четыре...
десять...  двенадцать...  Последняя  белая  и  большая.  Я  закрываю  глаза,
вцепляюсь в перила. Это инстинктивно. Нету земли, чтобы  в  нее  врыться.  А
что-то надо. Слышно, как "певун" выходит из пике. Потом  ничего  нельзя  уже
разобрать.
   Сплошной грохот. Все дрожит мелкой противной дрожью. На секунду  открываю
глаза. Ничего не видно. Не то пыль, не то дым. Все затянуто чем-то  сплошным
и мутным. Опять свистят бомбы, опять грохот. Я  держусь  за  перила.  Кто-то
сжимает мне руку, точно тисками, выше локтя. Лицо Валеги  -  остановившееся,
точно при вспышке  молнии.  Белое,  с  круглыми  глазами  и  открытым  ртом.
Исчезает.
   Сколько это длится?  Час,  два  или  пятнадцать  минут?  Ни  времени,  ни
пространства. Только муть и холодные шершавые перила. Больше ничего.
   Перила исчезают. Я  лежу  на  чем-то  мягком,  теплом  и  неудобном.  Оно
движется подо мной. Я цепляюсь за него руками. Оно ползет.
   Мысли нет. Мозг выключился. Остается только инстинкт -  животное  желание
жизни и ожидание. Даже не ожидание, а какое-то  -  скорей  бы,  скорей,  что
угодно, только скорей.
   Потом мы сидим на кровати и курим. Как это произошло,  я  уже  не  помню.
Кругом пыль, точно туман. Пахнет толом. На зубах, в  ушах,  за  шиворотом  -
везде песок. На полу осколки тарелок, лужи борща,  капустные  листья,  кусок
мяса. Глыба асфальта посреди комнаты.  Стекла  выбиты  все  до  одного.  Шея
болит, точно по ней кто-то палкой ударил.
   Мы сидим и курим. Я вижу, как дрожат пальцы у Валеги. У  меня,  вероятно,
тоже. Седых потирает ногу.
   У Игоря большой синяк на лбу. Пытается улыбнуться.
   Выхожу на балкон. Вокзал горит. Домик правее вокзала горит. Там, кажется,
была редакция какая-то или  политотдел.  Не  помню  уже.  Левее,  в  сторону
элеватора,  сплошное  зарево.  На  площади  пусто.   Несколько   воронок   с
развороченным  асфальтом.  За  фонтаном  лежит  кто-то.  Брошенная  повозка,
покосившаяся, точно на задние лапы присела. Бьется лошадь.  У  нее  распорот
живот и кишки розовым студнем разбросаны по  асфальту.  Дым  становится  все
гуще и чернее, сплошной пеленой плывет над площадью.
   - Кушать будете? -  спрашивает  Валега.  Голос  у  него  тихий,  не  его,
срывающийся.
   Я не знаю, хочу ли я есть, но говорю - буду. Мы  едим  холодную  картошку
прямо со сковороды. Игорь сидит против меня. Лицо его серо  от  пыли,  точно
статуя. Синяк расплылся по всему лбу ядовито-фиолетовый.
   - Ну ее...- машет рукой,- не лезет в глотку...- и выходит на балкон.
   Пенгаунис и Шапиро приходят бледные и запыленные. Бомбежка застала их  на
центральной площади. Пересидели в щели. Бомбы попали в Дом Красной  Армии  и
угловой дом напротив, где был  госпиталь.  Южная  часть  города  вся  горит.
Попало в машину с боеприпасами, и они до сих пор еще рвутся. У одной женщины
голову оторвало. Из кино выходила. Там человек  двадцать  погибло.  Как  раз
сеанс кончился.
   Я спрашиваю, который час. Пенгаунис смотрит на часы. Без четверти девять.
Из библиотеки мы пришли около семи. Значит, бомбежка длилась почти два часа.
   Игорь возвращается с балкона:
   - А где наш капитан живет?
   Никто не знает. Положение идиотское. Может быть,  к  Гольдштабу  сходить?
Хотя он знает наш адрес и сообщит, если надо. Нет. Лучше  все-таки  сходить.
Невозможно сидеть. Туда не больше получаса ходьбы.
   На улицах люди с тюками, тележками. Бегут,  спотыкаются.  С  тележек  все
валится. Останавливаются, перекладывают, молча, без ругани, с  расширенными,
остановившимися глазами. Дым, едкий, скребущий  горло,  вылезает  из  домов,
расползается по улицам. Хрустит стекло под ногами.  Кирпичи,  куски  бетона,
столы, перевернутый шкаф. Кого-то несут  на  одеяле.  Старушка  в  клетчатом
платке тащит табурет и гигантских размеров узел.
   - Господи боже... Пресвятая богородица...
   Узел сползает. Платок свалился с головы и волочится по земле.
   На углу Гоголевской громадная воронка - целый дом влезет.  Бойцы  убирают
глыбы  асфальта,   разбросанные   во   все   стороны.   Воздух   дрожит   от
пронзительного, раздирающего уши вопля пожарных машин.
   Люди бегут, бегут, бегут...
   Дым расползается по всему городу, заслоняет небо, щиплет глаза, першит  в
горле. Длинные желтые языки пламени вырываются из окон, лижут стены углового
дома. Пожарные разматывают шланги.
   В здание нас не пускают. Мы долго звоним из будки  Гольдштабу.  Никак  не
можем дозвониться. Мешает чей-то разговор. Что-то хрипит  и  хлюпает.  Голос
Гольдштаба доносится откуда-то издалека, точно с того света.
   - Идите домой... ждите.
   Мы идем домой.  Люди  все  бегут,  бегут,  бегут...  Из  нижней  квартиры
вытаскивают большой зеркальный шкаф.
   Пытаемся заснуть. Ворочаемся с боку на бок. Почему-то жестко и  неудобно.
Света нет. Радио молчит. Всю ночь бушуют пожары.
 
 
 
          14 
 
   Капитан является на рассвете.  Дергает  носом.  Через  пять  минут  будет
полуторка, поедем на Тракторный.
   - На Тракторный? Зачем?
   - Не знаю. Приказано.
   - Кто приказал?
   - Гольдштаб. Он тоже выезжает на Тракторный.
   - А что там делать?
   - Я сказал, что не знаю. Собирайте, говорит, свою группу и ждите машину.
   - И больше ничего?
   - Ничего. Вышел на минутку из кабинета начальника, сказал  про  машину  и
обратно ушел.
   - А так что слышно?
   Капитан пожимает плечами - разве поймешь?..
   Седых отзывает меня в сторону.
   - Там склад на вокзале разбомбило. Может, сходить?
   - Я те схожу!
   - Водка, говорят, есть.
   - Ты слышал, что я тебе сказал?
   - Слышал.
   - Иди складывай свои манатки.
   Я сворачиваю рулоны синьки и всовываю их в сумку. Шапиро прислушивается.
   - Опять летят...
   Тишина. Валега с ножом в  одной  руке,  с  консервной  банкой  в  другой.
Низкий, далекий еще, знакомый гул моторов. Летит много.
   - Надо в подвал идти,- дергает носом капитан и направляется к  дверям.  В
дверях сталкивается с человеком в кожанке, потным и красным.
   - Вы Самойленко? - Голос хриплый, задыхающийся.
   - Я...
   - Где ваши люди? Я с машиной. Давайте скорей. Гудят уже.
   Валега с ножом и банкой в руках вопросительно смотрит на меня.
   - Давай на машину;.. Слыхал?
   Когда мы влезаем  в  машину,  сыплются  первые  бомбы.  Где-то  сзади,  в
железнодорожном поселке. Самолеты летят над головой,  медленно  заворачивают
вправо.
   Я снимаю пилотку, чтоб ее не сорвало ветром. Выезжаем  за  город.  Теперь
хорошо видно, как самолеты пикируют на вокзал, центр, пристань. Над  городом
сплошное облако пыли. Откуда-то с реки  подымается  высокий,  расползающийся
кверху, как гриб, столб густого, черного дыма. Должно быть, горят нефтебаки.
   Дорога забита людьми. Куда-то идут, идут, идут, оборачиваясь  на  город,-
полуголые, в шубах, закопченные.
   Гольдштаб сидит  в  подвале.  Народу  -  не  протиснуться.  Ящики,  тюки,
сваленные шинели. Кто-то  кричит  по  телефону  хриплым  голосом.  Гольдштаб
бледен, небрит, прищурившись, смотрит на нас, не узнает.
   - Вы к кому?
   - К вам. Саперы.
   - Ага... Саперы.  Чудесно!  Кладите  шинели  сюда,  на  ящик.  На  машине
приехали? Хорошо. Давайте сюда.
   Он говорит отрывисто,  торопливо,  потирая  маленькие,  покрытые  черными
волосами, сухонькие ручки.
   - Времени в обрез.  Немцы  по  ту  сторону  оврага,-  он  что-то  ищет  в
карманах, не находит, машет рукой.- Метров пятьдесят - не  больше.  Стреляют
по  Тракторному  из  минометов.  Десант.   По-видимому,   небольшой.   Наших
регулярных частей  еще  нет.  Сдерживают  рабочие.-  Смотрит  на  маленькие,
изящные золотые часики-браслет.- Сейчас шесть пятнадцать. К восьми ноль-ноль
завод должен быть подготовлен к взрыву. Ясно? Саперы  там  есть,  армейского
батальона, но маловато. Заряды, шнур, капсюли  -  все  есть.  Нужно  помочь.
Свяжитесь с лейтенантом Большовым,- вы его там найдете,- в  синей  шинели  и
синей пилотке. С ним все уточните. В восемь ноль-ноль я буду там.
   Он задумывается, прикусив губу.
   - Ну ладно.
   Вынимает из бокового кармана крохотный сафьяновый блокнотик с подоткнутым
карандашиком. Записывает.
   - Керженцев-ТЭЦ(1). Свидерский-литейный. Самойленко - сборочный цех и  т.
д.- Кладет блокнот обратно в  карман  и  застегивает  пуговицу.-  Больше  не
задерживаю. Вещи и шинели можете оставить пока здесь.
   Едем дальше.
   Большова находим довольно быстро - по синей шинели и пилотке.  Худощавый,
бледный, глаза слегка навыкате, иронические и умные. В углу рта окурок. Руки
в карманах.
   - Помощники, да? - улыбается углом рта.
   - Да. Помощники.
   - Ну что ж, в добрый час. Часика б на  два  раньше  -  было  б  лучше.  А
сейчас...- он зевает и сплевывает окурок,-  основное  уже  сделано.  Омметра
нет?
   - Нет. А что?
   - Капсюли не калиброваны. Вообще, если скажут сегодня,- навряд ли выйдет.
Что, бомбит город?
   - Бомбит. А почему не выйдет?
   - Почему? - Большов лениво улыбается.-  Взрывчатка  дерьмовая.  Тола  кот
наплакал.  Остальное  аммонит.  Отсыревший,  в  грудках.  Ну  и  капсюли  не
калиброваны. Цепь проверять нечем. Омметра нет...
   - А детонирующего шнура? - спрашивает Игорь.
   - Обещают завтра дать. И омметр завтра. Все завтра. А взрывать сегодня.
   - Сегодня?
   - Говорят. Если не отгонят, то сегодня. Он вынимает из кармана  аккуратно
сложенную газету, отрывает ровненький прямоугольничек.
   - Махорка есть?
   Закуриваем. Мимо по широкой, обсаженной деревьями асфальтированной  аллее
проходят отряды рабочих. Несут  пулеметы  -  танковые,  снятые  с  машин.  У
некоторых ни винтовок, ничего. Идут сосредоточенно, молча.
   ---------------------------------------(1) ТЭЦ - теплоэлектроцентраль.
   Я спрашиваю:
   - Где немцы?
   - А вон за цехами. Там овраг. Мечётка или Нечётка, черт его знает. Шпарят
из минометов. Штук десять танков. Даже не танков, а танкеток.  С  той  вышки
хорошо видно.
   - А где наши объекты?
   - А у вас что?
   - ТЭЦ,- отвечаю я.
   - ТЭЦ? В двух шагах. За  этим  корпусом  налево.  Четыре  трубы  большие.
Сержанта  моего  найдете.  Ведерников.  Спит,  вероятно,  где-нибудь  там  в
конторе. Всю ночь работал. Советую и вам вздремнуть.
   Сержант действительно спит, уткнувшись головой в  угол  дивана,  раскинув
ноги по полу. Видно, бросился на диван и сразу заснул.
   - Эй, друг!
   Сержант переворачивается, долго трет глаза. Они маленькие, сидят  глубоко
и совсем теряются на большом скуластом лице. Никак не может проснуться.
   - Вас что, лейтенант прислал?
   - Да. Большов.
   - Принимать будете?
   - Пока что ознакомьте меня с тем, что сделано.
   - Опять ознакомить? Тут один уже ознакомился. Капитан какой-то,  Львович,
кажется...
   - А теперь я.
   Сержант, потянувшись, встает.
   - Ну что ж, пошли...- Ищет в кармане махорку.- Всю  ночь  мешки  таскали,
будь оно неладно. Спины не чувствуешь. Бумажные, сволочи, все рвутся.
   - И много?
   - Да с сотню будет, если не больше. Трехпудовые. От этого ТЭЦа один  пшик
останется.
   - Сеть готова?
   - Готова. Электрическая только. Аккумуляторов натаскали чертову гибель, а
омметра нет. Электрик тут один мне помогал, говорит, у  них  что-то  в  этом
роде есть, но никак найти не могут. А так все готово. Детонаторы  болтаются.
Только всовывай и рубильник нажимай.
   - А где подрывная станция?
   Сержант машет в сторону окна.
   - Метров триста  отсюда  щель.  Там  все  хозяйство.  И  капитан  там.  И
электрик, вероятно.
   Мы обходим станцию. Она чистая и большая. Восемь генераторов, под  каждым
заряд - три-четыре мешка.  Кроме  того,  заряды  под  котлами,  на  масляных
переключателях и на трансформаторной - метров триста от самой станции.  Цепь
длиннющая, километра два. Сделано аккуратно - концевики  тщательно  обмотаны
изоляционной лентой, по два капсюля на заряд. За ночь действительно  сделано
много.
   Где-то, по ту сторону электростанции, слышно, как разрываются мины.
   - По окраине бьет,- говорит сержант.- Из ротных всё бьет. Чепуха. В  щель
пойдете?
   - А где телефон?
   - В щели. Все там. Вроде КП устроили.
 
 
 
          15 
 
   В щели набито битком. Игорь, Седых, высокий  курчавый  брюнет  в  военной
форме,  с  маленькими  бачками,  какие-то  рабочие  в   спецовках,   щуплый,
чахоточного вида субъект в лоснящемся пиджаке и кепке  с  пуговкой.  Военный
оказывается Львовичем, в кепке с пуговкой - инженер-электрик ТЭЦ. Зовут  его
все Георгий Акимович.
   Все сидят и  курят  при  свете  "летучей  мыши".  Щель  неплохая,  обшита
досками,  с  накатником,  герметическими  дверями,  нарами.  Такая,  как   в
наставлении по инженерному делу, в виде буквы Н, с двумя входами.
   - Что без омметра делать будем? - спрашиваю я.  Георгий  Акимович  искоса
поглядывает на меня.
   - У нас мостик Уитстона есть.
   - Что же вы молчите?
   - Вот и говорю. Только он в сейфе, а ключ у Пучкова - главного  инженера.
А Пучков со вчерашнего вечера в штабе.
   - Надо послать, значит.
   - Посылали уже. Они, видите ли, на "Красный  Октябрь"  уехали.  Три  часа
тому назад еще звонили, что едут. И вот все едут.
   У Георгия Акимовича очень подвижное лицо. Когда он говорит,  движутся  не
только рот, но и нос, лоб, впалые щеки с лихорадочным  румянцем.  Во  рту  у
него не хватает одного зуба, как раз переднего, и  от  этого  он  шепелявит.
Возраст его трудно определить,- по-видимому, ему лет тридцать.
   - Две ночи кряду не спишь, и толку никакого.
   Он нервно комкает папиросу и раздавливает ее каблуком.
   - Вот позвонят сейчас по телефону - действуйте... А дальше что?
   - Действовать,- отвечаю я.
   - Рубильник включать? Да? Так, по-вашему? Большие, с темными веками глаза
его сердито сверлят меня.
   - По-моему, так.
   - А рабочие на станции? Вместе с  машинами  к  чертовой  матери?  Кто  их
оповещать будет? Мы с вами? У нас и так работы вот по  сих  пор  будет,-  он
рукой быстро проводит по горлу.- Вообще ни плана, ни организации.
   - Георгий Акимович,- перебивает его  Львович.  Он  сидит  в  стороне,  на
запасных аккумуляторах, и сгибает и разгибает какую-то проволочку.
   - Что - Георгий Акимович? Нужно все-таки мало-мальски  мозгами  шевелить.
На ТЭЦ сейчас шестьдесят человек работает. Куда  им  деваться,  если  это...
если придется все-таки тар-рарах  устроить.  Куда?  Врассыпную?  Куда  глаза
глядят? Потом... Есть какая-нибудь очередность у цехов? Нету. Литейный будет
рваться, а мы только собираться, или наоборот... Вообще...- Он машет рукой и
длинными  сухими  пальцами  мнет  папиросу.-  Вот  немец  лупит  сейчас   из
минометов, попал осколок в провод - и точка. Вся наша сеть ни к  дьяволу  не
годится. Сколько раз говорил - идиотство  держать  Уитстона  в  сейфе.  Нет.
Воров боятся. Единственный, видите ли, аппарат во всем  Сталинграде.  А  вот
теперь сиди и жди у моря погоды.
   Он делает несколько коротких, быстрых затяжек, тушит папиросу о стенку  и
встает.
   - Может, приехал уже... По телефону никак не дозвонишься. Не  коммутатор,
а горе.
   Игорь тоже встает.
   - Ко мне в литейный не сходим? А? Посмотришь.
   Мы идем в литейный.
   - Как тебе этот тип? - спрашивает Игорь.
   - Как сказать, не завидую его  жене.  Чахотка  плюс  несварение  желудка,
должно быть. Впрочем, все, что он говорит, сущая правда.
   - А меня раздражает.
   - Ты неврастеником стал, ей-богу,-  все  раздражает.  Шапиро  раздражает,
Пенгаунис подворотнички стирает - раздражает, этот тоже не угодил. Какого же
тебе рожна надо?
   - Не люблю ворчунов, что поделаешь. А этот уж такая экспансивность,  что,
того и гляди, полные штаны будут.
   - Поживем - увидим. Надо вот Седых и Валегу  на  капсюлях  натренировать.
Чтоб как часы втыкали и не боялись.
   Седых улыбается.
   - А чего там бояться. Я таких вот сазанов толом глушил, когда в  Купянске
стояли. Там рыбы знаете сколько? Вот завтра, если взрывать не будем,  я  вам
осетров притащу - двумя руками не подымете.  Я  уже  видал,  тут  челнок  за
забором лежит.
   У  входа  в  литейный  группа  рабочих  окружила  здоровенного  парня   с
перевязанной рукой. Рукав от плеча разодран, на повязке красные пятна.
   - До института, сволочи, добрались. Тр-р, тр-р из автоматов... А у нас  -
винтовки. Только ко входу подходим, а они из окон тр-р-р,  тр-р-р...  Хорошо
КВ(1) подошел, ахнул прямо в дом. Они так и посыпались, как тараканы. Сейчас
на той стороне Мечетки.
   Глаза у парня блестят. Ему нравится, что его слушают, что он  уже  ранен,
что он стрелял в немцев, и ему не хочется кончать своего рассказа.
   - Только один выстрел КВ дал. Во  второй  этаж  угодил.  Так  и  полетели
камни. А фрицы с заднего хода - от дерева к дереву.
   - А много их, фрицев-то? - спрашивает кто-то из толпы.
   - На нас с тобой хватит. Дивизии две будет, а то и больше.
   - А ты что, считал?
   - Считал...- Парень презрительно плюет и встает, придерживая правой рукой
левую.- Пойди и посчитай. Там только арифметикой  и  заниматься,-  машет  он
здоровой рукой.- Где медпункт, хлопцы? С вами наговоришься.
   На обратном пути опять встречаем раненых - старика  и  мальчика.  Один  в
руку, другой в голову. Оба легко. Немцы все  еще  за  оврагом.  Стреляют  из
минометов.  В  атаку  не  идут.  Наши  тоже.  Паршиво,  что  нет   настоящих
командиров. Говорят, завтра должны стрелковые части подойти  с  артиллерией.
Два раза немецкие танки подъезжали к оврагу, немного постреляли и ушли. Наши
тоже мало стреляют, боеприпасов, вероятно, нет. А в общем,
   ---------------------------------------(1) КВ -  танк  "Клим  Ворошилов".
ничего - жить еще можно. Тракторозаводцы сумеют постоять за свой  завод.  И,
совсем по-молодому подмигнув глазом, старик вместе с мальчиком  идет  искать
медпункт. Прибитая к фонарному столбу дощечка с наспех нарисованным  красным
крестом указывает в сторону Волги. Когда мы шли в цех, ее не было.
   В щели Георгий Акимович уже ковыряется со  своим  мостиком.  Он  большой,
красивый, весь лакированный, с массой контактов. Георгий Акимович в  хорошем
настроении. Сеть исправна.
   - Видите, как стрелка роскошно прыгает? Не мостик, а сказка. Другого  нет
такого в Сталинграде. Даже из центральной электростанции за  ним  присылали.
Чувствительный как черт. Сейчас  все  детонаторы  ваши  перекалибруем.  Есть
запасные?
   - Хоть пруд пруди,- отвечает Ведерников,- сотни две или три.
   Только-только заканчиваем  калибровку  -  подбор  капсюлей  с  одинаковым
сопротивлением - и заменяем капсюли  на  зарядах,  как  начинается  обстрел.
Длится около часу. Через  каждые  две-три  минуты  по  снаряду.  Большинство
ложится вокруг станции. Несколько попадает в машинный зал, два в  котельную.
Их называют минами, но это не мины. У мины нет пробивной силы, а в  машинном
зале зияют дыры в потолке.
   Стрелка прибора беспомощно сваливается на  ноль.  Цепь  порвана.  Георгий
Акимович ищет свою кепку с пуговкой.
   - Закопать надо провод, от осколков житья не будет.
   И, не дождавшись конца обстрела, вылезает из щели.  Найти  порыв  не  так
просто. Цепь у нас последовательная, и при малейшем порыве  она  выключается
целиком. При параллельном соединении порыв найти легче - цепь разбивается на
участки, и каждый участок можно проверять в отдельности.
   Мы проходим по всему проводу, щупая его руками. Валега с нами, с мостиком
в руках. Георгий Акимович все время на него кричит, чтоб он был осторожней,-
другого такого теперь не  сыщешь.  Два  порыва  находим  быстро,  с  третьим
возимся довольно долго, но и его находим в конце  концов.  Георгий  Акимович
быстро и ловко обматывает липучкой раненое место.
   До вечера закапываем провод и переводим сеть на параллельную.  Немцы  два
раза повторяют налет. Георгий
   Акимович не сводит глаза с  Уитстона,  но  все  проходит  благополучно  -
порывов нет.
   Часов в восемь приезжает Гольдштаб. Привозит омметр. Это нам  значительно
облегчает поверку порывов. Спрашивает, как у  нас  обстоят  дела.  Мешки  со
взрывчаткой надо будет перетащить из ма