д  самым
медвежьим ухом и пищит:
     - Я тебя съем, дядя...


III

     Рассердился окончательно Миша.  Выворотил  он  вместе  с  корнем  целую
березу и принялся колотить ею комаров.
     Так и ломит со всего плеча... Бил, бил, даже устал, а ни одного убитого
комара нет,  - все вьются над ним и пищат. Тогда ухватил Миша тяжелый камень
и запустил им в комаров - опять толку нет.
     - Что, взял, дядя? - пищал Комар Комарович. - А я тебя все-таки съем...
     Долго ли,  коротко ли сражался Миша с комарами, только шуму было много.
Далеко был слышен медвежий рев. А сколько он деревьев вырвал, сколько камней
выворотил!..  Все ему хотелось зацепить первого Комар Комаровича, - ведь вот
тут,  над самым ухом вьется,  а хватит медведь лапой, и опять ничего, только
всю морду себе в кровь исцарапал.
     Обессилел наконец Миша.  Присел он на задние лапы,  фыркнул и  придумал
новую  штуку  -  давай  кататься по  траве,  чтобы передавить все  комариное
царство.  Катался, катался Миша, однако и из этого ничего не вышло, а только
еще больше устал он.  Тогда медведь спрятал морду в  мох.  Вышло того хуже -
комары вцепились в медвежий хвост. Окончательно рассвирепел медведь.
     - Постойте,  вот я вам задам!..  - ревел он так, что за пять верст было
слышно. - Я вам покажу штуку... я... я... я...
     Отступили комары и ждут,  что будет. А Миша на дерево вскарабкался, как
акробат, засел на самый толстый сук и ревет:
     - Ну-ка, подступитесь теперь ко мне... Всем носы пообломаю!..
     Засмеялись комары  тонкими  голосами и  бросились на  медведя уже  всем
войском.  Пищат,  кружатся,  лезут...  Отбивался,  отбивался Миша, проглотил
нечаянно штук сто  комариного войска,  закашлялся да  как  сорвется с  сука,
точно мешок... Однако поднялся, почесал ушибленный бок и говорит:
     - Ну что, взяли? Видели, как я ловко с дерева прыгаю?..
     Еще тоньше рассмеялись комары, а Комар Комарович так и трубит:
     - Я тебя съем... я тебя съем... съем... съем!..
     Изнемог  окончательно медведь,  выбился из  сил,  а  уходить из  болота
стыдно. Сидит он на задних лапах и только глазами моргает.
     Выручила его из беды лягушка. Выскочила из-под кочки, присела на задние
лапки и говорит:
     - Охота вам, Михайло Иванович, беспокоить себя напрасно!.. Не обращайте
вы на этих дрянных комаришек внимания. Не стоит.
     - И то не стоит,  - обрадовался медведь. - Я это так... Пусть-ка они ко
мне в берлогу придут, да я... я...
     Как повернется Миша, как побежит из болота, а Комар Комарович - длинный
нос летит за ним, летит и кричит:
     - Ой, братцы, держите! Убежит медведь... Держите!..
     Собрались все комары,  посоветовались и  решили:  "Не стоит!  Пусть его
уходит - ведь болото-то осталось за нами!"


ВАНЬКИНЫ ИМЕНИНЫ

I

     Бей,  барабан,  та-та!  тра-та-та!  Играйте, трубы: тру-ту! ту-ру-ру!..
Давайте сюда всю музыку - сегодня Ванька именинник!.. Дорогие гости, милости
просим... Эй, все собирайтесь сюда! Тра-та-та! Тру-ру-ру!
     Ванька похаживает в красной рубахе и приговаривает:
     - Братцы,  милости просим...  Угощенья -  сколько угодно.  Суп из самых
свежих  щепок;   котлеты  из  лучшего,  самого  чистого  песку;  пирожки  из
разноцветных бумажек;  а какой чай! Из самой хорошей кипяченой воды. Милости
просим... Музыка, играй!..
     Та-та! Тра-та-та! Тру-ту! Ту-ру-ру!
     Гостей  набралось полная  комната.  Первым  прилетел пузатый деревянный
Волчок.
     - Жж...  жж...  где именинник? Жж... жж... Я очень люблю повеселиться в
хорошей компании...
     Пришли две куклы.  Одна -  с голубыми глазами,  Аня,  у нее немного был
попорчен носик;  другая -  с черными глазами,  Катя, у нее недоставало одной
руки. Они пришли чинно и заняли место на игрушечном диванчике. -
     - Посмотрим, какое угощенье у Ваньки, - заметила Аня. - Что-то уж очень
хвастает. Музыка недурна, а относительно угощенья я сильно сомневаюсь.
     - Ты, Аня, вечно чем-нибудь недовольна, - укорила ее Катя.
     - А ты вечно готова спорить.
     Куклы немного поспорили и  даже  готовы были  поссориться,  но  в  этот
момент приковылял на  одной ноге  сильно поддержанный Клоун и  сейчас же  их
примирил.
     - Все будет отлично,  барышня!  Отлично повеселимся.  Конечно,  у  меня
одной ноги недостает,  но  ведь Волчок и  на  одной ноге вон  как  кружится.
Здравствуй, Волчок...
     - Жж... Здравствуй! Отчего это у тебя один глаз как будто подбит?
     - Пустяки... Это я свалился с дивана. Бывает и хуже.
     - Ох,  как скверно бывает...  Я  иногда со всего разбега так стукнусь в
стену, прямо головой!..
     - Хорошо, что голова-то у тебя пустая...
     - Все-таки больно... жж... Попробуй-ка сам, так узнаешь.
     Клоун  только  защелкал  своими  медными  тарелками.   Он   вообще  был
легкомысленный мужчина.
     Пришел Петрушка и  привел с собой целую кучу гостей:  собственную жену,
Матрену Ивановну, немца-доктора Карла Иваныча и большеносого Цыгана; а Цыган
притащил с собой трехногую лошадь.
     - Ну, Ванька, принимай гостей! - весело заговорил Петрушка, щелкая себя
по носу. - Один другого лучше. Одна моя Матрена Ивановна чего стоит... Очень
она любит у меня чай пить, точно утка.
     - Найдем и чай,  Петр Иваныч,  -  ответил Ванька. - А мы хорошим гостям
всегда рады... Садитесь, Матрена Ивановна! Карл Иваныч, милости просим...
     Пришли   еще   Медведь   с   Зайцем,   серенький  бабушкин   Козлик   с
Уточкой-хохлаткой, Петушок с Волком - всем место нашлось у Ваньки.
     Последними пришли Аленушкин Башмачок и Аленушкина Метелочка. Посмотрели
они - все места заняты, а Метелочка сказала:
     - Ничего, я и в уголке постою...
     А  Башмачок ничего не  сказал и  молча залез под  диван.  Это был очень
почтенный Башмачок,  хотя и стоптанный.  Его немного смущала только дырочка,
которая была на самом носике. Ну, да ничего, под диваном никто не заметит.
     - Эй, музыка! - скомандовал Ванька.
     Забил барабан:  тра-та!  та-та!  Заиграли трубы:  тру-ту! И всем гостям
вдруг сделалось так весело, так весело...


II

     Праздник начался отлично.  Бил  барабан сам  собой,  играли сами трубы,
жужжал Волчок,  звенел своими тарелочками Клоун,  а Петрушка неистово пищал.
Ах, как было весело!..
     - Братцы, гуляй! - покрикивал Ванька, разглаживая свои льняные кудри.
     Аня  и  Катя  смеялись тонкими голосками,  неуклюжий Медведь танцевал с
Метелочкой,  серенький Козлик гулял с  Уточкой-хохлаткой,  Клоун кувыркался,
показывая свое искусство, а доктор Карл Иваныч спрашивал Матрену Ивановну:
     - Матрена Ивановна, не болит ли у вас животик?
     - Что вы,  Карл Иваныч?  -  обижалась Матрена Ивановна. - С чего вы это
взяли?..
     - А ну, покажите язык.
     - Отстаньте, пожалуйста...
     - Я здесь...  -  прозвенела тонким голоском серебряная Ложечка, которой
Аленушка ела свою кашку.
     Она лежала до  сих пор спокойно на столе,  а  когда доктор заговорил об
языке, не утерпела и соскочила. Ведь доктор всегда при ее помощи осматривает
у Аленушки язычок...
     - Ах,  нет...  не  нужно!  -  запищала Матрена  Ивановна и  так  смешно
размахивала руками, точно ветряная мельница.
     - Что же, я не навязываюсь со своими услугами, - обиделась Ложечка.
     Она даже хотела рассердиться,  но в это время к ней подлетел Волчок,  и
они принялись танцевать.  Волчок жужжал,  Ложечка звенела...  Даже Аленушкин
Башмачок не утерпел, вылез из-под дивана и шепнул Метелочке:
     - Я вас очень люблю, Метелочка...
     Метелочка сладко закрыла глазки и только вздохнула.  Она любила,  чтобы
ее любили.
     Ведь она всегда была такой скромной Метелочкой и  никогда не важничала,
как  это случалось иногда с  другими.  Например,  Матрена Ивановна или Аня и
Катя,  - эти милые куклы любили посмеяться над чужими недостатками: у Клоуна
не хватало одной ноги, у Петрушки был длинный нос, у Карла Иваныча - лысина,
Цыган походил на головешку, а всего больше доставалось имениннику Ваньке.
     - Он мужиковат немного, - говорила Катя.
     - И, кроме того, хвастун, - прибавила Аня.
     Повеселившись,  все уселись за стол,  и начался уже настоящий пир. Обед
прошел,  как на  настоящих именинах,  хотя дело и  не обошлось без маленьких
недоразумений.  Медведь по  ошибке  чуть  не  съел  Зайчика вместо котлетки;
Волчок чуть не подрался с Цыганом из-за Ложечки - последний хотел ее украсть
и уже спрятал было к себе в карман.  Петр Иваныч,  известный забияка,  успел
поссориться с женой и поссорился из-за пустяков.
     - Матрена Ивановна,  успокойтесь,  -  уговаривал ее Карл Иваныч. - Ведь
Петр Иваныч добрый...  У вас, может быть, болит головка? У меня есть с собой
отличные порошки...
     - Оставьте ее,  доктор,  - говорил Петрушка. - Это уж такая невозможная
женщина... А впрочем, я ее очень люблю. Матрена Ивановна, поцелуемтесь...
     - Ура!  - кричал Ванька. - Это гораздо лучше, чем ссориться. Терпеть не
могу, когда люди ссорятся. Вон посмотрите...
     Но тут случилось нечто совершенно неожиданное и такое ужасное, что даже
страшно сказать.
     Бил барабан:  тра-та! та-та-та! Играли трубы: тру-ру! ру-ру-ру! Звенели
тарелочки Клоуна,  серебряным голоском смеялась Ложечка,  жужжал  Волчок,  а
развеселившийся Зайчик кричал:  бо-бо-бо!.. Фарфоровая Собачка громко лаяла,
резиновая Кошечка  ласково  мяукала,  а  Медведь так  притопывал ногой,  что
дрожал пол.  Веселее всех оказался серенький бабушкин Козлик. Он, во-первых,
танцевал лучше всех, а потом так смешно потряхивал своей бородой и скрипучим
голосом ревел: мее-ке-ке!..


III

     Позвольте,  как  все  это  случилось?  Очень  трудно рассказать все  по
порядку,  потому что из  участников происшествия помнил все дело только один
Аленушкин Башмачок.  Он  был  благоразумен и  вовремя  успел  спрятаться под
диван.
     Да,  так вот как было дело. Сначала пришли поздравить Ваньку деревянные
кубики...   Нет,   опять  не  так.   Началось  совсем  не  с  этого.  Кубики
действительно пришли,  но  всему  виной  была  черноглазая Катя.  Она,  она,
верно!.. Эта хорошенькая плутовка еще в конце обеда шепнула Ане:
     - А как ты думаешь, Аня, кто здесь всех красивее.
     Кажется,  вопрос самый простой,  а  между тем  Матрена Ивановна страшно
обиделась и заявила Кате прямо:
     - Что же вы думаете, что мой Петр Иваныч урод?
     - Никто этого не думает,  Матрена Ивановна, - попробовала оправдываться
Катя, но было уже поздно.
     - Конечно,  нос у него немного велик,  - продолжала Матрена Ивановна. -
Но ведь это заметно, если только смотреть на Петра Иваныча сбоку... Потом, у
него  дурная привычка страшно пищать и  со  всеми драться,  но  он  все-таки
добрый человек. А что касается ума...
     Куклы заспорили с  таким азартом,  что обратили на себя общее внимание.
Вмешался прежде всего, конечно, Петрушка и пропищал:
     - Верно, Матрена Ивановна... Самый красивый человек здесь, конечно, я!
     Тут  уже  все  мужчины  обиделись.   Помилуйте,  этакий  самохвал  этот
Петрушка!  Даже слушать противно!  Клоун был не  мастер говорить и  обиделся
молча, а зато доктор Карл Иванович сказал очень громко:
     - Значит, мы все уроды? Поздравляю, господа...
     Разом поднялся гвалт. Кричал что-то по-своему Цыган, рычал Медведь, выл
Волк,  кричал серенький Козлик,  жужжал Волчок - одним словом, все обиделись
окончательно.
     - Господа,  перестаньте!  -  уговаривал всех  Ванька.  -  Не  обращайте
внимания на Петра Иваныча... Он просто пошутил.
     Но все было напрасно.  Волновался главным образом Карл Иваныч.  Он даже
стучал кулаком по столу и кричал:
     - Господа,  хорошо угощенье, нечего сказать!.. Нас и в гости пригласили
только затем, чтобы назвать уродами...
     - Милостивые государыни и милостивые государи!  -  старался перекричать
всех Ванька. - Если уж на то пошло, господа, так здесь всего один урод - это
я... Теперь вы довольны?
     Потом...  Позвольте, как это случилось? Да, да, вот как было дело. Карл
Иваныч разгорячился окончательно и  начал  подступать к  Петру  Иванычу.  Он
погрозил ему пальцем и повторял:
     - Если бы  я  не  был образованным человеком и  если бы я  не умел себя
держать прилично в порядочном обществе, я сказал бы вам, Петр Иваныч, что вы
даже весьма дурак...
     Зная  драчливый характер Петрушки,  Ванька  хотел  встать между  ним  и
доктором,  но  по  дороге задел кулаком по длинному носу Петрушки.  Петрушке
показалось,  что  его  ударил не  Ванька,  а  доктор...  Что тут началось!..
Петрушка вцепился в  доктора;  сидевший в  стороне Цыган ни с того ни с сего
начал  колотить Клоуна,  Медведь с  рычанием бросился на  Волка,  Волчок бил
своей пустой головой Козлика -  одним словом, вышел настоящий скандал. Куклы
пищали тонкими голосами, и все три со страху упали в обморок.
     - Ах, мне дурно!.. - кричала Матрена Ивановна, падая с дивана.
     - Господа,  что  же  это  такое?  -  орал  Ванька.  -  Господа,  ведь я
именинник... Господа, это, наконец, невежливо!..
     Произошла настоящая свалка, так что было уже трудно разобрать, кто кого
колотит.  Ванька напрасно старался разнимать дравшихся и кончил тем, что сам
принялся колотить всех,  кто подвертывался ему под руку,  и  так как он  был
всех сильнее, то гостям пришлось плохо.
     - Карраул!!.  Батюшки...  ой,  карраул!  -  орал сильнее всех Петрушка,
стараясь  ударить  доктора  побольнее...   -  Убили  Петрушку  до  смерти...
Карраул!..
     От свалки ушел один Башмачок, вовремя успевший спрятаться под диван. Он
со страху даже глаза закрыл,  а  в это время за него спрятался Зайчик,  тоже
искавший спасения в бегстве.
     - Ты это куда лезешь? - заворчал Башмачок.
     - Молчи,  а то еще услышат,  и обоим достанется,  -  уговаривал Зайчик,
выглядывая косым  глазом из  дырочки в  носке.  -  Ах,  какой разбойник этот
Петрушка!..  Всех колотит и  сам же орет благим матом.  Хорош гость,  нечего
сказать...  А я едва убежал от Волка,  ах!  Даже вспомнить страшно...  А вон
Уточка лежит кверху ножками. Убили, бедную...
     - Ах,  какой ты глупый, Зайчик: все куклы лежат в обмороке, ну и Уточка
вместе с другими.
     Дрались,  дрались,  долго дрались,  пока Ванька не  выгнал всех гостей,
исключая кукол.  Матрене Ивановне давно уже надоело лежать в  обмороке,  она
открыла один глаз и спросила:
     - Господа, где я? Доктор, посмотрите, жива ли я?..
     Ей никто не отвечал,  и Матрена Ивановна открыла другой глаз. В комнате
было  пусто,  а  Ванька стоял посредине и  с  удивлением оглядывался кругом.
Очнулись Аня и Катя и тоже удивились.
     - Здесь было что-то ужасное, - говорила Катя. - Хорош именинник, нечего
сказать!
     Куклы разом накинулись на Ваньку,  который решительно не знал,  что ему
отвечать. И его кто-то бил, и он кого-то бил, а за что про что - неизвестно.
     - Решительно не знаю,  как все это вышло, - говорил он, разводя руками.
- Главное, что обидно: ведь я их всех люблю... решительно всех.
     - А мы знаем как,  -  отозвались из-под дивана Башмачок и Зайчик.  - Мы
все видели!..
     - Да это вы виноваты!  - накинулась на них Матрена Ивановна. - Конечно,
вы... Заварили кашу, а сами спрятались.
     - Они, они!.. - закричали в один голос Аня и Катя.
     - Ага,  вон  в  чем  дело!  -  обрадовался Ванька.  -  Убирайтесь  вон,
разбойники... Вы ходите по гостям только ссорить добрых людей.
     Башмачок и Зайчик едва успели выскочить в окно.
     - Вот я вас... - грозила им вслед кулаком Матрена Ивановна. - Ах, какие
бывают на свете дрянные люди! Вот и Уточка скажет то же самое.
     - Да,  да...  -  подтвердила Уточка. - Я своими глазами видела, как они
спрятались под диван.
     Уточка всегда и со всеми соглашалась.
     - Нужно вернуть гостей... - продолжала Катя. - Мы еще повеселимся...
     Гости вернулись охотно.  У  кого был  подбит глаз,  кто прихрамывал;  у
Петрушки всего сильнее пострадал его длинный нос.
     - Ах,  разбойники!  -  повторяли все  в  один  голос,  браня  Зайчика и
Башмачок. - Кто бы мог подумать?..
     - Ах, как я устал! Все руки отколотил, - жаловался Ванька. - Ну, да что
поминать старое... Я не злопамятен. Эй, музыка!..
     Опять  забил  барабан:   тра-та!   та-та-та!  Заиграли  трубы:  тру-ту!
ру-ру-ру!.. А Петрушка неистово кричал:
     - Ура, Ванька!..


СКАЗКА ПРО ВОРОБЬЯ ВОРОБЕИЧА,
     ЕРША ЕРШОВИЧА И ВЕСпЛОГО
     ТРУБОЧИСТА ЯШУ

I

     Воробей Воробеич и Ерш Ершович жили в большой дружбе. Каждый день летом
Воробей Воробеич прилетал к речке и кричал:
     - Эй, брат, здравствуй!.. Как поживаешь?
     - Ничего,  живем помаленьку,  -  отвечал Ерш Ершович.  -  Иди ко  мне в
гости.  У меня,  брат,  хорошо в глубоких местах...  Вода стоит тихо, всякой
водяной травки  сколько хочешь.  Угощу  тебя  лягушачьей икрой,  червячками,
водяными козявками...
     - Спасибо,  брат!  С  удовольствием пошел бы я к тебе в гости,  да воды
боюсь. Лучше уж ты прилетай ко мне в гости на крышу... Я тебя, брат, ягодами
буду угощать -  у  меня целый сад,  а  потом раздобудем и корочку хлебца,  и
овса, и сахару, и живого комарика. Ты ведь любишь сахар?
     - Какой он?
     - Белый такой...
     - Как у нас гальки в реке?
     - Ну вот.  А  возьмешь в рот -  сладко.  Твою гальку не съешь.  Полетим
сейчас на крышу?
     - Нет,  я не умею летать,  да и задыхаюсь на воздухе. Вот лучше на воде
поплаваем вместе. Я тебе все покажу...
     Воробей Воробеич пробовал заходить в воду, - по колени зайдет, а дальше
страшно делается.  Так-то и утонуть можно! Напьется Воробей Воробеич светлой
речной  водицы,  а  в  жаркие  дни  покупается где-нибудь  на  мелком месте,
почистит перышки -  и опять к себе на крышу. Вообще жили они дружно и любили
поговорить о разных делах.
     - Как  это тебе не  надоест в  воде сидеть?  -  часто удивлялся Воробей
Воробеич. - Мокро в воде, - еще простудишься...
     Ерш Ершович удивлялся в свою очередь:
     - Как тебе,  брат, не надоест летать? Вон как жарко бывает на солнышке:
как раз задохнешься.  А у меня всегда прохладно. Плавай себе сколько хочешь.
Небойсь летом все ко  мне в  воду лезут купаться...  А  на крышу кто к  тебе
пойдет?
     - И  еще как ходят,  брат!..  У меня есть большой приятель -  трубочист
Яша.  Он постоянно в гости ко мне приходит...  И веселый такой трубочист,  -
все песни поет. Чистит трубы, а сам напевает. Да еще присядет на самый конек
отдохнуть,  достанет хлебца и закусывает,  а я крошки подбираю.  Душа в душу
живем. Я ведь тоже люблю повеселиться.
     У друзей и неприятности были почти одинаковые.  Например, зима: как зяб
бедный Воробей Воробеич!  Ух,  какие холодные дни бывали!  Кажется, вся душа
готова вымерзнуть.  Нахохлится Воробей Воробеич, подберет под себя ноги да и
сидит.  Одно  только  спасенье -  забраться куда-нибудь в  трубу  и  немного
погреться. Но и тут беда.
     Раз Воробей Воробеич чуть-чуть не  погиб благодаря своему лучшему другу
- трубочисту.  Пришел трубочист да как спустит в  трубу свою чугунную гирю с
помелом,  -  чуть-чуть голову не проломил Воробью Воробеичу.  Выскочил он из
трубы весь в саже, хуже трубочиста, и сейчас браниться:
     - Ты это что же, Яша, делаешь-то? Ведь этак можно и до смерти убить...
     - А я почем же знал, что ты в трубе сидишь?
     - А  будь вперед осторожнее...  Если бы я тебя чугунной гирей по голове
стукнул, разве это хорошо?
     Ершу  Ершовичу  тоже  по  зимам  приходилось не  сладко.  Он  забирался
куда-нибудь поглубже в омут и там дремал по целым дням.  И темно, и холодно,
и не хочется шевелиться.  Изредка он подплывал к проруби, когда звал Воробей
Воробеич. Подлетит к проруби воды напиться и крикнет:
     - Эй, Ерш Ершович, жив ли ты?
     - Жив...  -  сонным голосом откликается Ерш Ершович. - Только все спать
хочется. Вообще скверно. У нас все спят.
     - И у нас тоже не лучше,  брат!  Что делать,  приходится терпеть... Ух,
какой злой ветер бывает!..  Тут,  брат,  не заснешь...  Я все на одной ножке
прыгаю,  чтобы согрет