их. И со мной произошло,  как  с молодым
деревом, которое  посажено в землю  и сначала  молодо и нежно и радует глаз,
разрастаясь... Но оно не приносит  плодов сейчас же, и, хотя оно цветет, они
отпадают,  и много холодных  ветров будут дуть на  него,  и падать  снега, и
дышать морозы, пока оно достигнет полного роста и начнет приносить плоды.
     Книги Беме полны удивления перед теми тайнами, которые он узнал.
     "Я был так  же несведущ относительно скрытых тайн, -- пишет он, --  как
самый простой человек, но моя дева  чудес Божиих научила меня, что я  должен
написать о его чудесах, хотя все-таки моей целью, когда я  начал писать это,
было записать то, что я узнал, для памяти, для себя..."
     "Не я, который есть я, знаю эти вещи, -- говорит он, -- но Бог знает их
во мне".
     "Если вы  увидите  вашу  собственную природу,  и  внешний  мир,  и  что
происходит там, вы  найдете, что вы по  отношению в вашему внешнему существу
есть этот внешний мир".
     * * *
     Замечательны  его  "Диалоги"  Ученика  и  Учителя,  под  которыми нужно
понимать низшее  и высшее  сознание  человека (Цит. из  английского перевода
Dialogues on the Super-sensual Life by Jacob Behmen.).
     ...Ученик спросил своего учителя:
     -- Как могу я достигнуть сверхчувственной жизни так, чтобы видеть Бога,
и слышать, и говорить с ним?
     Его Учитель сказал:
     -- Когда  ты будешь в состоянии хотя бы на  минуту заставить себя войти
туда, где не живет ни одно живое существо, ты услышишь Бога.
     Ученик. Близко это или далеко?
     Учитель. Это в тебе, и, если ты можешь на время остановить свои мысли и
желания, ты услышишь невыразимые слова Бога.
     Ученик. Как могу  я услышать речь Бога,  когда я  не буду ни думать, ни
желать?
     Учитель. Когда ты не будешь ни думать от себя самого, ни желать от себя
самого. Когда твой ум и воля станут спокойны и пассивно отдадутся восприятию
выражений  Вечного  Слова  и  Духа,  и когда твоя  душа расправит  крылья  и
поднимется над тем, что временно... И когда ты отвлеченным мышлением запрешь
на замок воображение и  внешние чувства, тогда  Вечный Слух, Зрение  и  Речь
откроются в тебе, и Бог  услышит  и увидит через  тебя, потому что теперь ты
будешь органом его Духа, и Бог будет говорить в тебе и  будет шептать твоему
Духу,  и  твой  Дух  услышит  его  голос.  Поэтому блажен  ты,  если  можешь
удержаться  от  самодумия и  саможелания  и  можешь остановить колесо твоего
воображения  и  чувств.  Так  как  на  самом  деле нет ничего, кроме  твоего
собственного слуха и желания, которые  препятствуют тебе и не  дают видеть и
слышать Бога.
     Ученик.  Милый учитель, я  не  могу  больше выносить,  чтобы что-нибудь
отвлекало меня. Как найти мне ближайший путь к Богу?
     Учитель. Где путь труднее, там ты и  иди; бери то,  что  бросает мир; и
что делает мир, ты не делай. Иди противно миру во  всех  вещах,  и тогда  ты
придешь к Нему ближайшим путем.
     Ученик.  О, как могу я достигнуть Единства Воли и как прийти к Единству
Зрения?
     Учитель. Замечай,  что я  говорю. Правый  глаз смотрит в тебе вперед, в
Вечность.  Левый  глаз  смотрит  в  тебе  назад, во  Время. Если  теперь  ты
позволишь себе смотреть всегда на Природу и на Вещи Времени, тебе невозможно
будет когда-либо достигнуть  Единства, которого ты желаешь. Помни это и будь
на  страже. Не позволяй  твоему уму входить в то, что  вне тебя, и наполнять
себя  тем, что  вне  тебя, и не смотри  назад на себя... Не позволяй  твоему
левому глазу обманывать  тебя, постоянно  представляя  тебе то, то  другое и
возбуждая в  тебе  жажду  обладания. Но пускай  твой  правый  глаз управляет
левым... И только  подчинив Глаз Времени Глазу Вечности...  и  пройдя  через
Свет Бога в Свет Природы... ты достигнешь Единства Знания и Единства Воли.
     В третьем диалоге беседа идет между учеником Юнием и учителем Теофором,
относительно неба и ада.
     Ученик спросил Учителя:
     -- Куда идет душа, когда тело умирает? Учитель отвечал ему:
     -- Нет необходимости ей идти куда-либо.
     --  Как нет, -- спросил  Юний, --  разве  душа  после смерти не  должна
оставить тело и пойти в рай или в ад?
     --  Ей  нет никакой необходимости  идти...  --  отвечал Теофор. -- Душа
имеет  Небо и Ад внутри самой  себя  согласно Писанию... и  что из этих двух
проявится в ней, в том она и будет находиться.
     Приведенных выдержек  достаточно для характеристики  писаний  нигде  не
учившегося  сапожника из  захолустного  городка Германии  XVI-XVII столетий.
Беме замечателен именно яркой интеллектуальностью своих "постижений", хотя в
то же время в них очень силен моральный элемент.
     * * *
     Проф. Джемс в своей книге ("Многообразие религиозного опыта") с большим
вниманием останавливается на христианском мистицизме, давшем очень много для
установления познавательной стороны мистики.
     Я   заимствую  у   него   описание  мистических  переживаний  некоторых
христианских святых.
     Святой  Игнатий признался  однажды отцу Лайнецу, что  час  молитвенного
созерцания,  пережитого  однажды  в  Манрезе, открыл  ему  больше  истины  о
небесных  вещах, чем все поучения ученых докторов, взятых вместе... Однажды,
когда он молился на ступенях хоров доминиканской  церкви, он  ясно  уразумел
весь смысл божественной мудрости,  проявившейся в созидании мира. Другой раз
во время одной церковной  процессии дух его возрадовался  о Боге, и ему было
дано увидеть в образе, доступном слабому пониманию обитателя земли, глубокую
тайну  сущности  Святой  Троицы.  Это  видение  наполнило  сердце его  такой
радостью, что впоследствии  лишь  одно  воспоминание  о  нем  заставило  его
проливать обильные слезы.
     * * *
     "Однажды  во  время  молитвы,  --  пишет  Св.  Тереза,  --  я  получила
способность сразу постигнуть, каким образом все вещи могут быть созерцаемы в
Боге  и  содержаться  в нем.  Я видела их  в  их  обычной  форме,  однако  с
поразительной ясностью, и вид их остался живо запечатленным в моей душе. Это
одна  из наиболее выдающихся  милостей,  дарованных  мне Богом. Вид  этот до
такой степени утонченный и нежный, что описать его нет возможности".
     "Дальше  она  рассказывает,  что  Божество  представляет  собой  словно
громадный и поразительно  прозрачный  бриллиант,  в котором  каждый из наших
поступков отражается таким образом, что вся его греховность становится ясной
и очевидной".
     "Господь дал мне уразуметь, -- говорит  она  в  другом месте,  -- каким
образом  Бог может быть в трех лицах. Он так показал  мне это, что удивление
мое было равно охватившему меня чувству утешения. И теперь, когда я  думаю о
Святой Троице или когда я  слышу  упоминание о ней, я понимаю, каким образом
три лица  составляют только одного Бога,  и испытываю при  этом неизреченное
блаженство".
     Христианский  мистицизм, как указывает Джемс, очень близок к Упанишадам
и к Веданте. Глава  христианского мистицизма Дионисий Ареопагит  говорит  об
абсолютном только в отрицательных формулах.
     "Причина всех  вещей не есть душа или  разум, у нее нет ни воображения,
ни мысли, ни  разума, ни понимания, в  то  же время она  сама  не разум,  не
понимание.  Ее  нельзя  ни  высказать,  ни  подумать.  Она  не  является  ни
количеством, ни порядком, ни величием, ни ничтождеством, ни  равенством,  ни
неравенством,  ни  подобием, ни  различием. Она не  стоит, не движется и  не
находится в состоянии покоя...  Она  не представляет собою  ни сущности,  ни
вечности, ни  времени. Даже сама мысль не  принадлежит ей. Она ни знание, ни
истина,  ни царское  достоинство, ни мудрость,  ни Единый, ни  единство,  ни
божественность, ни доброта, ни даже дух в таком виде, в каком мы его знаем".
     * * *
     Сочинения   мистиков   православной   церкви    собраны   в   сборниках
"Добротолюбие",  представляющих  собою пять трудно читаемых больших томов. Я
заимствую  несколько   примеров   глубокой   и   тонкой   мистики  из  книги
"Сверхсознание  и  пути к  его  достижению"  М. В.  Лодыженского, специально
изучавшего "Добротолюбие" и  нашедшего там замечательные образцы философской
мысли.
     "Представьте себе  круг,  --  говорит  Св.  Авва  Дорофей (VII век), --
средину его -- центр -- и из центра исходящие радиусы, лучи. Эти радиусы чем
дальше  идут  от  центра, тем больше расходятся и  удаляются друг от  друга,
напротив,  чем ближе подходят к центру,  тем больше  сближаются между собою.
Положите теперь,  что круг сей  есть  мир;  самая  середина круга --  Бог, а
прямые  линии (радиусы), идущие от центра к  окружности  или от окружности к
центру, суть пути жизни людей.  И тут тоже -- насколько святые входят внутрь
круга  к  середине  оного,  желая  приблизиться  к  Богу, настолько по  мере
вхождения  они становятся ближе  к Богу и друг  другу... Так разумейте и  об
удалении.  -- Когда удаляются от  Бога... в той  же  мере удаляются  друг от
друга,  и  сколько удаляются  друг от друга,  столько  удаляются и  от Бога.
Таково  и  свойство любви:  насколько  мы  находимся  вне  и  не любим Бога,
настолько  каждый  удален  и  от ближнего. Если же возлюбим Бога, то сколько
приближаемся  к  Богу  любовию  к нему,  столько  соединяемся  любовию  и  с
ближними, и сколько соединяемся с ближними, столько соединяемся и с Богом".*
(Сверхсозн., с. 266. Добр., II, 617).
     * Автор  "Сверхсознания" М. В. Лодыженский  рассказывал мне, что  летом
1910 года он был в Ясной Поляне у Л. Н. Толстого  и говорил с ним о мистиках
и о "Добротолюбии". Л. Н.  сначала очень скептически  отнесся к мистике, но,
когда  М.  В.  Лодыженский прочитал  ему  приводимый здесь  отрывок  из Аввы
Дорофея о круге,  Л.  Н. пришел в восторг, побежал в другую комнату и принес
письмо,   в   котором  был   нарисован   треугольник.   Оказалось,   что  он
самостоятельно почти схватил мысль Аввы Дорофея и писал кому-то, что Бог  --
это вершина  треугольника, люди --  точки в углах,  сближаясь друг с другом,
они приближаются к  Богу,  приближаясь к Богу, сближаются  друг с  другом. А
через  несколько  дней Л. Н.  приехал  за  40 верст  к М.  В.  Лодыженскому,
живущему  под  Тулой, и  читал  у  него разные  места "Добротолюбия",  очень
сожалея, что раньше не знал этих книг. -- Прим. авт.
     "Послушай теперь,  --  говорит св.  Исаак  Сириянин  (VI  век),  -- как
человек  утончается,  приобретает духовное и уподобляется в  житии невидимым
силам...  Когда видение вознесется  над  земным и  над попечениями о делании
земного  и  начнет испытывать  свои  помышления в том,  что  сокрыто от очей
внутри, и прострется горе  и последует вере в попечении  о будущем веке, и в
вожделении обетованного нам, и в изыскании сокровенных тайн, тогда сама вера
поглощает сие ведение и обращается,  и рождается оное снова, так что всецело
делается  оно  духом".  Тогда  может оно  воспарять  на  крыльях  в  области
бесплотных,   касаться   глубин   неосязаемого   моря,  представляя  в   уме
Божественные и чудные  действия  правления в естествах  существ мысленных  и
чувственных,  и  разыскивает  духовные тайны,  постигаемые  умом  простым  и
тонким. Тогда внутренние чувства пробуждаются для духовного  делания по тому
чину,  какой будет  в  оной  жизни  бессмертия  и нетления; потому что еще в
здешнем,  как   бы  втайне   приняло   мысленно   воскресение,   в  истинное
свидетельство о всеобщем воскресении". (Сверхсозн., с. 370. Добр., II, 658).
     * * *
     "Когда  благодать  Духа Святого, --  говорит  Максим  Капсокаливит,  --
сойдет  на  кого-либо,  то  не  что-либо  обычное  показывает  ему из  вещей
чувственного мира  сего,  но показывает  то,  что тот никогда не видел  и не
воображал.  Тогда  ум  такого  человека  научится  от  Св.  Духа  высшим   и
сокровенным тайнам, которых, по божественному Павлу, ни око  человеческое не
может видеть, ни ум уразуметь сам собою никогда  (1. Коринф., 11:9). И чтобы
тебе понять, как ум наш видит их, вникни в то, что я скажу тебе. Воск, когда
далеко от  огня находится, бывает тверд, и можно взять его и держать, но как
только ввергнешь его  в огонь,  тотчас растаивает и так в огне возгорается и
горит, и бывает все светом, и таким образом кончается все  среди огня. Так и
ум  человеческий, когда  один сам о себе бывает,  не  сретясь с Богом, тогда
уразумевает, как обычно, окружающее его  по силе своей; когда же приблизится
к огню Божества и к Духу Святому, тогда весь  всецело  овладевает оным огнем
Божеским и бывает весь  свет, и так  в  пламени  Духа  Святого возгорается и
разливается в Божеских помышлениях, и  никак невозможно ему тогда среди огня
Божества помышлять о своем и о том, чего хочет" (Сверхсозн.,  с. 370. Добр.,
V, 475).
     * * *
     Св.  Василий  Великий  говорит  об  откровении  Божества:  "Неизреченны
всецело  и не  описаны молниеносные блистания Божественной красоты; ни слово
не может выразить сего, ни слух вместить. Наименуем ли  блеск  денницы,  или
светлость луны, или сияние солнца -- все это недостойно к употреблению славы
и в сравнении с истинным  светом далее отстоит от него, нежели глубокая ночь
и  ужаснейшая  тьма  от  полученной  ясности.  Если  красота  сия,  незримая
телесными  очами, а постижимая только душою и  мыслью, озаряла кого-либо  из
святых  и оставляла  в  них  невыносимое  уязвление  желанием, чтобы  зрение
красоты  Божией простиралось  на всю вечную жизнь, то,  возмущенные  здешней
жизнью, они тяготились ею, как узилищем" (Сверхсозн., с. 372, Добр., V).
     * * *
     Преп. Феогност  говорит:  "Странное  скажу тебе слово, не дивись.  Есть
некое сокровенное таинство, между Богом и душой совершающееся. Бывает же сие
с теми, которые достигают высших мер совершенной чистоты любви и веры, когда
человек,   совершенно  изменившись,  соединяется  с  Богом,  как  свой  ему,
непрестанно молитвою и созерцанием" (Сверхсозн., с. 381. Добр., III, 396).
     * * *
     Замечательно   интересны   некоторые   места   из   сочинений  Климента
Александрийского (II век). (Приводимые отрывки взяты из маленькой английской
книжки "Extracts from the Writings of Clement of Alexandria".)
     Нам кажется,  что  в  картинах  живопись  охватывает  все  поле зрения,
видимое  в  представляемых  сценах.  Но  на  самом  деле  она  дает   ложное
изображение  вида,  действуя  согласно  правилам   искусства  и   употребляя
средства, вытекающие из  условий линий  видения.  При помощи  этих  способов
сохраняется отношение высших и низших точек вида и точек, лежащих посредине;
и  этим же достигается, что некоторые предметы кажутся стоящими на  переднем
плане,  и другие на заднем,  и  третьи в стороне, -- и все это на  ровной  и
гладкой  поверхности. Точно  так же  и  философы изображают истину по образу
живописи.
     Климент Александрийский указывает здесь на очень важную сторону истины,
именно на ее невыразимость  в словах и на условность всех философских систем
и формулировок. -- Диалектическая  истина изображается только в перспективе,
-- то есть неизбежно в искаженном виде, -- вот его идея.
     Как  много  труда и времени  было бы  спасено, и  от какого  количества
ненужных страданий избавилось  бы человечество,  если бы оно поняло  простую
вещь, что истина не может быть выражена на нашем языке. Тогда люди перестали
бы думать, что они обладают истиной, перестали бы заставлять  других  во что
бы то ни  стало принимать их истину,  стали бы  думать, что другие с  другой
стороны могут подходить  к истине, так же как они подходят со своей. Сколько
споров, сколько  религиозных распрей, сколько насилия над чужой мыслью стало
бы совершенно  ненужно  и  невозможно,  если бы  люди поняли, что  никто  не
обладает истиной, а все ищут ее, каждый по-своему.
     * * *
     Интересны  идеи  Климента  Александрийского  о  Боге,  очень  близкие к
Веданте и особенно к идеям китайских философов.
     Рассуждения  относительно Бога вести  труднее всего, -- говорит  он. --
Потому что  если трудно  найти  первое  начало  всего, то  не  менее  трудно
выразить в словах содержание абсолютно первого и  старейшего начала, которое
есть причина всех  вещей. Потому что как  говорить  о том, что не  имеет  ни
роду, ни различия, ни  видов, ни индивидуальности, ни числа; и даже  больше,
которое  само  не есть ни событие,  ни то, с чем событие случается. Никто не
может  правильно выразить его в  целом. Оно велико, и  поэтому его  называют
Всем и Отцом Вселенной. Но нельзя у него предположить никаких частей. Потому
что Единое  нераздельно  и  в  то же время  бесконечно,  не в  смысле  своей
неисповедимости,  а  в том  смысле, что оно не имеет измерений и  границ.  И
поэтому оно не имеет ни формы, ни имени. И  если мы даем  ему имя, мы делаем
это неправильно,  как бы мы не называли его  -- Единым, Добром, или Разумом,
или  Абсолютным Существом, или Отцом, или Богом, или Творцом,  или Господом.
Говоря все это, мы  не даем Ему  имени, а только по необходимости пользуемся
хорошими именами для того, чтобы они служили уму точками опоры  и не  давали
ему заблуждаться в других отношениях.
     Из китайских философов мистиков наше внимание останавливают Лао-цзы (VI
век до Р. X.)  и Чжуан-цзы (IV  век до Р. X.) ясностью мысли, необыкновенной
простотой, с какой они выражают глубочайшие доктрины идеализма.
     Сказания Лао-цзы
     Дао, которое  может быть выражено в словах, не  есть Дао,  имя, которое
может быть произнесено, не есть его вечное имя.
     Дао не поддается чувству  зрения, и поэтому  называется бесцветным. Дао
не поддается чувству слуха и поэтому называется беззвучным. Дао не поддается
осязанию и  поэтому называется  бестелесным. Эти три свойства не могут  быть
восприняты, и поэтому их можно слить в одно.
     Непрерывное  в  действии,  оно   не   может  быть  названо   и  поэтому
возвращается в ничто. Мы можем назвать  его формой того, что не имеет формы;
образом того, что не имеет образа; текучим и неопределимым.
     Есть  нечто  хаотическое, но  полное,  что существовало раньше  неба  и
земли. О,  как  тихо  оно,  как  бесформенно  и стоит одно, не  меняясь,  не
достигая всего без вреда для себя!
     Его имени я  не знаю. Чтобы обозначить его, я называю его Дао. Стараясь
описать его, я называю его великим.
     Будучи  великим,  оно  проходит;  проходя,  оно становится  отдаленным;
становясь отдаленным, оно возвращается.
     Закон Дао есть его собственная самопроизвольность.
     Дао в своем неизменном аспекте не имеет имени.
     Самые могущественные проявления действующей силы вытекают исключительно
из Дао.
     Дао, как оно существует в мире, подобно великим рекам  и морям, которые
принимают в себя ручьи из долин.
     Великое  Дао все проникает. Оно  может  быть одновременно и  справа,  и
слева.
     Дао есть великий квадрат без углов, великий звук, который не может быть
слышен, великий образ, не имеющий формы.
     Дао    произвел   единство;    единство    произвело    двойственность;
двойственность   произвела  тройственность,  тройственность  произвела   все
существующие объекты.
     Кто действует согласно с Дао, становится одним с Дао.
     Все говорят,  что  мое Дао  велико,  но непохоже на  другие учения.  Но
именно потому, что оно велико, оно  кажется непохожим на другие учения. Если
бы оно имело с ними сходство, оно давно стало бы так же мало, как они.
     Мудрый служит внутреннему, а не внешнему; он отбрасывает  объективное и
держится за субъективное.
     Мудрый занимается бездействием и передает поучения без слов.
     Кто  может  сделать  чистой мутную  воду?  Но предоставь ей  стоять,  и
постепенно  она  станет  чистой  сама  собой.  Кто  может  создать состояние
абсолютного покоя? Но  предоставьте  времени идти, и состояние  покоя придет
само собой.
     Дао вечно бездеятельно, однако оно ничего не оставляет несделанным.
     Книжное  учение  приносит  ежедневное  увеличение  (то  есть увеличение
знания). Практика Дао приносит ежедневную  потерю (то есть по