и.
     Хорошие ребята.  Федосеев  появился  в  группе  недавно.  А  Сухов, уже
опытный,  полгода ходит  в снайперах. Сперва  этот  очень уж взбаломошный  и
задиристый парень с Урала  не понравился Федору.  "Такому  недолго  ходить в
снайперах",  --  думалось ему. Оказался  он  трудолюбивым  и,  самое важное,
выносливым. Если Сухов  из  деревни, то Федосеев -- парень городской. Ростом
выше, но  худощав. Сухов друга своего зовет "Гош-Найденыш".  Если вспомнишь,
как этот Гоша попал в компанию снайперов, невольно улыбнешься: когда вошли в
эту землянку,  Федосеев спал на крайней наре. Увидел  его Сухов. Он заставил
встать   и   учинил   настоящий   допрос:   кто  такой,  откуда?  Федосеева,
загрипповавшего, отправили в санбат. В пути, чувствуя себя плохо, он зашел в
землянку и  заснул. Сухов то ли от жалости, то ли для Потехи  принес новичку
полный котелок супу. Новичок ел неохотно,  длинные тонкие пальцы  тряслись и
пока ложка  доходила до рта, мало  что в  ней оставалось. Но  к удовольствию
ухаживающего, едок  так и не  остановился, пока  не кончился в котелке  суп.
Через два дня у парня прошел грипп и Сухов, пользуясь тем, что Катионов стал
комсоргом  роты, добился, чтобы "Найденыша"  оставили в  снайперской группе.
Так, у Сухова сыскался свой подопечный, с которым он быстро подружился.
     Гош-Найденыш, суп хочешь? -- начинал Сухов и делал вид, что хлебает суп
трясущимися руками. Гоша не обижался, наоборот, добродушно улыбаясь, вынимал
из  кармана  вырезки  из  газет,  где  написано об  отличившихся  и  невинно
спрашивал:
     Старшой, а про тебя почему ничего не пишут? Вон глянь!
     Но-но_
     То-то.
     Думая о ребятах, Федор тихо подошел к столу и стал перебирать письма из
сегодняшней почты. Ему было приятно: за раз столько писем раньше не получал.
Штук десять будет. Жаль, из дому нет. Откуда люди узнали его адрес, кто им о
нем  рассказал?  А еще  ответ  надо  писать.  Попросить  Катионова? Он  ведь
комсомольский секретарь.  А перепишет и сам:  завтра у него  свободный день.
Федор отодвинул письма и стал двигать плечами, желая  удостовериться, сильно
ли болит спина.
     После Ржевско-Вяземской операции уже с  месяц идут  оборонительные бои.
Двадцать дней  не  знали затишья. А  вот  позавчера, казалось  бы,  в  самый
спокойный день, чуть было не погиб.
     Наша разведка из двух отделений шла ночью с задания. Шли с "языком". До
леса за деревней  Никитинки заминок не было, да "язык" достался без  особого
шума. Все шло  как задумано. Но в густой роще нежданно-негаданно столкнулись
лицом к  лицу  с вражеской группой, возвращавшейся  также  с  разведки.  Что
произошло в бурной заварухе,  трудно припомнить. Федор, как выплыла огромная
тень фашиста из-за  толстенной сосны, успел  выстрелить  в него.  И  только.
Надежный  друг  --  это счастье для солдата.  Его, потерявшего  сознание, не
оставили, на плечах перенесли через линию фронта.
     Очнулся он на следующий день, когда солнце поднялось уже высоко. Фашист
мог  прикончить,  да спасла кольчуга, подаренная Ровновым. Судя  по следу на
кольчуге, удар  пришелся в уязвимое место под правой  лопаткой. А он потерял
сознание  от того, что сила удара передалась  в верхний край кольчуги,  ниже
шеи.
     Как вынесли? -- Допытывался Федор у разведчика, которого звали Сибиряк.
     Да ты маленький  и легонький.  В котомку  свою тебя сунул, -- засмеялся
тот.
     Потом серьезно сказал, что дважды выручила огнем группа прикрытия. "Еще
был приказ  капитана Власова не оставлять  тебя даже мертвого". На "спасибо"
Охлопкова  Сибиряк  все  отшучивался: "Кем  тебе приходится Власов?  Кум или
сват?" -- и подал свою руку с ладонью прямо-таки с лопату.  Под конец густым
голосом резко сказал:
     --  По  Уставу положено. Но  запомни, на войне имеет  право на спасение
только настоящий воин.
     Может,  разведчик  тогда  перегнул  малость.  Но  на  поле  боя  так  и
случается.  На  помощь  со  стороны  можно  рассчитывать,  лишь если сам  не
отстаешь  от людей и, главное,  если ты нужен им.  Верного  друга солдат  не
подведет, лучше сам погибнет. Федор сегодня, желая узнать настоящее имя того
разведчика, сходил в разведроту.  А там сказали, что Сибиряк приходил в роту
из полковой разведки и фамилии его не помнили. Вот как вышло...
     Десять дней тому назад приходил тот лейтенант, с которым отбивали атаки
эсэсовцев. Москвич. Ополченец.
     Василий Николаевич Злобин. Лейтенант прежде всего осведомился, болит ли
еще рука и очень обрадовался, что не было перелома.
     -- Извини, позже понял, кто ты. Спасибо вам, снайперам, за ваш огонь.
     Поймав  недоумевающий  взгляд  Охлопкова,  лейтенант  сказал,  что  без
снайперов  взвод настигла  бы такая  же  участь,  что  и  роту  автоматчиков
соседнего полка. Остаток роты эсэсовцы забросали теми же бутылками с горючей
смесью, которыми они пытались добить и их.
     --  Так-то, товарищ Охлопков. Это был твой с Катионовым вечер. Обо всем
сообщил командованию полка.
     Что можно ответить  командиру?  Почему  лейтенант придает столь большое
значение тому вечеру? Улыбнувшись, Федор молча подал руку лейтенанту.
     Лейтенант еще сокрушался  незначительностью успехов их 43-й армии, а то
таких, как Охлопков, можно было бы представлять к награде.  И на самом деле,
их  дивизия за  апрель  продвинулась от  силы  на пять  километров.  Но если
кто-нибудь сказал  бы, что плохо воюете, послал бы к черту. Лейтенант  прав:
бездорожье, слабость снабжения были тому причиной.
     Сам лейтенант  оказался не  из  простых --  умеет говорить  по-немецки.
Услышав об этом, Федор так и ляпнул: "Сам-то  из немцев?" "Нет, русский", --
последовал  спокойный  ответ.  О Гейне,  Гете  Федор никогда и  не слышал. А
Маркс, Энгельс  -- дело другое. Но все равно не верится в слова лейтенанта о
том, что и среди немцев имеются люди с нашими понятиями о жизни, что к концу
войны в  Германии может  произойти революция.  Он добреньких  немцев еще  не
видел, и ему непонятно, что они, такие вояки, пойдут на революцию. Немец для
него -- враг и точка.
     На  прощание  Злобин  с  Охлопковым сфотографировались  вместе.  Злобин
оставил Федору конверт с адресом, чтобы он отправил фотокарточку сестре.
     --  Нашел-таки тебя, -- сказал он перед уходом. -- Напишу своим о тебе.
Ты же наш Вильгельм Тель. После войны обязательно встретимся. Согласен?
     Как мог  не  согласиться Федор на такое  приглашение? Ему очень хочется
увидеть Москву. Только вот дожить надо_
     Федор опять пошевелил спиной.  Не очень болит. Собрал письма в стопку и
для надежности поставил на них кружку.
     Старики-якуты любили повторять: слава для  человека --  нелегкая  ноша.
Как  это  понимать?  В чем  смысл изречения? Он за зиму  дважды  награждался
орденом. В газетах  о  нем стали часто писать. Хвалят как снайпера. Если это
считать славой, то она ему достается не так-то просто. Тут со стариками не о
чем  спорить.  Если  хвала   заслуженная,  значит,  ты  долг  перед  Родиной
выполняешь  как надо.  И  эти письма,  которые он получал  изредка с родного
наслега, тоже хвала, тоже поддержка ему.
     Конечно, солдат о славе и не думает. Но награда -- кому не в радость? И
он радовался, когда вручали второй орден.
     Эта   награда,   как   думалось   самому   Федору,   пришла   ему    за
Ржевско-Вяземскую операцию.  И было за что. После неудавшихся  дневных  атак
выступления ночью, губительный огонь фашистких дзотов, атаки частей пехотной
дивизии "Череп"  --  все это  было  испытано  и пережито  им. Особо  тяжелые
воспоминания остались от выступления 2 марта, сражения у  деревни Гриньково,
внезапного налета вражеской артиллерии в ночь  на 22  марта. Охлопков своими
глазами видел, какие были потери. Но он не знал, что эти потери в документах
останутся обозначенными точной цифрой -- полторы тысячи убитых и раненых.
     В  боях, которые шли  в течение  двадцати дней без видимых результатов,
Охлопков  отдал  все  силы  без  остатка,  сражаясь  каждый  день на третьем
дыхании. И потому наградой дорожил особо и гордился ею.
     На самом  деле,  как выяснится после войны, это награда оказалась самой
первой, к  которой он был  представлен еще  в  июне 1942 года,  и  указ  был
подписан  в  августе того  же года, то есть как раз в то время, когда  он по
ранению и контузии попал в госпиталь. И орден Красной Звезды догонял  его  в
течение шести  месяцев. Как бы  там ни было, он мог считать, что орден  этот
дан ему за Ржев. Ведь и тогда сражались на подступах к Ржеву.
     Так,  думая о том, о  сем, Федор посидел еще  немного. Затем поднялся и
стал  прохаживаться по  землянке.  От нечего делать хотел было потянуться  к
письмам, но тут с силой открыли дверь землянки.
     -- Федор, знаешь,  кто пришел! -- Катионов подошел к  Охлопкову  и взял
его за руку. -- Чур, не падать в обморок! Степан Петрович, заходи!
     В  дверях  показалась  небольшая,  плотная   фигура  Кутенева.   Друзья
бросились друг к другу в объятия.
     Федя!
     Степа!
     Федя, друг ты мой! Жив! Ох, молодец!
     Прибыл?
     Как видишь.
     Садись, расскажи.
     Лучше ты рассказывай. Я же на дармовых харчах отлеживался.  Какие могут
быть новости? А ну, ребята, притащите мой ящик с НЗ. Патроны, гранаты тоже.
     --  Корреспонденты к Федору почти каждый  день ходят; иной байки пишет,
другой стихи сочиняет, третьи  фотографируют или рисуют его,  --  подзадорил
Катионов.
     Правильно.
     Из соседнего полка еще лейтенант приходил.
     Ну_ Зачем?
     Правду говорю. Говорит, храбрый боец. Назвал еще Вильгельмом Телем.
     -- Ну, будет, оставьте. Николай, есть у тебя что? Принеси-ка.
     Катионов  пошел  к  своей  наре  и  из-под телогрейки,  заменявшей  ему
подушку, вытащил трофейную флягу.  Как только стали садиться за  стол, зашли
Николаев и Рязанов.
     Ну вот, капелла стала полной, -- засмеялся Николай.
     Ребята, познакомьтесь, мой друг из госпиталя вернулся. -- Федор положил
руку на плечи Кутеневу. А тот, чуть смущаясь, поздоровался с каждым за руку.
     Степан  Петрович, я тебя знаю, --  заявил Сухов, са дясь  с ребятами на
нары.
     -Ну?
     Еще в лыжном о вас читал в газете.
     Хорошо, хорошо, -- Кутенев  отмахнулся по обыкновению с мягкой улыбкой.
Он повернулся к Федору. -- Федя, смотри-ка, что я тебе привез.
     Ребята плотно окружили Кутенева  и Охлопкова. Кутенев положил на колени
потертую полевую сумку и оттуда стал доставать:
     --  Это самосад. Это мундштук из плексигласа. Трубку так и  не нашел. А
это носовой платок. А это что думаешь? Говядина. Вареная.
     Ребята все засмеялись хором: 144
     Отличная закуска!
     Давайте, ребята, за приезд нашего Степана!
     Постой-ка, разрезать бы мясо на девять доль.
     Зачем? Нас же семеро!
     Одну долю --  Ганьшину. Его же здесь нет. Две доли -- больному,  нашему
Федору, -- рассудил Кутенев.
     Друзья выпили спирт,  разлитый в кружки.  Рассказам  не было  конца. На
расспросы Кутенев отвечал неторопливо и обстоятельно. Как он  поведал, город
Калинин, хотя и был разрушен сильно, уже восстанавливается. Березовые кресты
на могилах фашистов убраны. Зато в центре  увидел могилы наших генералов. На
рынке  картофель,  хлеб, яйца,  сало,  хоть  немного, но  есть.  Цена только
особенная. Все идет на обмен. Кутенев, оказывается,  мясо выменял на  табак,
отправленный родными из Комсомольска - на - Амуре.
     Видали, какой  я  стал купец,  --  засмеялся  Кутенев  и  умолк,  чтобы
закурить. Он достал полный кисет из мельченного листового табака:
     Пожалуйста, курите на здоровье.
     Люди как живут?
     Люди?  Работа, работа,  днем и  ночью.  Все  по карто чкам. На  рабочую
карточку получают 600  грамм хлеба.  Но вера в победу велика. Особенно после
Сталинграда. Поближе к фронту  увидел два-три уцелевших домика. Везде торчат
печные трубы.  Обитатели  тамошние только  собираются. Одни старики да дети.
Одеты кто  во что.  Вид у  всех голодный. Аж сердце болит. Куда ни кинься --
везде флажки, предупреждающие о минах. Я поду мал: как вы могли пройти через
все это?
     Мы-то тут лабиринты ада прошли. После фашистов недалеко отсюда на одной
поляне извлекли 2 тысячи мин. Линия обороны была тройная, 9 -- 10 километров
в  глубину. Считай, все  это --  траншеи, минные,  проволочные  заграждения,
дзоты, доты, прочие огневые точки. Наугад не ходим --  мин боимся. -- Кто-то
протараторил, боясь, как бы его не остановили.
     Не пугай пуганую ворону. Степан Петрович  не меньше  твоего знает, куда
можно,  куда  нельзя. Постой, нам же  надо идти к  капитану Власову. Чуть не
забыл!
     --  Катионов соскочил с места, -- Скоро  восемь, айда! Степан Петрович,
пойдем с нами. Там будут Ганьшин, Чириков. Пошли, ага?
     Кутенев посмотрел на друга, мол, зачем спрашиваешь и пошел за ребятами.
     В землянке  стало тихо.  Федор зажег коптилку,  затем,  подвинув к себе
котелок, стал жевать гостинец друга, заедая кашей. Его  мысли так и вертятся
вокруг Степана. Смотри-ка,  уже в хозяйственном взводе  было: обмундирование
новое, совсем не узнать.
     Добрый  он человек. С ним всегда легко и надежно. Федор Кутенева, этого
рабочего человека  из Комсомольска-на-Амуре,  ценит за его  широкую  натуру,
обстоятельность во всем. Молодые долго не выдерживают. Как  побудут с неделю
в засаде, простужаются,  лицо,  губы  у  них трескаются.  Весной  глаза, без
всякой  такой  видимой  причины, в  сумерках  не  видят.  "Куриная  слепота"
появляется у них. Говорят, от питания. Но человек, непривычный долго  бывать
на свежем воздухе, может тоже страдать ею.  Зимой плохо кормили -- это было.
Армия стояла далеко  от  железной дороги, на  самой  северо-западной стороне
Ржевского выступа. И  боеприпасы,  и продовольствие  возят  сюда  только  по
лесной  дороге.  Зимой часто заметало. Тогда  бойцам  приходилось браться за
лопаты... Однажды во время очистки дороги Охлопков впервые  увидел Кутенева.
Он  стоял у  входа в сарай, где пожилые солдаты делали  из фанеры  лопаты, и
выдавали эти орудия труда. А они, как сейчас помнится, принесли  сломанные и
попросили  заменить их новыми. Лопаты он дал, но с упреком: "Ломает тот, кто
не умеет с ней работать. Или вы ленитесь?" На следующий день того самого,  к
его удивлению,  прислали в  напарники. Федор тогда  придирчиво осмотрел  его
винтовку  и,  как бы  в отместку за  вчерашнее замечание, буркнул: "Винтовка
неужели хуже лопаты? Почему у тебя бренчит антапка?" Но разговор "о лопате и
антапке"  тотчас был забыт,  и  скоро они  стали  близкими друзьями.  Такому
обороту дела помогла мягкость Кутенева, его отличные качества бойца. И  этот
друг вернулся сегодня из госпиталя.
     Как только Федор собрался было лечь спать, зашли всей ватагой снайперы.
     -- Федор,  слышь, какая  новость? К нам  приехал новый командующий.  --
Катионов сразу начал рассказывать. -- Генерал-полковник  Еременко. Это  одна
новость. Вторая, Степану Петровичу вручили награду. Вот, смотри.
     Катионов повернул Кутенева к  Федору и  заблестела новенькая медаль "За
отвагу". Федор вскочил и протянул другу  руку. Ребята поддержали рукопожатие
дружным "Ура!" "Теперь орден давай!", "Качать его!" -- кричали они.
     -- Постойте, ребята! -- остановил их Кутенев, размахивая руками. -- Еще
есть новость. Пусть Федор услышит. Новый командующий издал приказ  построить
до армии железную  дорогу. Будем строить силами  фронта. Вот какое дело! Как
вы думаете? Мне кажется, стоящее дело.
     Тогда от нас не заберут на строительство дороги?
     Чего не знаю, того не знаю.
     Я бы поехал. Я же строитель.
     Эй, строитель, иди, чай принеси.
     Обойдешься, твоя ведь очередь.
     Прекратите галдеж,  ребята,  --  снова замахал  руками  Катионов. -- Мы
внесли  предложение,  как  это  было  зимой,  создать  снайперскую   группу.
Правильно, да?
     Конечно, верно.
     -- Наше предложение  капитан  обещал донести до  сведения  командованию
полка. Черт,  чуть было  не  за  был. Завтра ты,  Федя, идешь  в хозчасть на
посадку овощей. Старшим группы будет Кутенев. Вот так. Все у меня.
     Кутенев тихими шагами подошел к Федору и сел рядом с ним:
     Говорят, тебе пришло много писем?
     Да, прочтите, вон они.
     Катионов из-под  кружки достал стопку писем и передал  ее Кутеневу. Тот
начал читать:
     Из Москвы. Злобина Мария Николаевна. Смотри - ка, девушка пишет.
     Читай, читай, -- поторопил его Кутенев.
     Девушка  оказалась  сестрой  лейтенанта Злобина.  Работает  на  заводе,
который выпускает снаряды. Сообщает, что план перевыполняет, и гордится тем,
что  у  брата  есть  такой надежный друг.  В конце письма  пригласила Федора
обязательно посетить ее семью.
     Наверно, красивая?
     Ох, мне бы написала, -- ребята снова зашумели.
     У  тебя  в голове одна любовь. Это  же  прежде всего поддержка солдату.
Понял?
     Давай, не галди! -- Катионов взял  второе письмо. -- Это  с Урала. Тоже
девушки!
     Ох, везет Матвеевичу!
     Потише, потише. Читаю. "Дорогой Федор Матвеевич! Вам, одному из храбрых
воинов Красной Армии, меткому  снайперу, от  имени девушек  Свердловска  наш
пламенный  комсомольский  привет  за  то,   что  вы  беспощадно  уничтожаете
ненавистного врага!"
     Девушки  только  что   окончили  ФЗУ.  Они,   сообщая  о  том,  что  их
комсомольский  цех  в  честь  Первого Мая  выполнил  месячный  план  на  180
процентов,  обещали  и  впредь трудиться  не  покладая рук  во  имя  победы.
Охлопкову по  случаю праздника отправили подарок. Девушки пишут, что все они
из Смоленской области и  ждут-не дождутся, когда  Красная Армия освободит их
родную область. Еще  они пожелали Федору, чтобы у него не уставала рука бить
врага.
     -- 5-й комсомольский цех. Подписалась Тася Аржанова...
     Матвеевич, когда отвечать будешь, сообщи мне, я помогу. Хорошо?
     Об этом потом. Катионов, читай дальше.
     Есть и с Алтая.
     "Сыновья  мои с тобой в  бой ходить уже не смогут. Оттого  я часто  лью
слезы.  Я  знаю,  ты  врага  бьешь  креп  ко  и  за  моих  ребят.  Оттого  я
рада-радехонька. Жили в Сумах. До проклятой войны было  все -- дом, сад, два
сына и счастье".
     У нее сейчас никого не осталось. Старик умер в пути во время эвакуации.
Но она написала еще и так: "Ты не думай, что я только лью слезы. Я тружусь в
колхозе. Наш колхоз  получает  отличный урожай и  хлеб  отправляет к вам, на
фронт".  Она  писала дальше: "Правда  и  бог на твоей стороне! Прошу  Христа
ради, сын мой: убивай их, антихристов, за наши муки и горе!  За это грех бог
возьмет на себя. Твоя воля -- божья воля".
     Читали  и другие письма,  но их  Федор путем  и не  расслышал.  У  него
радость сменилась щемящей тревогой. До  сего  времени он то, что приходит на
фронт, огульно  считал -- все  делает и отправляет народ. А народ-то из кого
состоит?  Об этом и не задумывался. Пули делают  и отправляют ему выпускники
ФЗУ --  сироты... Хлеб, который он ест каждый  день, выращивает ему одинокая
мать, у которой война отняла, проглотила, пожрала все...
     Федя,  а Федя!  --  Федор, видать,  не  расслышал как позвали:  Кутенев
дергает  за рукав. --  Федя, ответить  на  письма  поможет тебе Катионов.  В
письме бойца Красной Армии все должно быть по честному и по совести.
     Понял, Степан.
     Нет,  это  я   говорю  Катионову.  Это,  считай,  мое  наставление  как
командира. Жизнь людей в тылу тяже лая. Ребята, это вы должны понимать.
     Степан Петрович, знаем. Здесь мы так, в порядке шутки.
     Тогда давайте спать.
     Вскоре друзья уже храпели. А к Федору  сон не шел. Почему ему так часто
приходят письма?  Кто он такой? Что  особенного сделал?  Поощряют? Поднимают
дух? Тогда почему  они приносят  не радость,  а  грусть?  Нет, с войной надо
кончать, и чем быстрее, тем лучше: в тылу одни женщины и дети. Они и есть те
люди, у которых солдат ежедневно, ежечасно требует пищу и вооружение. От них
он получает помощь: теплую одежду,  посылки