?"  -  мог  лишь   твердо
отвечать:  "Уверен".  Атмосфера  вокруг  операции  становилась   все   более
напряженной. Поступающая от Сергея информация становилась все  интереснее  и
конкретнее.
   Из  партизанского  соединения,  базирующегося  под  Таллинном,   получено
подтверждение, что Петрухин прибыл благополучно  и  ушел  в  город.  Ушел  и
молчит.
   Получив  шифровку  о  полковнике  Редлихе,  Симаков  отдал  материал  для
проверки, "добро" на вербовку не дал. Он рассудил так:  по  указке  Шлоссера
Скорин мог бы сообщить о вербовке как о  свершившемся  факте,  а  он  просит
разрешения. Зачем? Видимо, Шлоссеру нужно получить одобрение Москвы. Симаков
решил выждать и усложнить ситуацию.  Скорин  таким  образом  получит  лишний
козырь в борьбе с немецким разведчиком.
   Так прошла неделя. Москва  молчала.  Скорин,  не  имея  санкции,  не  мог
приступить к вербовке полковника, не имея  источника,  не  мог  получить  ту
"ценную информацию", ради передачи которой была задумана операция "Троянский
конь".  Шлоссер  терялся  в  догадках,  не  понимая,   почему   русские   не
санкционируют приобретение такого ценного агента. Полковник Редлих  прилетел
в Таллинн. Повторную командировку полковника  в  Таллинн  решил  неожиданный
визит Канариса к начальнику генштаба Гальдеру. Адмирал  и  генерал-полковник
пришли к решению в случае удачного завершения  операции  полковника  Редлиха
обвинить в шпионаже в пользу России и расстрелять, дабы у Москвы не возникло
сомнений в правдивости полученной информации.
   Фрегатен-капитан   Целлариус,   получив   соответствующее    распоряжение
адмирала, завел на полковника генштаба дело, аккуратно подшивал в него копии
донесений капитана Кригера в Москву. Полковник понимал, что его используют в
какой-то большой игре, и,  ожидая  благодарности,  распинался  в  заверениях
дружбы перед Шлоссером, Кригером и Целлариусом.
   Все было готово, но Москва молчала.
   С того дня, как Скорин рассказал Лоте о "маленьком человечке",  отношения
между ними изменились. Они часто гуляли вместе, хотя Шлоссер по-прежнему  не
доверял Лоте полностью охрану разведчика, их  совместные  прогулки  всячески
поддерживал. Скорин, выполняя предписания врача, гулял два раза в день -  от
одиннадцати до двенадцати и от восемнадцати до девятнадцати. И в основном по
одному и тому же маршруту. Шлоссера заинтересовала  эта  закономерность.  Он
даже сам дважды сопровождал Скорина, но ничего подозрительного  не  заметил.
Скорин, пожаловавшись на боли в ноге,  вновь  стал  ходить  с  тростью.  Его
сопровождал охранник под видом знакомого офицера, а  иногда  Лота.  В  таких
случаях негласная охрана усиливалась.
   Лоте нравились эти прогулки. Она  представляла,  как  когда-нибудь  будет
рассказывать о том, что прогуливалась по Таллинну под руку с крупным русским
разведчиком; конечно, она не упомянет о  вооруженной  охране.  Лота  слагала
красноречивый  рассказ,  оснащая  его  все  новыми  подробностями.   Русский
оказывался то горилло-образным дикарем, то блестящим  элегантным  кавалером,
по уши влюбленным в свою прекрасную  телохранительницу.  Иногда  происходили
погони и перестрелки. Эта часть рассказа еще не была окончательно  отточена,
Лота не придумала, кто за кем гнался и в кого ей приходилось стрелять.
   Гуляя, Лота исподтишка рассматривала своего  спутника  Обычно  спокойное,
бесстрастное лицо русского в час прогулки преображалось. Капитан - как  Лоте
хотелось узнать его настоящее имя! - о чем-то напряженно думал. Он хмурился,
улыбался, казалось, мысленно с кем-то разговаривал, что-то доказывая, стучал
по мостовой тростью. Глаза у него тоже менялись - то голубые, то  синие,  то
совсем черные. Иногда  он  пристально  смотрел  на  противоположную  сторону
улицы.

***

   В тот день сразу после вечерней  прогулки  Шлоссер  пригласил  Скорина  в
библиотеку.
   - Садитесь, капитан. - Шлоссер показал на кресло,  сам  встал  у  книжных
полок, вынул наугад какой-то том, открыл посредине. - Как  могло  случиться,
капитан, что ваш Центр не дает санкцию на вербовку?
   - Думаю, перепроверяют, - ответил Скорин,  разглядывая  ручку  трости.  -
Почему я больше не встречаюсь с Лапиным?
   - Полковник в десять раз интереснее. Вы имеете  право  на  инициативу?  -
Шлоссер захлопнул книгу, бросил ее  на  стол.  -  Сегодня  выйдете  в  эфир,
повторите передачу о полковнике.
   - Хорошо, барон. Но я должен увидеть Лапина, - настаивал Скорин.
   Шлоссер чуть было  не  чертыхнулся.  Два  дня  назад  гестапо  арестовало
нескольких курсантов и среди  них  Лапина.  Не  может  же  барон  все  время
вмешиваться в работу службы безопасности!
   - Видно, он арестован?  -  Скорин  задумался.  -  А  ведь  Центр  одобрил
вербовку Лапина и придает поступившей от него информации большое значение. -
Скорин любовно погладил ручку зажатой между колен трости.
   Шлоссер, еле сдерживая себя, сказал:
   - Сведения, которыми располагает  полковник,  интереснее,  чем  материалы
паршивого курсанта.
   - Вы абсолютно правы, барон, - спокойно ответил Скорин. - Но Центр  через
другие каналы может узнать об аресте Лапина. Вы не подумали об этом?
   Шлоссер представил себе разговор  с  Маггилем,  неизбежное  объяснение  с
Целлариусом. Как быстро все изменилось! Канарис не звонит,  фрегатен-капитан
стал другим человеком.  На  лице  Маггиля  вновь  появилась  сытая  усмешка.
Затаились и ждут. Если Георг фон Шлоссер ошибется, то вся  свора  накинется,
даже трупа не оставят.
   - Хорошо, капитан. Мне надо два дня. - Повернув  книжную  полку,  Шлоссер
открыл маленький бар, где стояло несколько бутылок и рюмок.
   - Подождем, разведчик обязан уметь ждать, - философски заметил Скорин.
   - Хотите выпить?
   - Благодарю, барон. Я устал и пойду спать.  Вы  не  могли  бы  завтра  от
одиннадцати до двенадцати погулять со мной? Я хочу вам кое-что показать.
   Шлоссер удержался от вопроса и ответил:
   - Хорошо. Спокойной ночи, капитан.
   - Спокойной ночи, барон. - Скорин, тяжело опираясь на  трость,  вышел  из
библиотеки.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   Лота шла между мужчинами и поворачивала тщательно причесанную головку  то
в одну, то в другую сторону. Барон и в форме, которая попадалась в  Таллинне
на каждом шагу, отличался небрежным  изяществом.  Лота  знала,  что  сегодня
охрана усилена.
   Скорин был необычно оживлен,  оказывал  Лоте  всяческие  знаки  внимания:
купил букетик цветов, пригласил зайти  в  кафетерий,  где  они  стоя  выпили
лимонада. Лота заметила настороженный взгляд барона: Шлоссер почти не сводил
со Скорина глаз.
   Когда они  вышли  из  кафетерия,  по  улице  медленно  двигалась  колонна
санитарных машин. Но специальных машин, очевидно,  не  хватало,  из  кузовов
грузовиков неуклюже торчали забинтованные  руки,  ноги,  головы.  Неожиданно
зловещую  тишину,  которая  воцарилась  на  улице,  разорвал  хриплый  голос
репродуктора:
   - Наши доблестные  армии  громят  большевиков  по  всему  фронту!  Победа
близка! Русский гигант скоро рухнет на колени...
   В репродукторе что-то щелкнуло,  голос  диктора  умолк,  улицу  заполнили
звуки бравурного марша. Снова треск и тишина. Последний грузовик тряхнуло на
повороте, из кузова донеслись стоны.
   Шлоссер, убежденный, что капитан не упустит удобного момента  и  отпустит
сейчас какую-нибудь колкость, с вызовом посмотрел на него. На лице  русского
не было ни торжества, ни злорадства. Он лишь  болезненно  поморщился,  потер
простреленное  бедро,  будто  его  самого  только  что  больно  тряхнуло   в
грузовике.  И  все-таки  барона   не   оставляло   предчувствие   опасности,
надвигающейся беды. Капитан  логичен  и  последователен.  Раз  он  пригласил
Шлоссера на прогулку, значит, преследует определенную цель.  Какую?  Шлоссер
не хотел сам задавать этот вопрос. Как прекрасно капитан ни  владеет  собой,
Шлоссер чувствует, что русский нервничает: легкий румянец, необычно  блестят
глаза, оживленно и много говорит.
   Скорин  тоже  почувствовал  настороженность  и  подозрительность  барона.
Необходимо срочно его отвлечь. Не придумав ничего лучшего, Скорин спросил:
   - Лота, вы знаете историю Таллинна?
   - Расскажите,  капитан,  -  Лоте  передалось  напряжение  мужчин,  и  она
обрадовалась предстоящей разрядке.
   - Впервые город появился на карте в начале двенадцатого столетия  и  имел
название Калеван, - начал рассказывать Скорин.  -  Примерно  через  сто  лет
возле Калевана неожиданно причалили корабли с датскими воинами.  Шла  летняя
страда. Защитники Калевана не успели вовремя собрать  дружину...  Захватчики
дали порабощенному городу новое название - Ревал. Хотя  оно  происходило  от
названия древнеэстонской земли "Рявала", эстонцы не приняли его.  Они  стали
именовать город Таллинном - Таани лиин  -  датский  город,  подчеркивая  тем
самым, что город захвачен чужеземцами. - Скорин остановился и оглянулся.
   Шлоссер взял его под руку, посмотрел в лицо.
   - Что дальше, капитан?
   - Улица Пикк-Ялч, по которой мы идем, - древняя дорога эстов, по ней  они
спускались на поля, - ответил Скорин, улыбаясь.  -  Здание,  у  которого  мы
остановились,  барон,  здание  Большой   гильдии,   сооруженное   в   начале
пятнадцатого века. - Шлоссер сжал руку Скорина, подтолкнул его; Шлоссеру  не
нравилось, что они остановились.
   - Впереди вы видите  церковь  Оливисте.  -  Вновь  остановившись,  Скорин
показал на церковь. - Она построена в пятнадцатом  веке.  -  Он  замолчал  и
тростью остановил проходившего  мимо  невысокого  мужчину  с  портфелем  под
мышкой.
   - Вальтер? - спросил он. - Узнаешь меня?
   Мужчина остановился и сквозь темные очки посмотрел на капитана.
   - Что вам угодно, господин капитан!
   Шлоссер отстранил Лоту, обратился к прохожему:
   - В чем дело?
   - Не могу знать, господин  майор.  Господин  капитан  ошибся,  -  ответил
мужчина.
   - Сними очки, Вальтер, - сказал Скорин.
   Лота вздрогнула от звука его голоса. Шлоссер, сжав локоть русского,  сухо
сказал:
   - Идемте, капитан.
   - Сними очки, - повторил Скорин, не двигаясь с места.
   Мужчина снял очки,  удивленно  посмотрел  на  барона.  Капитан  вздохнул,
сделал шаг назад, и Лота увидела, что в руке  у  него  не  трость,  а  узкий
стальной клинок. Русский ударил, ударил молниеносно, клинок вошел в грудь по
самую рукоять. Капитан сжимал костяную ручку, и  труп  стоял  перед  ним,  а
капитан смотрел покойному гестаповцу в лицо. Все застыли,  словно  невидимый
режиссер остановил кадр. Затем бестолково засуетились, но никто  не  решался
тронуть русского, который продолжал смотреть на покойника.
   - Отдайте это господину гауптштурмфюреру, - сказал  Скорин  подскочившему
охраннику. Он опустил трость, и тело упало.
   - В машину, - скомандовал Шлоссер, - а я останусь.
   - Минуту... - Скорин ногой повернул труп и сказал:
   - Теперь можно спать спокойно.
   Он подсадил Лоту в машину, сел сам  и,  откинувшись  на  сиденье,  закрыл
глаза.
   Шлоссер отвез тело гестаповца Маггилю, затем поехал к Целлариусу, говорил
с Берлином, вновь вернулся к Маггилю и снова к Целлариусу.  Фрегатен-капитан
неожиданно встал на сторону Шлоссера.
   - Из-за чего скандал? - весело говорил он. - Убили унтер-офицера гестапо.
Великое событие! Твой русский  агент  -  настоящий  мужчина.  Сумел  сделать
стальной клинок,  выследил  свою  жертву  и  прикончил  прямо  на  глазах  у
изумленной публики. Говоришь,  проткнул  насквозь,  как  муху?  -  Целлариус
захохотал.
   - Пять дней назад я сам осматривал его трость, - соврал Шлоссер, взглянул
на хохочущего Целлариуса и улыбнулся.
   - Молодец! Просто молодец! Как он  сумел  выследить!  -  Целлариус  снова
рассмеялся. - Познакомь меня с ним,  Георг,  я  хочу  посмотреть  на  твоего
вундеркинда.
   - Маггиль требует расследования.
   -  Господин  гауптштурмфюрер?  Какой  принципиальный  человек.  Ай-ай!  -
Целлариус снял телефонную трубку. - Соедините меня со службой  безопасности.
Алло! Добрый день, гауптштурмфюрер... -  Целлариус  рассмеялся  и  подмигнул
Шлоссеру. - Ладно, ладно, что вы хотите  за  своего  дохлого  унтера?  Плачу
по-королевски. Хотите получить голубую папку? Да, да,  ту  самую.  Я  всегда
говорю серьезно. Можете приехать в любой момент. Да, барон у меня.
   Шлоссер  следил  за  разговором   и   никак   не   мог   понять,   почему
фрегатен-капитан изменился. Новости из Берлина? Все разговоры  о  дружбе  не
стоят и пфеннига. Просто ветер с другой стороны?
   - Что за голубая папка, Александр? - спросил он, когда Целлариус закончил
разговор.
   - Не будь любопытным. - Целлариус достал бутылку русской водки и рюмки. -
Сейчас прибудет великий муж, мы по русскому обычаю помянем покойника.
   Через пять минут Маггиль вошел в кабинет, и Целлариус с шутливым поклоном
протянул ему тоненькую  голубую  папку.  Гауптштурмфюрер  развязал  тесемки,
быстро просмотрев содержимое, захлопнул папку.
   - Отлично, я улажу дело. Много свидетелей, но  ничего.  -  Маггиль  хотел
сохранить серьезный тон, но не выдержал и  рассмеялся.  -  Бедняга  Вальтер.
Господа, - он принял от Целлариуса рюмку водки, - раз вы  так  платите,  то,
может быть, вам нужен мой заместитель?  Кстати,  очень  неприятный  человек,
пишет на меня доносы. Маггиль выпил, поднял руку в партийном приветствии.  -
Спешу, господа. Всегда рад видеть!
   Целлариус подождал, пока не стихнут его грузные шаги, и покачал головой.
   - Клинический идиот! Прости меня бог! - Он перекрестился. - Знаешь, что я
ему всучил?
   Шлоссер взял горсть маслин и пожал плечами.
   - Дело, которое я  по  приказу  Канариса  завел  на  полковника  Редлиха.
Во-первых, оно может лопнуть. Я тебе не желаю  зла,  Георг,  но  ведь  может
случиться.  Во-вторых,  что  за  работа  -  арестовывать  невинных  немецких
офицеров? В-третьих, неизвестно, как на арест и расстрел  Редлиха  посмотрят
завтра.
   Шлоссер молчал, а Целлариус, сделав паузу, закончил:
   -  Адмирал  будет  в  восторге,  что   дело   удалось   спихнуть   службе
безопасности. А Кальтенбруннера хлебом не корми, дай  разоблачить  штабиста.
Георг, представляешь сенсацию? В генеральном штабе разоблачен русский шпион!
   Пока Шлоссер улаживал отношения со службой безопасности,  Скорин  и  Лота
сидели в гостиной. Скорин устроился в кресле у камина. Лота, сидя на диване,
чуть в стороне, испуганно смотрела на него.
   - Что вы наделали, капитан? А еще говорили, что не смельчак?
   - Чтобы убить человека, смелость не нужна. С моей стороны это была скорее
слабость. - Скорин подхватил выпавший из камина уголек,  прикурил  от  него,
бросил в огонь. -  Лота,  к  сожалению,  господа  бога  нет,  нам,  грешным,
приходится брать в руки карающее оружие.
   Вдалеке захлопали  двери,  раздались  быстрые  энергичные  шаги,  Шлоссер
буквально ворвался в гостиную.
   - Вы родились в рубашке, капитан! - сказал он с порога.
   - Идите вы к черту! - спокойно ответил Скорин.
   - Я только что спас вам жизнь. - Шлоссер понял, что зря впал в напыщенный
тон. - Хватит об этом... - Он взглядом указал Лоте на дверь, девушка встала,
но Скорин взял ее за руку, усадил на место.
   - Не вы спасли мне жизнь, а я сегодня защитил вашу честь, барон. - Скорин
кочергой поворошил угли, и они вновь занялись голубоватым огнем.
   - Я устал от вашего фанатизма...
   - Подайте в отставку.
   - Лота, распорядитесь, чтобы нам подали кофе.
   Скорин положил ладонь на руку девушки,  и  она  беспомощно  взглянула  на
Шлоссера.
   - Человек с чистой совестью не боится  свидетелей,  -  сказал  Скорин.  -
Палач-садист Вальтер и Георг фон Шлоссер - союзники. Блестящий союз! -  Лота
почувствовала, что барон не простит  ей  присутствия  при  таком  разговоре,
высвободила руку и  вышла.  Скорин  посмотрел  ей  вслед.  -  Очаровательная
девушка. Парадокс! Как при фашизме живут такие наивные люди? Если вы Лоту не
защитите, барон, она может кончить жизнь в застенках гестапо. - Скорин, хотя
и обращался к Шлоссеру, но говорил таким тоном, словно был один. -  Я  давно
вам собирался сказать, зря вы мой арест поручили Маггилю. Зря,  барон!  -  В
его голосе звучала явная угроза. - Я человек злопамятный.
   Шлоссер стоял за спиной Скорина, и видеть его Скорин не мог. Барон  пожал
плечами, взглянул на Скорина, как на больного ребенка, усмехнулся.
   -  Для  разведчика  вы  излишне  самонадеянны,  барон,  -  продолжал,  не
оборачиваясь, Скорин. Казалось, он видит усмешку Шлоссера.
   Уверенность и сила исходили от этого сидящего неподвижно человека.  Пламя
отражалось в его глазах, окрашивало мерцающим красным цветом бледное лицо. У
Шлоссера мелькнула нелепая мысль: может, в гостиной прячутся сообщники? Нет,
черт возьми, русский один. Его жизнь в руках Шлоссера.  Правда,  он  думает,
что переиграл  барона,  уведомил  своих  об  аресте.  Пусть  думает.  Убивая
гестаповца,  капитан   не   сомневался   в   своей   безнаказанности,   зная
заинтересованность  в  нем  абвера.  А  может  быть,  этим  актом  он  хотел
реабилитировать себя в глазах соотечественников?
   Барон сделал несколько шагов, заскрипели половицы. Почти  бесшумно  вошла
Лота, оставила поднос с кофе, хотела уйти. Скорин остановил девушку.
   - Посидите  с  нами,  Лота.  В  вашем  присутствии  я  становлюсь  мягче.
Разведчик должен уметь ненавидеть, но не допускать, чтобы ненависть  довлела
над разумом.
   Скорин подвинул к огню второе кресло, он разговаривал так,  будто  был  в
гостиной вдвоем с Лотой.
   - Нет плохих наций, и вы тому доказательство. Любой народ добр,  зачастую
доверчив и до поры может быть инертен. Решает судьбу нации  все-таки  народ.
Такие, как вы, Лота. Гитлеры не могут вас победить.
   - Демагогия! Набор  красивых,  ловко  подобранных  слов!  -  не  выдержал
Шлоссер. Он прекрасно понимал, что русский умышленно втягивает его  в  спор,
собирался молчать - и вот сорвался.
   Скорин повернул кресло так, чтобы не сидеть к барону спиной, теперь он  и
Шлоссера видел, и Лоту.
   Спора не избежать, Лоту  не  выслать.  Русский  добился  своего.  Шлоссер
собрался, будто готовился к рукопашной.
   - Ответьте на один вопрос барон, и я признаю себя демагогом.
   - Согласен.
   - Во имя чего вы, Георг фон Шлоссер, воюете с моей страной?
   Шлоссер хотел ответить, что капитан жульничает, ведь разговор идет о роли
народа, но, встретившись с любопытными глазами Лоты, замялся.  Понимая,  что
его молчание расценивается как замешательство, барон  разозлился.  Злость  -
плохая помощница в споре, он пытался подыскать точные слова.
   Пауза затягивалась, становилась зловещей.
   - Я вам помогу, барон.  -  Шлоссера  окончательно  вывела  из  равновесия
спокойная наглость русского, он покраснел,  резко  придвинулся  к  капитану.
Скорин улыбнулся.
   - Вы говорили, что не верите в  лозунг  фюрера  об  избранности  арийской
расы. Естественно, иначе я бы с вами просто  не  разговаривал.  Тезис  нации
номер  один  отпадает.  -  Скорин  и  сейчас  обращался  к   Лоте,   говорил
доброжелательно,  чуть  снисходительно.  Так  учитель  объясняет  на   уроке
общеизвестные истины. - Захват необходимого жизненного  пространства?  Лота,
каково население Германии? Подскажу: около семидесяти миллионов. С  1938  по
1941 год фашисты поработили 11 стран с населением 142 миллиона человек.
   Шлоссер понимал, что теперь уже перебивать русского глупо. Пусть говорит,
потом можно будет превратить все в фарс. Как? Плохо слушая  капитана,  барон
стал подыскивать короткую точную фразу.
   - Лота. - Скорин окончательно исключил Шлоссера из  разговора,  обращался
только к девушке. Она уже  с  испугом  поглядывала  на  барона,  но  слушала
русского с интересом. - Не кажется ли вам, что пространства хватало?  Третий
тезис ефрейтора -  на  Германию  возложена  миссия  спасти  мир  от  красной
опасности. Во-первых, порабощение и уничтожение  -  после  разгрома  фашизма
станет известно, сколько миллионов французов, поляков, чехов, словаков убили
наци, - несколько странная форма сп