отивника
еще более обременили и без того тяжелую жизнь солдата. Казалось, нельзя было
выдержать такого шествия  с боями по лесам и болотам, ночевок в мокром окопе
или где-то  под деревом  и ежедневного, ежечасного  тяжкого труда.  Все  же,
несмотря ни на что, наступление продолжалось.
     259-й полк с другими частями  43-й  армии вступил в Белоруссию. И здесь
солдат  не встретил ничего такого, от чего он мог  бы облегченно  вздохнуть.
Наоборот  все, что  он  видел  на  каждом шагу, будоражило,  раздражало  его
сознание, его душу. В какую деревню ни вступит, заставал одно лишь пепелище.
От  деревень  торчали одни трубы  печей -- это  зловещие свидетели ужасающей
боли, которая прошлась по многострадальной земле. Целыми неделями солдаты не
видели живых  людей.  Зато  везде  -- на  улицах, около  сожженных  домов, в
сараях, за деревнями -- валялись трупы.
     Живых  людей на  территории  Белоруссии  впервые увидели  после  взятия
деревни Колышки. В нескольких уцелевших от огня домах ютились дети, старики,
раненые. Видимо,  и они  были бы  сожжены и  уничтожены,  если бы тот  самый
гвардейский  полк,  переброшенный  сюда  с   Белгорода,   не  создал  угрозу
окружения.
     Начиная с  Колышек, на дорогах  люди  стали появляться чаще. Исхудалые,
едва прикрытые тряпьем,  встречали солдат  с  радушием, старались  в  чем-то
помочь, делились всем, что имели.
     Однажды  во время  привала  из леса пришло человек тридцать. Эти  люди,
назвавшие себя партизанами, Федору  показались старыми. Подкрепившись,  один
из них -- бородач -- попросил у  него курево. Пользуясь случаем, Федор  стал
допытываться:
     Тебе, пожилому, не трудно в партизанах ходить?
     Что ты говоришь? Сейчас разве такое время, чтобы обращать  внимание  на
возраст и невзгоды? Я-то не старый. Мне девятнадцать, дяденька...
     Федор,  не скрывая  удивления, еще раз  посмотрел на бородача и не  мог
поверить, хотя глаза у того и впрямь были молодыми.
     А она тоже молодая? -- Федор  кивнул головой  в  ту сторону, где сидела
женщина, одетая сверх темного платья с широким подолом в рваный ватник.
     Она? Катя, тут интересуются годками твоими. Что скажешь любопытным?
     Ой  ли! Нет у  меня секретов. Через три  месяца пой дет двадцать пятый.
Имею  сына. Вдова красного командира. -- Женщина  еще что-то хотела сказать,
но ограничилась неодобрительным взглядом.
     Куда ни шло с этими партизанами. Но вот встречу, случившуюся как-то раз
на большаке, не ожидал никак.
     Бойцы шли по шоссе. Когда  взвод почему-то замедлил  шаг и  пошел тихо,
Федору  бросилась в глаза те лежка,  которую тащили  вместо лошади дети. Два
пацана семи-восьми  лет в лохмотьях  тянули  лямки спереди, а  третий, более
старший,  толкал  сзади.  На тележке  среди  всякой скарби сидела девочка  в
плащ-палатке, видимо, накинутой  кем-то  из  колонны.  Дети  все  исхудалые,
руки-ноги как соломинки  да еще покрыты  чешуйчатым  лишаем, головки  тоже с
лишаем. Дети на людей с оружием глядели настороженно. Только старший из  них
изобразил подобие улыбки. Наверно, он понял, что идут свои. На тележку детям
уже  кто-то  успел положить пакетики НЗ, куда вложены кусок свинины, сухари,
концентраты.  Федор,  часто  моргая  от подступивших  слез, тоже хотел  было
отдать  свой  пакет этим несчастным детям  войны.  Тут,  откуда ни возьмись,
появился сорванец и сам вырвал пакет из его рук.
     Как  избавиться от  страшного бедствия, которое царило  везде и всюду?!
Федора,  в  такие  минуты  обуревала   неуемная   злость,  которая   просила
немедленного выхода.
     На войне зло вытесняется злом, смерть очищается  смертью.  И Охлопков в
боях  за  два населенных пункта на земле Белоруссии уничтожил 17 фашистов  .
Это казалось ему  небольшой толикой против того огромного  зла, причиняемого
войной. А  надо  бить врага  еще больше, еще хлеще,  чтобы  ходить  с чистой
совестью перед всеми измученными, натерпевшимися людьми.

        "НА БОЛЬШАКЕ СУРАЖ"

     Ясно было кому угодно, что враг  дорогу Су-раж -- Витебск так просто не
уступит. Но сегодня рано утром случилось нечто невероятное.
     Шли "тигры" сквозь  рваный морозный дымок, поблескивая траками гусениц.
Время от  времени  из  стволов выплевывали  пучки  пламени. Их  сопровождали
тяжелые  самоходные орудия -- "фердинанды".  Из  нервно дергающихся  стволов
"фердинандов" также выскакивали огненные столбы. За ними шли  "пантеры".  По
бокам шоссе -- средние и легкие танки. И все в шахматном порядке...
     Шли грозно. Земля тряслась так нервно, что хотелось встать  и побежать,
сломя голову.
     -- Не бойтесь,  наши близко! -- По цепи еле слышно прошло успокаивающее
сообщение.
     Гул моторов, скрежетание гусениц, взрывы снарядов -- все это,  слившись
в невероятно протяжный гром, надвигалось все ближе. Но когда колонна, гремя,
грохоча,  поливая во все три стороны  огнем, почти поравнялась, Федор понял,
что она проходящая  и  на  какое-то мгновение  стал любоваться ею:  шли  так
четко, будто привязаны друг к другу невидимым стальным тросом.
     И вдруг на позицию,  где расположилась снайперская группа, стремительно
двинулись  "тигр"  и  два  средних танка.  Башня "тигра"  поворачивалась  то
налево,  то направо, как  голова  совы, ищущей жертву. И каждый раз изрыгала
огонь, два пулемета били одновременно.  В двадцати метрах от окопов  "тигр",
как бы уточняя свой путь, замедлил ход и  повертел дымящими стволами.  Когда
перед  ним взорвались  связки гранат,  вздрогнув,  с  ревом дал  полный  ход
вперед.  Над  окопами  пролетали со свистом  огненные  струи. Танк настолько
приблизился,  что  заслонил сначала  горизонт, потом всю четверть неба. Сам,
как этакое чудовище, дышит,  даже меняется в цвете -- темно-коричневая броня
со свастикой  становилась в один миг ржавой, в другое мгновение  приобретала
зеленоватый  оттенок.  Запах, схожий с  запахом слюны рассерженного медведя,
дурманил голову. Когда "тигр" с душераздирающим скрежетом прошел, обвалилась
траншея, засыпав  землей  все, что было в ней. Прижимаясь к уцелевшей стенке
траншеи, Федор понял,  что опасность  быть раздавленным миновала,  и тут  же
стал искать глазами своих.  Солоухин стреляет в "тигра" из винтовки. Ганьшин
кричит  что-то, а  тот  не  слышит. У  второго новичка  лицо  посинело,  как
полотно. Ибрагимов замахнулся было бросить гранату,  тут  же схватили его за
руку.   Тогда  парень,  положив  свою  единственную   гранату  перед  собой,
беспомощно прислонился  к траншее.  Его страх тут же согнал Ганьшин: он взял
его за шкирку и, приподняв, потряс слегка.
     Беда  случилась недалеко от них. "Тигр"  раздавил пулеметчика. Он лежал
справа  в хорошо  оборудованной ячейке.  Его размесило  вместе  со  стенками
ячейки. Боец с противотанковым оружием также исчез мгновенно. Федор подбежал
к торчавшему стволу  и  стал вытаскивать его. "Живой,  а?" -- с этой  мыслью
поднял  бревно,  лежащее поперек,  и  стащил с солдата. И тут из  кучи земли
появилась, чертыхаясь, кашляя, выплевывая попавшую в рот землю, человеческая
голова. Когда  Федор  помог ему вырваться,  тот  первым делом осмотрел  свое
оружие и бессильно потряс кулаком в сторону, куда ушел "тигр".
     Федор,  для   очистки  совести,  кинул   вдогонку  гранату.  Бросили  и
Ибрагимов,  и Ганьшин. Однако тот даже  не дрогнул. "Эх,  была бы бутылка со
смесью! Горел бы ты синим пламенем..." -- выругался в душе Федор.
     Солоухин  выстрелил из снайперской  винтовки, пытаясь попасть  в заднюю
щель.
     Когда "тигр" отошел и с явным намерением догнать колонну, прибавил ход,
Ганьшин  накрутил  "козью  ножку"  и  все по  очереди  жадно  стали  глотать
махорочный  дым.  Пальцы  дрожат  и  "козья  ножка"  прыгает  в  руках.  Тут
послышался крик:
     -- "Тигр", "тигр" горит!
     И на самом деле "тигр" запылал черным дымом  в пятидесяти шагах от них.
Он шатался из стороны  в сторону как  пьяный.  Вокруг  башни  вовсю полыхало
пламя,  как  бы  стараясь  отделить   его  от  самого  танка.  Скоро   танк,
содрогнувшись, замер, затем накренился на бок и остановился намертво.
     -- Сейчас выскочат! -- вместо команды вырвалось у Охлопкова.
     Экипаж  "тигра",  и  вправду,  стал  вываливаться   через  задний  люк.
"Смотри-ка,  вон где  отхожее место  у этого чудовища", -- подумал  Федор  с
ухмылкой.  Тех,  кто выходил, снайперы  тут  же щелкали,  как орешки.  Когда
выскочил четвертый  по счету член экипажа, "тигр" сильно  вздрогнул. Судя по
дыму  и  огню,  в  танке  взорвались  снаряды.  Скоро  черный  дым  перестал
клубиться,  его  заменило яркое красное пламя. Потом  пламя стало  светлеть,
будто горело не железо, а скирда соломы.
     За гибелью танка, свернувшегося с шоссе,  чтобы прикрыть свою  колонну,
долго наблюдать не дали: послышался позывной звук трубы.
     --  Оборудуйте  окоп.  Солоухин, давай  патроны и гранаты!  -- Охлопков
отдал  приказ  и  сам, схватив лопатку, стал  откидывать  завалившую траншею
землю.
     Вчера утром, где сейчас снайперы  копают себе окоп,  немец бил огнем из
дзотов, хлестал  из пулеметов и  автоматов. На гребне  сновали взад и вперед
гитлеровцы. Скоро  по ним била уже наша артиллерия, бомбили  "ильюшины", под
конец запела сама "катюша". В завершение встала в  атаку пехота. На  длинном
гребне немецкие укрепления наши разбили, не оставляя камня на камне и бойцам
показалось, что сопротивление противника сломлено. А сегодня мощным прорывом
прошелся его танковый корпус, нагоняя страх и смятение. 198
     --  Куда  делся  немец?  Что,  весь  вышел?   --  Спросил  Ибрагимов  с
недоумением.
     Потерпи немного, заявится- Лучше займись делом.
     Каким таким делом?
     На круговую готовься. Окоп у тебя готовый?
     А-а
     В  который   раз  Федор  поглядел  на   опушку  леса,  откуда,  по  его
предположениям,  ожидалось появление противника. Пока ничего подозрительного
не  замечалось.  А на правом фланге бой ничуть не утихает. Здесь, кажется, у
наших потери незначительные: то тут, то там по старой траншее маячат головы,
видно,  кидают наверх  землю. Бойко  устраивает себе  "гнездо" и  тот  самый
бронебойщик, которого чуть было заживо не закопал "тигр".
     Прошелся командир  роты,  одобрительно  заметил:  "Отлично!  Только  не
опережайте артиллеристов!"
     Федор чуть  подравнял окоп. Зато старательно раскидал все то, что могло
мешать ему выскочить, соорудил с двух сторон ступеньки из обломков бетона. А
впереди  окопа накидал  жердей,  вытащив  их  из траншеи. Затем  лег и  стал
прикидывать откуда может появиться  фашист и как его бить. Тут-то послышался
усиливающийся шум моторов автомашин...
     Немец долго не заставил себя ждать...
     Первые его  машины, появившись на шоссе, быстро проходят в расположение
второй  роты. Обстреливать их  начали  только  слева  и то  как  бы  нехотя.
Артиллерия молчит. Стараясь понять происходящее,  Федор повернулся в сторону
опушки леса. Там с  утра окопались  остатки той  части, которая отсюда  была
выбита с  треском. Но чувствуется, что им переброшена дополнительная сила. К
чему бы это? Как только проскочит  механизированная часть, фашист поднимется
в атаку? Тогда  что  тянут артиллеристы?  Начали  бы... С  шоссе  ведь  тоже
поддержат.
     Так  оно  и вышло. Начала  вражеская артиллерия. Огонь ее,  не очень-то
плотный и длительный, оказался губительным. Враг  не упустил воспользоваться
точным знанием своих  прежних позиций, ныне занятых нашими войсками. Если бы
наши расположились  только  в  старых  траншеях противника, то  немец сполна
отомстил бы за вчерашний разнос.
     Группа  Охлопкова  попала в самое пекло.  Она  спаслась только тем, что
быстро перебралась в свежую воронку.
     -- По  местам!  --  заорал  Охлопков, когда  утихли взрывы и, опрокинув
лежащего на его  ногах Солоухина, побежал к своему  прежнему окопу.  А там с
двух  сторон  дымились две воронки.  Ни патронов,  ни  гранат  --  все  было
уничтожено  и перемешано с  землей.  Уцелели  лишь  жерди,  брошенные  перед
окопами.
     -- Боец  Солоухин, беги за боеприпасами! Быстрей!  --  крикнул Охлопков
прямо в ухо Солоухину.
     Враг уже  подходил. За механизированной колонной  подоспела  и  помощь.
Несколько  машин  мчались обратно  к опушке.  Одна, перевернувшись  колесами
вверх, догорала на обочине шоссе. Снаряды минометов били в точки, и фашисты,
подстегнутые этими частыми попаданиями, бежали изо всех сил вперед.
     За  несколько  мгновений  Федор  уничтожил  офицера,   затем   второго,
огромного детину, несшего  на себе  станковой пулемет, и его напарника.  Как
кончилась обойма, побежал к  своим. К счастью, окоп Ибрагимова  остался цел,
только немного завалило. Из-под земли быстро вытащили боеприпасы. Ганьшин  с
Ибрагимовым вовсю  вели огонь,  Федор, забрав у них  гранату  и пять  обойм,
возвратился  к себе.  Он  стал бить по  автоматчикам, которые шли перед  ним
парами.
     Напор   наступления  усилился.  И   немцы  кое-где   вклинились   между
обороняющимися ротами. И на войне худа  без добра не бывает. Враг теперь  по
нашим позициям артиллерийского огня уже не ведет, дабы не попасть в своих. А
свист пуль  над головой стал гуще. Патроны  кончаются, а Солоухина нет. Одну
пулю пустил  в фашиста,  который дал в  его сторону короткую очередь. Вложив
последнюю обойму в патронник, Федор  подполз  ближе к  куче, лежавшей  перед
окопом,  снял  с   винтовки  снайперский   прибор,  отомкнул  штык.  К  нему
приближались двое. "Неужто конец? Нет,  так  просто не дамся!"  -- с  криком
встал во  весь рост. Пуская пулю  в  идущего слева, увидел краем  глаза, как
второй прыгнул- на  кучу.  Федор,  уклонившись от удара, отскочил направо. А
фашист  от силы собственного удара поскользнулся и провалился одной ногой  в
кучу. Скорее по инстинкту нанес удар, пропустил мимо ушей предсмертный  крик
и ощутил, как к нему бегут еще двое. Передний бежит в обход кучи. И Федор на
него не кинулся. Наоборот, сделал  вид, что пятится назад.  Видя это  второй
фашист убыстрил  ход, собираясь нанести  удар в  спину. В этот момент Федор,
повернувшись, одной ногой  присел на корточки, как делают охотники, встречая
медведя  с рогатиной. Фашист, ударив  выше цели, сам напоролся на штык. Пока
освобождал  винтовку,  очнулся   первый  и  оказался   на  куче.  Федор,  не
растерявшись, тут же, не целясь, выстрелил  в него,  после  чего обессиленно
распластался на спине.
     Уу-уу-уу... -- с шумом выдохнул и стал жадно глотать  воздух. Но тут же
кто-то больно наступил на ногу и послышался крик:
     Федор, спасай! Федор!
     "Ох, черт! Фашист с нашим дерется!" -- Эта мысль вернула ему ясность. И
он, что  есть мочи, пнул  в пятку  фашиста. Но рухнул не  один,  а сразу два
человека -- фашист и... Солоухин! Рука  фашиста была уже на рукояти кинжала,
торчавшего у него на поясе.
     Федор, вскочив, воткнул  штык в подмышку фашиста. Пока вставал на ноги,
Солоухин, вырвав винтовку из рук своего врага, с размаха ударил его в грудь.
На лице Солоухина вспыхнула было гримаса, похожая на радость и торжество, но
тут же, быстро отвернувшись  при виде  убитого,  он забрал свою  винтовку  и
побежал в сторону своего окопа.
     Бой утихал.  Фашисты  отступают  за  шоссе.  Вдогонку им Федор выпустил
целую обойму, а затем сел на  край  окопа лицом к Солоухину  и,  вытирая пот
рукавом гимнастерки, снова выдохнул с шумом:
     Уу... Такое не пожелал бы и  недругу... -- Воскликнул Федор по-якутски.
Затем, сам того не замечая, крыл кого-то благим матом. Солоухин посмотрел на
него с удивлением и слабо улыбнулся.
     Досталось нам_ -- Сказал он с облегчением.
     Досталось.
     Страшно было?
     А как же.
     -- Да, жуть  такая- Я его винтовку прижимаю к себе локтем. А он норовит
кинуть меня в сторону  да прикончить.  Я держу  изо  всех  сил. Бросил  свою
винтовку и хвать за правый рукав. Так долго возились. А падая, он увлек меня
с  собой и  тут-то у меня  сорвалась  рука... Если бы не ты, то я уже был бы
мертв.
     Ты чего раньше времени себя хоронишь? Выкрутился бы, -- подбодрил парня
Федор.
     Говоришь, страшно, а по тебе не видно, что ты испугался.
     Боялся, это точно. Но не за себя.
     Как это?
     Да так. Ты воюешь всего второй месяц, а я два го да.
     Ты не боишься умереть?
     Нет. Война слишком долго идет, вот этого я боюсь.

     Откуда ты знал,  что нужно  перед окопом жерди кидать? --  Солоухин уже
начал любопытствовать.
     Погоди, погоди... Сейчас команду дадут. Может, фашиста гнать пойдем.
     Но батальон не стал  преследовать  отступающего  противника. Артиллерия
также  прекратила огонь.  И в  наступившей  тишине  послышался  другой  шум,
который  все нарастал.  Скоро стало понятно, что это гул танков. А если  это
возвращается танковая колонна немцев? Чем защищаться?
     Боец Солоухин, где гранаты?
     Две есть, вон они.
     Иди, посмотри у Ганьшина.
     Скоро парень принес еще три гранаты. Все ручные.
     -- Связку умеешь делать?
     Парень  покачал  головой.  Пока  Федор  развязывал  ремень  винтовки  и
накручивал связку, уже появились из-за поворота шоссе первые танки.
     --  Наши! Наши  идут!  -- Солоухин  подпрыгнул на  месте  и  побежал  к
Ибрагимову и Ганьшину.
     Здорово,  когда свои!  Какой  солдат при  виде  красных звезд  на броне
танков,  поблескивающих  их  гусениц,  красного  флага,  развевающегося  над
головным танком  не  будет  радоваться!  Это  означает,  что  где-то  близко
разыгрался бой и колонна фашистских танков, которая так грозно прошла утром,
разбита.  Федора  .обуяло такое  чувство,  будто сам сидел в одном  из  этих
танков.  Взрываются снаряды-одиночки, изредка просвистит шальная пуля, но на
это солдат не обращает внимания. Ему кажется,  что он сидит за  броней и ему
ничего не опасно. Вон идет его надежная защита!
     Вдобавок пронеслись чуть выше деревьев наши истребители -- "лавочкины".
     -- Федя... Федя... -- Кто-то дергает  за рукав.  Обернулся  -- Ганьшин.
Лицо бледное, будто  покрытое  мелом, курчавые  пряди волос, торчащие из-под
шапки-ушанки, мелко-мелко трясутся.
     -- Слышишь? Парней снарядом убило...
     Как же так? Должен же был  он, командир, предупредить их... От радости,
наверняка,  встали да  размахивали  руками...  Солоухин лежал неподвижно,  а
Ибрагимов еще мучается, еле слышно зовет: "Эне, эне..."
     Охлопкову  хотелось  кричать,  ругать кого-то, но около  него никого не
оказалось. Скоро Ганьшин привел санитара. Они  и понесли Ибрагимова, положив
на носилки.
     Когда вернулся  Ганьшин, Охлопков уже  заканчивал углублять окоп, чтобы
зарыть туда Солоухина. Он даже не обернулся. Когда стали хоронить,  появился
политрук роты и распорядился сюда же принести еще несколько трупов.
     После ружейного залпа прощания тот же политрук отдал вырезки из  газет,
взятые из  карманов ребят.  Охлопков  и Ганьшин  поставили  крест, по списку
политрука химическим карандашом вывели фамилии похороненных. Никто из них не
молвил ни слова. Что говорить? Погибли ребята так неожиданно...
     Вырезки газет Охлопков вытащил из кармана на следующий день, вернувшись
с партийного  собрания. Сидя под навесом,  пристроенном  к забору сгоревшего
дома, стал перебирать.  Вот и шарж, который вышел еще месяц назад. На первом
плане он охотник: вокруг пояса висят добытые им белки. На втором -- снайпер:
на правой руке несет каски, сложенные друг на друга. Под рисунками написано:
"До войны охотник  Охлопков добывал сотни белок. В 1943 году знатный снайпер
истребил более 200 фашистов" .
     Первый раз увидев  этот  шарж,  Федор не  пришел  в восторг. Он  скорее
воспринял как нечто несерьезное, похожее на издевательство.  Ведь в сентябре
немцы сбрасывали же  листовки,  где были  и карикатуры. На одном из них  был
изображен  и  он:  глаза  выпуклые  как  фары  и были  куда  больше  окуляра
оптического  прибора  винтовки.  А  внизу угроза:  "Охлопков, сдавайся! Тебя
возьмем живьем или убьем!"
     Конечно, разница