ранства в окружающем мире, то есть если
бы мир  для  испытуемого  субъекта  стал  из трехмерного  двумерным,  а  при
дальнейшем ограничении психического аппарата, то есть при лишении субъекта и
представлений -- одномерным, -- то это подтвердило бы  наше предположение, и
мысль Канта могла бы считаться доказанной.
     Таким образом, экспериментально идея Канта была бы доказана, если бы мы
убедились,   что  для  существа,  обладающего  одними  ощущениями,   --  мир
одномерен; для  существа, обладающего ощущениями и  представлениями,  -- мир
двумерен; и  для  существа, обладающего  сверх  понятий  и идей еще  высшими
формами познания, -- мир  четырехмерен.  То  есть, говоря  яснее,  положение
Канта  о субъективности  представления пространства  можно  бы  было считать
доказанным: а) если бы для существа, обладающего одними ощущениями, весь наш
мир со всем его разнообразием  форм  казался одной линией; если бы Вселенная
этого  существа  имела одно измерение, то  есть  если бы  это  существо было
одномерным по свойствам своего восприятия; и б) если  бы для существа, кроме
способности  испытывать  ощущения  обладающего еще способностью образовывать
представления, мир имел бы двумерную протяженность, -- то есть  если бы весь
наш  мир с  голубым  небом,  с облаками, с зелеными деревьями, с горами  и с
пропастями -- казался ему одной плоскостью; если бы Вселенная этого существа
имела только два измерения, то есть  если бы это существо было  двумерным по
свойствам своего восприятия.
     Короче -- положение Канта будет  доказано, если мы  увидим,  что  число
характеристик мира изменяется  для субъекта в зависимости  от изменения  его
психического аппарата.
     К  сожалению,   такой  опыт  проделать  невозможно,   --   ограничивать
произвольно свой  или  чужой  психический  аппарат мы не умеем.  Поэтому  мы
должны искать другие способы доказательства.
     Если невозможен опыт, -- может быть, возможно наблюдение.
     Мы должны поставить вопрос: нет ли на свете существ с психикой выше или
ниже в нужном нам отношении?
     Существ с психикой  выше нашей, существующих  в  условиях аналогичных с
нашими, мы  не знаем. Но существа с психикой ниже нашей, несомненно, есть --
это животные.
     Мы не знаем только, ограничена ли психика животных именно так,  как нам
нужно, -- и должны внимательно разобрать все, что мы по этому вопросу знаем.
     Говоря вообще,  в чем заключается отличие  психики животного от психики
человека --  мы знаем очень плохо;  в обычной  "разговорной"  психологии  не
знаем совсем.  Обыкновенно мы  совсем  отрицаем  у  животных  рассудок  или,
наоборот, приписываем им свою собственную психологию, только "ограниченную",
но как и в чем, мы не знаем, -- и тогда мы говорим, что у животных не разум,
а инстинкт, то  есть как  будто какой-то не сознающий себя, а автоматический
аппарат.  Вообще, что именно  значит  инстинкт, мы  представляем  себе очень
плохо. Я говорю не только о публике, но и о "научной" психологии.
     Попробуем разобрать, что такое инстинкт и какова психика животного.
     Прежде  всего  рассмотрим  действия  животного  и  определим,  чем  они
отличаются от наших. Если это действия инстинктивные, то что это значит?
     Какие действия бывают вообще и чем они различаются?
     Мы  различаем  у живых  существ  действия рефлективные,  инстинктивные,
сознательные и автоматические.
     Рефлективные действия  --  это  просто  ответы  движением,  реакции  на
внешние раздражения, происходящие всегда одинаковым образом, безотносительно
к полезности или неполезности, к  целесообразности или нецелесообразности их
в данном случае.  Начало их  и их законы вытекают  из простой раздражаемости
клетки.
     Что такое раздражаемость клетки и каковы эти законы?
     Раздражаемость  клетки называется ее способность отвечать движением  на
внешние раздражения.
     Опыты  с  простейшими  живыми одноклеточными  организмами (как  морская
звезда, амеба) показали, что раздражаемость действует  в строго определенных
законах.
     Клетка отвечает движением на внешнее раздражение.
     Сила ответного движения увеличивается при увеличении силы  раздражения,
но точной пропорциональности установить не удалось.
     Для  того  чтобы  вызвать  ответное  движение, раздражение  должно быть
достаточно сильно.
     Всякое  испытанное  раздражение  оставляет  в  клетке  некоторый  след,
делающий  ее более восприимчивой к новым раздражениям. Это мы видим из того,
что на  повторное  раздражение одинаковой силы клетка отвечает более сильным
движением,  чем  на первое. И если раздражение повторяется дальше, то клетка
будет отвечать на них все более и  более сильными движениями, до  известного
предела. Дойдя до этого предела, клетка как бы устает и  начинает на  то  же
самое раздражение отвечать все  более и более слабыми реакциями.  Клетка как
бы  привыкает  к  раздражению.  Оно  делается  для  нее  частью  постоянного
окружающего,  и  она  перестает  на  него  реагировать, так  как  она вообще
реагирует только на перемены постоянных условий.
     Если  раздражение  настолько  слабо,  что  оно  не  вызывает  ответного
движения, то оно  все-таки оставляет в клетке некоторый невидимый  след. Это
мы видим из того, что, повторяя эти слабые раздражения, можно добиться того,
что клетка начнет реагировать на них.
     Таким  образом,  в  законах раздражаемости  мы  видим  как  бы  зачатки
способностей памяти, усталости и привычки. Клетка производит иллюзию если не
сознающего  и рассуждающего, то во всяком  случае  помнящего, привыкающего и
устающего существа.  Если нас почти обманывает  клетка,  то  насколько легче
обмануть нас животному с его сложной жизнью.
     Но вернемся к анализу действий.
     Рефлективными действиями организма называются такие действия, в которых
или весь организм, или его отдельные части действуют  как клетка, то  есть в
пределах закона раздражаемости.
     Такие  действия мы наблюдаем и  у человека, и у  животных. Человек весь
вздрагивает  от неожиданного холода или прикосновения.  Его  веко мигает  от
быстрого  приближения  или  прикосновения какого-нибудь  предмета.  Свободно
висящая нога сидящего человека двигается  вперед от удара по сухожилию  ниже
колена.  Эти движения совершаются помимо сознания, могут совершаться вопреки
сознанию. Обыкновенно сознание воспринимает их как уже совершившийся факт. И
эти движения не непременно целесообразны. Нога все равно двигается вперед от
удара по сухожилию, далее если впереди будет нож или огонь.
     Инстинктивными   действиями  называются  действия   целесообразные,  но
совершаемые без сознания выбора и без сознания цели.
     Они появляются  с появлением чувственного тона ощущения, то есть с того
момента,  когда  с  ощущением  начинает  быть  связано  сознаваемое  чувство
удовольствия  или  страдания.  И  ими  управляет,  по  прекрасному выражению
Уэльса,   pleasure-pain    guidance    of   the   animal   life,   то   есть
"удовольствие-страдание, руководящее животной жизнью".
     Действительно,  до  появления   самосознания,   то  есть  человеческого
интеллекта,  во  всем  животном  царстве "действия" управляются  стремлением
получить или удержать наслаждение  или  избегнуть страдания.  Шопенгауэр  не
признавал другого наслаждения, кроме избавления от страдания, и находил, что
одно  страдание  управляет  всей  животной жизнью.  Но  эта  мысль  чересчур
парадоксальна  и  по  существу  неверна.  Наслаждение  и  страдание не  есть
различные  степени одного и того же. И наслаждение  не есть только  и всегда
прекращение страдания. В  нем есть не только погашение минуса, но и активный
плюс.   Вкус   наслаждения  от   прекращения  страдания  и  самостоятельного
наслаждения совершенно различен.
     Мы   можем    совершенно   уверенно   сказать,   что   инстинкт    есть
удовольствие-страдание,  которое, как  положительный и  отрицательный полюсы
электромагнита,  толкая и притягивая животное то в ту,  то в другую сторону,
заставляет  его совершать  целые сложные  ряды  действий,  иногда  настолько
целесообразных, что они кажутся сознательными; и не только сознательными, но
основанными  на  предвидении  будущего,  на каком-то  почти ясновидении, как
перелеты птиц, витье гнезд для не появившихся еще птенцов, нахождение дороги
на юг осенью и на север весной и т.п.
     Но все эти действия в действительности объясняются одним инстинктом, то
есть подчинением удовольствию-страданию.
     Периодами, в которых тысячелетия  могут считаться днями, путем отбора у
всех животных  выработался  тип,  живущий по  линиям  этого  подчинения. Это
подчинение целесообразно, то есть результаты его ведут к нужной цели. Почему
это так --  вполне понятно. Это не может быть иначе. Потому что иначе данный
вид не мог бы жить и давно вымер бы. Инстинкт --  руководитель его жизни. Но
это только  пока  инстинкт  целесообразен.  Как  только  он  перестает  быть
целесообразным  -- он делается  руководителем смерти, и вид быстро вымирает.
Нормально --  "удовольствия-страдания" приятны и неприятны не для той пользы
или вреда, которые они приносят, а вследствие этого.
     Влияния,  оказавшиеся полезными для данного вида  во время растительной
жизни,  с  переходом  в  животную  начинают ощущаться как  приятные, вредные
влияния как неприятные.
     У  двух  разных  видов одно  и  то  же  влияние  --  скажем,  известная
температура --  может  быть для  одного  полезным и  приятным,  для  другого
вредным и неприятным.
     Ясно  поэтому,  что  подчинение  "удовольствию-страданию"  должно  быть
целесообразно.  Приятное  приятно,  потому   что   оно  полезно,  неприятное
неприятно, потому что оно вредно.
     Следующей ступенью  за инстинктивными  являются действия сознательные и
автоматические.
     Сознательным действием называется такое, которое известно  совершающему
субъекту  до своего  совершения,  --  такое  действие,  которое  совершающий
субъект может назвать, определить,  объяснить, указать его причину и цель --
раньше совершения. Иногда сознательные действия совершаются так быстро,  что
кажутся  бессознательными.  Но  все-таки  это  сознательное  действие,  если
совершающий его субъект знает, что он делает.
     Автоматические действия -- это  действия, бывшие раньше сознательными у
данного субъекта и от частого повторения ставшие привычными и  совершающиеся
без сознания.
     Автоматические, заученные действия дрессированных животных  были раньше
сознательными не  у животного,  а  у учившего  его человека. Такие  действия
кажутся часто  совершенно  сознательными, но  это  полная иллюзия.  Животное
помнит  порядок действий,  и поэтому  его  действия  кажутся  обдуманными  и
целесообразными. И они действительно были обдуманы, но не им.
     Автоматические действия часто смешиваются с инстинктивными, -- на самом
деле они похожи друг на друга, но в то же время между ними огромная разница.
Автоматические действия создаются субъектом в течение его собственной жизни.
И они, прежде  чем стать автоматическими,  должны долгое время  быть у  него
(или у  другого  лица)  сознательными.  Инстинктивные  действия  создаются в
течение жизни вида,  и способность  к ним в  готовом  виде  передается путем
наследственности.
     Автоматические  действия  можно   назвать  инстинктивными   действиями,
выработанными данным  субъектом  для  себя.  Инстинктивные  действия  нельзя
назвать автоматическими, выработанными данным видом, потому что они  никогда
не были сознательными у отдельных индивидуумов данного вида, а  образовались
из ряда сложных рефлексов.
     Теперь,  установив   вкратце  различие  между  действиями,   мы  должны
вернуться к  поставленному  вопросу:  чем  отличается  психика  животных  от
человеческой.
     Мы знаем, что животные не говорят так, как мы.
     Раньше мы показали, что обладание речью неразрывно связано с обладанием
понятиями.  Следовательно,  мы  можем  сказать,  что  животные  не  обладают
понятиями.
     Верно  ли  это  и  возможно  ли  обладание  инстинктивным  разумом  без
обладания понятиями?
     Все,  что  мы  знаем  об  инстинктивном  разуме, говорит  нам,  что  он
действует, обладая одними только представлениями  и ощущениями,  а на низших
ступенях обладая  одними  ощущениями.  Сознание,  мыслящее  представлениями,
должно быть инстинктивным разумом, то есть зависеть от эмоций. Только эмоции
дают   ему  возможность  производить  тот  выбор  между   имеющимися  налицо
представлениями,  который  со  стороны  производит  впечатление  суждения  и
умозаключения. В  действительности животное не обдумывает своих поступков, а
живет  эмоциями, подчиняясь  в каждый данный момент  той  эмоции,  которая в
данный момент сильнее. Хотя, конечно, в жизни животного  бывают очень острые
моменты, когда  перед  ним  стоит необходимость  выбора  из известного  ряда
представлений.  Тогда  его  действия   в  данный  момент  могут   показаться
совершенно  обдуманными.  Например,  животное,   поставленное  в  опасность,
действует часто удивительно осторожно и умно. Но в действительности действия
животного руководствуются только эмоциями. Раньше было показано,  что эмоции
целесообразны,  и   подчинение  им   у  нормального   существа  должно  быть
целесообразно. Всякое  представление  животного,  всякий  образ воспоминания
связан   с   каким-нибудь   эмоциональным    ощущением   или   эмоциональным
воспоминанием, никаких  неэмоциональных, холодных  мыслей  и образов в  душе
животного нет.  А если есть, то они  бездеятельны, не способны подвинуть его
ни на какой поступок.
     Таким   образом,  все   действия  животных,   иногда   очень   сложные,
целесообразные и на  вид  разумные,  мы можем  объяснить,  не предполагая  у
животных  существования  понятий,  суждений и  умозаключений.  Наоборот,  мы
должны  признать, что у  животных  нет понятий. Доказательством этого служит
то, что у них нет речи.
     Если взять двух людей разных национальностей,  разных  рас,  не знающих
языка  друг  друга,  и поселить  их  вместе,  они  сейчас же  найдут  способ
объясняться.  Один  нарисовал пальцем круг, другой  рядом  нарисовал  другой
круг. Вот они  уже и установили, что могут  понимать друг друга.  Если между
людьми  поставить  толстую  каменную стену, это  им тоже не  помешает.  Один
стукнул три раза, другой в ответ стукнул три раза, -- сообщение установлено.
Идея сообщения с жителями другой планеты основана именно на проекте световых
сигналов. На земле должен быть устроен огромный светящийся круг или квадрат.
Его должны заметить  с  Марса  или  откуда-нибудь  там  и ответить  таким же
сигналом.  С  животными мы  живем  рядом,  а установить такого сообщения  не
можем. Очевидно, расстояние  между нами больше и  разница глубже,  чем между
людьми,  разделенными  незнанием   языка,  каменными  стенами  и   огромными
расстояниями.
     * * *
     Другим  доказательством отсутствия у  животного понятий  может  служить
неспособность животного действовать рычагом. То есть неспособность животного
самостоятельно прийти к пониманию  значения и  действия рычага. Обыкновенное
возражение, что животное не умеет действовать рычагом просто потому, что его
органы  -- лапы и  пр. не приспособлены для  таких  действий, не выдерживает
критики,  потому что  любое  животное  можно  выучить  действовать  рычагом.
Значит, тут дело не  в органах. Просто животное не может само  прийти к идее
рычага.
     Изобретение  рычага сразу отделило первобытного человека от животных, и
оно  было  неразрывно  связано  с  появлением понятий.  Психическая  сторона
понятия  действия рычага  состоит в построении  правильного  силлогизма.  Не
построив  мысленно  силлогизма,  нельзя  понять  действия  рычага.  Не  имея
понятий,  нельзя   построить  силлогизма.   Силлогизм  в  сфере  психической
буквально то же самое, что рычаг в сфере физической.
     Действие рычагом так же сильно отличает человека от животных, как речь.
Если бы  на Землю смотрели  какие-нибудь  ученые  марсиане и  изучали бы  ее
объективно, в телескоп, издали, не  слыша речи,  не входя в субъективный мир
обитателей  Земли и  не  соприкасаясь  с  ним -- они разделили бы  существа,
живущие на Земле, на два разряда -- знакомых с действием рычага и незнакомых
с действием рычага.
     Психология  животных  для   нас   вообще  очень   туманна.  Бесконечное
количество наблюдений, сделанных над  всеми животными от слонов до пауков, и
бесконечное количество анекдотов об уме и сообразительности и о нравственных
качествах  животных ничего не меняют  в этом.  Мы представляем себе животных
или  живыми автоматами, или глупыми  людьми. Мы  слишком замкнулись в  кругу
своей  психики. Мы  не  представляем  себе другой  и  невольно  думаем,  что
единственно  возможный  вид психики -- это такой, каким  обладаем мы. Но это
иллюзия,  которая  мешает  нам  понять  жизнь.  Если бы  мы  могли  войти  в
психический  мир  животного,   понять,  как  оно  воспринимает,  понимает  и
действует, мы увидели бы много необыкновенно интересного.  Например, если бы
мы могли  представить  себе,  воссоздать  мысленно логику животного,  то это
очень помогло  бы  нам  понять  нашу  собственную  логику  и  законы  нашего
мышления.  Прежде  всего, мы  поняли бы условность  и относительность  наших
собственных  логических построений и вместе  с тем  условность  всего нашего
представления мира.
     У  животного должна  быть очень  своеобразная  логика. Это, конечно, не
будет логика  в  настоящем значении слова, потому что  логика  подразумевает
существование логоса, то есть слова или понятия.
     Наша  обычная логика, которой мы живем, без которой "сапожник не сошьет
сапога",  сводится  к  простой  схеме,  формулированной  Аристотелем  в  тех
сочинениях, которые были  изданы его учениками  под общим заглавием Organon,
то есть "орудие, инструмент" (мысли). Эта схема заключается в следующем:
     А есть А
     А не есть не А
     Всякая вещь есть или А, или не А.
     Яснее это можно изобразить так:
     Я есть Я
     Я не есть не Я
     Все, что есть на свете, должно быть или Я, или не Я.
     Логики,  заключенной  в  этой  схеме  --   логики   Аристотеля,  вполне
достаточно для наблюдения.  Но для  опыта  ее недостаточно,  потому что опыт
идет во времени, а в формулах  Аристотеля время в расчет не принимается. Это
было замечено на  самой заре установления  нашего опытного знания,  отмечено
Роджером  Бэконом  и  формулировано через несколько столетий его  знаменитым
однофамильцем  лордом Фрэнсисом Бэконом  в  сочинении  Nouum organum  "Новое
орудие" (мысли). Вкратце формулировку Бэкона можно свести к следующему.
     То, что было А, будет А
     То, что было не А, будет не А
     Всякая вещь была и будет или А, или не А.
     На  этих формулах, сознаваемых или не  сознаваемых,  построен  весь наш
научный опыт,  и на  них же,  собственно, построено  шитье сапог, потому что
если бы сапожник не был уверен, что купленная вчера кожа будет кожей завтра,
то он бы,  вероятно, не решился шить сапоги, а  стал бы  искать какой-нибудь
более верной профессии.
     Формулы логики, как Аристотеля,  так и Бэкона, сами по себе выведены из
наблюдения фактов, и  ничего другого кроме  содержания этих фактов в себе не
заключают и заключать не могут. Это не есть законы мышления, а только законы
внешнего мира, как  он воспринимается  нами, или  законы нашего  отношения к
внешнему миру.
     Если бы мы могли  представить себе "логику" животного, то мы  поняли бы
его  отношение к внешнему  миру. Наша главная ошибка  относительно душевного
мира  животных заключается  в том,  что  мы  приписываем им свою собственную
логику.  Мы думаем, что  логика одна, что наша логика есть нечто абсолютное,
существующее вне нас и  помимо нас.  Между тем это  только законы  отношения
нашего  специфического  "я" к внешнему  миру или законы, которые находит  во
внешнем мире наше специфическое "я". Др