угалась.  У  изгороди,   огораживающей
маленький покосившийся домик, полицай  долго  возился  с  ключами  и  гремел
засовами, прошел во двор, и вскоре  одно  из  окон  распахнулось.  Ничто  не
говорило об опасности. Окинув взглядом безлюдный переулок, Скорин  пошел  от
домика, от окна с белыми занавесками. Все спокойно, но  цветочница  удобнее.
Пожалуй, лучше обратиться к ней. Сначала, конечно, проверить.
   Через три квартала Скорин оказался на широкой улице, по которой с  лязгом
и грохотом двигалась колонна танков. Немногочисленные прохожие  теснились  к
стенам домов, понуро опустив головы. Вид этих людей диссонировал с бравурным
маршем, доносившимся из репродуктора.
   Скорин тоже  остановился,  оглядел  "зрителей".  Лишь  некоторые  из  них
приветствовали  танковую  колонну.  Какой-то  мужчина  случайно   встретился
взглядом  с  немецким  офицером,  тотчас  робко  махнул   рукой,   изображая
приветствие, но сосед, стоявший к  Скорину  спиной,  сердито  толкнув  этого
мужчину, ударил его по руке.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   Скорин выжидал. Шлоссер в Таллинне, Симаков в Москве ждали его  позывных.
Трудно было сказать, кто из них больше нервничал.  Над  Шлоссером  сгущались
тучи недоверия, которые вот-вот могли разразиться карающими приказами.
   Симаков, хотя и знал уже осторожный характер разведчика, не  ожидал,  что
первая шифровка так задержится. Они не обусловливали точных  сроков.  Скорин
должен действовать, исходя из ситуации. Но при  нормальном  течении  событий
Скорин должен был уже получить рацию,  следовательно,  сообщить  в  Центр  о
прибытии. Майор госбезопасности терпеливо ждал, думая о разведчике, волнуясь
за него.
   В тот вечер,  когда  Скорин  "провожал"  полицая,  в  Москве  шел  дождь.
Симаков,  стоя  у  окна,  провел  ладонью  по  мокрому  стеклу,  но  капель,
естественно, не стер. По Лубянке шли озабоченные люди. Хотя бомбежки заметно
сократились и сирена лишь  изредка  подавала  свой  загробный  голос,  люди,
изредка поглядывая на небо, убыстряли шаг.
   - Разрешите, товарищ майор? - В  дверях  появился  шифровальщик,  пересек
кабинет и протянул Симакову скромную конторскую папку.
   Майор быстро подошел к столу, мельком взглянул на стенные  часы,  которые
показывали  без  одной  минуты  десять,  и  стал  просматривать   полученные
телеграммы. Шифровальщик негромко сказал:
   - Из Таллинна ничего.
   Майор не ответил, но движения его стали медленнее, а лицо равнодушнее. Он
расписался в принесенной шифровальщиком книге, кивнул -  мол,  можешь  идти,
закрыл папку и задумчиво посмотрел на темное мокрое окно.  Что  в  Таллинне?
Оставалось только ждать.
   Скорин не думал о начальстве,  забыл  даже  о  жене  и  сыне.  Предстояло
сделать очень серьезный шаг в операции. Он не мог решить,  в  какую  сторону
этот  шаг  сделать.  Понимая,  что  имеет  дело  с  подпольщиками,  а  не  с
профессионалами, он боялся поставить под удар операцию.
   Скорину цветочница чем-то не нравилась. И  он  вновь  не  назвал  пароль,
купил букетик ландышей. Вечером вернулся к вокзалу, подождал,  пока  девушка
закроет киоск. Держась на почтительном расстоянии, двинулся следом.  Девушка
шла быстро, не оглядываясь. Так уверенно ходят по хорошо  знакомому  городу.
Скорин, не выпуская из поля  зрения  ее  светлую,  стриженную  под  мальчика
головку, успевал оглядывать улицу. Слежки за девушкой как будто не было.  Он
догнал  ее  и  тут  же  на  другой  стороне  улицы,  чуть  впереди,   увидел
лейтенанта-танкиста, который утром крутился  у  цветочного  киоска.  Девушка
остановилась у одноэтажного желтого  домика,  порылась  в  сумочке,  достала
ключ. Скорин прошел мимо  и  услышал,  как  хлопнула  дверь.  Танкист  пошел
медленнее, затем  тоже  остановился,  взглянув  на  домик,  в  котором  жила
девушка, двинулся обратно.
   Слежка или просто влюбленный? Разве станет офицер  победоносной  немецкой
армии робко провожать девушку, не решаясь к ней  даже  подойти?  Странно.  И
Скорин решил перейти в наступление.
   На следующий день утром в штатском костюме, вылинявшем потрепанном плаще,
в обвислой фетровой шляпе, из-под которой выбивались седые пряди парика,  он
проводил на работу толстого мужчину из городской управы. Скорин окрестил его
Толстяком. Скривив широкое лицо в гримасу недоверия и  брезгливости,  тот  в
одно и то же время ходил с работы и на работу, носил  потрепанный  портфель,
на недружелюбные взгляды соседей не обращал внимания.  Службу,  как  заметил
Скорин, Толстяк нес серьезно. Сегодня он неторопливо прошествовал  по  своей
улице, проехал, как всегда, на трамвае и ровно  в  восемь  вошел  в  широкие
двери управы. Скорин отправился к  цветочной  палатке,  изображая  ожидание,
погулял,  но  ничего  подозрительного  не  заметил.  Вчерашний  танкист   не
появился.  Скорин  осуждающе  взглянул   на   часы,   сокрушенно   вздохнув,
неторопливо направился к дому девушки. Задуманная  им  проверочная  операция
требовала определенной подготовки. Необходимо было хорошо изучить район, где
жила цветочница.
   Желтенький одноэтажный  домик  с  резным  флюгером  на  крыше  равнодушно
смотрел на тихую улицу закрытыми ставнями. Скорин, не останавливаясь, прошел
мимо, свернул в переулок направо и через минуту оказался у небольшого  кафе.
Выяснив, что из туалетной комнаты кафе есть выход во  двор,  Скорин  остался
доволен, решил, что кафе ему подходит.
   Вечером  цветочница,  закрыв  киоск,  отправилась  домой.  Скорин  догнал
девушку, только когда она остановилась у своей двери и достала ключ.
   - Простите, мадемуазель. - Скорин приподнял фетровую шляпу и  поклонился.
- Как мне пройти на улицу... - Он замялся, стал рыться в карманах. - Где  же
эта записочка?
   Девушка, открыв дверь, удивленно поглядывая на Скорина,  остановилась  на
пороге.
   - Ага, вот она! - торжествующе заявил Скорин, достал  из  кармана  листок
бумаги с адресом, показал его девушке. - Не знаете?
   -  Нет.  -  Цветочница  вздернула  подкрашенные  брови,  вошла  в  дом  и
захлопнула дверь.
   Скорин не назвал пароля, спектакль преследовал определенную цель. Если за
девушкой ведется наблюдение, то за человеком, вступившим с ней в контакт, да
еще  показавшим  какую-то  бумагу,  обязательно  пойдет   "хвост".   Тяжело,
по-стариковски отдуваясь, сильно сутулясь и  шаркая,  чтобы  не  видна  была
хромота,  Скорин  шел  по  направлению  к  облюбованному   кафе...   Он   не
оглядывался.  Потому,  как  зябко  натянулась  кожа  на  затылке,  разведчик
почувствовал, что за ним следят. Либо прозевал слежку, либо агент прятался в
одном из соседних домов. Поворачивая  направо,  на  противоположной  стороне
улицы он увидел вчерашнего "танкиста". До кафе  оставалось  всего  несколько
шагов, медленных старческих шагов, и Скорин  сделал  их.  С  натугой  открыл
дверь, пробормотал эстонское "тэрэ", положив шляпу на стол. Стряхнув  волосы
парика на лоб, направился в туалетную комнату, но в туалет не  зашел,  узким
коридорчиком быстро вышел  во  двор.  Скинув  плащ,  сняв  парик  и  галоши,
"старик" оказался если не франтоватым, то хорошо одетым  молодым  человеком.
Скорин бросил сверток с одеждой и канализационный  сток,  который  обнаружил
еще утром, обогнул квартал и вновь вошел в кафе.
   - Кофе, пожалуйста, - сказал он  по-немецки  отрывисто,  сев  за  столик,
вытянул больную ногу.
   Хозяин был явно растерян, подавая кофе, он опасливо посмотрел  в  сторону
туалетной комнаты.  Шляпы  на  столе  не  было,  она  оказалась  в  руках  у
"танкиста", который минуту спустя вошел через заднюю дверь.
   - Документы! - взвизгнул он и вплотную подошел к Скорину.
   Разведчик потер больное бедро. "Брюки на мне те же, и на ботинках след от
снятых  галош  -  верх  запылился,  а  низ  сверкает",  -  спокойно,  как  о
постороннем,  подумал   разведчик,   затем   медленно   поднялся,   выдержал
многозначительную паузу, нахмурившись, протянул удостоверение.
   - В чем дело, лейтенант?
   -  Извините,  господин  капитан.  -   "Танкист"   мельком   взглянул   на
удостоверение. - А, черт возьми! - швырнув смятую шляпу в угол, он  выскочил
из кафе.
   Через несколько минут Скорин тоже вышел из кафе и, прихрамывая,  пошел  к
центру города. Выбора теперь нет, мучения кончились.  Рацию  можно  получить
только у Толстяка, и чем скорее, тем лучше. Еще раз проверив  и  убедившись,
что слежки за ним нет,  Скорин  зашел  на  квартиру,  взяв  пустой  чемодан,
отправился к Толстяку.
   - У вас нет свободной комнаты? - назвал Скорин первую часть пароля.
   - Есть, но вряд ли вам понравится, - ответил хозяин, пропуская Скорина  в
дом. - Взгляните.
   Скорин вынул сигарету, демонстративно разломив пополам, закурил.
   - Здравствуйте. - Хозяин с тяжелым вздохом сел на табурет, опустил плечи,
ссутулился. Теперь, вблизи, Скорин увидел, что ему за пятьдесят.
   - Здравствуйте. - Скорин протянул ему чемодан. - Вложите инструмент.
   С минуту хозяин сидел неподвижно, улыбнувшись стеснительно, пояснил:
   - Нервы. -  Затем  взял  чемодан  и  исчез,  вернулся  тут  же,  поставил
потяжелевший чемодан у ног Скорина. - Сегодня засну спокойно, - сказал он  и
вновь виновато улыбнулся.
   - Большое спасибо, товарищ. - Скорин  посмотрел  на  "ходики"  на  стене,
затем на свои часы. - Через десять минут у меня сеанс, - и добавил:
   - Буду работать минуту, запеленговать не успеют.
   Хозяин ничего не ответил, Скорин все делал ловко, очень буднично,  словно
бухгалтер щелкал на счетах, проверяя небольшой командировочный отчет, открыв
чемодан, развернул рацию, проверил ее исправность.
   Между делом спокойно сказал:
   - Цветочница находится под наблюдением.
   Хозяин в это время большим клетчатым платком вытирал  широкое  лицо,  при
словах Скорина смял платок и воскликнул:
   - Не может быть!
   - Нам, разведчикам, коллега, необходимо быть наблюдательными.
   -  Коллега?  -  растерянно  переспросил  хозяин.  -  Эвелина  девочка   -
воспитателем в детском саду работала, а я завхоз по профессии,  если  хотите
знать. Мы разведывательному мастерству не обученные и  боимся,  если  хотите
знать.
   - Чайку подогреете? - спросил Скорин, развертывая антенну.
   - Что?
   - Чай, говорю. Чайку бы выпить.
   Хозяин убежал на кухню. Разведчик  понимал  волнение  хозяина,  по  опыту
знал, что лучше всего успокаивают не увещевания, а будничная работа. Поэтому
Скорин и попросил приготовить чай, пусть подпольщик повозится  с  плиткой  и
чайником, обычное дело успокоит лучше всяких слов. Пока  хозяин  возился  на
кухне, Скорин вынул из кармана томик стихов Гейне, карандаш, листок бумаги и
составил шифровку Симакову:  "Добрался  благополучно,  легенда  сомнений  не
вызывает. Инструмент получил у Петра. Сергей". Затем он занялся шифрованием.
Закончив и прослушав позывные, он взялся  за  ключ.  Хозяин  принес  чайник,
приготовил заварку, наполнил стаканы. Скорин повторил передачу, убрал рацию,
сжег листок с текстом.
   Когда бумага превратилась в пепел, Скорин сказал:
   - Поздравляю с премьерой, коллега. Ваша рация дала первый бой. Выпьем  за
наш успех.
   Скорин взял стакан с чаем и вновь преобразился. Если  в  дом  подпольщика
вошел    несколько    надменный     коммерсант,     на     рации     работал
разведчик-профессионал, то сейчас пил чай усталый человек.
   Хозяин, сначала смотревший настороженно, постепенно  оттаял.  Так  они  и
сидели молча,  чаевничали.  Убедившись,  что  хозяин  полностью  успокоился,
Скорин сказал:
   - Если хотите знать, всем страшно. А по профессии  я  филолог  -  Шиллер,
Гете, Манн, да, немецкая литература.

   Горные вершины спят во тьме ночной,
   Тихие долины полны вечной мглой. -

   Он замолчал, смущенно добавил:
   - Красиво.
   Когда Скорин, отстучав шифровку, чаевничал в доме подпольщика, утомленный
ожиданием Шлоссер находился в казино, где играл в покер.
   Комната для карточной игры  была  обставлена  с  претензией  на  роскошь.
Старинный, затянутый зеленым сукном карточный стол, вокруг массивные  кресла
с высокими резными  спинками.  Тяжелая  хрустальная  люстра  опущена  низко,
хорошо  высвечивая  карты  и  руки  игроков,  лица  она  оставляла  в  тени.
Диссонируя с респектабельностью играющих, на низком  подоконнике  похрапывая
лежал какой-то офицер, на полу валялись пустые бутылки, воздух в комнате был
осязаемо плотным.
   Без пиджака, белым пятном выделяясь среди серо-черных  мундиров,  Шлоссер
ловко сдавал карты. Они  веером  разлетались  из-под  его  холеных  пальцев,
ложились  точно  перед  партнерами.  За  столом  сидели:   бледный   пожилой
полковник, слегка пьяный пехотный капитан,  который  в  связи  с  повышением
ставок уже не мог продолжать игру  и  ждал  лишь  последней  сдачи  -  вдруг
повезет. Напротив барона, багровый от пива и азарта,  сидел  гауптштурмфюрер
Маггиль. Он начал игру, желая поддержать свое реноме среди сторонящихся  его
общества офицеров  гарнизона,  теперь,  захваченный  азартом  и  проигрышем,
завязал в ней все глубже.
   Шлоссер кончил сдавать.  Капитан,  лишь  заглянув  в  карты,  бросил  их,
отказываясь от ставки. Маггиль открыл, полковник удвоил игру. Шлоссер держал
карты осторожно, словно боялся спугнуть их, развернул: туз,  за  ним  грозно
ощетинились усами три атласных короля. Шлоссер не открыл пятую  карту,  взял
крупную банкноту, положил на центр, где уже собралась солидная  куча  денег.
Пожилой полковник спокойно отложил карты, Маггиль, довольно хохотнув, удвоил
ставку. Барон приоткрыл свою четвертую карту - бубновый король - и вынул  из
кармана пачку денег.
   В этот момент в комнату вбежал молодой офицер.
   - Господин майор!
   Шлоссер недовольно  повернулся,  встал,  поклонился  полковнику,  положил
карты и отошел с офицером в сторону.
   - Что у вас, лейтенант?
   -  Рация!  Перехвачена  шифровка!  -  прошептал  лейтенант.  -  Вас  ждет
посыльный от фрегатен-капитана Целлариуса.
   - Так не годится, Георг? - громко сказал Маггиль. - Делай свою игру!
   Шлоссер бросил на стол пачку денег, показал  полковнику  на  свои  карты,
которые лежали рубашкой вверх.
   - Господин полковник, если гауптштурмфюрер уравняет, откройте мои  карты.
Выигрыш оставьте у бармена. - Он поклонился и вышел.
   Маггиль снова взглянул в свои карты, затем на  пачку  денег,  оставленных
Шлоссером, и спросил:
   - Сколько я должен ставить, господин полковник?
   Полковник пересчитал деньги.
   - Триста. Ровно триста.
   Присутствующие заволновались.
   - Смел майор!
   - Наверняка блеф!
   - Играйте, гауптштурмфюрер!
   Маггиль нерешительно тронул карман мундира. Триста  марок!  Но  отступать
нельзя, завтра об этом будет говорить весь гарнизон. Маггиль выложил на стол
триста марок, затем открыл свои карты. Четыре валета!
   - Каре!
   Полковник открыл карты Шлоссера - четыре короля. Собирая деньги, сказал:
   - Абвер выиграл!
   Не успели присутствующие вздохнуть,  Маггиль  не  успел  вытереть  пот  и
выругаться, как в комнате появился его адъютант.
   -  Господин  гауптштурмфюрер,  вас  срочно  просят  приехать.  -  Маггиль
поклонился полковнику и, обрадованный, что с достоинством покидает поле боя,
последовал за адъютантом.

***

   В особняке Шлоссер увидел Лоту Фишбах, которая сидела в  прихожей,  двумя
руками придерживая на  коленях  портфель.  Девушку  сопровождал  автоматчик.
Шлоссер  бросил  на  адъютанта  сердитый  взгляд  -  болван,  не   догадался
пригласить в комнаты. Пропуская Лоту вперед,  Шлоссер  извинился  за  своего
адъютанта, взял у нее пакет, нетерпеливо взломал сургучные печати.
   - Фрегатен-капитан просил сказать: передатчик работал из  города.  Засечь
не удалось. Перехвачено в двадцать три ноль-ноль, - лаконично доложила Лота.
   Шлоссер подал ей стул, вежливо, но настойчиво усадил. Все это он  сделал,
не глядя на девушку.
   - Спасибо, фрейлейн. Вы принесли хорошую весть. - Барон нажал  на  кнопку
звонка, когда адъютант вошел, распорядился:
   - Старшего группы дешифровальщиков, и живо.
   С  минуту  барон  молча  расхаживал  по  кабинету,  решая:   сообщать   о
передатчике Канарису или нет? С одной стороны,  сейчас  необходима  хотя  бы
маленькая  победа,  с  другой  -  если  это  ошибка,  то  поспешность  может
обернуться  большими  осложнениями.  Черт,  о  чем  приходится  думать!   Он
остановился, раздраженно топнул  ногой.  Вечно  торопят!  Правильно  говорят
русские: "Быстро хорошо не бывает".
   Шлоссер забыл о Лоте и неизвестно когда бы о ней  вспомнил,  если  бы  не
запах духов. Раздражающий запах  скверных  женских  духов  вернул  барона  к
действительности. Он перестал ходить, взглянул на  девушку  с  любопытством.
Почему она не уходит? Ах да, он же сам усадил ее. Зачем? Мысль была  связана
с перехваченной шифровкой. Да, да! Вот она, нужная цепочка. Если  русский  в
Таллинне, то для его разработки может понадобиться женщина.
   Надо же душиться такой гадостью. Шлоссер посмотрел на Лоту внимательнее.
   - Вы давно работаете в абвере?
   - Спросите у фрегатен-капитана, господин майор. - Лота встала.
   Солдат в юбке. Шлоссер уже откровенно рассматривал девушку! И эти ужасные
духи! Барон, ничем не выдавая своих мыслей, как можно беспечнее сказал:
   - Браво, фрейлейн! Обожаю таинственных женщин. Форма вам очень к лицу, но
советую ее снять.
   - Я могу идти, господин майор? - спросила Лота, краснея.
   Волосы и глаза у нее прелестны.  Если  приодеть  и  вышколить...  Шлоссер
усмехнулся, молча пошел к двери, распахнул ее.
   - Благодарю, фрейлейн. - Он поклонился.
   - Спасибо, господин майор. -  Выходя,  Лота  столкнулась  с  прибывшим  к
Шлоссеру дешифровальщиком.
   Белобрысый фельдфебель, почти мальчик, испуганно моргая, вытянулся  перед
всемогущим майором из Берлина.
   Этой ночью работал  и  гауптштурмфюрер  Маггиль.  Он  сидел  в  кабинете,
навалившись на стол, пощипывал свою  волосатую  кисть  и,  улыбаясь,  слушал
лейтенанта-"танкиста".
   - В течение дня ничего подозрительного замечено не было. Цветочница ни  с
кем в контакт не вступала. В двадцать два часа, как обычно,  закрыла  киоск,
ушла домой. В двадцать два сорок к ней зашла девица,  проходящая  в  сводках
наблюдения под псевдонимом "Тюльпан". В двадцать три  часа  они  обе  вышли,
направились к центру города. - Лейтенант запнулся, затем, менее  решительно,
продолжал:
   -  Господин  гауптштурмфюрер,  вы  приказали   вести   наблюдение   очень
осторожно, ни в коем случае не обнаруживать себя.
   Маггиль ущипнул  себя  чуть  сильнее,  улыбнулся  отчетливее.  Лейтенант,
прекрасно зная, к каким последствиям приводят улыбки начальника,  вздрогнул,
но заставил себя продолжать:
   - Мы вели наблюдение на значительном расстоянии... - Он говорил все тише,
Маггиль, улыбаясь все шире, вдруг ласково сказал:
   - Вы потеряли их, мой мальчик. В работе случается, не волнуйся.
   Лейтенант еще более вытянулся, почти выкрикнул:
   - Уверен,  господин  гауптштурмфюрер,  ровно  в  четырнадцать  цветочница
откроет киоск. Эти шлюхи...
   - Конечно, - перебил Маггиль, выйдя  из-за  стола,  обнял  лейтенанта  за
плечи. - Я тоже уверен, у тебя ведь нет иного выхода.
   Прошла ночь, и наступило утро.  Для  одних  оно  было  радостным,  другим
сулило неприятности. В четырнадцать часов киоск не открылся, был он закрыт и
в пятнадцать. "Танкист" с подручными уже не  таясь  расхаживали  неподалеку,
отрывая взгляд от закрытых ставен только для того, чтобы посмотреть на часы.
Ровно в четыре часа дня "танкист" и  трое  в  штатском,  сев  в  стоявший  у
тротуара автомобиль, приехали к  дому  цветочницы.  Трое  в  штатском  после
безуспешных звонков начали ломать дверь, а "танкист" зашел в  дом  напротив,
где был организован пункт наблюдения.  Когда  "танкист"  вышел  на  улицу  в
сопровождении дежурившего ночью гестаповца, дверь в домике  цветочницы  была
уже взломана. Лейтенант начал переходить улицу, в это время маленький желтый
домик в грохоте и пламени взлетел на воздух.

***

   Майор Симаков  положил  на  ст