Николай ЛЕОНОВ и Юрий КОСТРОВ
    ВАРИАНТ "ОМЕГА"
    (ОПЕРАЦИЯ "ВИКИНГ")

    OCR: Андрей из Архангельска


ГЛАВА ПЕРВАЯ

   В феврале сорок второго полковые разведчики, временно  расположившиеся  в
сожженной деревне невдалеке от озера  Ильмень,  получили  необычный  приказ:
встретить  на  "ничейной"  земле  переходящего  из  фашистских  расположений
немецкого  офицера.  Откуда  командованию  стало  известно  о   перебежчике,
разведчики не знали, но, судя по тому, что инструктаж проводил сам бригадный
комиссар из штаба фронта, разведчики  поняли  -  встречать  придется  фигуру
незаурядную. В передней линии наших окопов  расположили  роту  автоматчиков,
которая должна была в ряде необходимости обеспечить прикрытие.
   Каждую ночь два разведчика  выползали  чуть  ли  не  к  самым  фашистским
окопам,  ждали  немца.  Место  для  перехода  было  подходящее:  извилистый,
поросший кустарником овраг пересекал немецкие  траншеи.  Ориентиром  служила
большая сосна со срезанной  верхушкой.  Условного  сигнала  -  одна  красная
ракета - все не было. Продрогшие и усталые  разведчики  возвращались  назад,
чтобы на следующую ночь вновь ползти к вражеским расположениям.
   На четвертую ночь, когда до возвращения оставался ровно час,  над  сосной
взлетела одинокая красная ракета. Беспорядочно затрещали выстрелы, испуганно
рявкнул пулемет. Уже изверившиеся в удаче разведчики  припали  к  промерзлой
земле, затем осторожно поползли вперед.
   - Есть, - прошептал один, скатываясь в воронку, на  дне  которой  темнела
человеческая фигура. - Немец. Офицер.
   - Живой?
   - Живой вроде. Может, не он?
   Человек в  форме  немецкого  офицера  лежал  неподвижно,  сжимая  в  руке
ракетницу. Разведчик взял ее, ракетница была еще теплая, пахла порохом.
   - Он.
   Немца осторожно положили на  плащ-палатку,  волоком  потащили  по  талому
снегу. Когда до окопов оставалось совсем немного, с немецкой стороны ударила
пулеметная очередь. Один из разведчиков ткнулся лицом в снег.  Навстречу  из
окопа выскочили автоматчики. Десятки рук подхватили  уже  две  плащ-палатки,
аккуратно опустили в окоп.  Санитары,  оттеснив  всех,  уложили  раненых  на
носилки, ходами сообщения вынесли  к  стоявшей  на  опушке  леса  санитарной
машине. Врач нагнулся к разведчику, прошептал:
   - Мертв. - Стал осматривать немца.  -  Этого  быстро  в  машину.  -  Врач
подошел к человеку с ромбом в петлицах.  -  Жить  будет,  товарищ  бригадный
комиссар.
   Майор государственной безопасности Симаков  кивнул  врачу.  Чуть  склонив
голову, он смотрел на разведчика, который стоял на коленях у тела друга.
   - Витька! Витька, ты что,  парень?  -  Он  отталкивал  пытавшихся  унести
носилки санитаров. - Из-за какого-то подлюги немца...
   Симаков сделал шаг, хотел было,  подозвав  разведчика,  сказать,  что  не
"подлюга немец", а чекист Сергей Николаевич Скорин после многолетней  работы
в фашистской Германии прорвался к своим.  Симаков  сдержался,  повернулся  и
тяжело зашагал к поджидавшей его в ельнике "эмке".

***

   Госпиталь был расположен в здании школы. Вывеску так и  не  сняли,  но  в
коридорах не бегала детвора, а под табличками "1 Б" и  "Физический  кабинет"
было мелом написано: "Операционная", "Палата номер четыре".
   В палате когда-то сверкавший  паркет  теперь  не  натирался,  был  просто
вымыт. Пожелтевшая  стенгазета  "Отличник"  болталась  на  одной  кнопке,  и
нарисованный на ней горнист висел головой вниз.  На  кровати,  стоявшей  под
стенгазетой, лежал Скорин, рядом на колченогом табурете примостился его друг
Костя Петрухин - веснушчатый парень с розовыми  оттопыренными  ушами.  Такие
уши  у  взрослых  встречаются   редко,   и   Костя   выглядел   переростком,
второгодником. Скорин лежал неподвижно на спине, смотрел в  потолок,  слушал
Петрухина рассеянно, думая явно о своем.
   - Я был уверен, что ты живой, Серега! - быстро говорил Костя.  -  Сколько
же лет ты там проторчал? - Он и не ждал ответа. - В тридцать восьмом  уехал.
Слышал, твоим последним сведениям цены нет.
   Скорин перестал улыбаться.
   - Есть цена, Костя. Человек погиб,  меня  вытаскивая.  -  Он  поморщился,
после паузы сказал:
   - Большая цена. - Скорин задумался, затем спросил:
   - Значит, сын, говоришь?
   Довольный, что Скорин сменил тему, Петрухин подмигнул.
   - Да, сын! Вот как получилось, Серега.
   Скорин  с  трудом  повернулся,  молча  посмотрел  на   друга.   Костя   с
преувеличенным  интересом  стал   изучать   висевший   на   спинке   кровати
температурный лист.
   В тридцать восьмом году Скорин уже работал в разведке, для окружающих  он
был геологом, что  могло  объяснить  его  длительные  командировки.  Получив
задание ехать в фашистскую Германию в спецкомандировку на один  год,  Скорин
сказал Лене, что отправляется в экспедицию на Восток. Сергей приготовил  три
письма, которые должны были с  соответствующими  штемпелями  с  трехмесячным
перерывом прийти к ней. Он уехал, договорившись с Леной, что по  возвращении
они поженятся, он  получит  отпуск,  воплотится  в  реальность  их  мечта  -
Черноморское побережье.
   Первое сентября тридцать девятого года началась война, и Скорин застрял в
Германии. На некоторое время с ним прервалась связь.
   О том, что у Скорина есть невеста, никто, кроме  Петрухина,  не  знал.  О
своей беременности Лена узнала после отъезда  Скорина;  когда  родился  сын,
написала в "геологическую экспедицию",  ответа,  естественно,  не  получила.
Скорин пропал.
   Так прошло четыре года.
   - Как Лена? - после долгой паузы спросил Скорин.
   - Что я мог ей говорить? Официально она  тебе  не  жена!  Правду  сказать
нельзя. А тут еще связь с тобой тогда потеряли.  Чего  только  я  ни  делал,
чтобы ее успокоить. Твержу одно: жив Сергей! Жди. Что родился ребенок, она и
от меня скрыла, я сам за кордон уходил. Узнал год назад.
   В палату вошла сестра.
   - Сергей Николаевич, сейчас укольчик сделаем, - как о  радостном  событии
сообщила она и поставила поднос с инструментами на школьную парту.
   Костя пошел к выходу.
   - Терпи, Серега, я покурю пока. - Он быстро спустился  в  вестибюль,  где
его ждала Лена.
   Увидев Костю, Лена встала. Была она высока и  стройна,  видимо,  когда-то
очень красива. Точнее, Лена и сейчас была красива, но серая усталость  лица,
которой так щедро покрывала лица людей война, старила ее.
   - Нормально, Ленка. Жив твой герой!
   - Мой? - Лена теребила кончики платка. - Забыла, как он и выглядит.
   - Сейчас увидишь!
   - Четыре года. - Лена  села.  -  Ни  одного  письма.  Чужой,  равнодушный
человек. - Она повысила голос. - И не объясняй мне...
   Костя взял ее за руку.
   - Нет, сегодня не могу.
   - Лена! - Костя беспомощно  оглянулся,  увидел  на  столике  регистратуры
телефон, подвел к нему Лену. - Ну,  хорошо.  -  Костя  снял  трубку,  набрал
номер. - Вера Ивановна? Петрухин. Майор у себя? Соедините, пожалуйста. -  Он
пожал Лене руку, заговорщицки подмигнул. - Здравствуйте, Николай Алексеевич.
Из госпиталя. Нормально. Так когда вы ее примете? Хорошо, товарищ  майор.  -
Он положил трубку, отошел с Леной к окну. - Вот что,  Лена.  Ты  поезжай  на
Лубянку, зайди в бюро пропусков...
   - Почему на Лубянку? Что Сережа сделал? - Лена смотрела испуганно.
   - Разведчик твой Сережа. Четыре года у немцев был...
   - Так почему же?..
   - Объяснят, Лена. Тебе все объяснят.
   Костя довел женщину до дверей, затем бросился вверх по  лестнице.  Скорин
встретил друга вопросительным взглядом.
   - Начальству звонил. У нас теперь начальник новый...
   - Знаком. Он навещал меня. Он и на передовой был, когда я пробивался.
   - Знаю. А меня можешь поздравить: на фронт еду.
   - Как на фронт?
   - Война, Сережа.
   - Но ведь ты...
   - Был, Сережа. История глупая получилась.
   -  Какая  история?  -  раздраженно  спросил  Скорин.  -  Ты  прирожденный
разведчик.
   - Видно, нет. - Костя жестом остановил Скорина. - Кто кому  рассказывает?
- Он сел, вздохнул виновато  и,  стараясь  не  смотреть  на  Скорина,  начал
рассказывать:
   - Был я у немцев в тылу, на оккупированной  территории.  Легенда  у  меня
была хорошая, у  немцев  большим  авторитетом  пользовался.  Информация  шла
отличная. Местный иуда там объявился - в гестапо  следователем  работал.  Не
человек вовсе. Ты таких и не видел.
   - Видел.
   - То фашисты, а здесь свой! Партизаны его к вышке приговорили.  Два  раза
пытались... Очень осторожный подлюга был.
   - И ты его шлепнул сам! - сказал Скорин. - Поэтому пришлось все бросить и
уходить. - Он приподнялся, хотел добавить еще несколько слов, сдержался.  Он
отчетливо представил, в какое трудное положение поставил Костя подполье.
   Скорин откинулся на подушки. Долго молчали, наконец Скорин сказал:
   - Извини! Но ты же профессионал, Костя.
   - Он детишек истязал. Если бы я его не убил, я бы сам умер.
   - Отстранили, значит. - Скорин вздохнул.
   - На фронт! - Костя заулыбался. - Ну, дорвусь я! Никаких тебе  хитростей.
Там - они, здесь - мы!
   - Вместе воевать будем. Я тоже рапорт подаю.
   - Я слышал, Канарис всю старую гвардию против нас бросает. Цвет  немецкой
разведки, - словно сам с собой разговаривая сказал Костя.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Несмотря на ярко горевший камин, в кабинете отставного генерала,  хозяина
старинного замка баронов Шлоссеров, было довольно холодно. Старого  генерала
слегка знобило. Он сидел в кресле,  кутаясь  в  плед,  раскладывал  пасьянс,
опустив седую с залысинами голову, и старался не смотреть  на  сына,  Георга
фон Шлоссера, который, нетерпеливо  поглядывая  на  телефон,  расхаживал  по
кабинету. Было  тихо,  лишь  поскрипывал  рассохшийся  паркет  под  сапогами
Георга, а когда он останавливался, то слышался треск поленьев  в  камине  да
тиканье старинных часов.
   Охотничий костюм, туго перехваченный  в  талии  широким  поясом,  отлично
сидел на молодом бароне. Он ходил легко,  слегка  приподнимаясь  на  носках,
отчего казался выше своего среднего роста.
   Скуластый, с чуть приподнятыми уголками бровей и глаз, словно в его жилах
текла восточная кровь,  Георг  в  остальном  был  копией  плакатного  арийца
третьего рейха - голубоглазый блондин с массивным подбородком. Усы у него  -
не клякса под носом "а-ля фюрер", а аккуратно  подстриженные,  длинные.  Они
слегка опускались по краям тонких губ.
   Георг первый из  династии  нарушил  традицию,  изменил  строевой  военной
службе. Виной тому был адмирал Канарис,  давнишний  друг  дома.  Еще  юношей
Георг смотрел на "маленького адмирала" с обожанием. Его мягкие манеры, тихий
голос, а главное,  таинственная,  полная  романтики  и  тайн,  как  казалось
Георгу, профессия увлекли юношу. Кроме того,  молодому  аристократу  претила
военная муштра, которую отец насаждал даже в своем поместье.
   Пойдя против воли старого генерала, исподволь  поддерживаемый  Канарисом,
Георг  вступил  на  военно-дипломатическое  поприще,  стал  профессиональным
разведчиком. Способный от  природы,  имея  мощного  покровителя,  он  быстро
сделал карьеру, но в сороковом году, находясь в Москве, имел  неосторожность
подготовить доклад о танковой промышленности русских излишне  правдиво.  Его
точка зрения не понравилась фюреру,  посчитавшему,  что  в  докладе  завышен
советский военный потенциал, и майор абвера Георг фон Шлоссер был  отстранен
от работы. Помочь бессилен был даже Канарис. И Георг два года бездельничал в
родовом имении, коротая время за охотой и картами.
   Неделю назад без  всякого  предупреждения  в  имение  приехал  "маленький
адмирал". Как ни витиеваты и туманны были его речи, Георг понял, что в связи
с подготовкой к  весенне-летней  кампании  в  России  фюрер  поставил  перед
абвером  ряд  сложнейших  задач  дезинформационного  характера,   что   дало
возможность Канарису просить Гитлера вернуть  абверу  опальных  разведчиков.
Адмирал уехал, а сегодня утром звонили из  Берлина,  просили  передать,  что
адмирал будет говорить с Георгом фон Шлоссером в семнадцать часов.
   Шлоссер взглянул на часы - ровно семнадцать.
   Раздался телефонный звонок.  Генерал  недовольно  поморщился,  головы  не
поднял, продолжая раскладывать  пасьянс.  Шлоссер  хотел  взять  трубку,  но
неизвестно откуда вынырнувший старый слуга дома  Хельмут  опередил  молодого
барона, схватил трубку, выждал паузу и неторопливо ответил:
   - Имение барона Шлоссера. Дома, фрейлейн. Сейчас я его приглашу. - Он  не
передал трубку Шлоссеру, положил ее на стол:
   - Господин барон.
   Георг Шлоссер усмехнулся, но подчиняясь этикету, тоже выдержал паузу.
   - Майор фон Шлоссер, - ответил он. - Спасибо, фрейлейн.  Жду.  -  Генерал
демонстративно не обращал на сына внимания. - Доброе утро, господин адмирал.
Как ваше здоровье? - Он замолчал и бросил быстрый взгляд на  отца.  Выслушав
адмирала, молодой барон ответил:
   - Завтра приеду. До свидания, господин адмирал. Передам обязательно. - Он
положил трубку. - Отец, тебе привет от адмирала. Обстоятельства...
   - Да, да. - Генерал смешал карты, тяжело поднялся из кресла. -  Так  было
всегда. О Шлоссерах  всегда  вспоминали  лишь  в  тяжелые  дни.  -  Приказав
взглядом следовать за собой, генерал неторопливо вышел из кабинета.
   В  гостиной  он  закурил  сигару   и,   словно   впервые   увидев,   стал
сосредоточенно разглядывать  висевшие  на  стенах  фамильные  портреты.  Род
баронов Шлоссеров - старинный род военной аристократии  -  насчитывал  около
десятка поколений. На портретах красовались поджарые генералы  и  даже  один
фельдмаршал.
   Молодой барон покорно  ждал.  Непроизвольно  он  тоже  стал  разглядывать
портреты предков и посерьезнел.
   - Ты знаешь, Георг, как я отношусь к твоей профессии,  -  начал  генерал,
стоя к сыну спиной. - Ты сам сделал выбор. Но раз тебя вызывают,  ты  обязан
явиться немедленно. - Он взял с тумбочки массивный колокольчик, позвонил,  а
когда Хельмут явился, сказал:
   - Господин барон сегодня уезжает. Ты едешь с ним.
   - Слушаюсь, господин генерал. - Поклонившись, Хельмут бесшумно исчез.
   По имению была  объявлена  "тревога".  Двое  мальчишек  тащили  чемоданы.
Хельмут следил за упаковкой гардероба молодого барона, подгонял слуг.
   Хозяин замка и Георг медленно ходили вдоль увешанной портретами стены.
   - Все готово, господин барон, - сказал появившийся Хельмут и поклонился.
   Генерал  молча  обнял  сына,  отступил  на  шаг,  оглядел,  вновь  обнял,
подтолкнул к двери.
   - С богом, Георг.
   - Береги себя,  отец.  -  Шлоссер  направился  к  двери.  Старый  генерал
кашлянул, и сын остановился.
   - Георг. - Генерал вновь посмотрел на портреты предков и наконец произнес
вслух то, о чем думал весь вечер:
   - Если ты опозоришь наше имя, я буду последним бароном Шлоссером.

***

   Лениво  повернулся   Большой   Тоомас.   Остроконечные   крыши   Таллинна
обволакивал липкий туман. Хлюпали весенним, уже сырым снегом узкие улочки.
   Георг фон Шлоссер стоял на балконе двухэтажного  особняка  и  смотрел  на
тихий, словно притаившийся город. Что ждет его здесь?
   Не прошло и недели, как Шлоссер, простившись с отцом, приехал  в  Берлин,
где  был  тут  же  принят  Канарисом.  От  покровительственных   добродушных
интонаций адмирала не осталось и следа - он был  сух  и  официален.  Канарис
сообщил Шлоссеру, что ему  поручается  ответственное  задание  -  создать  в
кратчайший срок надежный  канал  для  продвижения  крупной  дезинформации  в
ставку русских. В  характер  дезинформации  Канарис  Шлоссера  не  посвятил,
сказал лишь, что речь идет об  информации,  доступ  к  которой  может  иметь
довольно узкий круг офицеров генштаба, абвера и чиновников МИДа.
   Для создания канала  Шлоссеру  надлежало  с  помощью  местного  отделения
абвера и в контакте с СД выявить советского  разведчика  и,  используя  его,
организовать радиоигру с разведкой русских. "Маленький адмирал" дал Шлоссеру
ряд советов. Он не стал скрывать, что с  аналогичной  задачей  направляет  в
другие пункты еще трех офицеров. Правда, при  этом  он  заметил,  что  очень
хочет, чтобы задача, поставленная лично фюрером, была решена именно Георгом,
в Таллинне.
   Через несколько  дней  Шлоссер  доложил  адмиралу  общий  план  операции,
получил его согласие и вылетел в Таллинн.
   Погруженный в свои  мысли,  Шлоссер  вернулся  в  комнату,  посторонился,
уступая дорогу тащившему чемоданы солдату. Он вынул из саквояжа портрет отца
и поставил его на  письменный  стол.  На  портрете  генерал  был  спокоен  и
чуть-чуть ироничен.
   - Господин барон. Как прикажете распланировать  квартиру?  -  спросил  за
спиной Хельмут.
   Шлоссер перешагнул через чемоданы и подошел к стоявшему у двери Хельмуту.
   - Гостиная, - сказал он. Указал на висевший на стене натюрморт. - Убрать.
Мебель оставить. - Шлоссер  прошел  в  соседнюю  комнату  и  оглядел  ее.  -
Кабинет.  -  Внимание  Шлоссера  привлекла  висевшая  на  стене  гравюра   с
роденовского "Мыслителя". Барон  стал  разглядывать  ее,  прочитал  надпись:
"Дорогому Самуилу Абрамовичу от благодарных учеников".
   Хельмут тоже  прочитал  надпись,  хотел  снять  гравюру  но  Шлоссер  его
остановил:
   - Оставить. Стол к окну, ковер убрать.
   С улицы  донесся  автомобильный  сигнал.  Шлоссер  покосился  на  окно  и
вернулся к гравюре. Он рассматривал ее долго и внимательно,  не  повернулся,
хотя отлично слышал твердые шаги вошедшего унтер-офицера.
   - Господин майор, фрегатен-капитан ждет вас у себя.
   - Хорошо. - Шлоссер снял гравюру, подошел к другой стене и позвал:
   - Хельмут! - Когда старый слуга подошел, приказал:
   - Повесить сюда.
   Абвернебенштелле-Ревал1 размещалась в Таллинне по  улице  Койдула,  3,  в
сером  пятиэтажном  доме,  и  среди  офицеров   абвера   именовалось   "Бюро
Целлариуса". Георгу фон Шлоссеру польстило, что  фрегатен-капитан  Целлариус
прислал за ним личный "опель" и, видимо, предупредил  охрану,  так  как  при
виде майора и его помощника солдаты охраны щелкнули каблуками и вытянулись.
   1 Отделение абвера в оккупированной Эстонии.
   Дверь в приемную Целлариуса была открыта. Секретарь,  женственная,  но  с
военной выправкой блондинка, поднялась  навстречу,  дружелюбно  улыбнувшись,
сказала:
   - С приездом, господин барон.
   Шлоссер вспомнил показанную  Канарисом  фотокопию  письма  этой  женщины,
адресованного знакомой, с характеристикой своего  начальника:  "Нет  чистоты
настоящего арийца, но хорош".
   - Здравствуйте, фрейлейн Фишбах. - Шлоссер поклонился.
   - О, я польщена, барон!  Вы  знаете  мое  имя.  -  Она  подошла,  помогла
Шлоссеру снять плащ?
   - Мой помощник лейтенант Заукель, - Шлоссер чуть заметно повернул голову,
- расскажет  вам,  фрейлейн,  последние  берлинские  новости.  -  Он  кивнул
лейтенанту на кресло в приемной и, довольный, что сумел избавиться сразу  от
обоих, вошел в кабинет.
   Александр  Целлариус,  широкоплечий  здоровяк   с   густыми   каштановыми
волосами, вышел на середину кабинета и, здороваясь со Шлоссером, сказал:
   - Вы большой любезник, барон. Я уже думал, вы никогда не  расстанетесь  с
фрейлейн Фишбах.
   - Простите, фрегатен-капитан, но теперь и  мой  верный  Заукель,  и  ваша
очаровательная Фишбах лишены возможности слышать нашу беседу. Адмирал узнает
о ней только от вас и от меня.
   Целлариус, запрокинув кудрявую голову, расхохотался.
   - Браво, барон! Садитесь. - Он пододвинул майору кресло, а сам  развернул
удобнее столик, подвинул пепельницу, сигареты, зажигалку, сел рядом. - Я рад
с вами познакомиться, майор. Еще больше рад вашему возвращению  в  строй.  В
сороковом я читал  вашу  справку  о  военном  потенциале  русских.  Это  был
уникальный документ.
   - Уникальный, - согласился Шлоссер, прикурил от предложенной  Целлариусом
зажигалки и благодарно кивнул. - Два года отпуска  за  плохие  документы  не
предоставляют.
   - Ничего, барон, теперь вы отыграетесь.
   - Война с русскими - не партия в кегли.
   - Вы правы, барон. - Целла