Заказать завтрак, барон?
   - Сейчас подадут. - Шлоссер продолжал разглядывать портреты.
   - Благодарю. - Она подошла к Шлоссеру. - Это все мои родственники. Предки
покойного мужа. Как вы просили, я придумала им биографии. Муж  мне  подробно
рассказывал о них. - Лота говорила, не умолкая, молчание было бы тягостно. -
Отец моего покойного мужа Вольфганг Шлезингер. В пятнадцатом году  погиб  на
русском фронте в звании фельдфебеля. Судя по его лицу, барон, дедушка  любил
горничных и пиво.
   - Фельдфебелю горничных иметь не положено, фрейлейн.  -  Шлоссер  избегал
называть девушку по имени.
   "Повар" принес завтрак. Лота, забрав у  него  поднос,  обрадованная,  что
нашла себе привычное занятие, стала сервировать стол. К Шлоссеру  постепенно
возвращалась уверенность. Спросив разрешения,  он  закурил  сигару.  Тут  же
почувствовав перемену в настроении барона, Лота перешла в наступление.
   - Не думайте, барон, что жить в  этом  доме  для  меня  удовольствие.  Он
слишком большой. В нем толкается много людей. Я никого  не  знаю.  Они,  мне
кажется, знают обо мне все. Я не умею обращаться со слугами. Кроме того,  вы
знаете - у полковника  действительно  осталась  вдова.  Вдруг  она  пожелает
проведать свой особняк?
   Шлоссер молчал, мрачные мысли и сомнения  вновь  одолели  его.  Он  зашел
далеко, так далеко, что дороги обратно не видно. Если  русского  не  удастся
заставить работать, в счет запишут  все...  И  двух  проваленных  агентов  в
Москве, и этот особняк, и  даже  девочку,  которая  сейчас  сидит  напротив.
Сочтут, что Шлоссер не имел права раскрывать перед ней методы работы абвера.
Отступится Целлариус, не спасет и сам адмирал.
   - Вы мне объясните, барон, зачем я здесь поселилась? - повторила Лота.
   - Извольте, - медленно ответил Шлоссер. - Завтра здесь  появится  капитан
Пауль Кригер. Молодая вдова увлеклась симпатичным боевым офицером.
   - А на самом деле? - спросила девушка.
   -  Позже  узнаете,  фрейлейн.  Позже  вы  все  узнаете.   -   Подавленный
сомнениями, Шлоссер говорил медленно, как бы  беседуя  сам  с  собой.  -  Не
задавайте слишком много вопросов. Знания укорачивают жизнь.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Комната была квадратная, стены, пол и потолок покрыты белой краской. Окон
нет, дверь сливается со стеной, вдоль одной из них длинный  стол,  в  центре
комнаты кресло. Скорин вошел, пол под ногами гулко  ухнул.  Скорин  понял  -
пол, стены, и потолок обшиты железом.
   - Чисто, не правда ли? - спросил Маггиль, оглядываясь и довольно жмурясь.
- Если свет режет глаза, можно его уменьшить. - Он подошел к длинному белому
столу, нажал кнопку, комната приобрела мягкий голубоватый оттенок. - Можно и
сильный свет, если что-нибудь плохо видно, - урчал Маггиль,  нажимая  другую
кнопку.
   Комната вспыхнула, налилась желтым,  кипящим,  осязаемым  светом.  Скорин
прикрыл глаза. Маггиль, довольно хохотнув, хлопнул Скорина по плечу.
   - Есть такие комнаты у вас на Дзержински-плац? Нет, конечно! То-то и оно!
Как вы спали? Молчите. Ну-ну!
   Громыхая сапогами по железному полу, Маггиль прошелся по комнате,  присел
на секунду  в  кресло,  которое  стояло  посередине,  выключив  яркий  свет,
пригласил Скорина сесть. Видимо, существовала сигнализация, так  как  сейчас
же вкатили тележку с кофе и коньяком.  Маггиль  молчал,  изредка  бросая  на
Скорина быстрый взгляд: понимает ли тот,  какой  его  ждет  сюрприз?  Скорин
знал, что задавать вопросы либо возмущаться не  только  бессмысленно,  но  и
глупо. Гестаповец уже наметил точный план  действий,  спектакль,  в  котором
Скорину отведена главная роль, расписан по  репликам,  ничего  уже  изменить
нельзя. Скорин не заметил, как в  комнате  появился  маленький  человечек  в
темных очках и белом  халате,  с  аптечкой  в  руках.  Он  вошел  совершенно
бесшумно. Скорин заметил его только потому, что человечек засмеялся.  Рот  у
человечка был плотно сжат, смех звучал, как ровное клокотание на одной ноте.
Пожалуй, это был не смех, а урчание сытого животного.
   - Что у нас сегодня, Вальтер? - спросил Маггиль, глядя  на  Скорина.  Так
спрашивает хлебосольный хозяин у повара, желая получше угостить.
   - Ничего интересного, Франц, - фамильярно ответил человечек. - Капитан  -
твой гость или мой?
   Маггиль хохотнул, затряс головой.
   - Шутник, мальчик!  Ей-богу,  шутник!  Приготовь  какой-нибудь  свежий  и
сильный экземпляр. Я тебя позову. Иди, иди, мальчик.
   Маггиль налил кофе себе и Скорину.
   - Вас не интересует, Пауль, где вы находитесь? Зачем вас сюда привели?
   - Вы же сами объясните, гауптштурмфюрер, - ответил Скорин, положил в  рот
кусочек сахара, отпил кофе.
   - Да? - Маггиль снова засмеялся.  -  Вы  мне  нравитесь,  капитан.  Какое
звание вы имеете в Красной Армии?
   Скорин, пожав плечами, продолжал пить кофе.
   - В этой комнате даже  глухонемые  разговаривают.  Вчера  вы  весь  вечер
молчали, но сегодня... Я  буду  с  вами  абсолютно  откровенен,  капитан.  -
Маггиль погладил свою кисть, посмотрел на нее с интересом. -  Мне  запретили
вас трогать. - Выдернув волосок, он  блаженно  улыбнулся.  -  Жаль,  Вальтер
специалист своего дела, через пару часов я знал бы  всю  вашу  биографию.  У
Вальтера никогда не умирают  на  допросе.  Это  кресло  универсальное,  чудо
техники. - Маггиль  налил  Скорину  рюмку  коньяку.  -  Оно  раскладывается,
переворачивается...  Жаль,  что  я  не  могу  посадить  вас  в  это  кресло.
Мужественный человек в наше время такая редкость.
   - Вам не надоело, господин гауптштурмфюрер? - спросил Скорин. -  Я  знаю,
что такое гестапо. Но вы - это еще не гестапо, а только один человек.  Людям
свойственно ошибаться, господин гауптштурмфюрер.
   - Жаль,  капитан,  жаль,  -  продолжал  Маггиль,  никак  не  реагируя  на
предупреждение Скорина. - Я придумал выход из  создавшегося  положения.  Вы,
конечно, коммунист. Сейчас мы проделаем один опыт. - Он нажал кнопку,  дверь
распахнулась. - Вальтер, готовь пациента, скажи, чтобы пришел стенографист.
   Два охранника ввели в комнату обнаженного мужчину со  связанными  руками,
посадили в кресло, застегнув ремни, сняли веревки.  Рядом  со  Скориным  сел
худощавый, бледный ефрейтор и положил перед собой блокнот и несколько  остро
отточенных карандашей. В комнату вошел человечек в халате, вынул из  кармана
фляжку, отпил из нее, затем стал вынимать из аптечки различные  инструменты,
аккуратно раскладывать их на столе перед Скориным. Человек в  кресле  сидел,
закрыв глаза. Скорин видел, как он стискивает челюсти, напрягает все  мышцы,
пытаясь унять дрожь.
   - Здесь не только очень яркий свет, но и прекрасная акустика.  -  Маггиль
достал из кармана плоскую  коробочку.  -  Обычно  я  затыкаю  уши.  Я  очень
чувствительный человек. Многие ужасно кричат.
   - Чего вы добиваетесь? - спросил Скорин, стараясь не смотреть на сидящего
в кресле человека.
   - Правды, капитан, только правды. Мне известно, что вы русский разведчик.
Я не буду ничего вам доказывать. Зачем? Мне нужно знать все, что знаете  вы,
капитан. Добровольно вы не хотите рассказывать.  Я  вынужден  заставить  вас
говорить. В кресле сидит ваш соотечественник.  Простой  солдат  и,  кажется,
крестьянин. Он не знает  ничего  интересного,  я  не  жду  от  него  никаких
показаний. - Маггиль с любопытством посмотрел Скорину  в  лицо.  -  Вы  меня
понимаете? Он не виноват в том, что вы провалились, совсем не виноват. Я его
могу отправить в концлагерь, он бы  жил  и  работал...  Но  вы  провалились,
капитан, и я прикажу мучить этого ни в чем не виновного человека, пока вы не
начнете давать показания. Если он умрет, на его место посадят другого,  тоже
невиновного. У нас есть молодые  женщины,  ведь  смотреть  на  голых  мужчин
надоедает.
   Человечек в белом халате, сидя  за  столом,  читал  какую-то  книгу.  При
последних словах Маггиля он поднял голову, поправил темные очки и сказал:
   - Имеется отличный экземпляр, Франц. Девятнадцать лет,  еврейка,  сложена
как Венера. - Послюнявив палец, он перевернул страницу.
   - Я решительно  отказываюсь  присутствовать  здесь.  -  Скорин  не  узнал
собственного голоса.
   - Пауль, извините, называю вас немецким именем, не знаю настоящего. У вас
есть возможность в любой момент остановить Вальтера. Несчастному, ни  в  чем
не  повинному  человеку,  -  Маггиль  кивнул  на  кресло,  -  будет  оказана
медицинская помощь, сделан укол морфия. Я не хочу  выглядеть  самоуверенным,
Пауль, но знаю: вы сдадитесь. Неариец не может вынести такого  зрелища.  Так
зачем мучить человека? Он же не виноват, что вы провалились. Вы никогда себе
не простите, Пауль. Вы не сможете забыть. Я обращаюсь к вашему  гуманизму...
Нет? Начинай, Вальтер.
   Маленький человечек закрыл книгу, взял лежащий на столе молоток, взглянул
на человека в кресле, отложил молоток  и  взял  щипцы.  В  комнате  появился
фотограф. Когда он навел аппарат, Маггиль улыбнулся Скорину и вдруг закричал
в лицо:
   - Пауль, зачем вы взяли в руки стальные щипцы  и  подошли  к  обнаженному
беспомощному человеку? Что вы собираетесь делать, Пауль?  Он  не  виноват  в
ваших ошибках! Одумайтесь...
   - Прекратите! - Скорин встал.
   Маггиль облегченно вздохнул, вытер платком лоб.
   - Я рад за вас, Пауль. Приятно, когда не  разочаровываешься  в  человеке.
Стенографист ждет... и Вальтер тоже. Кофе? Коньяк? Не надо? Прекрасно, я вас
слушаю... Простите, как ваше имя?
   - Пауль Кригер! - Скорин  хотел  выплеснуть  кофе  в  лицо  Маггилю,  но,
судорожно дернувшись, рухнул на пол.
   Вальтер отошел  от  своей  жертвы,  бросив  щипцы,  взял  шприц.  Маггиль
остановил его.
   - Нет, мальчик. Цивильного врача! Все убрать! Живо! Капитана не трогать!
   Присутствующие удивленно переглянулись -  столько  шума  из-за  какого-то
обморока? Но, приученные к беспрекословному повиновению, мгновенно выполнили
приказ.
   Через несколько минут в  комнату  ввели  пожилого  врача  с  традиционным
саквояжем в руках.
   - Во что бы то... - Маггиль запнулся на полуслове,  просительно  заглянул
доктору в глаза. - Доктор, моему другу стало плохо. Очень вас прошу...
   Не слушая Маггиля,  врач  опустился  на  колени,  начал  расстегивать  на
Скорине мундир.

***

   - Я в затруднительном  положении,  господин  барон.  -  Доктор  сидел  на
краешке стула, сложив руки на коленях, смотрел куда-то в сторону. - По  всем
признакам, сердечный приступ произошел в результате  болевого  шока.  Но  на
теле больного не имеется ранения или ожогов. В общем, я затрудняюсь...
   - Меня интересует не причина, а следствие, -  перебил  врача  Шлоссер.  -
Если ли опасность для жизни? Как быстро он может поправиться?
   Врач опустил голову еще ниже, пожал плечами.
   - В мирное время такой больной...
   - Сейчас война, доктор, - снова перебил Шлоссер. -  Через  пару  дней  он
должен быть на ногах.
   - У человека одно сердце, ему все равно, война или  не  война.  -  Доктор
поклонился. - Сожалею, господин барон, помочь я не в силах. Если приступ  не
повторится, он будет жить.
   Врач, еще раз поклонившись, вышел. Шлоссер  повернулся  к  забившемуся  в
угол Маггилю.
   - Ну?.. - Лицо Шлоссера побагровело, губы беззвучно шептали ругательства.
   - Я его пальцем не тронул! - Маггиль икнул. - Психологически  поднадавил,
конечно. Бывают у людей истерики. Этот сидел спокойно,  вдруг  повалился  на
стол. Неожиданно. Я подумал, что симулирует...
   Зазвонил телефон. Шлоссер снял трубку.
   - Майор Шлоссер. Спасибо, фрейлейн, жду. - Он прикрыл трубку  ладонью.  -
Берлин.
   - Георг, я не хотел...
   - Добрый день, господин адмирал. Как ваше  здоровье?  -  некоторое  время
Шлоссер лишь молча кивал, отвернувшись от яростно жестикулирующего  Маггиля.
- Коммерция, господин адмирал.  Вчера  удалось  приобрести  рояль.  -  Майор
улыбнулся. - Зачем хвалиться раньше времени, господин адмирал? О да!  Думаю,
что в самые  ближайшие  дни  я  организую  концерт.  -  Прекрасно,  господин
адмирал. - Шлоссер повернулся к Маггилю. - Мы живем  очень  дружно.  Да,  СД
существенно помогло  мне  в  этом  деле.  Буду  очень  благодарен,  господин
адмирал. Благодарю, ничего  не  нужно.  До  свидания,  господин  адмирал.  -
Шлоссер повесил трубку.
   - Я твой должник, Георг.  -  Маггиль  встал.  -  Служба  безопасности  не
забывает подобных услуг.
   - Спасибо. - Шлоссер тоже встал. - Всего доброго, Франц.
   - До свиданья. - Маггиль надел фуражку,  уже  шагнул  было  к  двери,  но
остановился. - Услуга за услугу, Георг.  Не  хотел  говорить...  но  дружба.
Может,  ты  ошибся?  Никакой  он  не  русский  разведчик,  просто   паршивый
интеллигент? Ты знаешь, он бредил... ругался  по-немецки.  Все  повторял.  -
Маггиль задумался, вспоминая. - Шопен.  Бетховен...  Гете,  Гейне...  другие
имена говорил, я точно не знаю,  кто  такие...  Вероятно,  что-то  из  нашей
истории. Такой, если бы мог, все  рассказал.  Я  эту  чувствительную  породу
знаю.
   - Спасибо, Франц.
   Маггиль заговорщицки подмигнул.
   - Понимаю, раз ты доложил адмиралу, то  назад  пути  нет.  Только  скажи,
организуем в лучшем виде. При попытке к бегству...

***

   Майор Симаков посмотрел на стоявшие в  углу  кабинета  массивные  часы  и
вздохнул. Время сеанса прошло, четвертые сутки Скорин не выходит  на  связь.
Арестован? Абвер или СД?  Майор  отодвинул  телефон,  теперь  уже  точно  из
радиоцентра не позвонят, открыл дело с показаниями  Зверева.  Бывший  летчик
говорил, что его заданием была Транссибирская магистраль.
   Отдел Симакова работает непосредственно против  фашистской  Германии,  но
недавно была поставлена задача изыскать возможность получения  информации  о
намерениях Японии в отношении СССР. О военно-политических  планах  Японии  в
Германии должно быть известно: у немцев в Японии обширная сеть разведки,  да
и союзники они как-никак. Но где именно известны эти планы? В МИДе, Генштабе
и, конечно, в абвере.
   Если анализировать задание Зверева как попытку абвера привлечь внимание к
охране Транссибирской магистрали, то Япония к войне пока  не  готова.  Хотят
отвлечь  наши  силы  туда,  на  восток?  А  что,  если  именно  такую  мысль
подсовывает абвер?
   Размышления Симакова прервал телефонный звонок - срочно вызывал комиссар.
Симаков ждал этого вызова. Взял из  сейфа  личное  дело  Петрухина,  одернув
гимнастерку, хотел подтянуть ремень, вспомнил - и так застегнут на последнюю
дырку, попытался пригладить непослушные вихры и отправился к начальству.
   Майор все  еще  добивался  посылки  к  Скорину  именно  Петрухина.  Когда
комиссар отказал, Симаков написал рапорт на имя замнаркома.  Сейчас  рапорт,
конечно, лежит на столе начальства. Как объяснить,  что  это  не  упрямство?
Объяснить, что Скорин, особенно при варианте "Зет", выполняет очень  трудное
задание и у него не должно возникнуть и тени сомнения в нашем полном доверии
к нему? Что сейчас ему нужен не только  помощник,  но  и  друг?  Друг  может
помочь одним присутствием. Петрухин, только Петрухин.
   Присутствующие  в  приемной  офицеры  при  появлении  Симакова   прервали
разговор, поздоровались с майором преувеличенно вежливо.  Адъютант  же  лишь
сдержанно кивнул, указал на массивную дверь.
   - Вас давно уже ждут, товарищ майор.
   Симаков медленно повернулся к адъютанту, посмотрел на него с нескрываемым
любопытством,  взглянул  на  часы,  снова  на  адъютанта.   Симакова   давно
интересовало, из какой человеческой породы делают некоторых адъютантов.
   - Доброе утро, Виктор Иванович, - входя в кабинет, сказал Симаков.
   - Доброе? - В голосе комиссара было сомнение, он протянул руку, и Симаков
отдал принесенную папку. - Почему вы не выполнили мое  указание?  -  спросил
комиссар, листая личное дело  Петрухина.  -  Видно,  мне  на  роду  написано
ссориться с начальниками этого отдела.
   Симаков молчал, комиссар закрыл папку, вздохнул, продолжал тихо:
   -  Я  докладывал  руководству  ваш  рапорт.  Мне  предложили  снова   вас
выслушать. Что нового, Николай Алексеевич? Естественно,  ничего.  Упрямство?
Тоже не новая черта человеческого характера. Ну почему  именно  Петрухин?  -
повысив голос, спросил он. Взял лежавший на  столе  листок,  раздраженно  им
помахивая, продолжал:
   - Что вы пишите в своем рапорте? Петрухин и Скорин друзья... Хорошо знают
друг друга!.. Это серьезные доводы, Николай Алексеевич?
   - Виктор Иванович! - Комиссар хотел Симакова перебить, но майор заговорил
так решительно, что он положил рапорт на стол и молча слушал. - Я знаю,  что
Скорину во всех отношениях важно увидеть Петрухина. Скорин  проводит  крайне
опасную операцию, и от его  душевного  равновесия,  от  его  убежденности  в
победе зависят жизнь самого Скорина и успех операции...
   - Скорин санкции  на  вариант  "Зет"  не  запросил,  -  все-таки  перебил
Симакова комиссар. - Почему, как вы это объясните?
   - Пока у меня нет объяснения. Но, увидев Петрухина...
   - Сядьте! - уже более миролюбиво сказал комиссар,  заметив,  что  Симаков
потерял мысль, подсказал:
   - Увидев Петрухина, Скорин по одному его виду поймет, что мы  верим  и  в
него самого.
   - Да! Они понимают друг друга с полуслова.
   - Вы-то откуда все это знаете?
   - Знаю!
   - Все все знают, один я сомневаюсь. - Комиссар вздохнул, вернул  Симакову
личное дело Петрухина. - Раз вы все знаете, вас ни о  чем  предупреждать  не
надо. - Симаков вытянулся, комиссар пожал ему руку, усмехнулся.  -  Да,  да,
да. Вы отвечаете головой, это я уже слышал. Срочно узнайте,  где  воюет  ваш
Петрухин.
   - Послезавтра Петрухин будет в Москве, Виктор Иванович. - Желая  показать
комиссару, что задание будет выполнено быстро, Симаков проговорился: еще  не
получив разрешения, он нашел Петрухина, даже вызвал его в Москву.
   Комиссар усмехнулся и кивком отпустил Симакова.

***

   Санитары помогли Скорину выйти  из  машины.  Поддерживая  его  под  руки,
провели через сад и, словно по эстафете, передали рыжему веснушчатому лакею,
который, раскланиваясь, проводил Скорина в гостиную. Там его уже ждала  Лота
Фишбах. Увидев Скорина, Лота встала, быстро пошла навстречу.
   - Ты можешь идти, Макс, - сказала она слуге и взяла Скорина  за  руки.  -
Здравствуйте, Пауль. Очень рада  вас  видеть.  -  Лота  говорила  совершенно
искренне: капитан жив, теперь ее совесть может быть спокойна.
   - Не надо, фрейлейн, - остановил Лоту Скорин. - Вы впервые  выступаете  в
роли тюремщика?
   - Я считала...
   - И совершенно  напрасно,  -  перебил  Скорин.  -  Не  стоит  разыгрывать
мелодраму, зовите своего благодетеля. -  Он  показал  на  дверь.  -  Где  он
прячется?
   Лота, не ожидав такого поворота, смутилась.
   - Вы свободны, Лота. - Шлоссер вошел в комнату, оставив дверь открытой. -
Распорядитесь, чтобы мне приготовили кофе, а капитану молоко.
   - Я тоже хочу кофе, - сказал Скорин.
   - Врачи запретили вам...
   Скорин не ответил, взял со стола сигарету и закурил.
   Шлоссер с любопытством  оглядел  Скорина,  кивнул  Лоте  и  сел  напротив
разведчика.
   - Я сожалею, капитан...
   -  Не  надо,  майор,  -  перебил  Скорин.  -  Вам,   аристократу,   внуку
генерал-полковника, не пристало так беспардонно врать.
   Шлоссер посмотрел на бледное лицо Скорина, на сигарету, осуждающе покачал
головой.
   - Я действительно забочусь о вашем здоровье, капитан.
   Скорин усмехнулся, хотел что-то ответить, но рыжий слуга вкатил столик  с
кофе. Пока он расставлял чашки, оба молчали.
   - Ваше имя, звание, цель заброски?
   - Не понял вопроса, майор. - Скорин, вытянув ноги,  откинулся  на  спинку
кресла. - Мои документы у вас, перечитайте их.
   - Вы сомневаетесь в моей уверенности? Я знаю, что вы русский разведчик.
   - Не понял, майор, - вновь ответил Скорин.
   - Конечно, не сомневаетесь, иначе не вели бы себя так... Какой же капитан
вермахта позволит себе разговаривать  с  майором  абвера  в  подобном  тоне?
Раньше  вы  вели  себя  иначе,  капитан.  Теперь,  убежденный   в   провале,
прикрываетесь дешево