ь едина в самой себе. А что твердо и плотно, как кости, дерево, травы, металлы, огонь, земля, камни и т. п. вещества, в том пребывает образ божественной силы и движения (в котором божественная воля присоединяется к самости как к силе) и смыкается со своим разделителем как истечением божественного стремления, как благородная драгоценность или искра божественной силы перед грубостью, и потому твердо и огненно, что оно имеет свое основание божественной постижимости, где вечно единое всегда вводится в основу троичности для движения сил и все-таки замыкается перед истечением как перед введением собственной воли природы и силой единства действует через природу.
Точно так же следует понимать благородную тинктуру (чувственный противомет единства и равенства):
где она наиболее благородна, там она большей частью сомкнута с твердостью, ибо единство заключено в ней в подвижности, как в чувствительности действия, поэтому оно скрывается, а в тонкости не связано с такой чувствительностью, но оно во всех вещах одинаково, как вода и воздух одинаковы для всех вещей и находятся во всех вещах, а сухая вода (огненная) не есть настоящая жемчужная почва, в которой тонкая сила действия единства находится в центре. Эту тайну следует понимать так, что мягкое и тонкое возникает из единства, от его истечения из Mysterio magno великой тайны и ближе всего к единству, а благороднейшая основа божественного откровения в силе и действии лежит в огненной твердости, и сухое единство является темпераментом, которому снова присуща раздельность всех сил, ибо где силы не находятся в единстве воли, там воля разделена, и в этой вещи нельзя полагать большой силы, что следует заметить medicis врачам (1. с. 36-48). Все в природе, что, по Якову Бёме, имеет характер безразличного единства и равенства (которые в природе, где все находится в отдельности, конечно, имеют границы, то есть сами определены и отличны от другого), характер отдающейся, сообщающейся, все проникающей всеобщности, как свет, воздух, есть естественный противомет единства, воли божества без аффектов и различий и в нем имеет свое основание и происхождение. Напротив, такие вещества, как камень, металл, кость, представляют объективацию единства, заключенного в самости, явного, как единство, определенного, как свет, когда оно уже не первая, тихая, как бы бессознательная, но огненная, самосознающая любовь, горение любви. Ибо в них находится кроткое единство, отличное от противоположности - твердости, представляющей форму самости, в то время как в этой противоположности обнаруживается ощутимое, определенное единство. Например, мозг в костях, как мягкое, жидкое, отдающееся и сообщающееся, как питание костей, имеет природу света, воздуха и вместе с тем единства, но единства в себе; здесь же имеется сплоченное, замкнутое, действующее в своей противоположности, устраняющее эту противоположность, отрицательное, огненное, индивидуальное единство которое потому благороднее, чем то другое единство.
Здесь мы имеем несколько примеров, как Бёме выводит камень и кость, воздух и свет, землю и воду из божественной сущности. Как пример его религиозной натурфилософии мы прибавим ещё следующие: "В том месте, где жесткое качество было первым, salitter селитра (то есть основное вещество природы, материальная совокупность семи качеств, или источников духа, первая материя) сжалась и высохла, так что образовались твердые жесткие камни; а в тех местах, где терпкий дух вместе с горьким был первым, там образовался колючий песок, так как бушующий горький дух разбил salitter (Аврора, гл. 18, § 11). "Жидкая вода ищет долины и есть смирение жизни; она не поднимается, как жесткое, горькое и огненное качество. Поэтому она всегда ищет самых низких мест на земле; это означает истинный дух кротости" (там же, гл. 19, 70, 71).

§ 52. Происхождение зла
Видимый, настоящий, действительный, материальный мир есть место действия зла, он даже по христианскому религиозному представлению Якова Бёме обязан своим бытием отпадению от бога - падению Люцифера и Адама; ибо до падения человек не был мужчиной и женщиной, но тем и другим, так что не имел ни половых органов, ни зубов, ни желудка, ни кишок, следовательно, не имел также седалища. Все эти материалистические органы, которые даже в христианском мире играют столь влиятельную роль, мы получили благодаря грехопадению. Поэтому мы должны здесь особенно подчеркнуть и объяснить понятие Якова Бёме о зле и его происхождении, хотя оно содержится уже во всем данном изложении его мыслей. Важность и в то же время трудность предмета требуют
этого.
Зло, по учению Якова Бёме, вообще есть принцип отрицательности, то есть устранения единства, разделения и различения (дифференцирования) и данного вместе с этим противоположения. Поэтому происхождение природы и духа, нечто, бытии и сознания и происхождение зла - один акт, имеют одно и то же происхождение. Если бы бог не отличался от себя самого, не раздваивался, то он не был бы духом, знанием, сознанием, "ибо в одной сущности, где нет раздельности, которая едина, нет никакого знания" (Clavis etc., 13). Только из принципа отрицательности, разделения и различия вытекает самосознательный дух. Но принцип отрицательности есть принцип зла, причина того, что нечто вообще становится отличным от себя, и его бытие для себя утверждается в этом различии и отделении. "Ибо всякая злая воля есть дьявол, как самостоятельная воля к особенности, как отступившая от целой сущности и фантазия" (Выбор благодати, гл. 2, 12). Таким образом, лишь через дьявола как принцип отрицания бог есть дух, ибо лишь потому, что он исходит, вытекает из себя, различается от себя и раздваивается, противополагает себе это второе как иное и из этого исхождения, раздвоения снова входит в себя, он раскрывается для себя самого, становится индивидуальностью. Но самосознание бога как самое святое, самое единое, самое первое различие и раздвоение есть принцип всех различий и вместе с тем принцип природы: "Мудрость есть знание, подлежащее или противомет безосновного единства, она великая тайна божественной природы, ибо в ней обнаруживаются силы, цвета и добродетели: в ней раздельность силы есть разум, она сама божественный разум, как божественная созерцаемость, в которой обнаруживается единство" (Clavis, § 18, 19).
Самосознание, из которого возникает разум, есть принцип всех различий, то есть принцип различающий;
разум есть причина того, что нечто существует, без разума и первоначального раздвоения божественной сущности все было бы едино, ибо он есть разделитель и, как таковой, творец нечто. Разум как великий разделитель есть принцип нечто, но вместе с тем и принцип всякой самости, партикулярности, своенравия, своевластия, всякого упрямства и ожесточения, как разделитель твоего и моего - отец всякого отвращения, войны и спора. Поэтому принцип бытия, по которому вообще нечто существует, и принцип зла есть один принцип, или, как это можно также выразить, принцип качества и принцип зла есть один принцип, ибо нечто есть нечто лишь как отличное от наделенного свойством, своеволием, качество есть отступившая, эгоистичная частная воля, дух голода, на языке Якова Бёме - самовластие, закоснелая, упрямая отдельность, которая обнаруживается как злобное влечение, стремящееся уничтожить другое, как своекорыстие, алчность. Но царство бытия и нечто, царство качеств, свойств, всех особенных сущностей и вещей есть природа: так что принцип природы и принцип зла есть один принцип. Но принцип природы, natura naturans производящей природы, есть противоположность и предмет бога в боге, этот принцип един с принципом отрицательности, которым бог в себе раздваивается и различается, противополагает себе различённое как другое и из этого процесса раздвоения производит свет своего сознания: принцип самосознания и принцип природы, именно природы в боге, вечной первоначальной природы, есть, таким образом, один и тот же принцип. "Сущность всех сущностей есть лишь одна единая сущность, но она разделяется в своем рождении (то есть самоопределении) на два принципа, на свет и тьму, на радость и страдание, на зло и добро, любовь и гнев, на огонь и свет, а из этих двух вечных начал исходит третье начало, исходит творение для своей собственной любовной игры по свойству обоих вечных влечений. Великая тайна всех сущностей есть извечная в себе самой одна вещь, но в своем развитии и обнаружении (под чем Яков Бёме разумеет имманентное, вечно происходящее в боге откровение, тождественное с происхождением его самосознания) она от вечности переходит в две сущности - добро и зло" (Sing, гег., с. 16, § 11, 26). Поэтому происхождение, принцип зла лежит в самом боге, и так как он одинаков с принципом отрицательности, различия, то он имеет бытие во всех вещах и сущностях, ибо принцип зла вообще есть то, с помощью чего и в чем нечто утверждает себя само, свою особенность, но в этом утверждении себя самого отрицает другое, и в этой именно отрицательности есть самостоятельная сущность, Я. Яков Бёме говорит (в своей второй апологии против Б. Тилькена, № 140): "Если говорить по-вашему, что бог могуществен во всем, а это истинно, то я должен сказать, что бог все. Он бог, он небо и ад, а также внешний мир, ибо от него и в нем происходит все". "Это смерть и несчастье людей и всех творений, что свойства борются друг с другом и каждое возвышается само в себе и получает качества в собственной воле, отчего происходит болезнь и горе... каждое свойство стремится к равенству, как сущность к себе и из себя" (Myst. magnum., с. 11; 17). "Во всех есть яд и злоба; оказывается, что так должно быть, иначе не было бы ни жизни, ни подвижности, не было бы также ни цвета, ни добродетели, ни толстого, ни тонкого или какого-либо ощущения, но все было бы ничто" (О трех принц, предисловие, § 13). Поэтому дьявол, по Якову Бёме, есть соль природы, без которой все было бы лишь безвкусной кашей, ибо принцип всякого различия или вида и принцип зла один и тот же. Но в боге принцип зла есть принцип не зла, а добра. Самораздвоение и различение бога зажигают в нем, правда, с самосознанием огонь индивидуальности и самости, но эта индивидуальность только форма, оболочка единства, его содержание - бескорыстная полнота всех сущностей. Эта индивидуальность есть лишь блаженное сознание чистой любви; бытие для себя бога, которое вытекает из его различия в себе, из противоположения себе противомета, есть не бытие для себя различия, но скорее единство и свобода, обнаруживающиеся для себя в отличие от различия. Бог обнаруживается лишь в своей противоположности, в отличии от себя, если бы бог не полагал в себе противодействия противоположности, то он не знал бы себя самого. Но это самосознание есть сознание добра о себе, любви и, как самосознание любви, источник радости, блаженства; бог есть блаженство, так как или поскольку он познает себя богом. Таким образом, принцип отрицательности, противоположения, раздвоения, принцип зла в боге есть причина добра. Отрицательное в боге есть положительное. Огонь отрицательности, индивидуальность в боге есть лишь благотворное горение любви, огонь любви, добра; принцип зла есть в боге лишь причина того, что положительное, добро в форме самости переходит в аффект, становится подвижным, действующим, чувствительным, деятельным, познающим само себя. "Добро поглотило в себе зло или отвращение и держит его в неволе в плену, так как зло должно быть причиной жизни и света" (О шести пунктах, III, 2). "Зло относится к образованию и подвижности, добро - к лжи, а строгость или отвращение - к радости" (Предисл. к трем принц., § 14). Единство сначала простое, тихое, неподвижное только через полагание противомета и различие от него становится различающим себя, отрицательным, самостным, горящим, огненным единством и лишь благодаря этому действительным, живым единством. Поэтому огонь отрицательности в боге тожествен со светом и единством; зло в боге (или в себе) лишь добро. "В царстве бога, как в мире света, правильно познается не более одного принципа, ибо свет правит, а все другие качества и свойства скрыты, как тайна, ибо все они должны служить свету и представлять ему свою волю; отсюда злобная сущность света превращается во влечение к свету и любви, в кротость. Хотя такие свойства, как жестокость, горечь, боязнь и горькое страдание, вечно остаются в огне, а также в мире света, но ни одно из них не обнаруживается в своем свойстве и все они вместе лишь причины жизни, движения и радостей. Что в темном мире есть страдание, то в мире света благодеяние; и что во мраке страх, испуг и трепет, то в свете ликование радостей, звон и пение, и этого не могло бы быть, если бы в первоначальном состоянии не было такой серьезной муки (Quaal). Поэтому темный мир есть основа и первоначало светлого, и боязливое зло должно быть причиной добра, и все от бога (О шести пунктах, III, 1-5). "Все, что в этом мире представляет земное подобие и зеркало, в царстве божьем находится в большем совершенстве в духовной сущности. В небе (то есть в боге как боге) все добро; что в аду зло, боязнь и мука, то в небе благо и радость, ибо все пребывает как свет" (Signal rer., с. 16, 22 и 20). "В боге нет гнева, только чистая любовь; но в основе, через которую любовь подвижна, находится огонь гнева, а в боге это причина царства радости" (Теософические вопросы, 3, 27). "Если бы любовь единства не состояла в огненно горящем виде, то она не была бы действительна и в единстве не было бы радости или движения" (там же, 18).
Таким образом, зло есть абсолютный, вечный момент, момент в самой божественной жизни; но в боге зло лишь сила, энергия, строгость, резкость и страстность, то есть субъективность, или самость, форма добра. Здесь зло играет ту же роль, что страсть в более подчиненной сфере человеческой жизни. Страсть здесь принцип зла; но принципом зла и даже злом она становится, лишь когда и поскольку она, отделяясь от добра, становится собственной жизнью; сама по себе страсть есть двигатель, энергия, огонь, форма, дух добра. Доброта, которая, так сказать, неодержима бесом, не имеет в себе принципа и момента зла, огня индивидуальности, жизненности и страстности, не есть доброта духа, а доброта глупости.
Только в великом разделительном процессе обнаружения в природе, где все вступает в самостоятельное своеобразие и отдельное существование, чтобы обнаружиться, лишь там принцип зла становится принципом зла; лишь когда зло отделяется от добра, вступает в особое существование; когда форма становится содержанием для самой себя, а индивидуальность - сущностью и предметом для самого себя; когда огонь, отделившись от любви, не есть уже огонь любви, но истребительный огонь гнева, огонь эгоизма; лишь когда, таким образом, зло становится само для себя, - оно становится злом и в качестве зла раскрывается и становится действительным. Но именно этот пункт, впервые попадающий в цель, есть пункт, в котором Яков Бёме совершенно теряется в теологической фантастике и произволе, не разрешая, однако, трудности невозможность разрешения которой, конечно, вполне понятна. К несчастью, эта трудность представляется ему дважды: сначала при падении Люцифера, затем при падении Адама Он прибегает к помощи свободной воли. Но абсолютно непонятно и нелепо, как свободная воля могла выступить из божественного согласия. Из фантастического мира теологии нет никакого перехода в действительный мир (1847). Но этот акт разделения неотделим от первоначального акта раздвоения и различения бога, он уже в боге, но лишь поскольку он центр, принцип природы. Он в нем, как в вечной природе, которая снова производит и осуществляет себя как эта временная, чувственная природа, в которой вечная природа имеет свое выражение, развитое существование и проявление. Поэтому же поскольку зло имеет свое определенное развитое существование лишь в творении, то акт, тождественный в себе с вечным раздвоением сознания, находит свою определенную действительность в творении или только в нем становится  определенным,  действительным  процессом. "Когда говорят о воле гнева божьего, чтобы он отступил от любви и принял образ, то это следует понимать только относительно творения. Надо возлагать вину падения не на бога, но лишь на силу, развитую в творении после "нет". Она была небрежна и стала ложью, не бог, а творение, не неразвитая сила гнева, в коей горит любовь" (Теос. вопр., IX, 7, 8). Но в то же время, так как огонь гнева в боге есть принцип творения, надо принцип этого процесса снова полагать в боге, поскольку лишь в противомете вечной природы, которой присущи добро и зло, свет и тьма, бог зажигает сознание о себе как свете, единстве.
Таким образом, по Якову Бёме, зло абсолютно необходимо, определение отрицательности - абсолютно действительное определение, ибо зло есть принцип всякого духа и жизни, как достаточно ясно видно из вышеизложенного.
"Если бы в жизни не было отвратительного, то не было бы ни чувствительности, ни воления, ни действия, а также в ней не было бы ни разума, ни знания; ибо вещь, имеющая лишь одну волю, не имеет раздельности, так как она не ощущает отвращения, которое побуждает её к движению, она стоит тихо" (О божеств. созерц., I, § 9). "Жизнь состоит из многих воль: каждая сущность может иметь волю и имеет её. Одна форма враждует с другой, и не только и человеке, но и во всех творениях" (О шести пунктах, III, гл. 4, § 2, 3).
Происхождение жизни есть происхождение зла, последнее не может быть отделено от первой и рассматриваться отдельно от нее, так, чтобы можно было предположить сначала жизнь, а затем ещё спрашивать:
как появилось зло или как из нее развивается зло? Но хотя зло, как тождественное с жизнью и духом, абсолютно необходимо, первоначально, тем не менее о его происхождении так же нельзя спрашивать, как о происхождении жизни, так как в нем самом лежит понятие первоначальности. Таким образом, зло, когда оно выступает и обнаруживается как зло, в отдельном от добра собственном существовании, не имеет у Якова Бёме значения абсолютно необходимой или самостоятельной сущности, как, например, в дуализме древности. Скорее зло, даже когда оно действует как зло, есть причина, средство, побуждение к добру, средство к проявлению, ощущению и познанию добра. Отрицательное есть отрицание себя самого или отрицательно к себе самому; дьявол есть дьявол лишь для себя самого; зло - наибольший враг и противник себя самого; то есть на языке Якова Бёме это ужасная мука, адский огонь, вечно возникающая болезненная мука и поэтому влечение к покою и миру, к добру, к возврату в первоначальное состояние, где оно одинаково с добром и представляет лишь оживление, одушевление, зажигание его. "Коли бы не было муки, то для нее не раскрывалась бы радость. Зло должно быть причиной того, что ему самому раскрывается добро, и добро должно быть причиной того, что ему раскрывается зло, очевидное в своей хитрости и злобе, чтобы все вещи стали созерцаемыми". "Самое злое должно быть причиной наилучшего" (там же, гл. 10, § 62). Это понятие зла объясняет также приведенное уже определение, в котором Яков Бёме формулирует единство и дух. Истинное, действительное единство не первое, начальное; истинный дух не безраздельно единый с собой, но переходящий в адскую муку зла, в болезненную муку различия и через устранение различия, как такового, через единение его с собой снова возвращающийся в себя дух; ибо, лишь как возвращающийся в себя, он ощущающий, раскрывшийся, действительный и живой дух. "Стремление к свободе (которую Яков Бёме в других местах называет духом) снова повлеклось в тишину как в ничто и вновь проникло из тьмы, строгости влечения в себя само как в свободу вне гнева вражды, и, таким образом, лишь в строгом стеснении обострилось так, что оказалось движущей чувствующей жизнью и что её свобода обострилась (стала индивидуальной, самостной, воодушевленной), стала блеском, который в свободе представляет и дает царство радости" (Signal гег., с. 3, § 18). Но тот же процесс имеет также место в человеке. Беспокойство и мука зла бывают причиной того, что человек желает вернуться обратно из различия своей индивидуальности в свое первоначальное состояние и происхождение и в форму своей индивидуальн