есте убийства. Погоди,
погоди, давай-ка вспомним показания Видинеевой.
     "Я услышала выстрел,  очень испугалась и  легла на землю,  и тут мимо
меня пробежал человек,  в котором я узнала бывшего работника райисполкома,
а потом немецкого бургомистра".
     На  вопрос  Муравьева,   сколько  времени  прошло  между  встречей  и
выстрелом,  Видинеева ответила,  что минуты две.  Не получается,  от места
засады  до  опушки быстрым шагом  минут  пятнадцать.  Значит,  не  Кравцов
стрелял в Ерохина. Он был на месте убийства, но стрелял другой.
     У  убитого "старшего лейтенанта" обнаружили пистолет ТТ Ивановского и
его документы. Кроме того, в кармане у него находился пистолет "манлихер".
Видимо,  в Ерохина стрелял не он. Значит, есть еще третий. Он скрывается в
городе,  он и убил Ерохина,  и он,  безусловно,  руководит бандой.  Теперь
необходимо  найти  Кравцова.   Непонятная  с   ним  история  приключилась.
Посмотрим,  главное теперь --  Кравцов.  Врач сказал,  что  "мотоциклист" в
очень тяжелом положении,  но обещал сделать все,  что в его силах. А когда
раненый сможет давать показания и  будет ли  давать их вообще?  Нет,  надо
искать Кравцова. Кстати, его жена живет в городе. Где же ее адрес? Ах, вот
он:  Первомайская, двадцать шесть. Ребята спят, взять, что ли, кого-нибудь
с собой? Не стоит будить, возьму Быкова.
     В сенях послышались шаги. Данилов зажег фонарь.
     -- Кто там?
     -- Я,  товарищ начальник, --  вошел Быков, жмурясь в ослепительном луче
света. -- Вам из Москвы телеграмма.


     "НАЧАЛЬНИКУ ОПЕРАТИВНОЙ
     ГРУППЫ МУРа. СРОЧНО.                                    ДАНИЛОВУ

                        С П Е Ц С О О Б Щ Е Н И Е

     4 августа   сего   года  работниками  отделения  Муштакова  в  районе
Тишинского рынка был обнаружен Шустер Владимир Григорьевич,  он же  Володя
Гомельский.  Из-за  ошибки  оперуполномоченного Петрова разыскиваемый ушел
из-под наблюдения. По нашим данным, Шустер В. Г. часто появляется на рынке
и  в  прилегающих  ему  переулках,  занимаясь спекуляцией драгоценностями.
Предлагаю   вести   разработку   Шустера   параллельно   с    оперативными
мероприятиями  в  райцентре,  для  сего откомандировать в Москву одного из
работников вашей группы.

                                                          Начальник МУРа".


ДАНИЛОВ И КРАВЦОВА

     -- Вы  врываетесь ко  мне ночью,  и  меня никто не  может защитить.  Я
осталась за чертой.  Всю жизнь я учила детей гражданственности,  объясняла
им  Советскую Конституцию,  а  теперь  я  за  чертой.  Законы  общества не
распространяются на меня.
     -- Я пришел к  вам ночью,  нарушив правовые нормы.  Я вообще не должен
был приходить.
     -- Так зачем же вы пришли?
     -- Для того,  чтобы не вызывать вас в райотдел.  Для того, чтобы никто
не знал о нашем разговоре.
     -- Что вам надо?
     -- Где ваш муж?
     -- Не знаю.
     -- Вы лжете. Обманывая меня, вы сами ставите себя за черту.
     -- Я не знаю.
     -- Вы учите Конституции, но нарушаете ее основное положение, скрываете
врага общества.
     -- Он не враг.
     -- Кравцов служил у немцев бургомистром. Не так ли?
     -- Он выполнял задание райкома...
     -- Я это уже слышал, но почему же об этом никто не знает?!
     -- Он спас город от взрыва, он...
     -- Это эмоции, а мне нужны факты.
     -- Он ранен кулаками, воевал с белофиннами.
     -- Прошлое.
     -- Вы не имеете права так говорить со мной.
     -- Имею. Мне его дала все та же Конституция.
     -- Он выполнял задание...
     -- Послушайте меня. Вашего мужа перед войной исключили из партии.
     -- Он мне сказал, что его восстановил подпольный райком.
     -- Факты.
     -- У нас во время оккупации был Васильев.
     -- Секретарь райкома?
     -- Да.
     -- Это он сказал?
     -- Да.
     -- Факты, где факты?
     -- Отряд ушел, я не знаю, почему они не сообщили о муже.
     -- Кто знал о его связи с отрядом?
     -- Начальник НКВД и Васильев.
     -- Ваш муж подозревается в убийстве Ерохина.
     -- Этого не может быть!
     -- Все может быть, особенно сейчас. Почему он прячется?
     -- Он боится, вы же сами знаете, чего боятся люди.
     -- Я знаю.  Но я  знаю и  другое,  честному человеку нечего прятаться:
правда всегда найдет дорогу.  И  помните,  что если он большевик,  вернее,
опять стал им, то ему незачем прятаться. Я ухожу и прошу передать ему, что
если он большевик,  то он сам найдет меня.  Найдет и расскажет об убийстве
Ерохина.


ПОЛЕСОВ

     Врач вышел. И они остались втроем: "мотоциклист", весь забинтованный,
похожий на  белую  тряпичную куклу,  сестра  и  он.  Окно  в  палате  было
раскрыто,  и  поэтому горела синяя  лампочка.  В  свете ее  особенно резко
выделялась обмотанная бинтами голова.
     После  операции,  когда хирург пообещал Данилову,  что  "мотоциклист"
жить будет,  Иван Александрович приказал Полесову остаться. Во-первых, для
безопасности задержанного,  во-вторых,  надеясь на то, что в бреду раненый
скажет что-то  важное для следствия.  В  палате было тихо,  только раненый
дышал  тяжело,  через  силу.  Казалось,  что  работает старая,  изношенная
паровая  машина.  Степан  даже  представил ее  мысленно:  текущие  трубки,
разработанный сухопарник, разношенные цилиндры. Точно такая стояла у них в
техникуме  когда-то.  На  ней  практиковалось несколько  поколений будущих
специалистов по ремонту подвижного состава.


     И  вдруг он поймал себя на мысли,  что не думает о  задержанном как о
человеке, и это сравнение с паровой машиной в другой ситуации никогда бы у
него не  возникло.  Он не жалел "мотоциклиста",  он думал только об одном:
как  вытянуть  из  него  показания.  И  он  сам  внутренне подивился своей
жестокости и равнодушию. И даже постарался представить его среди дорогих и
близких ему,  Степану,  людей. Но так и не смог. Он видел только вскинутый
автомат, потную челку, упавшую на лоб, и прищуренные пустые глаза.
     Сама жизнь лишила его всего человеческого.  Он сам сделал выбор, став
за черту. А за ней для Степана находились только враги. И если до войны он
понимал,  что  многих можно спасти и  перевоспитать --  ярким примером тому
служил Мишка Костров, --  то те,  кто остался за чертой в самое трудное для
страны время,  сами вынесли себе приговор.  И  разговор с ними должен быть
коротким.
     Время тянулось бесконечно. Но именно это однообразие успокаивало его,
и Полесов постепенно начал думать о вещах приятных.  Он вспомнил Клавдию и
ее сильные ловкие руки,  накрывавшие на стол.  Он пытался вспомнить, о чем
они  говорили за  столом,  но  так и  не  смог восстановить в  памяти весь
разговор,  но  главное он  помнил.  Они все-таки договорились встретиться.
Степан сказал,  что позвонит ей утром и уточнит время.  Конечно,  он может
сказать Данилову,  что  надо  еще  раз  сходить в  Глуховку,  поговорить с
людьми,  посмотреть. Но сама ложь претила ему, и он решил просто объяснить
Ивану Александровичу все как есть, без уверток и глупой выдумки. Он поймет
его, наверняка поймет.
     Раненый застонал,  сначала тихо,  потом  громче,  заскрежетал зубами.
Белый кокон бинтов зашевелился. Степан тронул сестру за руку.
     -- Ничего, --  прошептала она, --  так бывает,  так часто бывает,  почти
всегда.
     И снова наступила тишина, и снова остановилось время.
     -- Витя, -- внятно и отчетливо произнес чей-то голос.
     Полесов даже обернулся, но потом понял. И снова тишина.
     -- Я  туда  не  доеду, --  сказал раненый звучно, --  у  меня бензина не
хватит. -- Он застонал и затих.
     -- Бредит, -- шепнула сестра, -- он теперь все время будет бредить, я их
много, обожженных, видела.
     А  раненый продолжал стонать,  ругаясь матом  витиевато и  грязно,  и
Степан уловил уже  несколько блатных словечек,  которые обычно употребляют
профессионалы,  и понял,  что "мотоциклист",  как говорит Данилов,  "самый
сладкий их клиент".
     Степан даже сел ближе,  наклонился над ним, но тот заскрипел зубами и
затих.
     -- Сейчас я  ему  укол  сделаю. --  Сестра встала,  загремела чем-то  в
темноте. -- Пусть поспит спокойно. Ему сейчас главное -- покой.
     -- Вы здесь начальник, -- улыбнулся Степан, -- вам видней.
     -- Вот скажите мне, --  после паузы спросила сестра, --  мы его вылечим,
выходим,  дорогих лекарств на  него  уйдет массу,  то  есть отнимем их  от
раненых бойцов, а дальше?
     -- Что дальше?
     -- Ну вот,  к  примеру,  мы  бойца лечим или командира.  Он  за Родину
пострадал.  Встанет на ноги и в бой.  А этот куда?  К стенке? Так зачем же
его лечить? Только для того, чтобы он показания дал? Так, что ли?
     -- Нет,  не так. Мы еще не знаем, кто он. А может, он случайно попал в
банду. Вылечим, выясним.
     -- Ну а если случайно?
     -- Это  суд  решит.  Наше  дело  следствию материалы представить.  Так
сколько он спать будет?
     -- Я думаю, до утра.
     -- Тогда я пойду.
     Степан вышел  из  палаты в  темный коридор.  Больница спала  тяжелым,
нездоровым сном.  Осторожно,  стараясь не стучать сапогами, прошел он мимо
дремлющей у  столика  дежурной  медсестры и  спустился на  первый  этаж  в
прихожую,  залитую синим светом.  Здесь уже можно было закурить,  и Степан
достал  папиросы,  чиркнул спичкой.  Из  синего  мрака  выдвинулась фигура
милиционера.
     -- Это вы, товарищ начальник?
     -- Я. Ты что, один здесь?
     -- Нет, у палаты второй дежурит.
     -- Молодцы, а я его и не заметил.
     -- Служба.
     -- Где телефон?
     -- Вот здесь, на столике.
     Степан  подошел,  поднял  трубку.  Минуты две  она  молчала,  наконец
женский голос ответил:  "Город".  Полесов положил трубку,  так и не назвав
номера.  Произошло что-то необъяснимое.  Он пока и  сам не мог догадаться,
что  именно.  Но  это  слово!  Обычный отзыв телефонистки на  коммутаторе:
"Город!" Он звонил Данилову из Глуховки,  и ему ответили:  "Город". Заворг
звонил Ерохину,  и ему тоже ответили: "Город". Значит, был третий человек,
слышавший все эти разговоры.  И он сидел на коммутаторе.  Так-так. Неужели
он нашел?  Третий слушал и передавал четвертому. А тот... Вот на него-то и
надо выходить через девицу с  коммутатора.  И  как он раньше не догадался?
Ах, идиот, идиот! Степан аж зубами заскрипел.
     -- Вы что, товарищ начальник? -- спросил дежурный.
     -- Ничего. --  Степан  потянулся к  телефону,  потом  отдернул  руку. --
Ничего. Вот что, ты знаешь, где мы разместились?
     -- Так точно.
     -- Дуй туда,  то есть пусть ко мне сюда бегут. Понял? Скажи: важно это
очень.
     -- А как же?..
     -- Я пока здесь побуду. Беги.
     Он  еще  не  верил сам,  что  нашел искомое.  Слишком все  это просто
получается. Но ведь тот, кого они ищут уже третий месяц, человек неглупый.
Ох какой неглупый.  Умный он и коварный.  Поэтому и нашел самый простой, а
вместе с тем невероятно необычный канал связи.  Нет, не только связи, но и
информации.  Его ищут, шлю телефонограммы, а те сами к нему приходят. Нет,
этот противник не хуже покойного Широкова.


     Степан,  забывшись,  нервно мерил шагами вестибюль больницы.  Но чего
они там,  почему так долго не  идут?  И  вдруг он поймал себя на том,  что
думать об  этом  начал  настороженно,  будто кто-то  сможет подслушать его
мысли.  Полесову даже не по себе стало.  Минут через двадцать распахнулась
дверь и вбежал Сережа Белов.
     -- Где Данилов?
     -- Не знаю, ушел куда-то с Быковым.
     -- А Муравьев?
     Сережа пожал плечами.
     -- Вот что,  Белов, --  Степан вплотную приблизил лицо, --  по-моему,  я
нашел связника, надо его установить.
     -- Я слушаю вас.
     -- Нет, пойдем вместе. Только вместе.
     -- Товарищ, --   Полесов  повернулся  к  милиционеру, --  нам  в  Москву
позвонить надо срочно, где у вас телефонный узел?
     -- На Коминтерна, это сразу за площадью, я бы вас проводил...
     -- Ничего, вы только объясните, как добраться побыстрее.
     -- Вы  из  больницы выйдете  и  направо,  потом  мимо  каменного дома.
Правда, темно сейчас, это мы, здешние, все помним.
     -- Мы найдем. Если меня будут искать, скажите, куда пошел.
     -- Есть, товарищ начальник.
     Даже после синего полумрака прихожей темнота ослепляла.  Она  накрыла
город плотным покрывалом без проблесков и звезд.  Они шли по улице, иногда
светя  под  ногами  тонкими  лучами  карманных  фонарей.   Шаги  их  гулко
отдавались на  деревянных тротуарах.  По  дороге Степан рассказал Белову о
своих  подозрениях.  Решение было  принято одно:  сегодня же,  прямо ночью
проверить тех,  кто работал на коммутаторе шестого августа и вчера. О том,
что должно это дать розыску,  Полесов не думал.  За время работы в милиции
он   приучил  себя  точно  придерживаться  первоначального  этапа  версии.
Излишняя фантазия всегда  ведет  к  горечи  разочарований.  А  их  у  него
случалось достаточно.  Сейчас ему нужно было,  чтобы совпали два дежурства
одного и  того же  человека.  Вот только после этого он вправе выстраивать
дальше цепочку предположений.
     Они  долго блуждали по  темным улицам вокруг площади,  мысленно кляня
безлюдность ночного  города.  Наконец  совершенно случайно  Белов  заметил
узкую полоску света, лежащую на крыльце.
     -- Степан Андреевич,  я  пойду спрошу, --  сказал он, --  а то мы так до
утра здесь лазить будем.
     Сергей поднялся по ступенькам, толкнул дверь, она оказалась открытой.
Полесов шагнул за  ним.  Они  еще  не  успели даже  войти  в  дом,  как  в
маленьком,  ярко  освещенном тамбуре появился человек в  форменной тужурке
НКС, перетянутой ремнем с кобурой.
     -- Вам кого?
     Глаза человека смотрели настороженно, рука лежала на кобуре.
     -- Мы из  милиции, --  Полесов достал удостоверение, --  ищем телефонный
узел.
     -- Он здесь находится, я его начальник.
     -- Нам бы хотелось поговорить с вами.
     -- Пойдемте.
     Они  вошли  в  большую  комнату,   заставленную  огромными  рамами  с
проводами,  в  центре ее блестела лаком и медью старая панель коммутатора,
над  ней  горела  маленькая  лампочка.   Какая-то  женщина  с  полукружьем
наушников на голове пристроила к свету растрепанную книжку. Она на секунду
повернула голову, но тут загорелся красный глазок.
     -- Город. Соединяю.
     Что-то  щелкнуло,  и  в  металлическое кольцо плотно вошел  штекер на
гибком шнуре.
     Вслед за  начальником оперативники миновали зал и  вошли в  маленькую
комнату с небольшим телефонным пультом и письменным столом в углу.
     -- Мой кабинет, -- словно извиняясь, сказал начальник.
     -- Ничего. -- Степан присел на край стола, -- вы партийный, товарищ?..
     -- Макаров Павел Сергеевич... Да, с двадцать четвертого.
     -- Дело у нас такое, секретное дело. О нашем разговоре никто не должен
знать.
     -- Я понимаю, органы и все такое.
     -- Правильно понимаете.  Так  вот что нам скажите.  У  вас есть график
дежурств сотрудников?
     -- Кто вас интересует? Монтеры? Техники?
     -- Нет, телефонистки.
     -- Конечно.  Они как раз работают строго по  графику.  Правда,  бывают
замены, но редко.
     -- А график далеко?
     -- Не очень, как раз за вашей спиной.
     Степан  обернулся.   На  стене  был  прикреплен  разграфленный  кусок
ватмана.
     -- Этот?
     -- Он.
     -- Кто дежурил у вас утром шестого августа?
     Начальник узла связи чуть прищурил глаза, приглядываясь.
     -- Дробышева Нина. Нина Васильевна.
     -- А сегодня, вернее -- вчера в шестнадцать часов.
     -- Она тоже.
     -- Ага, -- Степан сжал кулаки так, что ногти больно впились в ладонь. --
Так. Что вы о ней сказать можете?
     -- А  что сказать.  Женщина она молодая,  видная из себя.  Незамужняя.
Вроде ничего за ней плохого не замечали.
     -- Что она при немцах делала?
     -- Да  вроде  ничего,   как  и  все,   дома  пряталась.  Ну,  конечно,
поговаривают,  мол,  с  военными она крутит.  Да  кто ее  судить-то может!
Незамужняя, живет одна.
     -- Давно она в городе?
     -- Нет. Перед самой войной приехала.
     -- Откуда?
     -- С  Украины.   Точно  не  помню.  Если  надо,  я  могу  личное  дело
посмотреть.
     -- Не надо.
     Степан  помолчал.   Его  начали  уже  настораживать  совпадения.  Как
профессионал,  он  давно  уже  четко  уяснил,  что,  чем  больше случайных
совпадений,  тем меньше вероятность надежности версии.  А здесь как-то все
на Украине замыкается. И Гоппе, и Володя Гомельский.
     -- Вы не могли бы ее нам внешне описать?
     -- Видная она. Интересная такая блондинка.
     -- А сколько ей лет?
     -- Двадцать восемь.
     -- Подождите-ка, --   Полесов  задумался.   Неужели  опять  совпадение?
Неужели это та самая блондинка,  приходившая к  Шантрелю,  которую они так
долго и тщетно искали в Москве. -- А она в Москву часто ездит?
     -- До  войны случалось,  а  теперь нет.  Да  и  когда?  У  нас  работы
невпроворот.
     -- А что вы об ее личной жизни знаете?
     -- Да как сказать, --  начальник узла смущенно улыбнулся. --  Говорят, у
нее какой-то военный есть. Да, знаете, как таким разговорам верить... Чего
угодно наговорить могут.
     -- Вспомните,  пожалуйста,  утром шестого и  вчера в шестнадцать часов
Дробышева никуда не уходила?
     -- Вот насчет шестого не помню.  Знаете, наши девушки дежурят сутками,
иногда просят подменить на полчасика.  Я всегда подменяю.  Им то в магазин
карточки отоварить надо сбегать,  то домой. А вчера в это время подменял я
Дробышеву.  Точно  подменял.  Она  домой  отпрашивалась.  Правда,  недолго
ходила.
     -- А когда она вернулась, вы ничего особенного не заметили?
     -- Да нет. Ничего. Пришла, надела наушники и начала работать.
     -- Хорошо,  Павел Сергеевич, --  Полссов встал, --  дело очень важное, у
меня к вам просьба. Проведите нас к Дробышевой домой.
     -- Пожалуйста. Только дежурного монтера разбужу.
     Начальник узла  вышел.  В  комнате  повисло молчание.  Потом  Полесов
сказал тихо:
     -- Это она, Сережа, и мы ее возьмем сегодня.
     -- Может, людей позвать? Ребят из райотдела.
     -- Не стоит, что мы, втроем одну бабу не задержим? Задержим.
     Уже на улице,  по дороге к дому Дробышевой, Степан спросил начальника
узла:
     -- А вам, Павел Сергеевич, стрелять-то из своего нагана приходилось?
     -- Мне? --  в  темноте не  было видно лица,  но Полесов понял,  что его
собеседник улыбнулся. --  Мне приходилось. На Халхин-Голе, я там командиром
взвода телефонистов был.  Там меня ранило,  и списали вчистую. Потом здесь
уже в ополчении дрался. Опять ранили...
     -- Это замечательно...
     -- То, что ранен?
     -- Да нет,  я о другом.  Мы с вами, Павел Сергеевич, в дом пойдем, так
что вы наган-то переложите из кобуры, а ее застегните: вроде он там.
     -- А зачем?
     -- На серьезное дело идем.
     -- Как у  вас в угрозыске все странно.  Женщину задержать --  и столько
приготовлений!
     -- Да нет,  просто у нас все наоборот.  Совсем просто. Только работа у
нас такая, что ничего заранее предусмотреть нельзя. Идешь вроде к женщине,
а попадаешь в банду. Так-то. Особенно здесь, в прифронтовой зоне. Скоро?
     -- Да вот на той улице.
     -- Выходит, она на самой окраине живет.
     -- Вроде того. Ну вот и пришли.
     В темноте дом казался вымершим. Степан прошелся вдоль забора, толкнул
калитку. Она оказалась запертой.
     -- Собака у нее есть?
     -- Нет.
     -- Сергей, давай через забор.
     Белов  подошел,   поднял  руку,   измеряя  высоту,  потом  подскочил,
уцепившись руками за край. Степан подтолкнул его, и Белов легко перебрался
во двор.  Он несколько минут повозился с замком,  щеколда тихо звякнула, и
калитка открылась.
     -- Так, -- Полесов всмотрелся в темноту, -- стойте здесь, я обойду дом.
     Вернулся он через несколько минут.
     -- Сережа,  стань к той стене, --  прошептал он, --  там два окна.  Если
что...
     -- Есть, -- Белов, осторожно ступая, скрылся в ночи.
     -- Ну,  Павел  Сергеевич, --