д нашим взором еще стояло грозное
пожарище.
     Представьте себе наше состояние, и вы поймете нас.
     Мы молчали, видимо, так долго, что Петрунин, громко рассмеявшись,
обратился к Воронкову:
     - Пошли, Костя! Им надо отдохнуть.
     И тут  все  мы,  словно  по команде,  всполошились,  засуетились,
забегали,  стали  осматривать  комфортабельный  номер,  заглядывать  в
стенные шкафы, в окна.
     Мы увидели,  что  на  диване  чья-то  заботливая  рука  аккуратно
разложила  комплекты  чистого  белья,  нового обмундирования,  поясные
ремни, носки, носовые платки и сверкающие белизной, хорошо отглаженные
подворотнички.  У  стены  ровной  шеренгой  стояла дюжина пар хромовых
сапог.
     - Примеряйте,  кому какие подойдут,- пояснил Петрунин, - а лишние
я потом заберу.  - И тут же спросил,  кивнув в сторону вещевых мешков,
наполненных документами: - А с ними как?
     Я считал, что документы не следует оставлять в гостинице.
     - Тогда мы их заберем, - сказал Петрунин.
     Он и Воронков  взяли  по  два  мешка  и,  распрощавшись  с  нами,
удалились...
     Мы долго натирали друг  другу  спины,  блаженствовали  в  горячей
ванне,  полоскались  под  душем  и,  кажется,  намного превысили нормы
потребления  горячей  воды,  определенные   для   нормальных   жильцов
гостиницы.
     Потом подгоняли   обмундирование   и   обувь.   Практичный   Фома
Филимонович  перебрал  все двенадцать пар сапог,  прежде чем выбрал по
душе.  Он внимательно проверял подошву,  щупал  рукой  подклейку,  мял
голенища,   нажимал  большим  пальцем  на  носки,  пробовал  прочность
задника.  Натянув на ноги облюбованную пару,  он долго прохаживался по
номеру, проверяя, как сапоги сидят на ногах...
     Вечером, чисто выбритый, подстриженный, во всем новом, я предстал
перед полковниками Решетовым и Фирсановым.
     На этот  раз  доклад  мой  был  очень  краток.   Я   не   касался
подробностей.  Задание было выполнено и, можно сказать, перевыполнено:
от нас не требовали доставки Гюберта и Похитуна,  а мы их доставили. Я
подчеркнул, что без помощи партизан мы, безусловно, не справились бы с
разгромом "осиного гнезда".
     - Товарищи  заслуживают  наград,  -  сказал Решетов и поглядел на
Фирсанова.
     Тот кивнул головой и произнес:
     - Надо затребовать списки участников по радио.
     Я подал Решетову уже готовый список, переписанный начисто.
     - Вы  предусмотрительны,  подполковник!  -  заметил  Решетов.   -
Похвально!
     Фирсанов сказал, что матери Криворученко назначены единовременное
пособие и пожизненная пенсия.  Мать и сестра Криворученко уже извещены
о гибели сына и брата.
     - Но вам придется съездить к ним,  - добавил Фирсанов. - Возьмите
на себя эту тяжелую миссию.
     - Есть! - ответил я.
     Логачеву, Березкину,  Ветрову,  Кольчугину  и  Тане  решено  было
предоставить  отпуск  и места в подмосковном доме отдыха,  а потом уже
персонально решать судьбу каждого из них.
     - А  вас  мы  никуда не пустим,  - произнес Решетов.  - Погостите
здесь.  Ваша Мария Демьяновна чувствует себя хорошо  и  самое  большее
через недельку будет в Москве. Да, да... И больше на Урал не вернется.
Мы подобрали ей тут работу.
     - Не возражаете? - осведомился Фирсанов.
     Я только  развел  руками.  Приятные  неожиданности   и   сюрпризы
следовали непрерывно.
     На третий  день,  вскоре  после  завтрака,  в  наш  номер   вошел
незнакомый подполковник с выправкой кадрового кавалериста. У него было
хмурое лицо и папка в руке.
     Он громко сказал:
     - Здравия желаю!
     Мы ответили   недружно,  вразнобой.  Подполковник,  примостив  на
платяном шкафу свою форменную фуражку, подсел к столу, раскрыл папку с
бумагами и спокойно проговорил:
     - Ну-с, приступим к делу.
     По всей  видимости,  его  профессия,  приносящая  людям  радость,
позволяла ему действовать не только с невозмутимым спокойствием,  но и
без всяких предисловий.
     Мои друзья недоумевающе  переглянулись.  Подполковник  между  тем
вынул  из  папки  небольшие  бланки,  поерзал  на  кресле,  усаживаясь
удобнее, вооружился автоматической ручкой и объявил:
     - Небольшая,  так сказать, и не такая уж неприятная формальность.
На   всех   удостоившихся   правительственных    наград    заполняется
специальная,  единой формы анкета. Я решил это сделать с утра пораньше
не без оснований. Днем вам всем придется быть гостями в Кремле.
     Он обвел  глазами  всех и неожиданно улыбнулся.  И от этой улыбки
лицо его вдруг стало простым, добродушным и очень симпатичным.
     - А   я   тоже   потребуюсь?   -  осведомился  Фома  Филимонович,
собравшийся до прихода подполковника поехать с Таней в гости к  Сереже
Ветрову.
     - Как ваша фамилия?
     - Кольчугин.
     Подполковник неторопливо порылся в  бумагах,  потом  взглянул  на
старика и уточнил:
     - Кольчугин Фома Филимонович?
     - Точно так.
     - Да, и вы потребуетесь. И даже дважды. На вас придется заполнить
две  анкеты.  Вы  награждены  орденом Красного Знамени.  Это вчера.  А
незадолго до этого - медалью.  Вручат вам и то  и  другое  сегодня.  И
вручать будет сам Михаил Иванович Калинин. Вот так. Вопросы есть?
     Вопросов не было.
     Я заметил,  как дрогнуло лицо Фомы Филимоновича, как сдвинулись и
мгновенно разошлись его косматые брови.  Он обвел всех  нас  взглядом,
потом прикрыл глаза рукой и, закусив нижнюю губу, отошел в сторонку.

        "48. И СНОВА В БОЙ..."

     После приема в Кремле, поздно вечером, в гостиницу заявился майор
Петрунин и скомандовал одеваться.  Две "эмки" бесшумно понесли нас  по
затемненной улице Горького.  На перекрестках,  под небольшими кружками
глубинного света,  стояли регулировщики.  В  черном,  бездонном  небе,
усыпанном  мириадами  колючих звезд,  неподвижными громадами едва-едва
вырисовывались аэростаты воздушного заграждения. Изредка небо из конца
в конец рассекали, подобно огненным мечам, лучи поисковых прожекторов.
Когда лучи меркли,  темнота сгущалась еще более.  По тротуарам,  мерно
печатая  шаги,  проходили  военные  патрули.  На крышах домов торчали,
устремив стволы вверх, автоматические зенитки.
     Москва была  начеку,  во всеоружии,  грозная в своем спокойствии,
готовая отразить врага, откуда бы он ни появился.
     В воздухе  не  чувствовалось  прохлады - нагретый за день асфальт
продолжал излучать тепло.
     Машины остановились возле темного особняка.
     Все вышли и,  следуя за Петруниным,  поднялись на второй этаж.  У
дверей  нас  встретил  лейтенант  Воронков.  Он  провел всех в светлую
комнату, усадил и сам исчез за дверью, прикрытой тяжелой портьерой.
     Дверь он не закрыл, и все мы услышали голос полковника Решетова:
     - Где же именинники?
     - Все налицо, товарищ полковник.
     - Давайте зовите!
     Вновь раздвинулась портьера, и показался Воронков.
     - Прошу! - сказал он и сделал широкий жест.
     Мы прошли  в просторную,  залитую ярким светом комнату с накрытым
столом посередине.
     - Рассаживайтесь, товарищи! - пригласил Фирсанов.
     Не было   никаких    церемоний,    лишних    слов,    объяснений.
Чувствовалось,  что  и Решетов и Фирсанов дорожат своим временем,  что
его у них немного,  но,  тем не менее они считают своим долгом вырвать
час-другой и уделить его нам.
     Расселись. По обе стороны  от  меня  сели  Таня  и  Сережа.  Фому
Филимоновича   усадили   между  полковниками,  а  Логачев  и  Березкин
расположились напротив.
     Решетов встал, поднял бокал и сказал:
     - Выпьем за смелых! За тех, кто проник по приказу Родины и партии
в логово врага и, рискуя собственной жизнью, преодолевая все преграды,
сумел умно и дерзко выполнить сложное и ответственное задание!
     Он сказал   несколько   слов   о   моральном   облике  советского
разведчика, ставящего интересы дела превыше всего и готового не только
биться  с врагом в жестоком поединке,  не только побеждать,  но,  если
потребуется, и жертвовать собой.
     Потом выпили за партизан.
     Затем вспомнили о тех,  кого уже никогда не будет с нами,  кто не
сядет  за  убранный стол,  кто не разделит с советским народом радость
грядущей победы,  кто,  не щадя своей жизни,  выполнил долг советского
патриота.
     Перед моим  взором  возник  Полюс  недоступности,  наш  маленький
неприступный  островок  и  невысокий  холмик,  под которым мы оставили
истинного сына Родины, нашего замечательного друга...
     Через час  мы  были  уже  в  номере.  Я  стоял  у открытого окна,
выходившего на  огромную,  сейчас  безлюдную  площадь,  и  думал.  Все
пережитое за последние месяцы вновь проходило перед глазами.  Мне было
как-то легко и грустно.
     Над столицей раскинулась теплая летняя ночь.  Сквозь предутренний
сумрак проступали очертания зданий, кремлевские звезды.
     Я постоял  еще  немного,  почувствовал усталость и лег.  Но спать
пришлось недолго. Меня разбудил телефонный звонок.
     - Подполковник Стожаров? - раздался в трубке незнакомый голос.
     - Так точно.
     - Вас ожидает полковник Фирсанов.  Быстрее одевайтесь. Внизу ждет
машина.
     Видимо, случилось  что-то  важное,  если  полковник  не  дал  мне
отдохнуть.  Я быстро оделся,  вышел и тихо  прикрыл  за  собой  дверь.
Коридор был пуст и безлюден.
     Я быстро сбежал по  бесконечным  ступеням  лестницы  и  вышел  на
улицу.  Над  Москвой  вставало  утро.  Воздух  был по-утреннему чист и
прохладен.  На тротуарах появились первые прохожие.  По небу скользнул
последний,   побледневший   луч   прожектора.   Отчетливо   виден  был
снижающийся аэростат воздушного заграждения.  Прижавшись  к  тротуару,
против подъезда стояла машина. Я направился к ней.
     - Да, враг еще не разбит, война продолжается!

     Ъ51Ъ0 Стой!
     Ъ52Ъ0 Руки вверх!
     Ъ53Ъ0 Внимание, танки!
     Ъ54Ъ0 Наверное, сумасшедший!
     Ъ55Ъ0 Выходи!
     Ъ56Ъ0 Выходи быстрее!..
     Ъ57Ъ0 Обыщи его!
     Ъ58Ъ0 Проклятие!
     Ъ59Ъ0 Дежурный унтер-офицер Курт Венцель  слушает...  Так  точно,  он
       здесь. Есть!
     Ъ510Ъ0 Есть, господин капитан!
     Ъ511Ъ0 Не понимаю
     Ъ512Ъ0 Еще одну!
     Ъ513Ъ0 Стой! Руки вверх!
     Ъ514Ъ0 Ложись!