асается.
Да...  А  все-таки я рад встретить старых знакомых.  Помилуйте,  сколько лет
вместе растем у одного забора...  Одним словом, соседи. Нет, я не сержусь на
вас, Чертополох, хотя вы и могли бы быть повежливее. Впрочем, все зависит от
воспитания, и вы не виноваты, что не знаете первых правил приличия...
   - Ну,  пошел молоть!..  -  ворчал Чертополох. - Для чего только родятся
такие болтуны? Напрасно землю занимают и другим мешают...
   - Значит, по-вашему, я лишний? - обернулся Репей. - Я? Лишний? Ха-ха!..
Вот это недурно сказано! Желал бы я знать, кто украшает весь огород?.. Да, я
украшаю,  господа!  Всем это известно и,  кажется, не требует доказательств.
Один рост чего стоит:  а потом - какие листья!.. Должен признаться, что я по
ошибке попал в  ваше общество,  то  есть на  задворки.  Мое  настоящее место
где-нибудь в  оранжерее...  Скажите,  пожалуйста,  чем лучше все эти пальмы?
Дайте-ка мне хорошую пищу,  побольше света и тепла, так я бы их всех за пояс
заткнул.  Просто ко мне относятся несправедливо,  и я вынужден скитаться под
заборами...  Да,  люди несправедливы и  сами виноваты,  что не  могут понять
настоящей красоты...
   - Да...  особенно -  ваших цветов прекрасных!..  Нечего сказать, хороши
цветы...  Просто  какие-то  шишки!  -  ядовито  заметила Крапива.  -  Вот  у
Чертополоха так цветы, а тут - колючие шишки.
   Крапива и Репей частенько ссорились между собой,  ссорились просто так,
от  нечего делать.  Чертополох обыкновенно молчал и  вступался только тогда,
когда Репей очень уж начинал хвастать.  Положим,  и  Крапива была хороша,  -
всех бы жалила; но что вы поделаете с женщиной, когда она желает сердиться?
   А весна шла быстрыми шагами. Солнышко так и пригревало оттаявшую землю.
Огород и  задворки,  заглушенные сухим  бурьяном и  сорной травой,  начинали
принимать веселый вид,  точно  принаряжались к  какому-то  празднику.  Везде
показывалась светлая весенняя зелень,  точно развертывался дорогой бархатный
ковер...  Поднималась молодая крапива,  чертополох,  репей,  лебеда. Все эти
сорные травы росли с необыкновенной быстротой,  как будто стараясь перегнать
друг друга. Скоро выглянул желтым глазком Одуванчик и крикнул:
   - Здравствуйте, братцы!..
   Одуванчик был славный малый,  а главное,  ни с кем не ссорился.  Растет
себе  и  радуется.  Его  все  любили,  а  особенно серебристая Лебеда,  тоже
скромная и безобидная травка. Они так и росли вместе, как брат с сестрой.
   - Ты  меня  любишь,  Лебеда?  -  шепотом  спрашивал  Одуванчик вечером,
складывая свой желтый цветочек.
   - Ах, очень, очень люблю!.. - признавалась тоже шепотом Лебеда, опуская
свои  зеленые  листочки,  точно  посыпанные  серебряной мукой.  -  Вы  такой
вежливый,  Одуванчик,  не то что Репей или Чертополох.  А Крапивы я боюсь, -
она такая злая. Я стараюсь всегда быть подальше от нее...
   - Я тоже... Неприятная дама!.. Ее даже коровы боятся и люди тоже. Так и
вцепится...
   Остались незаросшими только  гряды,  где  взрытая земля  так  неприятно
чернела.  А какая там была отличная почва!.. Сорные травы всегда смотрели на
нее с завистью. Вот бы где отлично было устроиться.
   - Я не понимаю, почему мы должны жаться у заборов, - ворчал Репей. - На
грядах земля такая мягкая, как пух, и потом так много солнца...
   - А ты попробуй устроиться на гряде, - ехидно советовала Крапива.
   - Устроиться не  долго,  да  только из этого не выйдет толка...  Хлопот
много.
   - Ты боишься хозяйки?
   - Что мне ее бояться?  Я  никого не боюсь.  А только это несправедливо,
что нас загнали к забору. Чем мы хуже других?
   Пока гряды не были вскопаны, в огород заходила разная скотина. Впрочем,
коровы  не  трогали сорной травы,  а  только пощипывали зеленую травку.  Вот
другое дело,  когда забрался однажды козел. Он прямо попал на Репей и съел у
него целый лист.
   - Ах,  какой нахал! - ругался Репей. - Это наконец невежливо... Погоди,
вот  я  тебя  осенью  украшу всеми  своими шишками...  Будешь меня  помнить,
негодная тварь!
   От  козла  досталось  и   бедному  Одуванчику,   и  Лебеде:   они  тоже
недосчитались зеленых листьев. Он не тронул только Крапивы и Чертополоха.
   - Благородное животное козел!..  -  ехидно уверяла всех Крапива.  -  Он
никогда не затопчет... Не то что корова или лошадь.


II

   Скоро  земля  совсем  оттаяла,  и  в  огород пришла хозяйка.  Это  была
низенькая старушка в  темном  платочке.  Огород  для  нее  составлял главную
статью дохода:  и сама сыта,  да еще на рынок столько овощу разного продаст.
Посмотрела, посмотрела старушка кругом и говорит:
   - Пора гряды копать...
   А потом еще посмотрела кругом, покачала головой и говорит:
   - Откуда только берется эта сорная трава?..  И  когда успела вырасти?..
Ведь никому она не нужна...
   Репей обиделся на старушку за всех товарищей.
   - Вот тоже выдумала:  никому не  нужны!..  Это мы-то не нужны?  Вот ты,
старушонка, действительно никому не нужна, - и давно тебе пора помирать... И
тебя не будет, а мы все-таки будем расти. Вся разница в том, что будет у нас
другая хозяйка, подобрее.
   На другой день старушка опять явилась в огород и привела с собой внучку
Машу.
   - Стара я стала,  внучка, одной не управиться, а твое дело - молодое, в
охотку поработаешь.
   - Ничего,   бабушка,   поработаю.   Да   и   какая  это  работа?   Одно
удовольствие...
   Начали бабушка с внучкой гряды копать.  Бабушка кряхтит,  кряхтит, едва
полгряды выкопает, а у внучки уже целая грядка готова.
   - Ай да внучка!  Ай да умница! - похваливает старушка. - И я прежде вот
так же скоро все делала, а теперь едва спину разогну...
   А Маша только смеется.  Копает да еще песни поет.  Не работа, а забава.
Здоровая девушка,  -  в  охотку поработать...  Дней в пять все было кончено.
Посмотрела Маша на свою работу, полюбовалась и говорит:
   - А что, бабушка, у тебя вот там место под забором даром пропадает? Вот
бы малины посадить,  да крыжовнику, да смородины... Очень уж я малину люблю,
бабушка.
   - Так,  внучка,  так,  милая...  и в самом деле, посадим-ка малинки, да
смородинки,  да крыжовнику.  Которую ягоду сами съедим,  а которую на базаре
продадим...  Я  уж  давно об  этом сама подумывала,  да  все как-то  руки не
доходили.
   Обрадовалась  старушка  новой  статье  дохода,   благо  у  внучки  руки
здоровые.  Сказано  -  сделано.  Накупила  старушка у  знакомого садовника и
малины,  и  смородины,  и крыжовника,  и началась работа.  Маша вдоль забора
накопала ям и принялась рассаживать в них кусты. От этой работы больше всего
досталось Крапиве.
   - Что же это такое, - кричала она на весь огород, - этак и совсем житья
не будет!.. Караул!..
   В  отчаянье  она  несколько раз  пребольно ужалила  белые  руки  бойкой
внучки.
   - Вот тебе, вот тебе, выдумщица!..
   - Ах,  проклятая крапива,  как она больно жжется!..  - жаловалась Маша,
помахивая рукой.
   - Я всех сожгу, - шипела Крапива.
   - Откуда она только берется!  -  удивилась опять старушка. - Ведь никто
ее, кажется, не садит...


III

   Гораздо скорее начали расти все овощи после полотья.
   - Ишь дармоеды!.. - ворчал Репей. - Небось своего ума не хватало, чтобы
расти в готовой гряде. Эх вы, белоручки!..
   - Молчи,  мужик, - крикнул с гряды молодой Горох, начинавший завиваться
около своей тычинки, - не твое дело...
   - А ты, хвастун!.. Погоди, вот тебя воробьи заклюют.
   - Значит, сладко, если клюют... А вот тебя так никому не нужно.
   - Оттого и не нужно, что я для себя расту, а ты для других стараешься.
   Одним словом,  что ни  день,  то  новый спор.  Нашла коса на камень,  и
хвастун попал на хвастуна.
   На гряды теперь любо было посмотреть.  Все зеленело и  быстро росло.  И
простоватая свекла,  и кокетливая морковка, и горькая редька, и капуста. Вся
беда, что мало было кавалеров - все наперечет: хвастун Горох да горький Лук.
Впрочем,  Лук понимал свое положение и  старался расти поближе к  Редьке,  -
такая же горечь, так уж вместе бог велел расти.
   - У  меня все  красавицы растут,  -  хвастался Горох.  -  А  всех лучше
морковка...  Вот какие у нее листочки прорезные, точно зеленые кудерьки. Так
сами и вьются...
   Морковка делала вид, что не слышит этих похвал, и только все краснела и
краснела.  И приятно,  и стыдно.  Конечно, верить Гороху нельзя; а все-таки,
когда так начинают хвалить прямо в  глаза,  невольно как-то  хочется верить.
Скромная морковка начинала про себя думать, что в самом деле она лучше всех,
и еще больше краснела. Вот другое дело Редька; толстеет себе, как купчиха, и
ничего знать не хочет.
   Споры часто заходили так далеко,  чуть не до настоящей ссоры.  Главными
зачинщиками являлись Горох и Репей.
   - Эй ты,  мужик! - кричал обыкновенно Горох. - Никому-то тебя не нужно.
Тебя даже и скотина не ест... Для чего ты растешь?
   - Для себя расту,  -  отвечал Репей с гордостью. - А что касается того,
что я никому не нужен, так это ты весьма ошибаешься... Куда человек - туда и
я;  значит,  и  я на что-нибудь нужен.  Тысячу верст человек прошел,  и я за
ним...  Для меня все равно -  холод и жар:  я не прихотлив.  А ты - неженка.
Тебя и садить нужно,  и беречь,  а я все сам. Вот теперь и сообрази, что все
это значит...
   - Моя хозяйка говорит, что ты никому не нужен.
   - Мало ли  что  она скажет!..  Вот осень настанет,  вот она и  примется
выбирать вас всех из гряды;  а я-то останусь на том же месте.  Вот тебе и не
нужен...  Тебя  каждый  козел  съест;  а  я  так  вцеплюсь в  него,  что  не
обрадуется.  Всю бороду ему зацеплю,  -  не  отдерет потом.  И  Крапива тоже
постоит за себя,  и Чертополох...  Мы уже все заодно живем. Без нас-то какой
огород может быть?..  Да,  подумай-ка своим умом...  Ежели разобрать,  так я
гораздо поважнее тебя буду и постарше.  Конечно, меня мало ценят, ну, да это
все равно.  Я мало обращаю внимания, что про меня говорят. Они свое говорят,
а я свое делаю.  Так-то,  милый друг!..  Одним словом, жаль мне тебя, потому
что ты чужим умом живешь.  Легкомысленный овощ,  и больше ничего. До первого
мороза тебе и жить.
   - У всякого своя судьба, Репей. У тебя кожа толстая, - вот и не боишься
мороза;  а  у  меня  листочки  нежные,  сам  я  тоненький...  Одним  словом,
деликатное растение.
   Так  дело шло день за  днем.  Лето проходит быстро,  -  его вспоминают,
когда оно пройдет. Так было и тут. Гряды в огороде покрылись густой зеленью.
Капуста разбухла до того, что верхние листья на ней лопались. Горох отцвел и
покрылся стручьями.  Малина начала созревать,  хотя  на  первый год  ягод  и
немного было.
   Внучка Маша,  кажется,  больше всего  заботилась о  ягодах.  Нет-нет  и
заглянет в огород.  То репку сорвет, то спелую ягодку ущипнет. Крапива и тут
не унималась.  С горя она нынче выросла большая-большая и не упускала случая
обжечь прихотницу-внучку.
   - У, гадкая! - ворчала девушка, пряча руки.
   Скоро ягоды были обобраны,  и очередь наступила овощам. Началось дело с
гороха.  Перерастет -  невкусный будет. Потом редьке и луку досталось. Потом
дело дошло до свеклы и  моркови.  Старушка приходила каждое утро и  вырывала
созревшие овощи, чтобы снести их на базар.
   - Что,  дармоеды?  - торжествовал Репей. - Пришла ваша пора... всех вас
старушонка  перетаскает на  базар.  Так  вам  и  надо  -  не  хвастайтесь...
Погодите, вот ударит мороз, - всем конец.
   И мороз ударил...  Почернела ботва у картофеля,  пожелтел горох, начали
обваливаться засыхавшие листья. Пришла старушка вместе с внучкой и принялась
за работу.  Вместе они повыдергали весь картофель,  морковь, репу и свеклу и
целых два дня обрезывали ботву.  Гряды приняли такой печальный вид, точно по
ним прошел неприятель.  В бороздах валялись целые вороха обрезанных листьев,
точно старое, изношенное платье, которое уже никому не нужно.
   Дольше других на  грядках оставались лук,  редька да  капуста.  Они  не
боялись морозов. Но и их очередь наступила. Опять пришла старушка с внучкой,
и  гряды окончательно опустели.  Тяжело было смотреть даже со  стороны,  как
валились под  ножом  тяжелые зеленые головы капусты.  Скоро весь  огород был
убран,  и на грядах оставались одни кочерыжки от капусты, жалко торчавшие из
земли, точно утиные шеи.
   Полил дождь,  загудел ветер,  а потом первый мороз сковал землю.  Жутко
пришлось и сорной траве.
   - Ну,  кума,  пора и  нам отдохнуть,  -  сказал как-то Репей засыхавшей
Крапиве.  - Что же, пожили, покрасовались и на будущий год опять увидимся...
До свидания,  кума!  Меня только одно утешает: всех этих дармоедов убрали от
нас, - место очистили...
   Крапива только жалобно стонала:
   - Ух,  как холодно!.. В самом деле, пора на покой. - Она даже сердиться
не могла.
   Чертополох все лето промолчал и молча засох от первого инея.
Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк. В каменном колодце

   ---------------------------------------------------------------------
   Книга: Д.Н.Мамин-Сибиряк. Избранные произведения для детей
   Государственное Издательство Детской Литературы, Москва, 1962
   OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 27 апреля 2002 года
   ---------------------------------------------------------------------


I

   - Васька едет на дачу!..  - пронеслось по двору, где играли дети разных
возрастов. - Васька едет!..
   Это  кричал  взъерошенный мальчик  лет  восьми,  выскочивший  на  двор,
несмотря на холодный апрельский день, в одной рубахе, босиком и без шапки.
   - А вот и врешь, Колька, - отозвалась девочка лет семи, тоже босиком, с
запачканным личиком. - Мамка сказывала, что тетка Матрена едет с господами в
деревню, а не на дачу.
   - Это все одно, - сказал Колька.
   - А вот и не все одно...
   - Говорят: все одно.
   - Н-ет...
   Чтобы доказать упрямой девчонке,  что  дача  и  деревня одно и  то  же,
Колька подскочил к  ней и  довольно больно толкнул в спину,  так что девочка
едва удержалась на ногах и заплакала.
   - Анютка,  а ты его сама ударь, - советовал кто-то из толпы, окружавшей
споривших.
   Но Анютка не желала драться, а только терла глаза грязным кулачком. Для
городских детей,  выросших на дворе и  не бывавших дальше ближайшей мелочной
лавочки,   дача  и  деревня  представляли  пустые  слова,   разница  которых
заключалась только  в  звуках.  Может  быть,  тетка  Матрена,  мать  Васьки,
действительно соврала...  Кухарки ездят с господами только на дачи.  Горячий
спор  этой  дворовой детворы был  прерван появлением самого  героя,  Васьки,
курносого,  белокурого мальчика,  всего меньше походившего на героя.  Он был
одет, как и другие дети, то есть в одну грязную ситцевую рубашонку.
   - Ну,  Васька,  говори всю правду, а то побьем, - предупредил кто-то на
всякий случай. - В деревню едешь или на дачу?
   - В  деревню...  -  довольно  равнодушно ответил  Васька,  вытирая  нос
рукавом своей рубашонки. - Мамка говорит...
   Вся эта сцена происходила во  дворе громадного пятиэтажного дома.  Двор
походил на  глубокий каменный колодец,  и  солнце заглядывало в  него только
летом.  Целый день  на  этом  дворе толкалась детвора,  ухитряясь из  ничего
придумать себе игры и детские забавы. Детей набиралось человек двадцать. Все
это  были  обитатели  подвалов  и  чердаков  или  дети  господской прислуги.
Последних, впрочем, было очень немного, потому что господа не любили держать
прислуг с детьми.  Сын кухарки, Васька, представлял в своем роде исключение.
Забияка Колька,  первый драчун,  был сын прачки;  побитая им  Анютка -  дочь
сапожника,  жившего  в  подвале.  Тут  же  проводили свое  время  дети  двух
швейцаров и шести подручных дворников.
   Все  пять  этажей были заняты господскими квартирами.  Из  больших окон
этих  квартир постоянно смотрели на  двор бледные личики барских детей.  Все
эти Зизи,  Мими, Коко, Сержики и Жоржики с завистью наблюдали, как веселится
на дворе босоногая детвора. В самом деле, что могло быть лучше, как выбежать
босому, в одной рубашонке на двор и вмешаться в эту пеструю ребячью толпу...
   - Что вы там сидите,  как мухи?  - вызывающе кричал им озорник Колька и
показывал язык. - Идите к нам... Вот как отлично вздуем!
   Бледные личики конфузливо прятались, а Колька грозил им кулаком.
   Если  была хорошая погода,  что  в  Петербурге случается не  часто,  то
послушных  и  прилежных детей  из  господских детей  выводили  на  прогулку.
Озорник  Колька  пользовался  этим   случаем,   чтобы   устроить  "неженкам"
какую-нибудь каверзу. Он поджидал их за воротами, а потом бежал навстречу и,
как будто нечаянно, толкал локтем или коленкой.
   - Ах,  извините,  барчук,  -  оправдывался он.  - Я сегодня на один бок
наелся и не могу ходить прямо...
   Но  за  эти  проделки Кольке иногда приходилось жестоко расплачиваться.
Седой швейцар Иван Митрич, всегда стоявший у главного подъезда, иногда ловил
Кольку на месте преступления, хватал за ухо и с позором уводил на двор.
   - Ах  ты,  озорник этакий!..  Вот я  тебе покажу,  как господских детей
обижать!
   Колька не плакал,  не кричал и никому не жаловался, а только старался в
следующий раз не попадаться на глаза Ивану Митричу.  В  сущности,  он не был
злым мальчиком, а просто его одолевала детская шаловливость от избытка сил.


II

   Васькины господа уехали в деревню в половине апреля, когда в Петербурге
наступала холодная и  сырая весна.  Перед самым отъездом Васьки Колька побил
его без всякой причины.
   - Ты  зачем дерешься?  -  удивился даже  Васька,  привыкший к  побоям с
раннего детства.
   - А вот зачем... Приедешь в деревню и скажи деревенским мальчишкам, как
тебя вздул городской Колька,  и  что он их всех тоже вздует.  У  нас,  брат,
по-питерски...
   Кольке было завидно, что Васька куда-то уезжает, и он возненавидел его.
Конечно,  господа не  поедут в  худое место,  и  Васька все  лето будет жить
по-господски.  Свой  двор теперь казался Кольке и  темнее,  и  грязнее,  чем
раньше. Ему делалось душно в этом каменном колодце.
   - А Васька приедет из деревни,  я его вздую на все корки, - утешал себя
Колька. - Барин какой выискался, - туда же, в деревню...
   Громадный каменный дом быстро пустел. Все господа торопились переезжать
на свои дачи. В окнах уже не показывались бледные личики господских детей, -
все Жоржики,  Зизи и  Мими уехали дышать свежим загородным воздухом.  Колька
злился. О, как бы он приколотил всех этих барчат, если бы они попались ему в
руки...  Колька делался несправедливым, потому что завидовал, потому что ему
делалось душно  на  дне  каменного колодца,  потому что,  как  ему  начинало
казаться, именно назло ему другие дети пользовались всеми благами жизни.
   Дно  каменного колодца-двора являлось настоящей ареной для  неистощимой
детской  изобретательности.  Кажется,  что  можно  устроить на  пространстве
нескольких десятков квадратных сажен?  А  дети  устраивались.  Зимой главным
материалом для всяческих игр служил снег,  из  которого устраивали горки для
катанья,  лепили  снежных  баб  и  т.п.  Ранней  весной,  когда  таял  снег,
проводились ручейки,  а  у  отверстия  водосточной канавы  Колька  ухитрялся
поставить маленькую деревянную мельницу.  Летом все  игры  сосредоточивались
около  поленницы  дров  и  кучи  песку,  служившего для  посыпки  тротуаров.
Трогательно было смотреть,  как крошечные девочки устраивали из  этого песка
грядки и садили в них выдернутые из дворницкой метлы прутья.  Каждый кирпич,
каждый  камень тоже  служили материалом для  постройки.  Но  -  увы!  -  все
произведения созидательного детского гения  каждое утро  уничтожались метлой
дворника.  Но  детское  терпение  было  неистощимо,  и  вместо  уничтоженных
крепостей, городов, домов и садов в течение одного летнего, дня воздвигалось
все снова.
   - Ах, и народец только! - ворчали дворники, выметая всю детскую работу.
- И откуда только натащат всякого хлама?  Настоящие разбойники...  А того не
подумают,  идолы: вдруг на двор околодочный... "Это что-о у вас... а?!" Тут,
брат, всем на орехи достанется из-з