амени.
     Понравился ли  листок Федору? Тогда  он и сам вразумительно не объяснил
бы. Когда тот  солдат, который показал  плакат, и,  предлагая  ему взять  на
память  свой  портрет, сунул  было в руку,  Федор почему-то  отдернул  свою.
Солдат с черными усами, не  то узбек, не то молдаванин, покачал головой и со
словами:  "Дурень ты, неспроста такую честь оказывают-то, попомни мои слова,
Героя получишь" отдал  листок с любопытством следившему за всем происходящим
молодому бойцу. А Федор неопределенно улыбнулся.  Ведь он прекрасно понимал,
что  такая высокая награда также  несбыточна,  как скажем, сесть на облако и
таким  манером добраться до  родных  мест. Но у  него  где-то  внутри иногда
возникало чувство смутной  надежды, которое он старался  отогнать как лишнее
беспокойство. Правда, состоялся обнадеживающий разговор в штабе с командиром
полка полковником  Жидковым. Полковник спрашивал, казалось бы, обычные вещи,
а  писарь  почему-то  все брал на  пометку. Еще у полковника  на столе лежал
плакат на немецком языке. Буквы были похожи на  те, по которым он когда-то в
школе учился читать и  писать. Немцы, оказывается, за его, Охлопкова, голову
назначили премию в десять тысяч марок. Все же Федору чаще  помнилось не это,
а то,  что полковник доверительно сказал на прощание: "Смотри, тебя  знают и
там, но мы лучше знаем, скоро представим к высокой награде".
     Между тем жизнь солдата текла своим чередом. Случаев, которые не давали
утихнуть   слухам,  рассказам  или  просто  небылицам   вокруг  Федора  было
предостаточно.
     Вот один из них. 259-му полку предстояло  выравнивать линию обороны.  И
будучи  на  передовой  с  командиром батальона  майором  Уколовым,  Охлопков
обнаружил  группу  немецких  офицеров,  находящихся  в  двух  километрах под
укрытием  из сетки и зелени. Но  сорокопятки не  достали  их: был недолет. А
потом солдат из соседнего  батальона у ребят справлялся:  "Правда ли,  у вас
кто-то из снайперов трассирующей пулей угодил полковнику немецкому в глаз?"
     Еще случай был. Вскоре после возвращения с первого батальона как-то раз
под  вечер, собираясь  выйти с  засады, Федор  услышал западнее деревни  лай
собаки.
     Товарищ майор, дальше деревни собака залаяла, -- доложил он командиру.
     Ну и что, товарищ сержант?
     Третий день лежу, и лая не было. Там дороги нет, там лес.
     На то и собака, чтоб лаять.
     Это разведка идет...
     Да?.. Ну, спасибо, на всякий случай примем меры.
     На  следующий  день прошел  слух  о  том, что два  немецких  разведчика
напоролись на засаду и один из них взят в плен.
     И  еще.  Возвращаясь  с  разведки  боем,   взвод  наткнулся  на  группу
противника и завязалась короткая, но сильная перестрелка.  Не успели  отойти
шагов на сто после той  перестрелки,  ночную тишину разорвала уже автоматная
очередь. Стрелки  мгновенно  рассыпались  и  залегли  кто  куда. Тут старший
сержант,  который  вел стрелков,  пустил ракету.  Пока свет ракеты не  угас,
снайперы  успели  уничтожить  двух  автоматчиков.  При  повторном  освещении
ракетой стало ясно, что те уже мертвы.
     -- Ну, кто сразил? -- Старшина спросил, вставая. -- Кто куда целился?
     Из трех  снайперов никто не откликнулся.  Тогда старший сержант пошел к
трупам и, осветив их фонарем, спросил еще:
     -- Кто сколько раз стрелял?
     Жилин и третий снайпер стреляли по одному разу, а Охлопков ответил, что
стрелял дважды.
     Затем  старший  сержант подошел  к  снайперам и  стал рассматривать  их
винтовки, раскрывая почему-то затвор каждой.
     -- Хорошо стреляете. Все попали.
     А  Охлопкову  старший сержант  подал руку и, как бы поздравляя,  крепко
пожал:
     Отлично! Обоим попал между глаз!
     Откуда это узнали, товарищ старший сержант? -- спросил третий снайпер.
     Очень  просто.  У   вас  обоих  пули  разрывные,  а  у  Охлопкова  пули
обыкновенные. Доволен?
     Именно после этого случая в  течение  трех месяцев разведчики постоянно
брали Охлопкова в группу прикрытия. Среди разведчиков распространилась такая
легенда, будто Охлопков стрелок с кошачьими глазами -- даже в ночной темноте
стреляет также метко, как и днем.
     И  на  самом  деле,  по  разносторонности  и  скорострельности  равного
Охлопкову в  полку  снайпера  не  было. Квачантирадзе  и  Ганьшин били очень
метко. Но в ведении  огня по движущимся целям явно уступали ему. Смоленский,
как  и  его учитель  Квачантирадзе, любил  поджидать  и  бить  с упора.  При
стрельбе с рук  лучшие результаты достигал молодой казах Атаджанов. Зато он,
как  житель  степей, скажем, в лесистой местности  не всегда удачно  выбирал
место  засады,  видимо, поэтому  предпочитал  вести  огонь  с общей траншеи.
Ребята  все,  если фашист  попадет  "в их  поле зрения",  не  промахивались.
Ганьшин  --  мастер по чучелам. Квачантирадзе лучше всех  умел предугадывать
поведение противника. Все эти лучшие качества боевых друзей были свойственны
и  Охлопкову. Недаром  же  командиры  при выполнении  особо  сложных  задач,
например, в разведке, в  дуэли с вражескими снайперами предпочитали  его. Он
отлично взаимодействовал и с минометчиками, и с артиллеристами. Это знал сам
Охлопков, знали  это его друзья.  Охлопков  в засаде мог находиться  до двух
суток без пищи, без видимого  движения. Кто раз бывал с ним -- будь командир
или  рядовой  --  видел,  как быстро  разводил огонь,  как  устранял  мелкие
неполадки винтовки,  автомата и  пулемета,  какой  он  мастер  на все  руки.
Никогда  никому не бывал обузой, наоборот,  в премудростях  солдатской жизни
нужным оказывался всегда он сам. Умел перенести холод и усталость, лишения и
тяготы,  чем  показывал хороший  пример  новичкам и  необстрелянным. Не  был
навязчив. Незнакомым  в обиду себя не давал, хотя в  кругу своих мог терпеть
иногда не очень-то приятные выходки.
     Сам продолжал твердо придерживаться золотого правила:  береги ближнего,
заботься  о  нем, тем спасаешь  и  себя, опасности  избежишь, только идя  ей
навстречу, и не дай увиливать от нее ни себе, ни другим.

        "ЗА СЕБЯ, ЗА РОССИЮ"

     Старшина,  коротыш  с фуражкой  на затылке,  резко  скинув  правую руку
вверх,  подал   команду  строиться  сильным  голосом  и  с  какой-то  особой
растяжкой.  Бойцы,  ставя лопаты,  которыми  только  что рыли землю,  у стен
траншеи, и,  на ходу отряхивая одежду и поправляя ремни, с  веселым  гомоном
становились в  строй. Старшина, забравшись на бруствер,  терпеливо переждал,
пока  бойцы  находили в строю привычные  им  места. Он переминался с ноги на
ногу,  поворачивался то  направо,  то налево  и улыбался  с  явным  чувством
превосходства старшего.  Наконец, убедившись, что все  пришло  в порядок  и,
улучив момент первых признаков успокоения, снова затянул звонким голосом:
     -- Ро-о-та, смир-но! Ро-о-та, ша-а-гом арш!
     Затем старшина сошел с излюбленного места и, то поворачиваясь в сторону
колонны,  то  устремляясь торопливыми  шагами вперед, резко скомандовал:  --
За-певай!
     Тут же разнеслась не очень дружная, но веселая песенка:
     Ох, шинель моя, шинель, Ты подушка и постель.
     Теперь рота так шла на обед. Бойцы днем  рыли траншею, а вечером по два
часа учились тактике наступательного боя.
     Такая жизнь сначала нравилась. В день столовались три раза и каждый раз
подавалась  горячая  пища.  Подъем  в  семь  утра, отбой -- в десять вечера.
Главное, шли не в смертельный бой, а трудились как в мирное время. От работы
и  потеешь по-другому. Солдат тут  седьмым потом не исходит, мучений прихода
третьего дыханья не испытывает. Если и потеет, то пот выступает разве что на
лбу. Чуть отдохнул, и усталость проходит.
     Но если бы Федору позволили бы выбрать работу или бой, то он  предпочел
бы  последнее.  Потому что  в свободное от работы время все чаще приходили в
голову непрошенными гостями беспокойные мысли  о семье, о своих близких: как
они  там? Будет  ли нынче урожай? Если как в 1942 году  наступит  засуха, то
тогда  что?  Вот  эта неясность вызывала у него  сосущую тоску.  И  Федор  в
разговоре с друзьями повторял одно  и то же:  "Быстрее надо давить фашиста".
Раз, возражая кому-то, даже  сказал, что он "тоже Россия, семья, дети тоже",
что  их  счастье в  его руках  и к ним  он  должен вернуться  и  обязательно
вернется.
     Подобное  настроение было у  многих  и,  как бы его  кто-то  подслушал,
вскоре в  газете  появились  вот  такие строки: "Спросите  у  снайпера-якута
Охлопкова, почему так ненавидит  немцев?  И  он  ответит: "Потому что  желаю
видеть Россию счастливой" .
     Приказ  о наступлении Охлопкову был бы  желанной новостью, однако  пока
ничего путного не слышно.
     Многие  подразделения  полка,  в том числе  отделение  снайперов, после
участия  в  проведении  весеннего  сева  вернулись на  работу по  сооружению
оборонительных укреплений. Рытье траншей, сооружение дзотов, даже возведение
инженерных сетей для круговой обороны -- результат их двухмесячной работы.
     Все это, как потом окажется, нужно было для подготовки на участках 1-го
Прибалтийского фронта и  еще  трех фронтов, расположенных  от  него  к  югу,
"основной  операции"  1944  года,  для  того,  чтобы противник  не  узнал  о
предстоящем мощном  наступлении под кодовым названием "Багратион". Обо  всем
этом солдат  услышит  еще  через  дней двадцать. А сейчас он,  как  мы  выше
рассказали,  роет траншею и  может лишь  догадываться,  что  здесь,  на  его
фронте,  начнется нечто  доселе невиданное.  Не может  же  быть такого,  что
Калининский,  переименованный в  1 Прибалтийский фронт,  только поддерживал,
как это случалось во время Сталинградской,  Курской  битв и переправы  через
Днепр, другие направления.
     Офицеры  время  от  времени  исчезают:  говорят,  где-то  они  проходят
спецобучение. И тогда по вечерам солдаты собирались в кучи и судачили о том,
о сем сколько душе угодно.  Тут были в каждой группе свои  любимчики. В роте
Охлопкова  в центре  внимания часто Оказывался пожилой  солдат  с  седеющими
кудрями. У него рассказ  особенно складно получался, когда  кто-то из солдат
давал ему  свою наркомовскую. Тогда он добродушно улыбался. Помимо анекдотов
и веселых  истории касался  и  серьезных  вещей.  "Старик" (так его величали
солдаты)  говорил, что  нет и  не  может быть  лучшего солдата в  мире,  чем
русский. Кто  самый выносливый, кто самый преданный родной стране? Он! В тот
брусиловский прорыв, рассказывал старый солдат, -- мы  пошли  наполовину без
сапог. И ничего.  Не хватало  винтовок и пайка.  И  ничего,  зато был  дух и
опрокинули всех и вся. Вот ендри-кудри.
     Или он скажет:
     -- Кто-то против царя работал. Точно! Мясо, масло было.  Ружья разного,
орудий в тылу уйма. А до фронта не доходило. Зато в гражданскую мы в тупиках
дорог находили все:  и винтовки, и гранаты, и пулеметы, и колючую проволоку.
В Петрограде буржуи гноили мясо и по ночам тайком от народа возили в мыльный
завод. Все было, ендри-кудри. Только до нас не доходило. Так вот!..
     Охлопков  не очень  вникал в  смысл подобных рассуждений, но  от нечего
делать  слушал  со всеми остальными. Многие подбадривали рассказчика всякими
расспросами.
     -- Вы не знаете, как продувают войну. Тогда продули, сейчас не продуем.
Теперь не царь-дурак правит. Вы торопитесь  фашиста скинуть. О,  торопитесь!
Народ  за себя  дерется. Но вы, птенчики местные, не мерьте все одной меркой
своей роты. Всему свое время. Скоро и ваш час пробьет. Так вот, ендри-кудри.
     Когда бойцы спрашивали  о  том, что, и тут  надобно  ли,  готовиться  к
крупным сражениям, он за ответом в карман не лазил.
     -- А как же! Главному удару, может, и здесь  быть. И мы можем  ударить!
Все  к  тому  же: добить немца, чтоб он  больше  не встал! Раньше не добили,
теперь добьем!
     Разговоров,  таких  вот  и  других, ходит много  среди солдат.  Эти,  в
понимании Федора, небылицы нужны лишь для утоления любопытства. И сейчас он,
кидая лопатой  землю  из траншеи вверх,  весь поглощен заботой о том, как бы
выполнить дневное задание без излишнего пота и в срок. Старшина -- тот самый
забавный малый с  фуражкой на  затылке -- дал задание на двоих  отрыть  пять
метров. Эти пять метров должны быть отрыты до обеда или с обеда до полдника.
Федор  часто  посматривает  на  лопату  своего  напарника Абрара Хай-ялиева.
Парень очень  старался,  но  полную  лопату не набирает  и  то, что  набрал,
сыплется обратно. Песок комками лежит на плечах,  на спине, даже на пилотке.
Абрар -- сын чабана-таджика,  как  все  горцы, поджарый.  Но  ростом,  как и
Федор, невелик. В начале земляных работ едва успевали рыть эти заданные пять
метров. Однако пока никому еще не позволяли помочь  себе. А впоследствии они
кое-кого сами брали "на буксир".
     После  перерыва Федор чуть поднажал:  к пяти  должны  пойти  на учебный
полигон. Абрар, видя как1  напарник убыстрил темп, тоже стал кидать быстрее.
Улыбается. Видимо, вспоминает про "буксир". У них был уговор: в отстающих не
ходить, не давать себя тянуть за уши. Федору  еще по  колхозу и по работе на
шахтах Алдана  знакомо  слово "буксир". Если тебя берут "на буксир",  то это
значит, что ты никчемный работник.
     Рыть  траншею  некоторым не  нравится. Им  это кажется лишней  работой.
"Наступать же будем", -- говорят они. Тут такой случай, когда трудно судить,
кто прав.  Но если всем бойцам дан приказ рыть, то  это, видимо, для чего-то
надо. И потому тех,  которые отлынивают и работают лишь для вида,  Федор  не
одобряет.  А  это  знал  не  только  Абрар,  знали  псе  бойцы  снайперского
отделения.
     -- Ро-о-та, ста-а-новись! -- Снова послышалась команда старшины.
     На этот раз старшина роту повел на учебный полигон --  на небольшой луг
на опушке  леса.  Отделение  снайперов осталось в сарае.  Там  снайперов уже
дожидался вчерашний лейтенант.  Значит,  будут учить тактике.  С  ним  сидит
незнакомый капитан. Сапоги  начищены до блеска,  пуговицы тоже поблескивают,
портупея новенькая.
     --   Товарищи  снайперы,  перед   тактическим  занятием  с  вами  хочет
поговорить  капитан   Слащев,   --  представил   незнакомца   лейтенант.  --
Пожалуйста, капитан.
     Капитан, оказывается, является корреспондентом фронтовой газеты.
     -- Я  надеюсь, что  вы  прочли на  страницах нашей га зеты призыв  Зины
Тусколобовой.  Ну как?  Читали?  Тог  да  очень  хорошо.  Я  приехал  к  вам
организовать ответное ваше письмо на этот призыв патриотки.
     И действительно, снайперы где-то  в середине  мая  прочли  письмо одной
жертвы фашистов -- медсестры, лежащей в госпитале.  Вскоре в адрес Охлопкова
пришло письмо от редакции  газеты "Вперед на  врага" за подписью заместителя
редактора майора П.  Корзинкина.  Как говорилось  в  письме, Охлопков  и его
боевые друзья должны были начинать движение мести  снайперов фронта "за муки
и страдания" этой девушки-калеки.
     Со  страницы  газеты  Зина  выглядела  совсем  молоденькой,  с  коротко
остриженными волосами. "Дорогие мои! -- писала  девушка. -- Пусть это письмо
дойдет  до  сердца каждого из вас. Его пишет человек, которого немцы  лишили
всего: счастья, здоровья,  молодости.  Мне 23 года. Уже  15 месяцев я  лежу,
прикованная к койке. У меня теперь нет ни рук, ни ног.
     Русские люди! Солдаты! Я была вашим товарищем, шла с вами в одном ряду.
Теперь  я не  могу больше  сражаться. И прошу  вас: отомстите! Отомстите  за
меня, за мой родной Полоцк".
     Письмо бойцы читали группой и с  каждым словом письма им становилось не
по себе.
     Зина воевала вместе со своим мужем. Девушка  -- медсестрой. Марченко --
командиром взвода.  В  одном бою лейтенант  не  вышел с поля битвы. Зина  не
верила,  что он пропал без вести, ей не хотелось верить в гибель мужа. И она
пошла искать его. За несколько суток она вынесла с  поля боя 123 раненых. Ее
наградили орденом.  Она продолжала  искать своего Иосифа. Ей  казалось,  что
Иосиф где-то близко лежит раненый и ждет ее...  И в тот раз она ползла между
телами  убитых.   Вдруг   услышала  стон,  стон  раненого.  Повернулась   --
лейтенант...  Девушка  поползла к  нему.  Затарахтел автомат  и  пули прошли
сквозь ее ноги выше колен. Зина потеряла сознание. Пришла в себя от страшной
боли.  Это  фашист наступил на  ее ноги. А фашист,  увидя на рукаве  девушки
красную  повязку сестры-милосердия,  с  испугу или со  злости стал  колотить
ложей автомата по ее рукам и ногам, по голове. Ее, полуживую, подобрали наши
через двое суток-
     Затем  -- госпиталь,  девять операций. И в  каждый раз борьба за жизнь,
борьба против падения духа и апатии.
     Чуть стало легче, начала объезжать на носилках заводы и выступать перед
рабочими. Ее желание  принести  хоть небольшую  пользу оправдалось.  Где она
выступала, там план поставки военной техники фронту выполнялся.
     -- А один лишний патрон и снаряд -- это удар по врагу. Так-то, товарищи
снайперы. Теперь я жду вашего слова, -- сказал в конце рассказа капитан.
     Капитан,  услышав что Охлопков и его друзья  текст своего  обращения  к
снайперам фронта отправили вчера, обещал прийти завтра еще раз.
     -- Так, тема задания на сегодня "Действие снайпера перед наступлением",
-- объявил лейтенант, когда ушел капитан,  попрощавшись со всеми за руку. --
Теперь слу шайте это:
     "Быть невидимкой, тщательно маскироваться на поле боя -- святое правило
снайпера.  И в  наступлении, и  в  обороне я всегда  стараюсь примериться  к
местности так, чтобы враг меня не заметил.
     ...  Перед наступлением  я  всегда изучаю  складки  местности,  скрытые
подступы к  врагу. Заранее  определяю с каким прицелом  стрелять на  том или
ином рубеже, каким образом там можно замаскироваться".
     --  Кто скажет, откуда взят этот отрывок? Нет, нет,  Попов. Из  молодых
кто скажет? Давай, давай, Баймратов? Ну- ка.
     Это из рассказов Охлопкова, -- ответил боец-казах Кутувых Баймратов.
     Точно.   Наверно,   помните  --  рассказы   Охлопкова  о   своем  опыте
опубликованы в  "Защитнике Отечества"  за 22 и  23 марта.  Кто не  читал их,
может  эти номера газе  ты  взять с собой. А  сейчас  мы  с  помощью  самого
Охлопкова отработаем приемы маскировки.
     Снайперов  лейтенант  разделил  на опытных  и  на молодых.  Опытные  --
Охлопков, Квачантирадзе, Смоленский --  отходят метров на триста и ложатся в
отдалении  друг от  друга.  Они  должны  маскироваться.  Молодые  --  Журин,
Сартмамбетов, Попов, Парфенов,  Хаялиев, Баймратов -- остаются  на месте. Им
дано задание: найти место расположения опытных, используя складки местности,
подойти незаметно до  ста пятидесяти  метров  от  них. Затем  каждый  из них
должен  встать  и  указать на того, кто лежит  перед ним, подойти  к нему. А
опытные должны считать, сколько раз молодые дали себя заметить.
     Получив задание, опытные пошли  рядом  к местам расположения. Примерное
расстояние  между  ними по сто  метров друг от друга.  Скоро они исчезли  из
виду. Через пять минут двинулись молодые, но ползком.
     Через десять  минут  молодые  встали  и,  указав  предполагаемое  место
расположения впереди лежащих, двинулись к своим "жертвам".
     По   итогам  необычного   соревнования  молодых   наилучшие  результаты
оказались у Журина и Сартмамбетова. Из опытных не обнаружили лишь Охлопкова.
     Все  пошли к месту, где лежал Охлопков и стали разбираться в "секретах"
его маскировки. И ничего необыкновенного не нашли.  Он не выбирал места, где
густая  трава,  наоборот, лег там,  где травы было меньше.  Отполз  шагов на
десять  назад,  причем  выпрямляя  примятую  им   траву.  Остановился  среди
отдельных кустиков полыни и лебеды. За одним оставил  полено, надев  на него
пилотку, а сам отполз в сторону и притаился, присыпав травой голову.
     -- Ну, товарищи снайперы, в данных условиях проще такой маскировки вряд
ли  придумаешь. Теперь  объясни те,  почему Попов  и Хаялиев  не  обнаружили
Охлопкова? -- допытывался лейтенант.
     Некоторые  ск