охач. - Говори
свои слова, ежели у тебя есть совесть...
   - И скажу!  Думаешь, ничего не скажу? А вот возьму и скажу... - сердито
отозвался Тарас Семеныч.  -  Вот ты пристал ко мне,  што я козу застрелил...
Хорошо.  Ежели бы и в самом деле я ее пристрелил, ну, што из этого? Ежели бы
по  своему зверству и  другую пристрелил -  опять ровно ничего...  Для чего,
по-твоему,  создана всякая травка и всякая тварь?  Ну-ка,  скажи? На потребу
человека... Чуйка, цыц!.. Куды морду суешь? Да, на потребу... Значит, я взял
да  и  пристрелил козу,  потому как  она для моей потребы выросла в  лесу...
Колют же разную домашнюю тварь:  и корову,  и теленка,  и овцу,  и свинью, и
курицу. Это как, по-твоему-то, выйдет?
   - А нехорошо выйдет...  Вот тебе и мой сказ. Ежели можно, например, без
этого жить...
   - Ну, хорошо... Теперь не стали бы резать домашнюю скотину - куда бы ее
деть? У меня три телушки народились, а мне всего одну под силу выкормить!
   - Отдай другим, у которых нет...
   - Я  отдам,  другой отдаст,  а  под  конец  этой  самой скотины столько
разведется,  што  она  нас  съест или  все одно передохнет с  голоду.  Так я
говорю?  Теперь,  ежели опять волк или  медведь -  травой они не  могут себя
воспитывать, как же им быть? Для чего-нибудь и они живут на свете...
   - А для страху, штобы мы чувствовали... Ты себя к волку приравнял?
   - А  хотя бы и  так...  У  волка свое положенье -  у меня свое.  Теперь
возьми щуку -  по-твоему,  ей тиной воспитывать себя? А ежели она, например,
не может и так сотворена, штобы другую рыбу есть?.. Это как, по-твоему?
   Теперь уже задумался Сохач и почесал в затылке.  Конечно, Тарас Семеныч
любит поесть свеженького мясца ж  много пролил напрасной крови из-за  своего
лакомства - кругом неправ человек, одним словом, а вот относительно домашней
скотины и кровожадного лесного зверья действительно задал задачу. Ободренный
этим молчанием, Тарас Семеныч заговорил уже совсем смело:
   - Вот ты  меня,  Сохач,  укорил козой,  а  сам сколько рыбы съел?  Тоже
тварь...
   - Рыба -  тварь немая,  и  кровь у  ней холодная...  Она не  чувствует,
значит.
   - Как не чувствует?  Вон подцепишь ее на крючок,  так как она крутится,
сердешная... Значит, вполне даже чувствует. А как она мается, пока не уснет?
Бьется,  бьется...  А ты:  не чувствует,  тоже и в тебе зверства достаточно,
Сохач...
   - Нет,  рыба другое... Теперь ежели ее не ловить из озера лет с десять,
так она сама вся переведется. Корму ей не хватит...
   - Вот-вот...  Што  я  тебе говорил про  домашнюю скотину?  Оно  самое и
выходит... Так-то, а ты пристал ко мне с козой.
   - Ну,  насчет козы совсем другая статья.  Кабы тебя совесть не  мучила,
так ты бы не обманывал меня...


III

   Старики постоянно спорили между собой.  Сохач всегда нападал на  Тараса
Семеныча,  а тот обманывал и лгал. Это были два противоположных характера, а
потому,  вероятно,  старики очень любили друг друга.  Правда,  скучно жить в
лесу по целым годам,  но,  помимо этого, есть известные привычки, с которыми
трудно расстаться.
   Тарас Семеныч был плутоват по  натуре.  Собственно,  он не желал никого
обманывать,  но все выходило как-то само собой. Старик так привык лгать, что
сам  начинал верить собственным выдумкам.  Ведь  только чуть-чуть прибавит -
глядишь,  и вышло совсем другое. Тарас Семеныч обманывал с таким добродушным
видом,  что все,  кроме Сохача,  невольно верили ему. Он умел утаить и часть
добытой из озера рыбы,  и продавал хозяйские снасти, и забирал все жалованье
вперед,  и обсчитывал рыбаков,  когда зимой они жили у него.  И все-таки ему
больше верили, чем Сохачу. Тарас Семеныч улыбался в бороду и говорил:
   - Э,  правдой век не проживешь!..  На што рыба,  последняя тварь,  и та
норовит надуть. А ты не зевай, не будь дураком, не клади плохо...
   Но  иногда  на  Тараса Семеныча нападало тяжелое раздумье,  особенно по
вечерам.  Как  будто  оно  и  нехорошо обманывать,  даже  совсем нехорошо...
Положим,  никто и  ничего не узнает,  а  все-таки нехорошо.  Старика смущало
больше всего то,  что  Сохач каким-то  чутьем слышал его обман.  Посмотрит и
точно насквозь видит.  Другие не замечают, а Сохач видит, потому что ему это
дано и еще потому,  что сам он,  Сохач, весь чистый и никого в жизнь свою не
обманул.  Правда, Сохач немного колдун, все это знают, а все-таки не обманет
ни  на волос.  Тарас Семеныч несколько раз давая себе зарок исправиться,  но
выходило еще хуже:  позабудет зарок и еще больше наврет. Для него оставалось
единственное утешение, которое выражалось так:
   - Много  ли  Сохачу  нужно,   ежели  разобрать?   Вон  он  какой  кощей
бессмертный -  пососал корочку и  сыт.  А  ежели меня  господь такого облома
уродил - всего подавай и всего мало...
   Тарас  Семеныч  любил  выпить  и  всячески  подслуживался к  охотникам,
которые приезжали уток стрелять на озере.  Лучше этого народа и  на свете не
бывает -  приедут,  постреляют, водкой напоят и еще денег дадут. По условию,
Тарас Семеныч не имел права сам стрелять дичь,  но он потихоньку промышлял и
сбывал  под  секретом тем  же  охотникам,  причем свою  дачу  не  трогал,  а
забирался в делянку Сохача.  Что же ей,  дичи, даром-то пропадать... Сегодня
убил парочки три-четыре,  а  завтра народится новая.  Чтобы не выдавать себя
выстрелами и не тратиться на порох,  Тарас Семеныч ловил глупую лесную птицу
силками,  уток на рыболовные крючки и разными другими хитростями.  Но рыба и
птица были сущие пустяки, а главное заключалось не в этом. Тарас Семеныч был
по натуре охотник и на своем веку загубил многое множество всякого зверя.  И
себе  удовольствие,   и  другим  польза.   Всякому  приятно  свежей  дичинки
отведать...
   Ранней весной Тарас Семеныч бил на токах косачей и  в одну ночь добывал
штук десять. Когда Сохач его корил за это, он оправдывался смело:
   - Да ведь я петухов стреляю, а тетерок не трогаю... Ни-ни, ни боже мой!
Зачем тетерку трогать - это грешно, потому как она яичек нанесет и птенчиков
выведет.  А  петуха даже следует прикончить,  потому как он ни к чему...  На
будущую весну молодые петухи поспеют.  Сколько угодно, сделай милость. Вон и
хозяйка так-то делает:  всех петухов прирежет, а на развод одного оставит, и
довольно...  Не  стану я  всякую птицу тоже  зря  стрелять,  а  ту,  которая
соответствует...  На што мне гагара,  напримерно?  А  ни к чему...  Вот тоже
чайка или журавль.  Даже нисколько не надобны,  хоть бы их и совсем на свете
не было.
   Тарас  Семеныч охотился целый  год,  но  самой его  любимой охотой была
стрельба зверя на солонце,  о  чем не знал даже и  Сохач.  Солонец,  то есть
соляной ключ, был за Малиновой горой, и о его существовании знал только один
Тарас Семеныч.  О  существовании этого сокровища он  никому не  рассказывал,
даже самым близким благоприятелям.  Только бы узнали - и все потянутся туда.
По внешнему виду солонец ничего особенного не представлял.  Мало ли ключей в
горах, около той же Малиновой горы. К солонцу Тарас Семеныч никогда не ходил
одной дорогой, чтобы не пробить тропы. По такой тропе и другие охотники живо
бы  добрались.  С  саймы Тарас Семеныч шел влево по  берегу своего Ала-Куля,
потом  поднимался в  гору,  огибал сосновый бор,  разросшийся на  полуденной
теплой стороне Малиновой горы,  и  спускался к  речке Безымянке.  На  правом
берегу  этой  бойкой горной речонки образовалось в  лесной заросли крошечное
озерко,  вернее - водяное окно в несколько сажен ширины. Это озерко питалось
водой из  солонца,  выбивавшегося из-под большого камня,  обложенного мохом,
точно ковром.  Можно было пройти в  двух шагах от этого солонца и  ничего не
заметить.  Тарас Семеныч пробирался лесной гущей с величайшей осторожностью,
чтобы не сломить ни одного сучка и  не оставить следов.  По зимам солонец не
замерзал,  и  от  него  шел  густой  пар,  садившийся на  окружающие деревья
красивым  куржаком.  Деревья  стояли,  точно  обсыпанные  серебряной  пылью.
Другого такого места не  сыскать было не  то что под Малиновой горой,  а  на
сотню верст кругом. Одним словом, не ключик, а прямо угодник... Пробираясь к
нему,  Тарас  Семеныч каждый раз  крестился.  Очень уж  хорошо было  место -
лучше, кажется, не придумать.
   Иногда Тарас Семеныч прикидывал в уме, сколько он добыл зверя, и только
качал головой.  Он проживал на своей сайме около двадцати лет,  а каждый год
худо-худо убивал штук двадцать диких коз,  штук пять оленей и  в  счастливые
года столько же сохатых. Эту дорогую добычу он домой выносил частями, а пока
прятал в  лесу,  где у  него сделаны нарочно для этого глубокие ямы в земле.
Весной он набивал их льдом,  как погреба. Лучшее время для охоты совпадало с
самым большим летним жаром около петровок, когда всякого зверя одолевал овод
и загонял на целые дни в воду.  Днем олени и козы редко выходили на солонец,
а  только по  ночам.  Тарас  Семеныч забирался с  ружьем на  закате солнца и
залегал по-волчьи где-нибудь в  кустах,  чтобы  чуткий зверь не  услышал его
присутствия.  Хороши такие ночи в  горах...  Тихо-тихо кругом,  как в пустой
церкви.  Каждый шорох слышно,  слышно, как бьется собственное сердце. Но эта
тишина только казалась тишиной,  а  в  сущности с  недалекого озера все-таки
тянуло теплым воздухом,  и  Тарас  Семеныч ложился на  подветренную сторону,
чтобы зверь не  учуял присутствия своего злейшего врага -  человека.  Как-то
так  он  лежал всю  ночь и  под  утро заснул.  Но  его  разбудило осторожное
фырканье.  Когда Тарас Семеныч открыл глаза,  ему показалось,  что по озерку
плавает какой-то куст.  Это была громадная голова сохатого с  его громадными
рогами.  Даже было жаль стрелять такого красавца. А потом Тарас Семеныч едва
вытащил из  воды громадную тушу.  Сохатый весил пудов тридцать.  Да,  бывали
счастливые  дни,  о  которых  старый  охотник  вспоминал  потом  с  каким-то
благоговением. Это чувство поймут только завзятые охотники, каких в сущности
очень немного.
   Мясо,  добытое на  солонце,  Тарас  Семеныч частью сбывал охотникам,  а
остатки солил или вялил на солнце.  Оленьи и  козьи шкуры он тоже продавал -
это  был ходкий товар.  Таким образом,  солонец в  год давал ему,  на  худой
конец, рублей пятьдесят, а то и больше.
   По  зимам  Тарас Семеныч добывал разными способами волков.  Ловил их  в
капканы,  стрелял и просто травил каким-то составом. Но волк - хитрый зверь,
и этот промысел давал мало дохода.
   - Он  похитрее другого человека,  волк-то,  -  объяснял Тарас Семеныч в
свое оправдание.  -  Ты еще не подумал,  а он уже сделал. Сколько они у меня
одних собак передавили...
   Волки действительно сильно одолевали сайму Тараса Семеныча и  по  зимам
держали ее в  осадном положении.  Сколько он ни заводил собак -  всех их,  в
конце концов, рвали волки.
   - Ну  какой ты  после этого охотник,  коли собаки уберечь не можешь?  -
смеялся над ним Сохач в веселую минуту. - Вон у меня Чуйка одиннадцатую зиму
живет... А раньше Лыско четырнадцать годов жил.
   - А ежели ты колдун -  вот волки и не берут твоих собак.  Значит, слово
такое знаешь...
   - Слова-то  для  всех  одинаковые,  а  только Чуйка сама  бережет себя.
Глупый пес, а тут не обманешь...


IV

   Малиновые горы  -  один  из  лучших  уголков среднего Урала.  Особенной
высотой они не  отличались,  но это не мешало им составлять центр громадного
горного узла.  Старинное башкирское название этих гор как-то  потерялось,  а
нынешнее они  получили благодаря тому,  что  по  увалам и  россыпям* росла в
особенном изобилии малина.  И  какая  малина  -  сравнить нельзя  с  лесной.
Правда,  что  она была мельче лесной,  но,  вызревая на  солнце,  эта горная
малина приобретала особенный вкус.  Рассказывают,  что в  большом количестве
она может даже опьянить.
   ______________
   * Увал -  небольшие горки;  россыпь -  гряды камней, которые тянутся от
горных вершин.

   С  шихана* главной Малиновой горы открывался единственный в  своем роде
вид.  Одних горных озер можно было насчитать до сотни, что придавало картине
совершенно особенный характер, точно горами было прикрыто какое-то подземное
море.  Эти  озера  уходили  далеко  в  благословенную башкирскую степь,  где
принимали уже совсем другую форму, - горные озера отличаются своей глубиной,
красиво разорванной береговой линией,  массой островов,  прозрачной водой  и
тем,  наконец,  что  почти все  соединены между собой протоками,  составляя,
таким образом,  один громадный резервуар, из которого брали воду уходившие в
степь реки;  степные озера,  наоборот,  имеют в большинстве случаев овальную
форму,  мелки,  вода в них буроватая, между собой они не соединены и никаких
истоков не  дают,  за  очень редкими исключениями.  Вообще цепь  горных озер
составляет главную красоту восточного склона Урала,  являясь в  то  же время
неистощимым запасом живой силы.
   ______________
   * Шихан - скалистый гребень, которым заканчивается вершина горы.

   Никто не  знал так Малиновых гор,  как старый Сохач.  Для него они были
чем-то живым.  Перед ненастьем горы "задумывались",  к  ветру по вечерам они
окрашивались розовым отблеском,  зимой  одевались в  белую пушистую шубу,  а
весной  покрывались  пестрым  зеленым  нарядом.   Сохач  верил,   что   горы
разговаривают между собой,  и  он  сам слышал глухой гул от этих разговоров,
особенно когда прокатится буйная молодая гроза,  вся радостная,  сверкающая,
полная таинственной силы.  А после такой грозы, когда выглянет солнце, разве
горы не улыбались? Все жило кругом удесятеренной жизнью и притягивало к себе
жизнь,  и  все было неразрывно связано между собой.  А  весна?  Разве это не
молодость,  безумно  тратившая избыток  сил  направо  и  налево?  Разве  эта
молодость не жила тысячью голосов, веселой суматохой и торопливой погоней за
своим молодым счастьем? И вода была живая, и лес, и каждая былинка, и каждая
капля  дождя,  и  каждый солнечный луч,  и  каждое дыхание ветерка...  Везде
творилась  какая-то  громадная  и  чудная  тайна,  везде  вершилась какая-то
великая правда жизни и везде было непрерывавшееся чудо, окрыленное облаками,
глядевшее  тысячами  глаз-звезд,  переливавшееся  мерцанием  летних  зарниц,
напоенное чудным  ароматом горных цветов.  Разве  травы  не  шептались между
собой?  Разве вода не  разговаривала бесконечной волной?  Разве по  ночам не
засыпало все -  и  горы,  и  вода,  и лес?  Сохач просиживал у своей избушки
весенние ночи напролет,  слушал,  смотрел и  плакал от умиления,  охваченный
восторженным чувством.  Если бы другие могли понимать,  как все хорошо,  как
все  справедливо и  как человек мал и  ничтожен пред окружающим его со  всех
сторон величием жизни. Он мог только чувствовать и не умел рассказать.
   "Перелом" зимы  на  весну  всегда  вызывал в  Сохаче  какую-то  смутную
тревогу,  как у  человека,  который собирается куда-то в  далекий путь.  Для
Сохача  весна  начиналась с  первой проталинкой,  появлявшейся где-нибудь на
солнечном угреве.  Как  только выглянула такая  проталинка -  все  и  пошло:
косачи отделяются от тетерок,  рябчики с ольховых зарослей уходят в ельники,
куропатка начинает менять белое зимнее перо  на  красное летнее,  по  ранним
утренним зорям слышится в глухом лесу любовное бормотанье глухаря.  Тогда же
начинают линять зайцы,  волки  забиваются в  глухую лесную чащу,  выходит из
берлоги медведь,  дикие козы любят поиграть на солногревах -  все живет, все
хочет жить,  все полно радостной весенней тревоги.  По озерам тоже идет своя
работа:  стоит еще лед,  а рыба уже поднимается с глубоких зимних мест, ищет
прорубей и полой воды,  рвется к устьям горных речонок.  Налим, щука, окунь,
плотва - все почуяли приближавшуюся весну.
   Так было всегда,  так будет и так же было сейчас. Возвращаясь от Тараса
Семеныча на свою сайму, Сохач говорил Чуйке:
   - Глупый ты пес,  и больше ничего. Вот и нас всех не будет, а Малиновые
горы останутся,  и лес,  и зверь,  и птица... Так-то! Сколько ни жри мяса, а
помирать придется...  Вот оно какое дело-то!  Предел,  значит.  Мы тут в том
роде,  как гости,  значит,  озорничать и не надобно. Тебя в гости позвали, а
ты, напримерно, зверство свое оказываешь...
   Чуйка  закусила на  сайме у  Тараса Семеныча свежей козлятины и  только
моргала глазами.  Что же,  пусть хозяин разговаривает и ворчит,  а козлятина
все-таки  вкусная...  Чуйка  любила хозяина и  не  могла  понять,  почему он
никогда не корнит ее мясом.
   Вместе с  весной у  Сохача начинались и  волнения,  особенно по  ночам.
Выйдет старик из избы ночью и стоит. Тихо-тихо кругом, и вдруг прокатится по
горам выстрел.
   - Тарас  Семеныч глухаря застрелил,  -  думает  вслух  старик и  качает
головой. - Ах, нехорошо!
   Иногда  выстрелы повторялись -  это  значило,  что  Тарас  Семеныч бьет
тетеревов на току. Нет жалости у Тараса Семеныча...
   - В  этакое-то время бить птицу,  когда она радуется,  -  укоряет Сохач
приятеля. - Ну, есть у тебя стыд? Ах, Тарас Семеныч...
   В  период  весенней охоты  Тарас  Семеныч делался сумрачным,  не  любил
спорить,  а больше отмалчивался. Да и о чем тут было говорить, ежели человек
не понимает... Сохач объяснял это настроение по-своему.
   - Ты поглядел бы на себя-то:  зверь зверем,  -  говорил он. - Настоящий
волк... Скоро на людей будешь бросаться. Ну, что молчишь как березовый пень?
   - А  что я  буду с  тобой разговаривать?  Тебе с  твоими-то разговорами
прямо надо в монастырь идти...
   - Монастырь-то  ведь не стены,  а  душа.  И  ты ведь тоже очувствуешься
когда-нибудь.
   - Очувствуюсь?..
   - Непременно... Иначе нельзя.
   - По какой такой причине?
   - А по той самой, что так и жить нельзя... Какую ты птицу теперь бьешь?
Она  зимовала,  натерпелась холоду и  стужи,  дождалась тепла,  а  ты  ее  и
слопал...  Ты будешь лопать, я буду лопать, все другие прочие будут лопать -
что же тогда будет-то? Вот погоди, разорвет тебя когда-нибудь...
   Сохач смотрел на  все  кругом,  как  на  свое собственное хозяйство,  и
считал себя ответственным за каждую убитую птицу.  Божья тварь всякая птица,
и  за  нее  придется дать  ответ.  Старик часто любовался на  убитых Тарасом
Семенычем глухарей,  а  особенно на  косачей.  Уж и  красивая птичка...  Вся
наряженная да изукрашенная,  точно на праздник куда собралась.  И все в одно
перо.  Не отличишь одной от другой.  А  сколько в  ней страху было...  Всего
береглась,  всего  боялась,  соблюдала себя  и  вдруг  ничего не  надо.  Ах,
нехорошо обижать божью тварь!  Она вот только сказать не  умеет,  как боится
каждого человека,  потому что нет страшнее зверя в лесу. Волк и тот сытый не
кинется,  а человек будет бить без конца.  Убил и счастлив. Больше ничего не
нужно.
   На и  этого было мало.  Тарас Семеныч назовет охотников,  и те примутся
стрелять.  Господа оказывали себя еще  похуже мужика,  потому что  и  зайцев
стреляют, и куликов, и сорок - кто только подвернется под руку. Удивительнее
всего для Сохача было то,  что некоторые господа и  дичи не  ели,  а  только
стреляли.  И псов таких же наведут: тоже не будет есть никакой лесной птицы,
хоть  ты  его  убей.  Тарас  Семеныч добывал охотой  свой  хлеб,  а  господа
проливали кровь для собственного удовольствия.


V

   Не успела хорошенько устроиться своя зимняя птица, как налетели гости с
далекой теплой стороны. Сохач всегда караулил, как покажется первая стая. На
озере  к  этому  времени  появлялись уже  ржавые  полыньи,  лед  от  берегов
отставал,  и  горные бойкие речки начинали бунтовать.  В среднем Урале весна
обыкновенно начинается дружно,  и  в  каких-нибудь  недели две  вся  картина
меняется.  Когда снег стает,  кругом все желто, везде валяется палый осенний
лист, сучья и разный сор, вообще полный беспорядок, как в доме перед большим
праздником,  когда все чистят,  моют и убирают,  а потом сразу все покроется
яркой  весенней зеленью,  запестреет цветами и  примет праздничный вид.  Да,
хорошо тогда в горах...
   Сохач ждал дорогих