Королев".


     -- Читайте, -- Данилов протянул шифровку Кравцову, -- читайте и помните,
что этот запрос на моем месте послал бы каждый. Я не отрицаю, разное было,
но все равно людям надо верить, только тогда они поверят вам.
     Но Кравцов не слушал его, он плакал.
     -- Тихонова ко мне, -- приказал, открыв дверь, Орлов.
     Через несколько минут в кабинет вошел его заместитель Тихонов.
     -- Вот  что,   Борис  Петрович,  немедленно  распорядитесь  прекратить
розыски Кравцова.
     -- Бургомистра?
     -- Нет никакого бургомистра,  ошибка это. Был наш товарищ, выполнявший
задание.
     -- А основание?
     -- Шифровка из Москвы.
     -- Есть.
     -- Немедленно.
     -- Есть.


     Когда Тихонов ушел, Орлов подошел к Кравцову, приподнял его со стула:
     -- Ну,  брось, брось мокроту-то разводить, ведь не баба ты. Такое дело
для людей сделал... Эх, интеллигенция, интеллигенция. Нет в вас твердости.
Все на  истериках,  даже подвиги.  Ну что с  ним делать,  Данилов,  как ты
думаешь?
     -- Товарищ Кравцов,  успокойтесь, выпейте воды, напишите подробно все,
о чем вы мне рассказывали, особенно о кирпичном заводе. Ну же, ну...
     -- Я сделаю, а потом, потом я могу идти домой?
     -- Пока нет. Еще пару дней для всех вы бургомистр Кравцов. Да, кстати,
возьмите ваше оружие, я думаю, оно вам пригодится, и очень скоро.
     -- Я его провожу, -- сказал Орлов, он обнял инженера за плечи и повел к
дверям, -- сейчас напишешь, поешь, поспишь, -- ласково, как ребенку, говорил
он ему.
     Уже выйдя из кабинета, Кравцов повернул заплаканное лицо:
     -- Спасибо вам, товарищи, спасибо. Я сегодня словно заново родился.
     Орлов вернулся минут через двадцать,  посмотрел на  Данилова,  развел
руками:
     -- Ну, Александрыч, ты даешь. Как ты вышел-то на него?
     -- А чего проще.  Я все показания о нем прочел.  Смотрю,  пособник,  а
крови на нем нет.  Потом газетку достал со статьей Ерохина. Там его ругают
сильно,  а он в это время на финской мерз.  Ну а потом мне его жена многое
рассказала.
     -- Это когда ты к ней ночью бегал?
     -- Знаешь?
     -- Не сердись, служба такая.
     -- А я не сержусь, понимаю.
     -- Что ты о заводе говорил-то?
     -- Неси карту, сейчас покажу.


                              МОСКВА. Август

     Начальник  МУРа  внимательно прочитал  рапорт  Муравьева.  Подчеркнул
красным  карандашом то  место,  где  говорилось о  столкновении Кострова с
патрулем,  и написал наискось:  "Тов.  Парамонову.  Муравьеву поставить на
вид. Думать надо". Действительно, глупо начинать операцию, не предусмотрев
такой  мелочи.  Конечно,  ничего страшного не  случилось,  даже  наоборот,
версия Кострова в глазах "игроков" стала еще более прочной,  да и вел себя
Мишка,  конечно,  правильно,  четко сориентировавшись в обстановке. Но все
равно  Муравьеву надо  указать.  Пусть учится,  как  следует учится.  Быть
настоящим оперативником совсем не  значит стрелять хорошо да  задерживать.
Вон Муштаков работает, как шахматист, психологию изучает. Но тем не менее,
понимая достоинство Муштакова,  начальник все равно ценил в  сыске элемент
риска,  силы,  напора.  Он  пришел в  розыск в  те далекие времена,  когда
смелость  и  хладнокровие были  самыми  главными качествами агентов  угро,
когда не было никакой техники,  кроме наганов,  а эксперты в лучшем случае
могли установить время наступления смерти.
     Отложив рапорт Муравьева,  он  ознакомился с  бумагой,  присланной из
отделения  Муштакова,   ознакомился  и  еще  раз  удивился  необыкновенной
четкости и организованности этого человека. По данным наружного наблюдения
Муштакову удалось  установить,  что  "сутулый" был  неким  Фоминым Сергеем
Сергеевичем,  крупным мошенником и скупщиком золота.  Оперативными данными
подтверждалось,  что именно с  ним и  был связан Володя Гомельский.  Таким
образом, пока все развивалось точно по плану.
     На столе звякнул внутренний телефон.
     -- Да.
     -- Товарищ начальник, -- доложил Осетров, -- донесение от Данилова.
     -- Давай.


     "НАЧАЛЬНИКУ МУРа.                                        СРОЧНО!

                        С П Е Ц С О О Б Щ Е Н И Е

     Совместными усилиями  с  органами  на  местах  нами  обнаружена  база
бандгруппы Музыки --  "ювелиров".  Вступив в контакт с подразделением войск
по  охране тыла действующей Красной Армии,  готовим войсковую операцию,  о
результатах доложу по выполнении.

                                                                 Данилов".


     "Молодец,  вот молодец!  Как всегда, не торопясь, но точно в срок". В
спецсообщении не было никаких подробностей,  но начальник знал точно,  что
база  банды  блокирована,  что  ее  участники  находятся  под  пристальным
наблюдением и  что взяты они будут с  наименьшими потерями и,  желательно,
живыми. Начальник поднял телефонную трубку:
     -- Муравьева ко мне.
     Игорь появился минут через десять. Вошел, доложил по форме, вытянулся
у порога.
     -- Что стоишь?  Вырасти хочешь?  Хватит уже,  эко вымахал. Садись. Ну,
чем порадуешь?
     -- Жду данных.
     -- Жди, а вот Данилов вышел на банду, брать ее будет.
     -- Вышел? -- обрадованно спросил Игорь.
     -- Вышел.  Но  это ничего не значит,  ты свое дело делай.  Гомельского
хоть из-под земли, а представь мне.
     -- Вы так говорите, товарищ начальник, будто я ничего не делаю.
     -- Если бы ничего не делал, я бы тебя давно уже из угрозыска уволил. А
дело я с тебя требую, на то я и начальник. Где Костров?
     -- Гуляет по рынку.
     -- Один или с Зоей?
     -- Один.
     -- Страхуете его?
     -- Тремя группами.
     -- Серьезно.  Прямо как коронованную особу. И долго он с бытом Тишинки
знакомиться собирается?
     -- Это как повезет.
     -- Ох и смел ты, Муравьев, не по чину смел.
     -- А у меня другого выхода нет.
     -- Что ты думаешь делать дальше?
     -- Хочу туда поехать.
     -- Не надо.  Ты операцией руководи. Получай данные и решения принимай.
Помни,  что ты не просто старший уполномоченный,  а руководитель операции.
Так-то. Привыкай. Руководить -- наука трудная, если делать это как следует.
     И  опять  зазвонил телефон.  Начальник снял  трубку,  молча выслушал,
потом поманил пальцем Муравьева:
     -- Это тебя.
     -- Меня? -- удивился Игорь.
     Начальник протянул ему трубку.
     -- Игорь Сергеевич, -- голос Муштакова звучал приглушенно, -- мне только
что  передали:  Костров  находится в  пивной  на  углу  Большого и  Малого
Кондратьевских переулков, только что к нему подошел Фомин.


МИШКА КОСТРОВ

     Костюм на нем был шоколадного цвета, с чуть заметной клеточкой. Брюки
что  надо,  тридцать сантиметров,  рубашка  из  крученого шелка,  галстук.
Особенно    хороши    оказались   ботинки:    тупоносые,    простроченные,
темно-вишневые,  ну  и,  конечно,  буклевая  кепка-лондонка.  Вещи  привез
Муравьев,  их  ему  незаметно передала  Рита.  Костюм  этот  Мишка  шил  в
сороковом году,  вернувшись из экспедиции,  первый его костюм,  на честные
деньги "построенный", ну а кепка старая. Носил ее еще вор Костров.
     Все,  что  надо,  переложил Мишка в  карман.  Нож в  брюки,  пистолет
засунул за пояс сбоку. Хорош мальчишечка. Ох, хорош.
     Теперь  по  переулку Мишка  шел  спокойно.  День  будний был,  народу
немного,  не  то что в  прошлый раз.  Но наметанным взглядом Костров сразу
определил:  крутится кое-кто здесь, ох, крутится. Выросший в блатном мире,
с детства познавший его законы.  Мишка безошибочно научился отличать своих
бывших "коллег" от нормальных людей.
     На углу Грузинской сидела старуха,  торгующая семечками.  Мишка хотел
было  купить  стакан,  да  раздумал.  Новое  обличье  удачливого налетчика
накладывало свои  отпечатки,  он  должен был  теперь соизмерять поступки в
соответствии со своей "воровской профессией".  "Солидный блатной" не может
себе позволить того, что разрешает какая-то мелкота. Вот папиросы он купил
у  инвалида  с  пропитым лицом,  за  тридцатку пачку  "Казбека".  Инвалид,
протягивая пачку, внимательно поглядел на Мишку.
     -- На мне нарисовано чего или как? -- спросил Костров.
     -- А что, глянуть нельзя, вроде новый человек...
     -- Ты   гляди-то   осторожно, --   Мишка  распечатал  пачку,   постучал
мундштуком папиросы по крышке. --  Гляди осторожно, -- он улыбнулся, блеснув
золотой коронкой, --  а  то  вполне  можно  тебе  сделать полное  солнечное
затмение.
     -- Ты чего это? Чего? -- инвалид попятился.
     -- А ничего.  Знаю я  вас,  убогих.  Сам на костыле,  а  к куму раньше
других добегаешь.
     Он повернулся и пошел. Вдоль трамвайных путей к Курбатовской площади.
День выдался нежаркий,  иначе бы  пропал он  в  своем шоколадном костюме и
кепке.  Но  небо заволокло тучами,  собирался дождик,  да и  вообще дело к
осени шло.  "Скорей бы, --  думал Мишка, --  кончить бы  это дело да Ритку с
ребенком повидать".  Вот  ведь как  получается:  сел  на  трамвай и  через
полчаса дома, да никак нельзя ему это делать.
     Правда,  Данилов, прощаясь, обещал, что выхлопочет ему отпуск, а Иван
никогда не  врет.  Кремень-мужик:  сказал --  сделал.  Тем более ему теперь
полегче,  так  как перевели Мишку в  истребительный батальон НКВД,  а  это
вроде в его системе.  Мишка вспомнил о Данилове, и ему стало тревожно: зря
он уехал из райцентра. Там, видно, дела веселые начались, не то что здесь,
гуляй по  улице да  на  баб глазей.  И  в  том тяжелом деле ему захотелось
непременно быть рядом с Даниловым,  а не здесь,  среди тишинской шпаны. Но
Иван просил его найти Гомельского,  а он,  Костров,  обещал, а раз обещал,
значит, найдет.
     Володю Гомельского Мишка знал давно,  в  тридцать четвертом они  даже
сидели  в  одном  лагере  на  севере.  Володя  человек  был  не  злой,  но
чрезвычайно ушлый, он даже в лагере ухитрился скупать золотые коронки. Как
он это делал,  никому не ведомо,  но важен факт -- делал. Отношения у них с
Мишкой всегда были нормальными,  и  пару раз  Володя взял у  него кое-что,
правда, мелочь. Золото Мишка не любил, всегда предпочитал наличные.
     Так, задумавшись, он шел по знакомым переулкам мимо старых деревянных
домов,  мимо палисадников и акаций. Мишка думал о прошлом, в которое нет и
никогда не будет возврата, о новой своей жизни и о новых друзьях.
     Он  и  не  заметил,  как вновь оказался в  Большом Кондратьевском.  И
только здесь понял,  что  за  два  часа  никого не  встретил,  не  увидал.
Воспоминания прошлого еще жили с  ним совсем рядом,  и вернуться в него он
мог только в памяти,  в реальной жизни пути назад не было. Ну что ж, сыщик
из него получился никудышный,  хотя,  впрочем,  может быть, те, кого он не
увидел, увидели его.
     Мишка не торопясь огляделся,  достал папиросу. Что-то все же ему было
здесь  неуютно.   Год  фронтовой,   разведрота  приучили  его  чувствовать
опасность кожей.  Нет,  что-то  здесь не  так.  Он достал спички и  словно
случайно уронил коробок, наклоняясь за ним, незаметно посмотрел назад. Вот
она,  рожа прыщавая в малокозырочке.  Так и есть,  топает за ним,  глаз не
спускает.
     "Шакал, -- подумал Мишка, -- ему бы падаль жрать. Присосался к кому-то,
служит честно за блатной "авторитет",  за водку,  за денежки, за то, чтобы
во дворе пацаны со страхом и уважением на него глядели".
     Он поднял коробок,  чиркнув спичкой,  прикурил папиросу.  Что ж, пора
создать им условия для встречи. Пора. Мишка усмехнулся внутренне и толкнул
дощатую облезлую дверь пивной.
     В лицо ударил душный застоявшийся запах табачного перегара,  алкоголя
и  пива.  В маленьком зале уместилось шесть столиков,  покрытых несвежими,
потерявшими цвет  клеенками.  За  стойкой,  занимавшей всю  стену,  стояла
могучая блондинка с  необъятным бюстом,  похожая на борца-тяжеловеса.  Она
равнодушно взглянула на  вошедшего,  взяла перевернутую вверх дном кружку,
поставила ее под кран.
     -- А может, я не пью пива, -- усмехнулся Костров.
     -- Тогда сюда и ходить незачем.
     -- Может, я шампанское пью.
     -- А по мне хоть "Шартрез",  не хочешь пива, другие выпьют, а с такими
запросами в "Гранд-отель" ходить надо.
     -- Ладно уж, что пожрать есть?
     -- Сюда обедать не ходят, по нынешним временам жрать дома надо.
     Мишка  поглядел на  стойку.  За  засиженным мухами  стеклом сиротливо
приткнулись несколько  тарелочек  с  кусками  ржавой  селедки,  обложенной
кружочками вареной картошки.
     -- Ну ладно, пару пива, селедочку, а если... -- Мишка подмигнул.
     Буфетчица внимательно оглядела его,  подумала. Костров видел, что она
внутренне боролась с собой,  но,  видимо,  профессиональная интуиция взяла
верх,  она  поняла,  что  этот  молодой пижон никак не  может причинить ей
вреда.  Да и вообще, видать, паренек тертый, много таких забегали к ней, а
потом исчезали бесследно. Чем они занимались, она не знала, да и не хотела
знать,  у нее своих забот хватало. Точно, из тех этот симпатичный паренек.
Вон улыбается как, а золотые коронки поблескивают.
     -- Ладно, --  буфетчица улыбнулась,  показав целый  набор металлических
зубов, -- налью. Сколько?
     "Как укусит -- полруки нет", -- подумал Мишка и ответил как положено:
     -- К кружечке прицеп -- сто грамм, а кружечек-то две.
     -- Ишь, --  улыбнулась  буфетчица  еще  шире, --  все  понимаешь. --  Она
наклонилась под  стойку и  поставила перед  Костровым граненый стакан,  до
краев наполненный водкой.
     -- Бери и садись.
     Мишка полез в  карман,  положил на  стойку четыре радужные тридцатки,
потом подумал и добавил еще одну.
     И  пока он  шел к  пустому столику,  буфетчица глядела ему в  спину и
думала,  что  кому-то  привалило вот  счастье,  попался такой симпатичный,
щедрый,  и,  видать,  деловой парень,  а  она  который год живет со  своим
пьяницей Лешкой, которого даже в армию не взяли, так отравил себя водкой.
     Мишка сел за  столик в  самом углу,  спиной к  стене,  и  внимательно
оглядел пивную.  За соседним столом удобно устроилась компания здоровенных
мужиков в  темных костюмах,  они тихо переговаривались,  не  обращая ни на
кого внимания,  только один из них,  седоватый, коротко стриженный, поймав
его взгляд, чуть заметно подмигнул и почесал щеку.
     "Наши", --  понял Костров,  и  ему  сразу же  стало легко и  спокойно.
Теперь здесь он был не один. Ребята из МУРа, его друзья и друзья Данилова,
были рядом,  и  он чувствовал свое единение с ними,  и от этого ощущения к
нему  приходила неведомая ранее  сила.  Пускай вся  блатная кодла  Тишинки
придет сюда.  Пускай!  Он как на фронте, с ним рядом товарищи по оружию, и
они сильнее всех, потому что именно они защищают правду.
     Мишка  сел  поудобнее  и  выпил  полстакана,   потом  сдул  с  кружки
белоснежную шапку и с наслаждением потянул пиво. Водка теплом разлилась по
телу,  и  ему  стало совсем хорошо.  Шум  пивной долетал до  него  морским
прибоем,  то накрывая его,  то вновь откатываясь. Иногда он слышал обрывки
фраз,  чей-то смех. На какое-то время ему показалось, что войны нет вовсе,
а сидит он просто так,  в мирном сорок втором,  шел по улице да и заглянул
сюда.  Имеет же мужчина право отдохнуть?  Но постепенно первый хмель начал
проходить.  Так с ним и раньше бывало.  Чуть ударит в голову,  а потом пей
сколько влезет,  и  ничего.  Мишка решил заказать еще  пива и  совсем было
поднялся из-за стола.
     У  буфета стоял юркий паренек в  кепочке-малокозырке.  Вот  он  ловко
захватил  двумя  руками  четыре  кружки  пива  и  аккуратно,   старясь  не
расплескать, направился к Мишкиному столу.
     -- Свободно? -- Не дожидаясь ответа, он грохнул кружки на стол и присел
осторожно, словно кот.
     -- А может,  у меня занято?  Может, я подругу жду, к примеру, -- Мишка,
прищурившись, в упор поглядел на парня, -- тогда как? А?
     -- Тогда я  уйду,  ты  чего,  уйду  я. --  Парень отодвинулся вместе со
стулом.
     -- Ладно уж,  сиди, -- Мишка полез в карман, вытащил тридцатку. -- Ну, в
железку зарядим.
     -- С тобой-то? С тобой пусть другие играют.
     -- По маленькой, чтоб время провести.
     -- Не буду.
     -- Не  знаешь  ты  закона,  сявка.  Когда  тебе  деловой говорит,  все
исполнять надо.  Запомни:  в  блатную жизнь вход рупь стоит,  вошел туда --
исполняй закон, тогда в авторитете ходить будешь.
     -- Так я всегда. Как кликуха-то твоя будет? Может, я слышал?
     -- Червонец я. Мишка Червонец.
     -- Как же, --  в  голосе парня послышались уважительные нотки, --  много
слышал от старших. Говорили, что вы по самому краю пошли.
     -- Говорили, --  Мишка выплеснул в  рот  остатки водки,  лениво пожевал
картошку, --  они  много чего говорят.  Сами падаль жрут,  а  нам завидуют.
Значит,  так, -- он вынул из кармана скомканные деньги, -- организуй выпить,
закуску, ну пива, конечно.
     -- Это мы  в  момент,  прямо сейчас. --  Парень подскочил к  стойке,  о
чем-то зашептался с  буфетчицей,  показывая на Мишку.  Минуты через две он
вернулся, присел у стола: -- Сейчас все будет в лучшем виде.
     -- В компанию примете? -- спросил кто-то.
     Мишка поднял глаза и увидел сутулого.
     -- Садись.
     -- Спасибо. Как там. Малышка?
     -- Все сейчас принесут, Сергей Сергеевич, вот Червонец гуляет.
     -- Ну ладно, потом я отвечу. Здорово, Михаил. Не признаешь?
     -- Теперь я тебя, Фомин, признал. А тогда нет, больно исхудал ты, что,
чахотка бьет?
     -- Она.  Врачи говорят:  питаться лучше надо да не нервничать.  Да где
там...  Каждую копейку горбом выбиваешь,  прямо чистый лесоповал. --  Фомин
вздохнул, потянулся к кружке.
     -- Что-то  я  тебя на  повале-то  не видел, --  усмехнулся Мишка, --  ты
больше в нарядчиках придуривался.
     -- Кто как может, Миша, кому какая жизненная линия.
     -- А что ты меня пасешь,  чего твои сопляки за мной бегают?  Может, ты
для МУРа стараешься? А?
     -- Ты, Миша, меня за стукача держал когда разве? Нет. Мне мальчики мои
сказали,  что есть у  тебя золотишко.  Вот я  прицениться и хотел.  Может,
сторгуемся?
     -- Может.
     -- Так покажи.
     -- Прямо здесь? -- насмешливо спросил Костров.
     -- Зачем здесь, можем выйти.
     -- Золото есть, и камни есть, только я им цену знаю.
     -- Про цену сейчас разговора нет.  Слушок прошел,  будто ты с  каэрами
спутался, у Резаного в банде был.
     -- Слушай меня внимательно, Фомин, -- твердо сказал Мишка, -- я сейчас и
тебя,  и  твою  шестерку  шлепну  и  уйду, --  он  выдернул из-под  пиджака
пистолет, -- на мне крови много, чуть больше, чуть меньше -- роли не играет.
     -- Ты, Миша, примус спрячь. Ты меня знаешь, а я тебя. Живи как хочешь,
я  тебе не судья,  я  о  другом:  есть товар --  возьму.  Нет --  разошлись.
Годится?
     -- Годится. --  Мишка  сунул  пистолет в  карман,  огляделся и  вытащил
кожаный мешочек. --  Гляди, Сергей, вот что имеем. -- Он вытряхнул на ладонь
осыпь.
     Фомин  весь  подался вперед,  стараясь получше рассмотреть украшение.
Мишка подержал ее немного и опять положил в мешочек.
     -- Большой цены вещь, -- хрипло сказал Фомин, -- у меня таких денег нет.
     -- Это точно. -- Мишка покосился на пацана, услужливо расставляющего на
столе закуску и водку. -- Мне клиент с копейкой нужен. Есть у тебя такой?
     -- Найдем.
     -- Только ты помни: я к любому не пойду. Что за человек?
     -- Человек тебе хорошо известный. Володя Гомельский.
     -- Годится, --  равнодушно ответил Мишка.  Ох, если бы кто-нибудь знал,
чего стоило ему  это равнодушие!  Ему хотелось кричать от  радости,  петь,
расцеловать всех,  кто сидит здесь, в пивной, он даже глаза опустил, чтобы
Фомин, не дай бог, не прочитал бы в них эту его радость.
     -- Ну давай, --  Мишка поднял стакан, --  выпьем, Серега, за жизнь нашу,
копеечную жизнь.
     -- Давай, -- Фомин протянул стакан, чокнулся, -- только копеечная она не
для всех. Ты вот...
     -- Давай пей, --  Мишка выпил стакан залпом,  сморщился, запил пивом. --
Ох, хо