Фашисты, во  время  поединка  с  бронепоездом удравшие в  кусты,  вновь
начали поднимать  головы.  Подпустив  ближе, автоматчики с ними расправились
быстро.  "Пора  и атаковать", -- подумал Федор и с криком "Ура!", стреляя на
ходу,  бросился  вперед. Фашисты  от стремительной атаки  ушли в лес.  Взвод
прошел метров полтораста, пока снова не усилился огонь противника.
     Сосед слева также хорошо продвинулся вперед и расположился за небольшим
холмиком. Третий  взвод  роты только что  переходит железнодорожное полотно.
Федор, успокоившись, пересчитал своих -- их  было пятеро. Нет того парнишки.
Он пал еще у  бронепоезда. Всего  потерь  у отделения --  три  человека. Два
других отделения взвода почему-то оказались в метрах ста левее.
     Эх, теперь отдохнем малость. -- К Федору приполз Хохлов.  Лицо серое от
усталости. -- Что это ты? Опять окоп копаешь?
     Чуток углубить надо.
     Ну, давай. Я пойду в ту воронку, посплю...
     Я тебе дам "посплю"!
     Глаза так и слипаются... Ведь третьи сутки глаз не смыкаем...
     -- Смотри! Как бы фашист не отправил тебя в вечный сон!
     Хохлов выругался и пополз к воронке.
     Федор, хоть  и  ругал Хохлова, сам стал впадать в  дремоту. Веки у него
такие тяжелые и не поддаются его воле. Все же он копал,  копал и дремал. Кто
знает, сколько времени  так  прошло -- вдруг  около  него  взорвался снаряд.
Придя  в себя  от сладкой дремоты, Федор  увидел,  что поле  опять заполнили
фашисты. Пули свистели над  ухом,  как стая птичек.  Федор  кликнул своих --
никто не отзывается и не шевелится. Подполз к Хохлову и толкнул его в бок:
     -- Немцы идут! Иди, буди остальных!
     Фашисты подошли совсем близко, но прекратили огонь два крайних немецких
автоматчика, дабы не бить по своим. Это подбодрило автоматчиков, и они стали
бить смелее и сильнее, пустили в ход гранаты.
     -- "Фенькой"! "Фенькой" их! -- Кричал Хохлов.
     Сильный огонь  вновь заставил  фрицев "нюхать"  землю. Федор,  войдя  в
азарт, стрелял в немцев без остановки:
     -- Ну, кто там следующий! На! На!
     В таком состоянии его дернул Хохлов за локоть:
     Федя...а-а, диск тю-тю...
     Тьфу! Иди собери с убитых!
     Слушаюсь...   Слушаюсь,  товарищ  командир.  --   Хох   лов,  испуганно
поглядывая на Федора, отполз назад.
     Эй, братцы, огня, огня давайте! -- Выкрикивал Федор.
     Огонь пятерых автоматчиков свое  сделал. Пыл немцев  быстро  угас и они
отползли  в  свой  лес.  Вот  тут-то надо  было бы идти  вперед,  да силенок
маловато. В эти дни от артиллерийского огня и бомбежки  тем и спасаются, что
держатся как  можно ближе к пехоте противника. Нельзя нарушать  это  золотое
правило. Федор пополз к своим. Посоветовавшись, решили отправить связного  к
командиру роты.
     Как  только ушел связной,  оставшиеся  четверо стали  собирать  диски и
гранаты.  Бобров  принес даже целехонький немецкий  пулемет  и сумку к нему,
доверху  набитую коробочками. Затем "заморили червячка" сухарями, из чьей-то
фляги попили по несколько глотков воды.
     Не жизнь, а малина, -- удовлетворенно сказал неугомонный Хохлов.
     Давай поспим по очереди? -- предложил кто-то.
     "Конечно, так  будет лучше, а то  скоро и концы отдашь..." Начали  было
засыпать,  как послышался рев моторов, заглушая  шум  боя.  "По  окопам!" --
успел  крикнуть  Федор  и  сразу в  ушах  просвистел  вой падающих  бомб.  В
следующий миг земля дрогнула и застонала от сильных  и  густых взрывов.  Все
вокруг грохотало и рушилось, неприятно теплые волны, вихрем сталкиваясь  меж
собой,   давили,  швыряли,   оглушали...   Неба  как  не  бывало  --  кругом
черно-красный  кошмар.  Густая  пыль и горько-ржавый запах, не давая дышать,
лезли в рот и нос...
     Когда прошел кошмар бомбежки, Федор, уткнувшись лицом в землю, лежал на
дне окопа.  Это  он понял ощупью,  обшарив вокруг себя руками.  Он пошевелил
плечами, пытаясь  встать  на  колени, приподнял голову,  оттолкнулся руками,
разогнул спину. Наконец, голова его вылезла на свет.
     Кто выбрался сам, кого откопали. К счастью, все были живы.

        "КРАСНЫЙ БЛОКНОТ"

     Бойцы  лежат  в  подвале. Сверху  доносится  шум  боя.  Все  спят.  Кто
прислонился к стене,  кто забился в угол, кто положил голову на колени друга
--  каждый устроился  как  смог.  Только  Федор не  спит,  сидит  с  красным
блокнотом в руках.  Это блокнот Хохлова. Весь исписан изречениями, цитатами,
стихами... Хохлов, наверное, был поэтом...  "Был"...  Он  погиб днем раньше,
здесь же, в  доме,  в подвале которого  они  сейчас  отдыхают.  Ему  осколок
прорвал живот, и умер  он  мучительной  смертью. "Федя, друг, застрели меня,
видишь, как я мучаюсь... Ма-ма..." --  хрипел  он. Неприятная тошнота до сих
пор стоит  в горле у Федора.  Какие же люди погибают!.. Хохлов любил  шутку,
всякие курьезы, любил высмеивать, притом очень едко. На фронте  шутка и смех
нужнее, чем в мирной жизни. Острое слово солдата подстегивает,  всякая шутка
отвлекает его, она для солдата -- эликсир настроения.
     Когда  автоматчики  все остались  живы  после  той  памятной  неистовой
бомбежки, Хохлов,  сидя по шею  в  земле, сначала поковырял в ушах, неистово
замотал головой, затем сделал  вид, будто улыбается, и, шевеля губами, начал
креститься.  Что  он  там  говорил,  никто,  конечно,  не  слышал,  но   все
заулыбались. Потом  он  рассказывал,  что благодарил фрица  за  столь чудную
баню,  чем очень развеселил всех бойцов,  и те пообещали устроить  немцу  не
менее приятную баню и полоснуть его грязную спину автоматной очередью.
     В тот  же  день, когда  Федор  и  его  друзья  попали под бомбежку,  13
августа,  1243-й  полк  отбил три  контратаки  и уничтожил  350  фашистов. А
вечером  в сумерках две роты автоматчиков  под поддержкой минометного огня и
танков  отбили у противника Ржевский  лес.  В отместку враг обрушил  на  них
шквал артиллерийского огня. Под утро от всего Ржевского леса, занимавшего 25
квадратных километров, остались лишь черные, обугленные стволы деревьев.  По
всему лесу пылали островки пожаров. Дым валил  черной тучей, его едкий запах
заполнял  окопы, забивая  нос и легкие. В окоп,  где  устроился  Федор, упал
камешек. Догадавшись, что  камешек  летит  от  Хохлова,  пополз  к нему. Тот
откуда-то раздобыл чайник и вскипятил в нем чай.
     На, пей чай. Легче будет переносить вонь фашист скую. -- Сказал Хохлов,
наливая для Федора  чай в флягу. --  Поддал же немец жару! Видать, ни единой
живой души в лесу не оставил. Хорошо, что мы у  него  под самым носом... Как
думаешь,  вот-вот припрет, наверно?  Тогда, братец,  считай, что  это  у нас
последнее  чае питие. А? Эх,  докторшу  "Катюшу" бы  позвать...  Она, милая,
быстро бы их успокоила.
     Ы-га,  --  согласился Федор, отпивая  чай маленькими  глотками.  Каждый
глоток горячего чая, очищая рот,
     глотку  и желудок,  помогал дышать легче  и свободнее.  "Как  додумался
Хохлов  вскипятить  чай?  Неужели  он  так  спокоен?"  --  подумал  Федор  и
внимательно посмотрел на друга. Красные глаза, бледно-серое лицо ни о чем не
говорили. Так  оно  и должно  быть.  Но  вот у  него  трясутся руки.  Да, он
волнуется. Да какие тут нервы надо иметь, чтоб не волноваться?
     Несколько позже,  когда  по  одной и той же  ложбинке  два  дня  подряд
пытались  продвинуться  в город, Федор видел,  как  Хохлов  после  очередной
неудачи выносил раненого. Он тому читал стихи:
     Я к себе домой вернусь. Посажу цветок в саду. - Он цветок из всех чудес
Мне милей, - тебе скажу.
     В те дни склоны холмов Ржева  стояли, ощетинившись бойницами пулеметных
амбразур. И, казалось, что, чем больше людей шло по той ложбине, тем быстрее
их убывало. Вступающие в бой не всегда шли уверенно.
     Раз Хохлов участвовал в расстреле человека, поднявшего панику.
     -- Федя, знаешь, я раньше ненавидел таких. Ты идешь в атаку, а он,  гад
такой, назад тянет. Но как  он кричал! Просил перед смертью: "Не изменник я!
Сообщите домой, что в бою погиб!" А знаешь, что говорил Ленин о трусах?
     Хохлов, стараясь успокоиться, вытащил из кармана свой красный блокнот и
быстро нашел нужную страницу.
     Ага,  вот она: "Расстрел --  вот  законная участь  труса на войне".  Но
нельзя же так пачками...
     Хохлов виновато улыбнулся:
     -- Извини меня, Федя. Я чую, скоро мне конец. Так  я долго не  протяну.
Не  трус я, Федя,  сам знаешь.  Но сей час ни за что не  пойду расстреливать
осужденных три буналом...
     ...Кто-то дергает Федора за рукав. Он не знает, сколько времени  спали,
до него сразу дошла команда:
     -- Подъем!
     Пока бойцы ели, лейтенант  Ситников  читал сообщение  Совинформбюро. Из
сообщения  выходило, что у Сталинграда и на  Кавказе  наши еще не остановили
наступление фашистских армий.
     -- Товарищи бойцы,  мы тоже  стоим на  Волге,  мы  здесь  сражаемся  за
Сталинград! --  Командир, отложив газету, сказал громко.  -- Наши успехи  --
помощь Югу, Сталин граду. За Сталинград! За победу на всех фронтах!
     "Вишь,  какой оборот.  Мы  говорим,  тяжело  здесь!  Там,  выходит, еще
тяжелее", -- подумал Федор, когда выходили из подвала.
     На улице все грохотало, гремело. Здесь, в городе, все иначе. Не знаешь,
откуда будет бить фашист. Бьет из окон, проемов  дверей, с  чердака, со всех
щелей.  На балконе  -- пулемет,  в подвалах --  орудия  и  минометы. Куда ни
кинься --  везде мины. Потому-то  сегодня идут в соседний дом  через туннель
канализации.
     На  третий  этаж! Третий  надо брать!  --  Ситников,  стоя  на площадке
лестницы, кричал резко и зло.
     Быстрее! Быстрее, говорю!
     Ведя огонь из автоматов, стали  подниматься по лестнице.  Но взорвались
две-три гранаты, брошенные сверху, и бойцы откатились назад. "Стой! Вперед!"
-- Ситников сам побежал  наверх и  кинул  две гранаты  одну за другой. Бойцы
Пошли за ним. Затрещала пулеметная очередь, и бойцы снова отпрянули назад.
     Вперед! Вперед!  -- Ситников  снова кинул гранату. Бойцы снова побежали
наверх. Где-то совсем близко по слышался взрыв.  Тут же, на верхней площадке
лестницы,  путь преградили фашисты,  и началась жесткая  рубка из автоматов.
Наши,  поднявшись еще выше, закидали коридор гранатами и, не прекращая огня,
устремились в комнаты. Федор очутился в первой слева комнате, где сквозь дым
ничего  не  было  видно.   Вдруг  на   подоконнике  появилась  чья-то  тень.
Удержавшись от выстрела, Федор понял, что это свой, поднимается на веревках.
Подскочив к нему, втянул его в комнату.
     Откуда ты?
     Как откуда? Снизу.
     Этих ты укокошил?
     Я.  Подожди-ка. --  Боец  побежал  в  угол.  Ложей  автомата  ударил  в
штукатурку, где  проходила отопи  тельная  труба и в образовавшуюся дыру дал
короткую очередь.  Затем достал из кармана  "лимонку", быстро вставил запал,
да сунул в дыру. Боец и Федор побежа ли к двери.  Из комнаты, где взорвалась
"лимонка", ни кто не выскочил. Палили из других комнат.
     Минутку. Я гранатки принесу. -- С этими словами боец побежал к  окну. А
Федор начал стрелять  в открытую дверь через коридор. Тут Федор заметил, что
над ним  летят две  гранаты. Одна  из них полетела в глубь  комнаты, другая,
ударившись в верхнюю колоду, упала перед ним на пол. Он ее рукой отшвырнул в
середину коридора. Два снопа огня, два  взрыва спереди и сзади заставили его
замереть на мгновение.  Федор встрепенулся, повел плечами  и,  почувствовав,
что не ранен, стал отстреливаться.  Вскоре до него  донесся крик с лестницы:
"За мной, вперед!"  Стрельба, еще усилилась. "Это к нам", -- подумал Федор и
вскочил,  собираясь прыгнуть в противоположную комнату. Но перед ним выросла
чья-то  фигура и  замахнулась прикладом  автомата. Федор подставил автомат и
тут же увидел, что  это наш боец. Тот, видимо, тоже  понял,  кто  перед ним,
успел отвести удар и, шевеля губами, проскочил мимо.
     Федор  устремился  в  противоположную   комнату.  У  двери   перед  ним
промелькнул приклад  автомата. Увернувшись  от  удара,  он  увидел  фашиста,
который, выронив автомат,  пытался вытащить  кинжал. "Раненый  что  ли?"  --
промелькнуло  у Федора,  но  успел  нажать на крючок. Повернувшись, чуть  не
угодил в дыру от  взрывов и огня. Затем вышел в коридор, где  его  и застало
внезапно  наступившее затишье.  Шум боя  с улицы  не доходил  до его  слуха.
Ничего не понимая, Федор  молча постоял, пока не  вошли в коридор двое наших
солдат, кричавших время от времени: "Осторожно, свои!", "Это мы!"
     Когда собрались,  их оказалось  человек  20. От отделения Федора, кроме
него, явился лишь один.
     Товарищ боец, давай поищем своих, -- предложил Федор бойцу.
     Давай, -- отозвался тот.
     Боец с  небритой рыжей бородкой и Федор  обошли все комнаты, лестничные
площадки.  Нашли трупы шестерых, а седьмой  так  и  не сыскался. Они вошли в
другую половину этажа. В комнате справа его тоже не оказалось.
     -- Эй, смотри, вон дверь, -- указал боец. Дверь была не то жестяная, не
то  фанерная  с  черной краской. Федор, держа автомат наготове, левой  рукой
дернул  за ручку.  Тут-то Федор от  неожиданности окаменел: перед ним стояло
более  десятка  фашистов  с  автоматами наперевес. Ближний  из них -- детина
огромного роста --  держал  винтовку  со штыком. Ни Федор, ни те -- никто не
шелохнулся.  Трудно представить, что произошло бы в следующее мгновение,  но
тут сзади резко застрочил автомат. Федор тоже нажал на крючок  и дал длинную
очередь.
     -- Фу-у-у... --  с  шумом выдохнул Федор и, обернувшись, с силой  обнял
бойца с рыжей бородкой. -- Спасибо, друг. Спасибо... --  Затем, успокоившись
немного,  вытер пот со  лба и выразил  удивление:  - Посмотри-ка,  нашли где
прятаться. Что же это за комнатка?
     Не комната это, а гардероб. Тьфу, вонь-то какая... Пошли отсюда.
     Ну, спас же ты меня. - Уже в коридоре Федор поблагодарил еще раз.
     Да ладно,  - тот махнул рукой. - А если бы тебя  не  было, я бы остался
жив? Ты лучше на карман по смотри. Так без документов останешься.
     Оказывается левый  карман распоролся и  из  него торчит красноармейская
книжка.
     Ну... А где у меня партийный билет, где блокнот?
     Блокнот-то еще ладно, вот билет - дело серьезное...
     Не говори так - мне оба нужны. Блокнот остался от друга. Пойдем поищем?
     Пришлось опять .пройти по этажу. В комнате,  где Федора  ударил фашист,
они нашли блокнот, почти весь обгоревший.
     --  Дай-ка.  Что это?  Стихи?  Точно. Две  строчки остались... --  Боец
повернул уцелевший кусочек к свету и начал читать:
     Знай -- никто его не убьет, Если ты его не убьешь!
     -- Это же Симонова стихи! А билет где? А-га, вон он!
     -- Где?
     Боец пальцем показал наверх.
     Партийный  билет  осколком  так  и  влепило  в  стену.  Его,  осторожно
выковырнув,  вместе  с  остатками  листков  блокнота,   бережно   вложили  в
красноармейский билет Федора.
     -- Комиссару сдашь? -- спросил боец, когда они спускались по лестнице.
     -- Ему, конечно,  --  согласился  Федор и тут  же изменившимся  голосом
добавил. -- Хохлов был прав. Фашисты  того и стоят; чтобы их уничтожали. Все
беды от них.

        "ЗА ТОТ ЖЕ РЖЕВ"

     Воевать с фашистами всегда  тяжело. Но ни раньше, ни позже Охлопкову не
приходилось бывать в таком огненном жаре, как в августе 1942 года.
     Такое впечатление осталось не только  у Охлопкова. Известный  советский
писатель Илья Эренбург,  побыпавший  на всех  фронтах Великой  Отечественной
войны как военный корреспондент, на вопрос, что больше всего запомнилось ему
из  четырех лет войны,  ответил: "Ржев.  Люди  говорили  мясорубка",  газеты
писали  о "боевой выручке", а чтобы выразить  это на человеческом языке, нет
слов" .
     Другой писатель, Борис Полевой отмечал,  что проехав десятки километров
на  машине  по  местам  ржевских  сражений,  только  раз  увидел один, чудом
уцелевший, скворечник. И об  августовских днях 1942 года под Ржевом мы будем
вести рассказ только на основании документов.
     Под  Ржевом   многое   поражало  воображение  человека.  От  района   с
150-тысячным  сельским  населением дожили  до  его освобождения 35  лошадей,
около 20 коров,  десяток баранов. От  жителей  самого города Ржева  в  живых
осталось всего 362  человека  .  В  воронках  от  крупнокалиберных снарядов,
взорвавшихся  вблизи  города,  образовались  пруды  диаметром шесть  метров,
глубиной в три метра, где хорошо прижились караси. Место, где шумел Ржевский
лес  с  его  вековыми  дубами, только  через  четверть века  ожило  редкими,
низенькими  сосенками. Военный  городок был разрушен так,  что  трудно  было
найти уцелевший кирпич.
     Были моменты, когда человек мог потерять всякую надежду. Сводки, идущие
с  юга, огорчали всех. Иной от  этих  тревожных  сводок  терялся,  впадал  в
уныние.  Вдобавок  целыми  днями  шли  дожди  и приходилось  действовать без
поддержки танков и артиллерии. Войска везде  наталкивались  на минные поля и
проволочные заграждения. Каждый  холм  и  склон  таил в себе  дзот, дот  или
батарею,  которые  били наверняка.  Бомбардировщики и  штурмовики  буквально
терроризировали пехоту. Вражеская артиллерия не переставала бить и ночью.
     А   наступление,  с   самого  начала   смахивающее   на  затяжные  бои,
продолжалось.  Как объясняли потом командующие фронтами,  иначе нельзя было:
фашистская армия сплошной черной полосой подходила к Сталинграду и Северному
Кавказу. Это  единственное на  всем советско-германском  фронте  наступление
наших  войск вынудило противника держать на Ржевском выступе 80 дивизий и не
позволило  ни  одну  из  них  перебросить  на  Юг.  Мало   того,  фашистское
командование  сюда  --  под  Ржев  -- вынуждено  было  перебросить  из своих
резервов  еще  12  дивизий.  Так,   войска  двух  фронтов  --   Западного  и
Калининского  --  в августе 1942  года не  дали угаснуть  надежде в конечную
победу, зародившуюся еще зимой в битве под Москвой.
     А  какой ценой? Имеются  сведения, что  на  Ржевском направлении  наших
погибло больше, чем  в Сталинграде и на  его подступах. Бывали случаи, когда
от вновь прибывших  дивизий после четырехчасового сражения, кроме ее  штаба,
мало кто оставался в живых. Ведь и сейчас недаром генералы неохотно пишут  о
боях под Ржевом. Мы же приведем данные только по одному подразделению.
     В  Ржевско-Сычевской  наступательной  операции 375-я стрелковая дивизия
участвовала в составе 58-й, затем 30-й  армии с первых чисел  августа. Сосед
справа -- 2-я гвардейская и сосед  слева --  274-я стрелковая дивизии быстро
утратили свою  наступательную  силу.  И 375-я,  выполняя роль  ударной силы,
стала  прорывать  оборону 255-й  пехотной дивизии.  Это  и  без  того мощное
соединение поддерживали 18-й, 481-й пехотные полки. Все  же 375-я стрелковая
дивизия 3 августа, отрезав  железнодорожную линию  и вклинившись  в  оборону
противника,  создала реальную угрозу окружения  подразделений  обороняющейся
стороны. Она через три дня заняла Ржевский лес и стала вести бои на северной
окраине города -- в Военном городке.
     Основная тяжесть боев ложилась  на пехоту. Дивизия  только за неделю, с
10 по 17 августа, потеряла убитыми и  ранеными свыше шести тысяч . Командиры
всех полков были ранены или  убиты.  Смертельное ранение  получил и командир
дивизии  генерал-майор Николай  Александрович  Соколов.  Его  прах  покоится
теперь на одной из площадей древнего русского города Твери.
     В боях под Ржевом "в  эти  дни особенно отличился личный состав 1243-го
полка" . Читаем краткое, лаконичное сообщение в архивных документах.
     Чтобы перерезать полотно железной  дороги,  полк  дрался три дня  и три
ночи. За первые два дня недосчитались 1145 человек. В каких только  условиях
люди не  воевали?  Из  трех  дивизионов нашей артиллерии из-за  грязи  после
сильных  дождей  на огневой  позиции  оказался только  один.  Из минометного
дивизиона  приведено было  всего  три 120 мм миномета.  Не  сумев преодолеть
болото  и  минное  поле  на