расстояния между ориентирами.
     -- Молодец,  --  подбадривает лейтенант. --  Твоя  задача разобраться с
прибором. Не робей, он только на вид сложный, а так очень прост.
     Знает же назначение каждой части прибора, а названия их запомнить никак
не  может.  Оттого  у  него все  и  запуталось.  Вот  где  беда.  Смотрит на
лейтенанта, но тот уже к другому пошел...
     Смотри-ка, дядя Федя, -- тут Корытов его легонько толкнул в локоть. Сам
пошел к стене. Указательные пальцы держит друг против друга. Кончики пальцев
отмечает кусочком кирпича и говори:
     Это база оптического прибора.
     Как только увидел  то, что рисует и показывает Корытов, в голове быстро
стало  всплывать забытое. "Траектория" -- это путь полета пули  (а он  успел
так  крепко   забыть...)  "Оборачивающая  система"   --  это  очень  простое
приспособление. Сворачиваешь ее налево-направо, вверх-вниз,  чтоб  не падала
тень на  прибор прицела.  А  "риска" -- просто-напросто  волосок шкалы...  К
решению задачи тоже легко можно подобрать  ключик. Минуты две-три  назад  он
никак понять не мог, почему после умножения на сто надо делить непременно на
70. А это, оказывается, ширина базы на местности.
     Когда лейтенант, посмотрев решение  задачи, одобрительно кивнул и пошел
дальше, Федор с  благодарностью улыбнулся Михаилу. Тот, с задорным блеском в
глазах, не преминул пустить шутку: "Вишь, мы тоже не лыком шиты".
     Так прошли для Федора изнурительные двухдневные занятия.
     На третий день состоялись соревнования по стрельбе. По двум упражнениям
по мишени Федор  занял сначала второе, затем третье  места.  А по движущимся
целям его показатели трижды оказались лучшими.
     --  Здорово, Федор, --  первым похвалил его Корытов. -- Охотников знаю.
Бух! И из сотен дробей хоть  две-три в цель-то попадут. А винтовка не такая.
У нее пуля одна.
     На  похвалу Федор не  ответил. Он  лишь улыбнулся и  подумал про  себя:
"Чего  тут,  вот  попробуй  быть первым  в  бою".  Но  когда  после  разбора
результатов  лейтенант Васильков  из двух  отданных  на  весь  полк приборов
второй стал вручать ему, он от волнения переспросил:
     Это мне?
     Да,  да,  тебе,   красноармеец  Охлопков.  Первый  дали   красноармейцу
Наймушину Ивану  Григорьевичу. А вот второй тебе, Федор Матвеевич. Только ты
не подведи нас.
     Так,  Охлопков  в конце  января 1942  года  в  маленькой деревушке, что
стояла  на  северо-востоке  от Ржева, перед строем  из  восьми  бойцов  стал
хозяином снайперской винтовки.
     И на самом деле, по сравнению с обычной, она выглядела чудом. Целишься,
и мишень так приближается, хоть рукой потрогай. Из такой промахнуться стыдно
будет...  Да он  на то и не  имеет права.  Лейтенант же сказал:  снайперское
движение -- дело новое, ответственное, за ними, за первыми, пойдут десятки и
сотни. Надо  скорей освоиться.  Ведь  якуты некогда  на  сохатого и  медведя
ходили с луками, пока долетит первая стрела, успевали пустить еще по три...
     Вечером  Корытов долго любовался  снайперской  винтовкой  и, не скрывая
своей зависти, спросил у Федора:
     А кто этот счастливчик Наймушин?
     Из второго батальона. Лейтенанта Мишанкова видел? Вот у него.
     Снайперская группа действовала самостоятельно  всего  три дня. Началось
наступление и снайперы разбрелись  по своим ротам. К концу следующего же дня
до Федора  дошла  печальная новость, что Корытов получил  тяжелое осколочное
ранение и отправлен  в госпиталь. Тот  самый Михаил Корытов,  ставший Федору
таким понятным и близким...
     Корытов, на первый взгляд человек  неуравновешенный, был на  самом деле
очень  задушевным. Скажем, сегодня поругается с  кем-нибудь, а  назавтра все
начисто забывает. Что бы ни случилось, как  бы ни обходились с ним,  зла  не
помнит.  После боя может сразу же запеть, сплясать... Шутка, веселье --  его
постоянные попутчики. Терпеть  не  может спокойной, размеренной жизни. Когда
скучно, у него даже  взгляд тускнеет. Иногда по вечерам, когда "бес наступит
на пятки",  Миха нехотя начинал рассказывать  печальные моменты своей жизни,
как два  старших брата уже погибли  на фронте,  как отца в пору  организации
первых  колхозов  кулачье застрелило из-за  угла, как  трехлетняя  сестричка
обварилась до смерти кипятком, в какой нужде жилось после убийства отца... А
днем Михаил ходил легко и свободно, как ни в чем не бывало.
     Федор Михаила часто вспоминал и каждый раз ловил себя на мысли, что они
в чем-то очень схожи. А то как объяснишь, почему они вцепились при первой же
встрече? У него убит брат, у того убиты  оба брата. Стараясь  заглушить свое
горе, Федор как бы уходил в себя. Корытов же  пытался рассеяться  весельем и
удалью.  Федор,  скрипя  зубами, безрассудно  кидался  на врага,  готов  был
взорваться гневом по  пустякам,  не выносил  ничьей  оплошности.  Он  сейчас
стыдился этого.
     Так  отозвалась в  Федоре  короткая дружба  с  Корытовым.  Происходящее
вокруг он  стал видеть спокойно  и ясно, душа  его уже не бунтовала,  прежде
всего действовал  его рассудок.  Он  еще понял, что это не  скорая война, ее
беды так неисчислимы, что  несчастье, случившееся с  ним  и  Корытовым,  это
всего  лишь капельки  в  горе миллионов,  что опасность смерти  повисла  над
каждым  из миллионов советских людей. "Потому-то воюет вся  страна,  она вся
превратилась  во  фронт",  --   думал  он.  В  такой  войне  солдату  нельзя
шарахаться, нельзя  поддаваться чувствам, ему надобно  иметь крепкие нервы и
холодную голову.

        "НА РЖЕВСКОМ НАПРАВЛЕНИИ"

     29 января,  иначе  говоря,  на  четвертый день, как  Охлопков из  своей
винтовки  с оптикой уничтожил наблюдателя  и снайпера, очень  обрадовав этим
Михаила  Корытова,  1243-й  полк   при  поддержке  трех  танков,  нескольких
пикировщиков  "ПО-2"  снова  начал  наступательные  бои.  В  тот  день  были
освобождены деревни Ножкине, Новое Филькино, Петелино,  Кокошкино,  Старое и
Новое  Коростылево.   Однако  два   батальона  полка   "Фюрер"  дивизии  СС,
подразделения 167-го пехотного полка приостановили  продвижение наших частей
и пошли жестокие бои, непрекращавшиеся даже по ночам. Вышеназванные деревни,
если сегодня были в руках у наших, то назавтра оказывались у врага.
     Как  понял  Федор  со  слов  командиров и агитаторов, в  начале февраля
наступление войск Калининского фронта  приостановилось почти повсеместно, но
сила сопротивления  с той и другой стороны удвоилась. Почему это происходит,
Федор  понял  определенно и  четко. По планам  нашего командования, Ржевская
группировка  фашистских  армий  должна  быть  окружена  и уничтожена,  таким
образом, очень сильный и опасный плацдарм Ржев -- Гжатск -- Вязьма следовало
очистить  от  немца. Враг  же  не  собирался  сдавать, невзирая ни  на какие
потери, свой опорный пункт для броска на Москву.
     Итак,  снова  начались  непрерывные  тяжелые  бои.  Дыхание  этих  боев
ощущается даже сейчас, при чтении скупых строк оперативных сводок тех дней:
     "25 января. 1243-и стрелковый полк ведет огневой  бой. Состав: 82 штыка
(то есть боеспособного солдата), всего -- 111 человек.
     31  января. Полк весь  день вел наступление во втором эшелоне за 1229-м
сп, обеспечивая левый фланг 371-й сд. Имеет 45 штыков.
     1  февраля. Полк, выдвинувшись  в  первый  эшелон,  вел  наступление на
Тимонцево... Потери большие.
     февраля. Полк наступает в первом эшелоне 375-й сд.
     февраля. Полк, наступая  на Тимонцево,  встретил  интенсивный огонь  из
р-на Опряхино, вынужден был прикрыть собой, тем самым обеспечить продвижение
вперед 1241-го и 1245-го сп.
     4-5 февраля. Полк занимает оборону.
     6  февраля.  Части  группы   генерал-майора  Соколова  (то  есть  375-й
стрелковой  дивизии)  в 5  часов  утра  перешли  в наступление, но успеха не
имели. Потери большие.
     8 февраля. В 13 часов полком занят один блиндаж. Убито -- 26, ранено --
24.
     13  февраля.  До  батальона  пехоты  противника  продолжает  удерживать
Ножкине. 1243-и сп,  наступая на  Ножкине,  четыре  раза переходил  в атаку,
встречая ураганный  огонь  противника, залег в 50 метрах  от Ножкине. Боевой
состав 237 человек.
     14 февраля. Части 375-й сд  перешли  в решительное наступление.  1243-и
сп, наступая на  Ножкине,  ведет  частые бои,  -- трижды  переходя  в атаку,
потерял 80% личного  состава.  Полк, имея 11 активных штыков и  о пулеметов,
отошел на исходную позицию.
     февраля.  Полк  в  составе  74  штыка, 42 минометчика, 38  артиллериста
совместно  с 1245 сп при  поддержке  полковой артиллерии вел наступление, но
вынужден был отойти на исходное положение. Потери: убито --  38, в том числе
убит комбат младший лейтенант Мякишев, ранено  --  94 человека,  в том числе
командир полка капитан Деващенко.
     февраля.   1243-й  сп  (17   активных  штыков)   вел   наступление   на
северо-восточную окраину  Ножкине, достиг  снежного вала  перед деревней, но
встретил сильное огневое сопротивление" .
     "Атаковал",   "встретил   ураганный   огонь",   "отошел   на   исходное
положение"...  Так для полка  карусель войны вертелась  непрерывно изо дня в
день.
     Какими обыденными кажутся сражения  былых времен!  Ведь тогда битва шла
день-два, потом ее участники всю  жизнь  могли  рассказывать  о ней легенды.
Ужасы  войны,  видимо, для солдата  были  всегда  примерно  одинаковыми.  Но
степень напряжения и нагрузка неудержимо возрастали.
     Солдат то ползет, то снег разгребает, землю роет, то отстреливается, то
идет  в  штыковую до изнеможения. Всегда на пределе. Не  дай  бог,  окажется
слабым. Ночь коротает в мерзлом окопе. Ребенком он ловил снежинки  в ладоши.
Тут те снежинки  бьют ему в лицо, залезают за пазуху, в  сумерках сыпятся  в
окоп как песок.  Если заметет, то  снег окажется и  постелью.  В роковой час
служит и саваном. Солдату говорят, что наши две армии отрезаны и оказались в
тылу врага и его дивизию перебрасывают на операцию по прорыву к этим армиям.
Он четырежды  был в "долине смерти"  и четырежды его дивизия была отброшена.
Ей не хватает боеприпасов, продовольствия, живой силы. Живая сила от далекой
отсюда железной дороги приходит своим ходом. Автотранспорту помогают собачьи
упряжки. На  них вывозят  раненых и привозят  медикаменты. Согласно  тем  же
оперативным  сводкам, на которые только что ссылались, тяжелый танк "КБ"  за
полтора месяца в бой пошел один  раз -- 26 февраля, из  артиллерии были лишь
76 мм  орудия и сорокапятки,  минометный батальон придавался только дивизии,
да и то редко.
     Все это солдат видит и не видит, хотя оно имеет самое прямое  отношение
к  его ежеминутной  борьбе  с врагом  и стихией.  Событий так много,  что он
пропускает их мимо, не успевая воспринять и обдумать. Он реагирует только на
те, которые касаются его лично. В этом его спасение. Да и он сам отгоняет от
себя подальше все будораживающее, вызывающее переживания.
     Спроси у Федора в те дни: что ему запомнилось больше всего?  Вряд ли он
сразу  нашелся  бы с  ответом.  Война такая штука,  что  не  всегда  хочется
вспоминать  о  ней.  Все  же  "долину смерти"  не выбить из  памяти. Сколько
пришлось ползти вдоль  и  поперек по  изрытому как от оспы полю, сколько раз
поднимался  в  атаку...  Казалось,  ежечасно чья-то невидимая  рука  швыряет
солдат в пожарище сражения, огромное красно-черное  пламя которого  пожирало
сотни тысяч жизней.
     Вспомнятся потом  и мелочи.  Однажды пошли в  рукопашную. Федор впервые
штыком заколол  человека. Когда, отогнав фашистов, вышли в лес, почувствовал
неприятную тошноту.  Ему надо было покурить. А в кисете махорки не  осталось
ни щепотки. И трубку разбило пулей. С досады сунул руку в карман. Там пальцы
нащупали сначала одну дыру,  затем вторую, третью. Тут кто-то подошел к нему
и участливо спросил:
     -- Эй, брат, что там у тебя? А-а, пробило... Ну, ничего, бывает. На те,
вот табак, вот бумага. Табак из Дона, черкасский. Кури на здоровье.
     Казак  еще  угостил его водой из  своей фляги. А Федор не  спросил даже
имени. Так-то оно бывает.
     * * *
     О первом ранении Федор домой не сообщил. Зачем  волновать родных? Рука,
пробитая пулей между лучевыми костями, держит же пулемет и карандаш. Правда,
ныла с неделю. Но по сравнении  с тем,  что происходит на  передовой,  такая
рана поистине пустяк.
     Сегодня Федор идет с разведчиками. Что его ожидает? Об этом он и думать
не  смеет.  Дивизия после  "долины  смерти"  переброшена  сейчас  на  другое
направление. Но обстановка мало чем отличается от прежней. Дивизии удалось с
ходу занять деревни Большое Мантрово, Воробьеве, Ченцово. И уже целый  месяц
топчется  на  месте. Берет  деревню,  но  тут же  ее  уступит.  Тарутино  --
Мантрово, Ченцово  -- Инчиково, Кишкино -- Самойлове,  Овсянниково -- Усово,
Паново  --  Тарутино,  Ченцово  --  Решеталово...  Вот  названия   деревень,
беспрестанно мелькавшие в сводках дивизии. Будто два равные по силе человека
сели состязаться в перетягивании  палки, да ни тот, ни другой  перетянуть не
может. Но не было  ни единого дня, когда спадало  напряжение  боя. Внезапный
удар с флангов,  даже  с тыла,  засады,  ночные атаки врасплох,  выманивание
противника  на  ложные  укрепления  --  все  было.  Порой  линия фронта  так
запутывается, что не знаешь, где находишься. Благо, что покров снега высок и
немец предпочитает протоптанные дороги.
     Сейчас что передовая, что разведка -- невелика разница. В разведке даже
лучше -- во многом сам себе хозяин.
     После двух часов ходьбы тропа, по которой шли, привела к санной дороге.
     -- По ней они и ездют... -- шепнул старик-проводник на ухо лейтенанту и
для большей убедительности повел рукой вдоль дороги.
     Лейтенант, внимательно посмотрев вокруг, пошел дальше.
     Вскоре  дорога  раздвоилась.  Тут  проводник  опять  что-то  шепнул,  и
командир жестом позвал всех к себе.
     Мы близки к цели. Дед отсюда вернется. Кого  сегодня нам дали-то? Тебя?
Фамилия  как?  Ага, Охлопков. Так  вот,  товарищ красноармеец  Охлопков,  ты
останешься  здесь. Видел, только что прошли коряги? Там и будет твоя засада.
Задача  такая: если  фашистов  мало --  открываешь огонь  и  уничтожаешь их,
одного из них берешь в плен  и возвращаешься по тропинке. Если  их много  --
пропустишь  их и бежишь докладывать  в  разведвзвод. Не случись  ни того, ни
другого -- дожидайся нас.
     Есть, товарищ лейтенант!
     Тише...Ну, бывай.
     Федор, шагая по глубокому  снегу, подошел к трем корягам.  Он облюбовал
среднюю  и, сидя на корточках около нее, принялся курить. Ну и место,  сзади
горка,  спереди дорога -- отходить некуда... Затянувшись  дымом,  Федор стал
изучать будущую  свою засаду. Лежи себе как за бетонной стеной. А  отверстие
-- настоящая амбразура, еще  с навесом. Дорога  к корягам, оказывается, идет
прямо, затем только  сворачивает направо. Обстрел отличный. Горка тоже вдоль
дороги поворачивает направо.  Низина, что  впереди, постепенно поднимается и
вдали обросла лесом. Да, отходить нельзя -- сразу достанут...
     Лежа, Федор стал уплотнять  снег и  укладывать на  нем диски. Что  это?
Скрип саней?.. Федор насторожился. Сквозь  привычный гул боя, идущего с двух
сторон, явно слышен скрип. Затем скрип стал доноситься откуда-то поблизости.
Обернулся  и чуть не ахнул: из-за  поворота  горки начал выходить  обоз. Это
немцы... Это ихние лошади... Одна, две, три, четыре... Много  как их!  Федор
навел автомат на дорогу. Все  как на ладони. Обоз подходил все ближе. Первые
три  лошади особо крупные. Переставляя толстые ноги,  они тянут  нагруженные
сани. Кажись, бельгийки. На первых санях двое  сидят, третий лежит  на боку.
"Спокойные какие.  А убьют -- глазом  не моргнут..." Федор снова пересчитал:
16 подвод. На задних санях почти никого. Что же делать?.. Начнет отходить --
заметят.  Отлежаться? Больно близко от дороги. Федор передвинул ближе диски.
Прицелился.  Фашисты приблизились настолько, что даже  глаза  их видны. "Эх,
черт побери! Я один -- один и погибну, вас много -- много и помрет..."
     Как передние  три  сани  поймались на  мушку, автомат взревел  огненным
пламенем. Фашисты, как ошпаренные, стали шарахаться  и беспорядочно стрелять
кто  куда.  После двух  коротких  последовала  длинная  очередь.  Весь  обоз
смешался в кучу.  Ошалелые фашисты заметили  своего противника, когда из них
осталось  в  живых всего  несколько.  Они сразу  же сбили с  коряги  снежный
козырек, и  пули засвистели  над головой  автоматчика-одиночки. Вот  беда...
Патронов осталась всего  одна коробка.  Отходить нельзя  -- пришьют тут  же.
Вперед,  значит?  Федор вскочил  и, стреляя на ходу,  бросился  к обозу.  Он
бежал,  пока не достиг трупа лошади. Заметил,  что из-под ближних саней двое
из автомата бьют по  корягам и  тут же  пустил несколько пуль по  ним. Затем
взял  у убитого автомат  и  стал  из него  же бить  по фашистам, пока те  не
угомонились.  Наконец,  Федор  перестал стрелять и  облегченно вздохнул.  Он
вытер пот со лба и тут увидел  на дороге легковую машину. Она  мчалась из-за
поворота горки, откуда вышел  обоз. "Неужто подмога  им катит?"  Федор снова
кинулся за подводы. "Почему одна?" Если одна, лучше  пусть поближе подойдет.
"Что  за чертовщина, это же наш газик". Федор успокоился, но головы так и не
поднял.  Газик,  приблизившись  еще  немного,  остановился.  Вышел  стройный
военный в белой дубленке и быстро пошел в сторону Федора. Федор встал.
     Откуда ты?
     Я... 1243-й полк. Разведка.
     Где остальные?
     Туда пошли.
     Стройный военный повернулся и тем же быстрым шагом пошел к машине.
     -- Товарищ  генерал,  тут  действует  разведрота 1243-го полка.  Как вы
предполагали,  немцы везли боеприпасы и продовольствие.  Сейчас же  отправлю
старшину со взводом.
     "Ба, так это машина командира дивизии! Что же так неосторожно плутает?"
-- подумал Федор.
     Газик повернул направо и вскоре исчез за небольшим холмиком.
     * * *
     Прошел  еще месяц.  А бои не утихали даже ночью. В такой суматохе -- на
четвертое утро после того, как Федор один перебил немецкий обоз -- противник
снова овладел Тарутином.  Полк,  потеряв  много  своих  убитыми и  ранеными,
вынужден был боевой участок сдать другой  части.  Теперь, передвинувшись  на
занятую некогда им позицию, держит оборону.
     Погода  резко  потеплела: появились  лужи,  потекли ручейки. Но  ночью,
особенно под утро, от стужи знобит и зуб на зуб не попадает. А днем развозит
и ко  сну тянет. От  прилипшей к ботинкам  и обмотке глины еле  передвигаешь
ноги.  Шинель,  промокшая насквозь и  испачканная  грязью,  бьет  колени.  В
ботинках  хлюпает, ноги  ночью мерзнут,  днем преют  до появления на ступнях
твердых, бледных морщин.
     У Федора лицо сильно обветрено, губы потрескались и шелушатся. Он ведет
огонь  так,  будто  всю  жизнь   только   этим  и   занимался:  прикидывает,
присматривается, когда целится, весь застывает...  Серьезное  выражение лица
иногда сменяется чем-то похожим на улыбку -- значит, попал в цель.
     Возле него спит напарник.  Как только пришли сюда, Федор добыл  широкую
доску. Сейчас стоит на ней.  Когда наступит его черед отдыха, вытащит ее  со
дна окопа, вытрет  немного и, положив на  свою  нишу, ляжет поспать часа  на
полтора-два.
     Жизнь на передовой для солдата --  это  всегда испытание. О том  и слов
нет.  Она ему часто  преподносит  то, чего  ожидал меньше  всего. Фашистский
самолет, к  примеру, сбрасывает  вместо  бомб  пустые бочки  с  отверстиями.
Новичок испугается рева и свиста таких бочек больше, чем настоящей бомбы. Не
зная куда деться, он жмется изо всех сил к земле. Страшный рев давно прошел,
а  он все  лежит  и,  зажмурив глаза, ждет  взрыва... Или  вчерашний случай.
Ничего не скажешь, и смех, и горе.
     Немцы раньше каждый день вопили по радио:  "Генерал Соколов вас оставил
на произвол судьбы, во избежание кровопролития, сдавайтесь или истребим всех
до единого!" А сегодня почему-то