Когда девушка обвела присутствующих  взглядом,  он  поднял
указательный палец, подождал, пока официантка подойдет, медленно произнес:
   - Кофе, - после паузы добавил:
   - пожалуйста.
   - Одну минуту, господин капитан.  -  Официантка  взяла  со  стула  пустую
тарелку, быстро взглянув на Скорина, пошла  на  кухню.  Он  почувствовал  ее
взгляд, но не повернулся, не посмотрел на девушку.
   Что-то он сделал не так? Нужно ли говорить эстонцам "пожалуйста"?  Обычно
немцы, обращаясь с просьбой, добавляют это слово,  но  как  они  ведут  себя
здесь, в оккупированном Таллинне? Возможно, он допустил  ошибку,  и  девушка
удивилась. Скорин достал  сигареты,  зажигалку.  Все  он  делал  медленно  и
сосредоточенно. Для немца чашка кофе - ритуал,  не  следует  забывать...  Не
разминать сигарету, проверять сдачу, не мять деньги, не класть их в  карман,
стряхивая пепел, не щелкать по сигарете указательным пальцем... Плохо, очень
плохо... О подробных мелочах не  следует  думать,  они  должны  прийти  сами
собой. Скорин вздохнул,  вынул  из  пачки  сигарету,  не  размял,  аккуратно
прикурил.
   Он приехал в Таллинн  из  Финляндии,  куда  был  заброшен  неделю  назад.
Документы настоящие,  выданы  в  тридцать  девятом  году  в  Берлине  взамен
утерянных, остались с прошлого задания. Справка  из  госпиталя  и  отпускное
удостоверение липовые, ранение  зато  настоящее.  Не  было  бы  счастья,  да
несчастье помогло. И заживает рана плохо,  нарочно  хромать  не  приходится.
Крест и нашивка о ранении -  неплохое  прикрытие,  а  вот  палка,  наверное,
лишняя. Ходить, конечно, удобно, но броская деталь. Капитанов, разгуливающих
по Таллинну с тростью, немного.
   Скорин  кивнул  официантке,  которая  поставила  перед  ним  чашку  кофе,
опираясь на трость, встал - в кафе вошел полковник.
   - Сидите, капитан. - Полковник снял фуражку, сел за  соседний  столик.  -
Где получили ранение?
   - Под Харьковом, господин полковник. - Скорин опустился на стул,  вытянул
больную ногу.
   - Отпуск?
   - Так точно, господин полковник.
   - Почему не на родине?  -  Полковник,  роняя  вопросы,  изучал  меню,  не
смотрел на почтительно склонившуюся официантку. - Кофе, коньяк, пожалуйста.
   "Пожалуйста". - Скорин улыбнулся и передвинул стул,  чтобы  не  сидеть  к
полковнику боком. -  Хотя  ведь  полковнику  за  пятьдесят,  молодежь  может
разговаривать грубее". Скорин поклонился полковнику и ответил:
   - Ищу невесту, господин полковник. Война, Грета  перестала  писать,  и  я
решил...
   - Молодец. - Полковник вынул из кармана газету.
   Скорин  понял,  что  разговор  окончен,   отвернулся.   Хотя   все   пока
складывалось отлично, чувствовал он себя в Таллинне  неуютно.  Значит,  надо
быть  медлительнее,  флегматичнее,  при  такой  манере  больше  времени  для
обдумывания. Он докурил сигарету,  подвинул  чашку  кофе,  обмакнул  кусочек
рафинада, положил его в рот.  Выпить  бы  сейчас  две,  даже  три  чашки,  и
послаще, но немцы кофе смакуют и считают, что  первая  чашка  действует  как
лекарство, вторая же - как яд. Есть,  пить,  платить  деньги,  брать  сдачу,
курить - в общем, жить как немец, но главное - думать  и  даже  чувствовать.
Это рыжая официантка не  несчастная,  забитая  девушка,  а  существо  низший
породы. Ей незаслуженно повезло, она обслуживает  офицеров  великого  рейха.
Она счастлива получить предложение на вечер, ее отказ удивит, даже  оскорбит
господина капитана. Да... не "да", а "О, да!".  О,  да,  она  счастлива!  Ей
повезло.
   Саморежиссура не помогла!  Скорин  видел  опущенную  рыжую  голову,  чуть
поднятые, как бы ожидающие удара плечи. А ведь в  кафе  все  вежливы,  очень
вежливы.
   Он встретился с  официанткой  взглядом,  чуть  наклонил  голову.  Девушка
тотчас подошла.
   - Еще чашку кофе, стакан холодной  воды,  счет,  -  произнес  он  скучным
голосом, чуть было не объяснил, что давно не пил кофе  и  очень  соскучился.
Девушка, повторив заказ, ушла.

***

   В таллиннском подполье никто не знает о приезде  Скорина.  Он  имеет  три
явки, в двух может получить передатчик. Необходимо выбрать одну из двух.  За
осторожность  Скорина,  случалось,  обвиняли   в   перестраховке,   излишней
подозрительности. Он никогда не спорил, но работал по-своему. В сороковом  в
Берлине он неделю следил за человеком, не шел  к  нему  на  связь,  случайно
увидел,  как  предполагаемый  связной  встретился  взглядом  с  гестаповцем,
оставил на скамейке газету и ушел, а гестаповец газету подобрал.
   Скорин не страдал излишней подозрительностью, но  не  любил  зависеть  от
других людей. Не любил  иметь  партнеров,  при  любой  возможности  старался
работать один. Человек может не предать, а ошибиться, ничего не  подозревая,
привести за собой "хвост".  Толстый  полицай  в  управе  понравился  Скорину
спокойными манерами, уверенной походкой. Видно, спокойный  человек.  Хорошо,
когда  партнер  спокойный.  Надо  за  ним   понаблюдать.   Познакомиться   с
цветочницей у вокзала, тоже понаблюдать, сравнить, только  тогда  выбрать  и
идти на связь. За человеком из  управы  слежки  быть  не  должно,  но  лучше
подождать, проверить. С рацией торопиться нечего, сведений нет,  подходов  к
абверкоманде  тоже  нет.  Искать  Грету  Та-ар,  завести   знакомства,   что
называется, акклиматизироваться. Надо  бы  посмотреть,  как  выглядит  майор
абвера Георг фон Шлоссер. На фотографии у него приятное интеллигентное лицо.
Он где-то здесь, этот барон, любимчик Канариса. Где его квартира? Скорин  не
сомневался, что Шлоссер в Таллинне. После того как в  Москве  был  арестован
Ведерников, разведчик полностью поверил бывшему майору авиации.  Агентура  в
Таллинне подтвердила, что дом три по улице Койдула усиленно  охраняется,  по
соседству действительно находится офицерское казино. Видимо, Зверев  говорил
правду, и Шлоссер приехал в Таллинн со специальным заданием.
   - Ваш счет, господин капитан.
   Скорин бросил взгляд на бедра подошедшей официантки, подвинул счет ближе,
внимательно его проверил, вынул кошелек, отсчитал требуемую сумму, помедлив,
добавил десять пфеннигов.
   - Как вас зовут, фрейлейн?
   - Эвелина, господин капитан.
   - Благодарю вас, фрейлейн Эвелина, надеюсь, еще увидимся. - Скорин  надел
плащ и фуражку, козырнув полковнику, вышел.

***

   Георг фон Шлоссер, стоя в своем кабинете у окна, сосал  потухшую  сигару.
Скучно. Чувство ожидания, вначале волновавшее, даже  не  дававшее  нормально
спать, постепенно теряло свою остроту, а затем и совсем пропало. Он перестал
смотреть на серую улицу, вымощенную блестящим от дождя булыжником, вынул  из
сейфа пять черных папок с грифом "Совершенно секретно", бросил их  на  стол.
Содержимое он знал наизусть. Через тридцать минут поступит новая информация,
может, она нарушит однообразие последних дней?
   Шлоссер раскурил сигару, открыл первую папку. На титульном листе надпись:
"Тандем". Радиограммы от Ведерникова - Зверева:
   "Приземлился  нормально,  иду  по  маршруту.  Макс",  Первая  радиограмма
Ведерникова. Он идет в Москву, где его встретит Зверев.
   "Пригороды  полны  техникой  и  войсками.  Мои   документы   в   порядке.
Остановился по вашему адресу. Макс".
   Шлоссер  усмехнулся,  перелистнул  страницу.  Ценный  агент:   "пригороды
полны..." На следующий день Ведерников должен встретиться со Зверевым.
   "Брата встретил благополучно.  Объявляю  перерыв  в  связи.  Готовимся  к
выполнению задания. Джон".
   Шлоссер перечитал радиограмму  дважды.  Здесь  сомнений  нет.  Зверев  не
испугался и явился в НКВД. Принявший радиограмму радист отметил, что  почерк
передающего  изменился.  На  радиограмме  дали  подпись   Зверева,   видимо,
Ведерников сесть за ключ отказался.
   Первая  часть  операции  прошла  безукоризненно.  Зверев  сдался  и  сдал
напарника. Москва уже знает об абверкоманде, о подготовке Шлоссером агентуры
на  длительное   оседание.   Неужели   он   переоценил   русских?   Они   не
заинтересовались  полученной  информацией?  Не  послали  в  Таллинн   своего
человека? А если послали группу боевиков, чтобы убрать Шлоссера  и  взорвать
абверкоманду? Смысл? Будет не Шлоссер, а другой...
   Он взял следующую папку, где находились списки лиц, прибывших в  Таллинн.
Списки ежедневно обрабатывались, вычеркивались имена  выбывших,  отмечалось,
кто собирался пробыть в городе длительное время.
   Шлоссер подвинул к себе папку с фотографиями людей, проходивших по  улице
Койдула мимо здания абверкоманды.  Местные  жители,  офицеры  абвера  и  СД.
Возможно, русский не приедет в Таллинн, а  давно  проживает  здесь?  Получит
приказ из Центра, расконсервируется и начнет действовать? Но  он  все  равно
должен искать подход к абверкоманде и прийти на улицу Койдула.
   В  пансионате,  организованном  по  приказу   Шлоссера,   останавливаются
командированные офицеры, но на два-три  дня.  Поживут  и  уедут,  а  русский
должен остановиться надолго. Наверно, он должен поселиться напротив объекта,
раз есть такая возможность.
   Шлоссер открыл сразу две папки, которые имели наименования:  "Пьяница"  и
"Игрок". Офицеры абвера и гестапо  с  удовольствием  взялись  за  порученное
задание.   Действительно,   не   очень   хлопотно,    манкируя    служебными
обязанностями, торчать во вновь открытом офицерском  казино,  пить  водку  и
играть в карты. Все за казенный счет. Шлоссер сам побывал в казино,  поиграл
и выпил, рассказал пару анекдотов. Пьяница и Игрок ему понравились,  они  не
бросались в глаза, вели себя в меру спокойно, исполняли роли  не  навязчиво,
даже стеснялись своих  "пороков".  Все  же,  появись  русский  в  клубе,  он
обязательно  заметил   бы   обоих.   Профессионал   отмечает   таких   людей
автоматически.
   Сообщения  от  Пьяницы  и  Игрока   поступали   ежедневно,   но   ничего,
заслуживающего внимания, не содержали. Общества их  никто  не  искал.  Даже,
наоборот, стали сторониться; к Шлоссеру поступило уже несколько сообщений об
их подозрительном образе жизни.
   Шлоссер  сложил  папки,  подошел   к   сейфу,   вынул   еще   одну.   Она
предназначалась для перехваченных радиограмм. Пеленгаторы за последний месяц
не засекли в городе ни одной новой рации. Но если русский прибыл, он  должен
сообщить об этом Центру.
   Шлоссер, хлопнув стальной дверцей, вернулся к столу. Неужели  русские  не
воспользуются  такой  блестящей  возможностью?  Переоценил   их   умственное
развитие? Неужели "ефрейтор" прав, и только немцы способны глубоко и логично
мыслить?  Ерунда.  Достоевский,  Толстой,  Чехов...   Коммунисты...   Ленин,
Дзержинский... Всех не перечислишь.
   Могло не повезти: попал Зверев в руки недоверчивого дурака,  и  поставили
бывшего летчика к стене. Громыхнул винтовочный залп, и агент  закончил  свое
существование в глухом полутемном подвале.  Крикнул  какой-нибудь  лозунг  и
умер, не зная, что на него была возложена важная миссия. Шлоссер усмехнулся,
поймав себя на мысли, что ему жалко смелого  русского  парня,  жалко  -  как
продукт собственного творчества.
   Хлопнув дверью, в кабинет быстро вошел гауптштурмфюрер Маггиль.
   - Добрый день, Георг, - громко сказал он, бросил на стол папку, -  принес
тебе сводку наблюдения. Ничего интересного, твой русский не появляется. - Он
снял плащ и фуражку, бросил их на диван и, потирая руки, стал расхаживать по
кабинету. - Довольно мерзкая погода, Георг. - Косо взглянув на Шлоссера,  он
неожиданно объявил:
   - Мне необходимо с тобой поговорить.
   Шлоссер закрыл принесенную Маггилем папку, отложил ее в сторону.
   - Слушаю вас, гауптштурмфюрер.
   - Что за привычка переходить на  официальный  язык?  Мы  знакомы  столько
лет...
   - В  официальных  разговорах  форма  должна  быть  официальной,  господин
гауптштурмфюрер. Садитесь, пожалуйста, я вас слушаю.
   - Как хочешь, Георг. - Маггиль пожал плечами,  сел.  -  Возможно,  так  и
лучше. - Он замялся, кашлянул и продолжал:
   - Шлоссер, я получил приказ не оказывать вам помощи...
   - Если не трудно, то - фон Шлоссер.  -  Шлоссер,  не  торопясь,  поправил
белоснежный  манжет,  внимательно  посмотрел  на  собеседника.   -   Курите,
гауптштурмфюрер, не стесняйтесь.  Вы  перестаете  мне  помогать  и  принесли
последнюю документацию. - Он похлопал по папке. - Я не могу вас осудить,  вы
немецкий офицер...
   - Мне чертовски неприятно, Георг...
   - Приказы не  обсуждаются.  Я  понимаю,  гауптштурмфюрер.  Хотел  бы  вас
проинформировать. - Шлоссер поднял  руку,  остановил  пытавшегося  возразить
Маггиля. - В Берлине, перед самым моим отъездом в Таллинн, Канарис и я имели
довольно  длинный  разговор  с  руководителями  вашего  ведомства,  не  буду
называть фамилии. Нам удалось убедить данных господ в необходимости  тесного
сотрудничества абвера и СД в операции "Троянский конь".  Видимо,  тот  факт,
что операция затягивается,  натолкнул  ваших  руководителей  на  мысль,  что
приказ фюрера выполнен не будет. Теперь они хотят отмежеваться, свалить  всю
вину на абвер. Спорить не приходится. Но,  кроме  огромного  вреда,  который
принесет несогласованность наших действий,  я  не  вижу  других  результатов
принятого решения. Чтобы вы поняли, что я  преследовал  своей  целью  только
благо Германии,  предупреждаю,  господин  гауптштурмфюрер:  в  случае  удачи
проводимой операции ее успех будет разделен нами поровну. -  Шлоссер  встал,
вышел из-за стола. - При неудаче я несу ответственность единолично.  Все.  -
Вздохнув, он подошел к Маггилю.
   Маггиль встал, хмуря брови, морщился, чуть ли не кряхтел, так трудно  ему
было уследить за ходом мысли Шлоссера. Что задумал хитрый аристократ?
   - Мне чертовски неприятно, Георг. Но приказ... Не правда  ли?  -  выдавил
он, пытаясь казаться глупее, чем был на самом деле.
   - Пустое, Франц. Только не снимай  своего  парня  из  казино.  -  Шлоссер
заметил, что Маггиль опустил голову, и пояснил:
   - Быстро не снимай. Убери аккуратно, не сразу.
   - Хорошо. Ты не сердишься?
   - Не будем больше говорить об этом. Все кажется великолепным  и  простым,
пока не берешься за воплощение замысла в жизнь.  Шекспир  сказал:  "Если  бы
делать было так же легко, как знать, что надо делать, то  часовни  стали  бы
храмами, а бедные хижины царскими дворцами".
   - Георг, я тебя прошу, не поминай мертвецов. Я начинаю  мучиться  мыслью,
что сегодня или вчера повесил какого-нибудь великого  мыслителя.  -  Маггиль
захохотал.
   - Ты мучаешься мыслями, Франц? - спросил Шлоссер.  -  Не  наговаривай  на
себя, старина. Ты принадлежишь к счастливой категории людей,  которым  чужды
сомнения.
   Минут пятнадцать Шлоссер  и  гауптштурмфюрер  разговаривали  о  пустяках,
после чего представитель СД, сославшись на дела,  ушел.  Шлоссер  просмотрел
принесенную Маггилем сводку  наблюдения,  которое  вела  за  улицей  Койдула
служба безопасности, и сообщение офицера под псевдонимом Игрок.  Ни  то,  ни
другое оперативного интереса не представляло. Шлоссер  спрятал  документы  в
сейф. Значит, скоро останутся лишь пансион и человек  Целлариуса  в  казино.
Чем вызвано указание Кальтенбруннера?
   Шлоссер снял телефонную трубку и попросил соединить с Берлином.
   - С добрым утром,  господин  адмирал,  -  сказал  Шлоссер,  услышав  чуть
хриплый голос Канариса. - Как вы себя чувствуете, господин адмирал?  Нет,  у
меня без изменений. Услышав по радио, что в Берлине предстоят  дожди,  решил
справиться о здоровье. Отличная погода? О нашей этого не скажешь. Мой  сосед
сидит дома, боится ветра. Сегодня утром подуло с  моря,  дождь  и  ветер.  -
Шлоссер вежливо рассмеялся. - Спасибо. Я тоже жду хорошую  погоду,  господин
адмирал. Вам кланяется фрегатен-капитан Александр Целлариус, он как истинный
моряк не покидает  судно  ни  в  какой  шторм.  Спасибо,  господин  адмирал,
спасибо. Поклон и наилучшие пожелания семье. Хорошо, буду звонить ежедневно.
Хайль Гитлер! - Он повесил трубку.
   Шлоссер подошел к зеркалу, оглядел себя, неодобрительно покачал  головой.
Необходимо  отвыкать  от  штатского  костюма.  Сейчас  в  Таллинне  немец  в
штатском, точнее, в костюме, сшитом у лучшего берлинского портного,  слишком
обращает на себя внимание. Он переоделся в общевойсковой мундир с майорскими
погонами,  решил  пройтись  по  городу,  заглянуть  в   офицерское   казино,
проверить, исправно ли работает "фотоателье" на улице Койдула.
   Когда Шлоссер отправился проверять свои ловушки,  Скорин  в  расстегнутом
мундире стоял у окна, а хозяин комнаты,  которую  только  что  снял  капитан
вермахта, пятился к двери и, подобострастно улыбаясь, говорил:
   - Желаю хорошего отдыха, господин капитан. - Он споткнулся о  стоявший  у
двери чемодан, еще раз поклонился и вышел.
   Скорин  несколько  секунд  смотрел  в  окно,  затем  распаковал  чемодан,
переоделся в респектабельный, неброский штатский костюм,  добротный  плащ  и
шляпу. В маленький чемоданчик он уложил седой парик, вылинявший плащ и шляпу
с потрепанными обвислыми полями, с сожалением поставил трость в угол и, взяв
чемоданчик, вышел на улицу.
   Пройдя несколько кварталов, Скорин - энергичный преуспевающий  коммерсант
средней  руки  -  отыскал  объявление  о  сдаче  квартиры  и  вскоре  уже  в
сопровождении  хозяина  осматривал  небольшую  уютную  квартирку  в   районе
Пелгулин.
   - Подходит, - решительно  сказал  он,  вынимая  бумажник.  -  Я  уеду  на
несколько дней, получите, милейший, аванс. Я буду много ездить,  мало  здесь
жить. Вы получили выгодного жильца, - говорил он быстро, держался  развязно,
совсем не походил на молчаливого и медлительного капитана Кригера. - Время -
деньги, дорогой хозяин. Война заставляет  нас  шевелиться.  Выгодная  сделка
сегодня - завтра может обернуться сплошным убытком.
   -  Но,  господин...  -  Хозяин  пересчитал  полученные  купюры.  -  Здесь
только...
   - Верно, шельма! - Скорин рассмеялся, хлопнул хозяина  по  животу.  -  Ты
хотел меня обмануть? Прячь деньги, пока я не передумал. -  Он  взял  хозяина
под руку, вывел из квартиры, заперев ее, положил ключ в карман.
   Итак, проблема жилья решена. В скромной комнате поселится капитан Кригер,
в изолированной квартире станет  жить  преуспевающий  коммерсант  Келлерман.
Здесь же будет храниться рация разведчика Скорина.

***

   Высокая  стройная  блондинка,  торговавшая  цветами  в  киоске   напротив
вокзала, явно пользовалась успехом у проходивших мимо офицеров. Скорин долго
выбирал маленький букетик ландышей, затем долго рылся в карманах  в  поисках
мелочи, смотрел на девушку холодно, без улыбки. Заплатив за цветы, спросил:
   - До какого часа мадемуазель торгует?
   - До десяти, - с дежурной улыбкой ответила девушка.
   Скорин отошел от киоска. Молоденький лейтенант-танкист занял его место  и
начал беседовать с цветочницей,  как  со  старой  знакомой.  Скорин  оглядел
многолюдную площадь, нюхая букетик, не торопясь пошел  в  сторону  городской
управы.
   Когда часы на  площади  начали  бить  пять,  двери  управы  распахнулись,
служащие стали торопливо выходить на улицу. Скривив широкое лицо  в  гримасу
недоверия и брезгливости, с потрепанным портфелем в  руке  появился  толстяк
полицай. Не оглядываясь, не  обращая  ни  на  кого  внимания,  он  терпеливо
дождался трамвая. Так же терпеливо  трясся  в  нем  несколько  остановок.  В
нескольких шагах от полицая, погруженный  в  свои  мысли,  ехал  Скорин.  На
полицая он даже не смотрел, хотя думал только о нем.
   Мужчина или женщина?  К  кому  идти  на  связь?  Больше  доверия  вызывал
мужчина, но цветочница удобнее для дальнейшей работы. К ней  легко  подойти,
не вызывая ни у кого подозрения.
   В который раз Скорину предстоял выбор, от правильности которого  зависели
судьба операции, его жизнь.
   Наконец полицай вышел, поднял воротник форменной шинели и тяжело  зашагал
по узкой улочке. Навстречу  ему  шла  пожилая  женщина  с  кошелкой.  Увидев
полицая, она перешла на другую сторону и, когда он уже  не  мог  ее  видеть,
посмотрев  ему  вслед,  беззвучно  выр