не слышно  было. "Приперло, значит, фрица",
-- подумал тогда Федор. Сил и у наших было мало:  взвод имел десяток бойцов,
два  пулемета  и один миномет.  С  той  и с другой стороны  огонь постепенно
угасал и  к четырем  часам  вовсе прекратился.  Из немцев  один солдат  свой
автомат отложил в сторону, а сам медленно выполз на бруствер. Затем, почуяв,
что не стреляют, сел, огляделся и снял  каску. Это подействовало и на тех, и
на других. Вскоре и они, и наши сидели на  обочине траншеи. Федор тоже вылез
и попытался сесть, но под ним попадались то осколки, то обломки человеческих
костей. Тогда  он  достал  свою  доску  и, сидя на  ней, стал выжимать подол
шинели, не забывая следить за фашистами. Кто курит, кто  скоблит шинель, кто
очищает обувь от грязи...  От  всех клубится  пар.  Очень  уж похожи на кур,
вымокших в  луже  и севших сушиться на жердь.  Поле  между  двумя  траншеями
представляло  собой  безобразное  по виду,  невероятное  по  составу месиво.
Оттуда  торчало  все: стволы  разбитых  винтовок  и  орудий,  куски  танков,
сгоревших, затем  разнесенных  взрывами изуродованные человеческие  кости...
Бесчисленные бесформенные воронки  заполнены грязью и  талой  водой.  "Ну  и
разнесло... Как  же... Сколько тут поплясала война!" -- подумал Федор. Почти
одновременно с его внутренним голосом донесся до его слуха хриплый голос:
     -- Рус, сдавайс!
     Кто-то  из наших не выдержал  -- выругался  и, сотрясая палкой, которой
чистил ноги, крикнул тому:
     -- Фриц, сам сдавайся!
     И снова поднялась недружная трескотня перестрелки.
     К  вечеру к  фашисту,  видимо, подошла  подмога -- два раза  вставал  в
атаку. Вторую атаку наши  отбили  с  помощью интендантов, отделения саперов,
выполняющего тут какое-то задание и группы офицеров штаба.
     А  как  дальше  быть  немногочисленным   бойцам,   отстреливающимся  от
фашистов? Чего бы судьба ни преподнесла, им надо бы пополнить свои ряды...
     Федор  по  прежнему  со  старанием ведет  огонь. Он  давно  охотится за
пулеметом, который время от времени угрожающе бьет по нашим.
     -- Ну, погоди, все равно доберусь-
     Он прицелился было, как кто-то тронул за плечо. Обернулся -- в траншее,
нагнувшись, стоит подносчик, маленький такой, но с бородой.
     Здорово, друг.
     Здорово.
     Патроны принес? Суп где?
     Есть патроны! Целых четыре диска!
     Ого! А я тут из винтовки по одной тюкаю. Ну, сукин сын, теперь держись!
     -- Я?!
     -- Ты что? Это я фашисту говорю.
     Знаешь,  пополнение  пришло. Штыков -- 750, танков --  больше десятка и
орудий уйма!
     Ну-у? А не брешешь?
     Что ты!  Вот-вот в атаку  поднимутся!  На-те,  хлеб, сахар,  масло. А с
супом вот  что  вышло,  во... --  Поднос чик  показал пробитый термос.  -- В
следующий раз обязательно принесу!
     Подносчик тут же исчез. Но Федор, узнав о подходе пополнения, про суп и
забыл. "Выходит, подошли еще ночью. Ведь слышал же гул моторов!"
     Назавтра,  утром 30  марта,  в  6  часов началось то самое наступление,
которого бойцы ждали, уже несколько месяцев.

        "СОБИРАТЕЛЬ КОРОНОК И БОЙ НА ВЫСОТКЕ"

     В бою за высоту с отметкой 227,9 Федор получил  второе ранение. На этот
раз рана была более серьезной. Он шел, нагнувшись,  и пуля угодила чуть выше
связок нижних  крупных мышц левого предплечья. Не очень болело. К тому же он
оказался единственным ходячим раненым.  Стало совестно:  к  первой машине не
подошел и, не дожидаясь второй, направился в сторону передовой.
     При  первом ранении он и в санбат  не пошел. Тогда пехота противника на
трех  танках прорвалась через их окопы.  Надо было закидать  ее гранатами. В
пылу схватки он так и не заметил, когда пуля  успела пробить его левую  руку
между лучевыми  костями. Перевязал  ее после  боя  лоскутом от своей  нижней
рубахи. Чтобы не кровоточила, по совету  одного  старого солдата прижег рану
горящими мелкими лучинами. Через неделю рана зажила без следа.
     Федор  решил и  на этот раз не отправляться в госпиталь. Когда вернулся
во взвод, командир даже обрадовался:
     -- Значит, отпустили? Молодец! Комбат как раз требует хорошего стрелка.
К нему пойдешь. К Шарапову. Он на КП. Найдешь? Ну, беги!
     У командира батальона Федор,  чтобы  скрыть свое  ранение, держался как
можно  спокойнее.  Шарапов,  Шарапов...  Где  же  видел  он  этого  старшего
лейтенанта?
     Разведчик?
     Нет, я снайпер.
     Тогда пойдешь в группу стрелков, будете прикрывать группу захвата.
     Старший  лейтенант  коротко  объяснил,  что они сегодня  ночью  идут  в
разведку по направлению Инчиково и должны доставить "язык".
     -- Иди в землянку Ахиндеева, ешь досыта и отдыхай. Задание  дадим перед
уходом. -- Шарапов встал и про тянул руку. -- До вечера!
     В сумерках обе группы  лежали рядом  под носом у противника. Пока  шли,
рана  не  очень  беспокоила.  Затем  пришлось идти  то  пригнувшись,  то  на
четвереньках.  Тут-то и начались его муки. Федор следовал за  своей группой,
стиснув зубы.  У него от напряжения выступил  пот, в висках и ушах  звенело,
перед глазами поплыли зеленые, красные круги. Неужели не выдержит? Нет, надо
идти. Скажут -- струсил... Когда прикрывающая группа присоединилась к группе
захвата, разведчики остановились перед распадком. Видимо,  решают как дальше
идти.  По оврагу нельзя: там еще снег и немудрено попасть в засаду. И точно,
пошли  поверху.  Федор  на  минуту забыл  о своей  ране и  взял в рот  снег.
Разведчики пошли  по  гребню  холма: сначала группа  захвата, чуть  погодя и
прикрывающая. Федор с последней полз между лужами. Сейчас нельзя отставать и
он ползет через силу, стараясь отогнать боль.
     Взглянуть бы в эти  минуты на  свою семью! Должно быть, уже  поужинали.
Старик, наверняка, не сидит без дела, то  ли сани делает, то ли стенки бочки
обтесывает. Старший сын, наверно, играет рядом с ним  щепками, а младший уже
должен спать. Какой же теплый и уютный был у него дом!
     "Догнать! Догнать надо..." --  приказал себе и, чуть не взвыв, усиленно
заработал локтями. Пот, стекая по  лицу,  попадает в глаза, его горький вкус
появился во рту. "Э-э, у-уп..."  --  вдыхая и выдыхая воздух,  полз и  полз.
Наконец,  увидел  своих,  остановившихся,  уже  близко  от   него.  Он  тоже
остановился. Сразу же опустил голову  и весь распластался, стараясь отогнать
боль и  усталость.  Отдышавшись, достал  флягу и небольшими глотками  смочил
пересохший рот. Тут приполз сосед и шепчет:
     -- Смотри-ка, что это такое? Неужто наши? Так быстро?
     Федор,  всматриваясь  в темноту,  действительно  увидел  приближающиеся
тени. Наши. Точно они. Выходит, не доползли до траншеи?
     Разведчики не дали долго волноваться -- приволокли "языка".
     Откуда его так быстро?
     В траншее были у них?
     Потише, успокойтесь,  -- ответил Ахиндеев. Взяли  его на нейтралке. Обо
всем потом. Дайте отдышаться и не шумите. Ну, быстрей! Стрелки потом пойдут.
     Группа захвата исчезла во мгле.
     Федор  снял  промокшую тяжелую  телогрейку  и  стал подвешивать диски к
ремню   гимнастерки.  Затем  сел  на  телогрейку.   Его  теперь   беспокоило
возвращение.
     Что ты делаешь?
     Готовлюсь к возвращению.
     Телогрейку снял?
     -- Да. Устал...Идти будет легче...
     Подошедший тоже хотел было снять  телогрейку,  но послышалась  команда:
"Аида, ребята!". Федор осторожно повернулся и начал вставать:
     Вместе пойдем, не торопись. Я хорошо знаю местность...
     Ладно. Вдвоем веселей. Устал-то ты как... Ничего, пройдет. Дойдем.
     Разведчики,  выполнив  задание,  благополучно  вернулись в свою  часть.
"Язык",  доставленный  им  без  шума  и  перестрелки,  пришелся  по  "вкусу"
командиру батальона. От  имени командования вынес разведчикам благодарность.
При обыске у  пленного обнаружили бархатный кошелек, пришитый к пиджаку, как
двойной карман.  Кошелек  имел тройную подкладку, каждая из которых состояла
из больших и  малых ячеек. По  этим  ячейкам были рассованы  вещи из золота,
серебра  и  платины  --  серьги,  браслеты,  кольца, коронки. "Надо  же", --
подумал Федор, увидев этот странный набор.
     Вот это да... -- Кто-то выразил свое удивление.
     Что хочешь от оккупанта?!  -- ответил  другой. -- Грабитель, стервятник
да и все! Лучше пойдем -- отдохнем.
     "Услуга" мародера сказалась, между прочим,  сразу.  Гитлеровцы,  по его
показаниям, предпримут  наступление  не через неделю, даже не  через два-три
дня, а нынче  утром в 7 часов.  Потому-то Охлопков и Стяжкин еще до рассвета
должны быть  на нейтральной... Стяжкин  -- это тот  самый, с которым  вместе
вышли с разведки. Он, оказывается, родом из Саратова.
     --  Федя,  на,  это  адрес  моих  родных. На  всякий случай... Положи в
карман. -- Стяжкин, пытаясь отдышаться, повернулся  к Федору.  Он только что
принес на условленное место винтовку, два автомата, пулемет и диски.
     --  Друг ты мой, болеешь что ли? -  Нет, - ответил нехотя  Федор, а сам
осторожно разминал раненую руку.
     -- А потеешь почему?
     Боишься, что стрелять не смогу? Ранен я в руку. Рана и мучает меня.
     То-то я вижу. Почему в госпиталь не идешь?
     Сам видишь, сколько убито и ранено. Ты же слыхал, что сказал комбат.
     Командир  батальона, пригласив  снайперов  к себе  в  4  часа  утра,  с
нескрываемой тревогой объяснил, на какое задание они идут и  под конец прямо
сказал: "Помните, у  нас сил  мало. А мы  врага должны  удержать до  подхода
новой части".
     --  Так-то  оно  так...  --  Стяжкин еще раз  внимательно  посмотрел на
Федора. -- Ты, наверно, партейный? Это я к слову... Ранен -- не ранен,  ждет
один конец...
     Пока Федор со Стяжкиным на своем участке -- развороченной  снарядами  и
бомбежкой  местности --  сооружали  по  нескольку ячеек, как  велел командир
батальона, на небосклоне уже заметно занялась заря.
     Покуривая в  ладонь,  стали  наблюдать за  противником. Перед ними  три
блиндажа.  Немец  уже на ногах. Из  средней землянки вышли два офицера и  по
траншее направились в тыл.
     -- Федя?
     -- Подожди. Это завтракать идут. Когда вертаться будут, тогда и можно.
     Снайперы  решили, что  ближний  участок  траншеи будет обстрелян  ими с
первой позиции, то есть вот отсюда.  Пулемет поставили на высотку, где у них
устроена  самая  дальняя  позиция.  По  уговору,  после  первой   схватки  с
фашистами, отсюда выйдут один влево, а другой -- вправо и, отстреливаясь, от
воронки к  воронке будут откатываться  в сторону своих. У них  решение вышло
почти по подсказке Шарапова.
     Тут-то Федор вспомнил, как в феврале у Оптяхино разведчики со снайпером
напали на семь землянок врага и уничтожили свыше ста фашистов. Тоже утром. И
этот Шарапов руководил операцией. Точно, он был тогда.
     Федя, идут...
     Ы-гык,  не торопись только... Идущих по траншее -- я, выход из блиндажа
-- ты.
     Фашисты вышли  на прямую часть траншеи. Впереди -- два офицера, за ними
три солдата.  Федор еще раз проверил прицел  и  приготовился. Хорошо идут --
гуськом...
     -- Федя! Стреляй же, Федя!
     -- Ы-гык...
     Когда фашисты стали подходить к середине прямой части траншеи, загремел
первый выстрел Федора. Тут же последовало еще три выстрела.
     --  Есть!  Четыре  убито,  один  ранен!  --  Орал  Стяжкин,  забыв  про
осторожность и даже подпрыгнул.
     -- Тише, тише, друг...
     Услышав  выстрелы,  из-за  угла  первого  блиндажа высунулась голова  в
каске. Стяжкин собрался было открыть огонь, его остановил Федор:
     -- Подожди, посмотрим, что будет делать.
     Фашист огляделся  туда-сюда и,  видимо, не разобравшись в чем дело, тут
же исчез.  Зато со стороны второго  блиндажа появилась сразу целая  орава...
Где там стоял пост? Как они его не увидели?
     -- А ну, бей и сам перемещайся, -- тоном приказа Федор крикнул Стяжкину
и ползком ушел в воронку.
     Тут же автомат сотряс  воздух. Федор тоже сделал несколько выстрелов. В
ответ с той стороны застрочил пулемет, забухали минометы. На боковой траншее
немцев  уже  не  видно.  Успели уйти  вперед... Как их  достать?..  Наделали
столько шума, неужто не удержат... Федор пополз к пулемету.
     Бой все накалялся.
     Именно  в  такие минуты Федор, втягиваясь в  ритм происходящего вокруг,
умел интуитивно упреждать опасность. Он идет. Идет так,  чтобы его как можно
дольше не заметили. Идет и снимает высовывающиеся головы из  ближней траншеи
под треск короткой очереди автомата Стяжкина. Когда пули начали свистеть над
ним гуще  и дружнее, Федор выкатился из  воронки  и  продолжает  подниматься
выше, уже укрываясь за гребнем  холма. Учащаются взрывы, и он откатывается в
углубление. Как только проходит огневой вал, снова ползет наверх.
     Когда его пулемет снова  заработал с холмика,  началась  неравная дуэль
между  ним  и  артиллерией противника. Но и на этот раз пулемет остался цел.
Как только  стало меньше взрывов, Федор, ковыряя пальцами уши, глотая слюну,
пытался  смягчить  оглушение. Он смотрит вперед,  а  там  все окутано дымом.
Пулеметчик дрожащими руками вставляет диск, затем,  стиснув зубы,  открывает
огонь  сквозь пелену  дыма.  Приклад пулемета вырывается  из рук,  в  глазах
рябит, тело ничего не чувствует. Все же, когда фашисты  поднялись с подножья
холма, пулемет вновь заговорил. Штурмующим и на этот раз пришлось залечь.
     Расстреляв последний  диск,  Федор  снял  затвор пулемета,  откинул его
подальше и пустился с холма вниз  с винтовкой в руках. Тут он сообразил, что
огонь ведут  и свои, потому устремился  в  овраг, по которому утром  вышли в
нейтральную зону.  Достигнув края оврага,  обернулся назад: преследующих  не
видно. Теперь почти у своих и он, чуть не теряя сознания, пополз дальше...
     Когда зашел в траншею  боевого охранения, Шарапов был там.  Он доложить
хочет, а его останавливают.
     --  Молодец!  С  заданием  справился.  А  это  что?  Постой,  осколочек
застрял... Дай-ка вытащу... Вот так...
     Уже ранен... Перевязывают ему голову? Да... Чья-то мягкая рука прошлась
по затылку, по лбу...
     "Молодец! Все в порядке", -- слышит откуда-то голос Шарапова.
     От  сильной  усталости,  после похвалы  командира у Федора земля  пошла
кругом. "Что это он говорит? Остальные где?"
     -- Кто вернулся?
     -- Сейчас  придут,  товарищ  боец.  Подожди,  придут... Он-то подождать
может... Вышел же к своим. Гу!
     Черт побери! Кто-то его будто по лицу хлещет. Шарапов?  Гу... Что это с
ним? Чуть было не заснул. Нет, он встанет...Обязательно встанет...
     Как фамилия? Охлопков, да?
     Моя? Моя -- Охлопков.
     Товарищ Охлопков, смотри. Тебе письмо.
     -- Письмо... Письмо пришло... Как они там? Дай-ка, я встану...
     Когда  пришло сознание, Федор сидел на  дне траншеи с письмом  в руках.
Пытался  было прочитать, не получилось --  буквы пляшут.  "Потом прочту", --
подумал он.
     Тут  снова Шарапов появился. Сунул Федору в  руку  свою  флягу и  кусок
сахара.  Боец,  напившись  воды,  поднялся  на  ноги  и,   видя  присутствие
командира, стал докладывать:
     Товарищ комбат, задание...
     Хорошо, хорошо, товарищ боец, знаю все... Ты огня давай! Огня!
     Дальше Федор  наравне  с другими вел огонь,  но  четко  не  помнил, как
справлялся.  Ему  казалось,  что видит  сон:  как  из  снайперской  винтовки
уничтожал фашистских пулеметчиков,  спускающихся  с холма, Стяжкина недалеко
от себя,  которого взрывом снаряда разнесло,  Шарапова, получившего ранение,
многих убитых и раненых...
     Но все это было наяву. Они держались до 12 часов, как и было велено, до
подхода другой части.

        "ХОРОШИЙ БОЕЦ ВСЕМ НУЖЕН"

     Зима уже позади. Проходит и весна. Какие они были? Об этом Федор судить
не может, потому  что  сравнивать  не  с  чем  -- других  таких  ему еще  не
доводилось испытывать.
     375-я стрелковая дивизия с первых чисел  апреля 1942 года  наступала по
направлению Усово  -- Половинкино  -- Трушино, но продвинулась немного. Хотя
она 24 апреля получила приказ об отправлении в резерв командующего фронтом и
сдала позицию 379-й стрелковой дивизии, из-за осложнений боевой обстановки и
в  связи  с затруднением  подхода резервов в  распутицу,  продолжала держать
оборону в районе Воскресенское -- Ратово -- Разюхино.
     Весна  -- это не  зима: светлее и теплее. Но она принесла вязкую грязь,
сырость в окопах. В эту пору Федор у себя дома после долгой холодной, иногда
и голодной, зимы готовился к  охоте на перелетную дичь. А тут лютует враг --
совсем другая охота.
     1243-й полк в течение  месяца все свое  усилие направлял на взятие двух
высот, обозначаемых  цифрами 227,8 и 222,9. Эти высоты, видимо, не забудутся
никогда.  Попробуй  забыть  высоту  227,8!  Они уже были на вершине,  а  тут
началась бомбежка. Затем налетели истребители и из состава батальона полегло
больше половины...
     Бойцам  с весной пришло  небольшое  утешение, связанное с  появлением в
полку  отечественных автоматов.  Именно с  помощью вновь  созданных  четырех
групп  автоматчиков  и ручных пулеметчиков подняли противника с  насиженного
места и  заняли эти высоты. Тогда-то  перед  выступлением в  бой за  одну из
высот  Федору  в  числе  немногих  было  доверено   быть  владельцем  нового
долгожданного вида оружия.
     С того  дня прошло  чуть  больше  месяца  и  Федора ранило снова.  Пуля
угодила в щиколотку и вышла сквозь, не задев костей голени.  Из-за этой раны
с неделю лечился  в санбате.  Выйдя оттуда, из оставленного  друзьями письма
узнал, что дивизия 12 мая вышла на формирование.
     Когда Федор, изрядно поплутав, нашел своих,  в комендатуре его встретил
незнакомый лейтенант.
     -- Ветераны  дивизии сегодня встречаются с новым пополнением, -- сказал
лейтенант  после проверки  документов. -- Ты  тоже будешь участвовать. Сходи
пока в баню. Там дадут новое обмундирование.
     Незнакомый лейтенант  говорил  с Федором просто, как на "гражданке", не
требовал  уставного доклада,  вел себя  очень обыденно.  Именно  из-за этого
Федор ощутил перемену обстановки и понял,  что его ждут, в  общем-то, мирные
дни, с чем бы ни были они сопряжены.
     После бани Федор чувствовал такую легкость в  теле, будто скинул что-то
тяжелое, давившее его издавна. Его еще одели и обули во все новое. Шел сюда,
невольно  стыдясь  своей,  видавшей  виды,  одежды,  теперь же и  шинель,  и
гимнастерка у него новенькие, белье чистое... Неожиданно сыскалась, наконец,
подходящая обувь.  Старшина, до того  все  удивлявшийся: "Ну?! Пилотка 56-й?
Шинель 46-й  1-й?", --  когда дело дошло до  ботинок, стал  сокрушаться пуще
прежнего:  "37-й?  Где  же я  возьму  тебе такие?!" Потом, что-то  вспомнив,
воскликнул: "Да ты,  дружок, счастливчик!  Есть  у меня  ботинки, заказанные
генералом для приемыша полка. Мальчика нет, его отправили в тыл. Сейчас! Сию
минуту... А вон они! На, носи на здоровье!"
     Так, в  полной  новой амуниции  Федор пошел  в отведенное  ему место  в
землянке.  Туда зашли двое в плащ-палатках. После знакомства выяснилось, что
пришли к бойцам начальник политотдела дивизии Сергей Михайлович Айнутдинов и
командир  1243-го  стрелкового   полка  Александр   Спиридонович   Ратников.
Командиры долго и обстоятельно беседовали с бойцами.
     -- Вы же автоматчик! -- Обрадовался Ратников. Когда услышал,  что Федор
воюет с первых дней при бытия дивизии на фронт, Ратников сказал Айнутдинову:
     На него-то не заполнен лист.
     А-а, он же с госпиталя.
     Ну,  ничего,  впереди времени  еще много. --  С  этими словами Ратников
повернулся к бойцу. -- Так ведь, товарищ красноармеец Охлопков?
     А начальник  политотдела дивизии Айнутдинов спросил Охлопкова, готов ли
он  вступить в партию.  На это  Федор ответил,  что он  готовился вступить в
партию еще до войны, будучи в колхозе.
     --   Ты   пиши  заявление,  да  поскорей,   --  посоветовал   начальник
политотдела, прощаясь с ним за руку.
     Так, лицом к лицу, большие командиры с бойцами разговари