одно. Животное, меряющее куб,  обладая  одними  представлениями,  без
понятий, будет похоже на кошку, которую я  раз наблюдал. Она растащила своих
котят -- их  было  штук пять или шесть  --  по разным  комнатам  и  не могла
собрать их  вместе. Она хватала  одного, приносила и  клала рядом  с другим.
Потом бежала отыскивать  третьего, приносила и  клала его к двум  первым, но
сейчас  же хватала первого и уносила его в другую комнату, клала там рядом с
четвертым, потом  опять бежала  сюда, хватала второго и тащила его куда-то к
пятому и  т.д., и т.д.  Кошка билась со своими котятами  целый час, искренно
мучилась и  ничего не могла сделать. Было ясно, что у нее не хватало понятий
запомнить, сколько всего котят.
     Объяснить себе отношение животного  к измерению тела  в высшей  степени
важно.
     Все  дело  в  том, что животное видит одни  поверхности.  (Это мы можем
сказать с  полной  уверенностью, потому  что сами видим только поверхности.)
Видя  одни  поверхности,  животное   может  представлять  себе  только   два
измерения. Третье измерение, рядом с первыми двумя, оно должно бы  было  уже
мыслить, то есть это  измерение должно быть понятием. Но понятий у животного
нет. Третье измерение является тоже как представление.  Поэтому в момент его
появления два  первых  представления  неизбежно  сливаются  в одно. Различия
между двумя измерениями  животное видит. Различия между  тремя оно видеть не
может. Это различие нужно уже знать. А для того чтобы знать, нужно  обладать
понятиями.
     Тождественные  представления должны у  животного сливаться в  одно, как
для нас сливаются в одно два одновременных, одинаковых явления, происходящих
в одной точке. Для него это будет одно явление, как для нас одно явление все
одинаковые, одновременные явления, происходящие в одной точке.
     Таким образом, животное будет видеть мир как поверхность и измерять эту
поверхность только по двум направлениям.
     Как же объяснить, что животное, находясь в двумерном мире или видя себя
в  двумерном  мире, прекрасно  ориентируется в  нашем трехмерном  мире?  Как
объяснить, что птица летает и вверх,  и вниз,  и прямо, и в стороны, по всем
трем  направлениям; лошадь прыгает через канавы и барьеры;  собака  и кошка,
по-видимому,  понимают свойства  глубины  и  вышины одновременно с длиной  и
шириной?
     Чтобы объяснить это,  мы должны вернуться к основным началам психологии
животных.  Мы  уже  указывали  раньше, что очень многие свойства  предметов,
которые мы запоминаем  как  общие родовые, видовые свойства, животное должно
запомнить как индивидуальные свойства предметов. Разбираться в этом огромном
запасе   сохраняющихся   в   памяти  индивидуальных   свойств  им   помогает
эмоциональный тон, соединяемый  у  них с каждым представлением  и  с  каждым
воспоминанием ощущения.
     Животное знает, скажем, две дороги как совершенно отдельные явления, не
имеющие между  собой  ничего  общего;  одно явление,  то есть  одна  дорога,
состоит  из  ряда  определенных  представлений,  окрашенных  в  определенные
эмоциональные тона;  другое явление, то  есть другая дорога, состоит из ряда
других определенных представлений, окрашенных в другие тона. Мы говорим, что
и то, и другое дорога. Одна в одно место, другая в другое. Для животного две
дороги  не имеют ничего  общего. Но оно  помнит все эмоциональные тона  в их
последовательности,  связанные  с первой  дорогой и  связанные со второй,  и
поэтому помнит обе дороги с их поворотами, с ямами, с заборами и т.д.
     Таким  образом,  запоминание определенных  свойств  виденных  предметов
помогает животному ориентироваться в мире явлений. Но,  как  правило,  перед
новыми явлениями животное гораздо более беспомощно, чем человек.
     Животное видит два измерения. Третье измерение  оно  постоянно ощущает,
но не видит его. Оно ощущает его как нечто преходящее, как мы ощущаем время.
     Поверхности,  которые   видит  животное,  обладают   для  него  многими
странными  свойствами,  прежде   всего   многочисленными   и  разнообразными
движениями.
     Как  уже  было сказано, для него должны быть  совершенно реальными  все
иллюзорные  движения, которые  нам  тоже  кажутся реальными, но относительно
которых  мы знаем, что они иллюзорны;  поворачивание  дома, мимо которого мы
идем, вырастание дерева из за угла, движение луны между облаками и пр.
     Но кроме этого для животного будет существовать много движений, которых
мы даже не подозреваем. Дело в том, что очень многие  совершенно неподвижные
для  нас  предметы --  собственно, все предметы,  должны  казаться животному
движущимися. И именно в  этих движениях ему будет являться  третье измерение
тел, то есть третье измерение тел будет ему представляться движением.
     * * *
     Попробуем представить себе, как животное воспринимает предметы внешнего
мира.
     Предположим, что  перед ним стоят: большой круг и рядом с  ним  большой
шар того же диаметра.
     Стоя прямо  против них на  известном расстоянии, животное будет  видеть
два круга. Начав обходить его кругом, оно заметит,  что шар остается кругом,
а круг  постепенно суживается -- превращается в узкую полосу. При дальнейшем
движении кругом полоска  опять начинает расширяться и постепенно превратится
в  круг.  Шар  при  движении  кругом  него  не  изменится.  С  ним  начинают
происходить странные феномены, когда животное приближается к нему.
     Постараемся понять, как  животное  воспримет поверхность шара в отличие
от поверхности круга.
     Несомненно  одно, что оно  воспримет сферическую поверхность иначе, чем
мы. Мы  воспринимаем  выпуклость  или сферичность как общее свойство  многих
поверхностей.  Животное  по  свойству  своего  психического аппарата  должно
воспринять  сферичность  как  индивидуальное  свойство данно