ние.  Жив отец. Жив. А он уже и надеяться перестал. Комиссариат.
Прямо как в гражданскую.
     Он повернулся к Королеву, но в это время распахнулась дверь кабинета,
и  из  нее вышли люди.  Они шли через приемную,  о  чем-то споря,  видимо,
продолжая неоконченный разговор.  Но Данилов не слышал, он не услышал, как
помощник пригласил их пройти.  Он был далеко,  на Брянщине у  отца,  в его
доме, окна которого выходили в лес и в котором было так хорошо и тихо.
     -- Ты что, заснул? -- начальник дотронулся до его плеча. -- Ждет, идем.
     Секретарь горкома встретил их у  дверей кабинета,  крепко пожал руки,
показал на кресла у стола, приглашая садиться.
     -- Можно курить, товарищи.
     Неслышно появился помощник,  поставил стаканы с  чаем и  сел  в  углу
кабинета в тени.
     Секретарь горкома прошелся по кабинету, остановился у стены.
     -- Я  пригласил вас,  товарищи,  для  того,  чтобы  совместно обсудить
создавшееся положение.  Вам  хорошо известно,  что  вся Московская область
освобождена от немцев.  В  настоящее время линия фронта проходит на рубеже
Гжатска.  Но наступление гитлеровцев продолжается, по-прежнему тяжелые бои
идут в излучине Дона,  враг рвется к Волге, хочет захватить Кавказ, лишить
нас нефти.  Государственный Комитет Обороны делает все, чтобы остановить и
разгромить врага.  Для этого спешно ведется реорганизация и перевооружение
армии.  Перед  Московской  партийной  организацией поставлена  задача --  в
кратчайший срок  сделать  наш  город  кузницей оружия.  Москва  и  область
становятся крупным центром оборонной промышленности.  Вполне  естественно,
что  мы  просто  обязаны создать все  условия рабочему классу  столицы для
нормального  труда.   На   нашем   совещании  должен  был   присутствовать
представитель МВО,  но он запаздывает,  причина уважительная,  он... --  На
столе тихо звякнул один из телефонов.  Секретарь взял трубку и сказал одно
слово: "проси".
     В  кабинет  вошел  невысокий генерал-майор  с  зелеными  звездами  на
защитных петлицах.
     -- Извините за опоздание, -- чуть глуховато сказал он, -- был в гостях.
     -- Ну вот,  теперь все в сборе. --  Секретарь горкома сел за письменный
стол. --  Товарищи,  генерал-майор  Платонов возглавляет охрану тыла  войск
МВО, он и доложит обстановку.
     Платонов расстегнул полевую сумку, вынул бумаги.
     -- Дело такое,  товарищи,  обстановка в  тылу наших войск,  то  есть в
Московской области,  в  общем нормальная.  Население освобожденных районов
помогает бойцам и  командирам,  чем  может.  Соответственно воинские части
тоже  идут  навстречу нуждам  трудящихся.  Мы  отдаем  трофейную технику в
восстанавливающиеся колхозы,  на  полях работают команды выздоравливающих,
ну,  конечно,  продовольственную помощь оказываем. Но за последнее время в
зоне действия наших подразделений появились случаи нападения на  отдельные
машины с продовольствием,  на склады, фуражные пункты. С подробной сводкой
я  всех  ознакомлю.  По  данным наших  особых отделов стало известно,  что
существуют  вооруженные  группы,  сформированные  из  бывших  уголовников,
укрывшихся фашистских пособников и  дезертиров.  Это,  товарищи,  нарушает
нормальную  работу  тыла  действующей  Красной  Армии.   Мы  обратились  к
Московскому  горкому  с   просьбой  оказать  нам   помощь.   Вот   вкратце
обстановка. -- Генерал полез за папиросами.
     -- У вас все, товарищ Платонов? -- спросил секретарь горкома.
     -- Пока все.
     -- Что скажет представитель госбезопасности?
     Королев встал, помолчал немного, видимо, собираясь с мыслями:
     -- Мы располагаем данными, что вражеская разведка, причем обе службы --
абвер и  СД,  постоянно засылает свою агентуру в  наш  тыл.  Борьба с  ней
ведется успешно,  наши компетентные органы располагают людьми, работающими
в тылу у фашистов и передающими нам весьма ценные сведения именно по этому
вопросу.  Оставив надежду посеять панику,  грабежи и  беспорядки в Москве,
враг  сегодня  решил  прибегнуть к  другим  методам.  Вызвать недовольство
жителей,  нарушить снабжение,  организовать черный рынок. Вражеские агенты
торгуют  через  подставных  лиц  фальшивыми продовольственными карточками,
причем в некоторых местах их просто сбрасывают с самолета.  Надо отметить,
что  население  столицы  проявляет  огромную  сознательность,  большинство
фальшивых карточек сдано. Но есть и другие -- а именно на них делает ставку
вражеская агентура, --  эти  люди являются косвенными пособниками врага,  и
наше дело -- их выявить.
     Кроме того,  по нашим данным,  немецкая агентура пустила в  обращение
фальшивые денежные знаки, но это дело ненадежное, попасться можно, поэтому
враг  опять  делает  ставку на  уголовный,  деклассированный и  чуждый нам
контингент  населения,  чтобы  организовать продовольственный кризис.  Для
этого сформировано несколько бандгрупп,  и  они начали действовать.  Вот о
них и говорил только что товарищ генерал.
     Данилов  слушал  Королева,  а  мысленно  уже  перебрал все  возможные
подходы  к  рынкам,  вспоминал  все  последние  происшествия,  связанные с
продовольствием.   Пока   определенной  картины   не   складывалось.   Все
распадалось,   но,   возможно,  не  так  надо  рассматривать  эти  случаи.
Попытаться объединить их, найти систему.
     Королев закончил и сел. Несколько минут все молчали.
     -- Разрешите мне, --  начальник МУРа одернул пояс. Хорошо он выглядел в
этом кабинете,  высокий, широкоплечий, в красивой коверкотовой гимнастерке
с  тремя малиновыми ромбами на синих петлицах,  с  двумя орденами Красного
Знамени на груди.
     -- Как я понимаю, -- продолжал начальник, -- нас вызвали для координации
действий и  создания единого оперативного руководства операцией.  Но о чем
бы мне хотелось доложить.  Дело в том, что начиная с июня 1941 года работа
наша приняла несколько иные формы.
     -- Конкретнее, -- поинтересовался генерал.
     -- Пожалуйста. --  Начальник  раскрыл  папку,  достал  отпечатанные  на
машинке страницы. --  Вот,  товарищи,  пачки  сводок за  последние полгода.
Никаких серьезных уголовных проявлений нет. Мелочевка.
     -- Что-что? -- секретарь горкома подался вперед. -- Как вы сказали?
     -- Мелочевка, --  начальник  МУРа  смутился, --  ну  это  жаргон  у  нас
профессиональный. Значит, мелкие дела, особой угрозы не представляющие. Но
и с этими проявлениями мы боремся...
     -- Это мы знаем. --  Секретарь горкома взял сводку,  пробежал ее быстро
глазами. --  Партийная организация столицы в  курсе дел  своей милиции.  Мы
многое  знаем.  Приняли  соответствующее решение,  обратились в  Президиум
Верховного Совета,  и  скоро об этом узнают все.  Я  понимаю вас так,  что
организованной преступности нет.  Как вы считаете,  товарищ Данилов, вы же
руководитель борьбой с бандитизмом?
     -- К сожалению,  работа у  наших товарищей есть,  правда,  она приняла
действительно несколько  иные  формы.  С  начала  войны  не  было  заметно
активизации старых профессионалов.  Кроме банды Потапова --  Широкова.  Но,
как  видите,  она  тоже была инспирирована немецкой разведкой.  Сейчас,  а
именно --  сегодня,  мы занимаемся одной группой.  Возможно, что это именно
то,  о  чем  говорили товарищи, --  Данилов  кивнул  в  сторону  генерала и
Королева.
     -- Значит,  так, --  секретарь  горкома  посмотрел на  часы, --  давайте
составим план мероприятий, определим участки работы.


ПОЛЕСОВ И БЕЛОВ

     До  темноты они  сидели  в  коридоре.  Степан  нашел  двадцатых годов
подшивку журнала "30  дней"  и  читал  "12  стульев".  Иногда  он  начинал
хохотать, зажимая рот рукой, и старое кресло под ним трещало. Тогда Белов,
сидящий у двери, неодобрительно поглядывал на него.
     Читать ему не  хотелось.  Да,  наверное,  он  ничего бы  и  не понял.
Полистал "Огонек" и  бросил.  Да  разве до  чтения сейчас?  Его оставили в
засаде.  Слово-то какое!  Короткое, опасное слово. Конечно, Полесов читает
Ильфа и Петрова,  смеется, ему спокойно. И "12 стульев" он открыл для себя
впервые,   а  он,  Белов,  помнит  их  почти  наизусть.  В  институте  они
соревновались,  кто лучше знает роман. Выиграл он. На его вопрос: "С какой
стороны в Старгород вошел Бендер?" -- никто не смог ответить. А вошел-то он
со стороны деревни Чмаровки. Такие вот дела были раньше.


СЕРГЕЙ БЕЛОВ

     Перед самой войной родители его  уехали в  Ташкент к  бабушке.  А  он
собрал однокурсников, которые, конечно, были в городе, устроили вечеринку.
Танцевали, пели, спорили и говорили о войне. Утром провожали девушек. Утро
было пасмурным, улицы пустыми, легкое вино туманило голову, и им казалось,
что нет более счастливых людей на  земле.  А  потом выяснилось,  что в  те
минуты,  когда они спорили о возможности войны, она уже началась. Он пошел
в военкомат в понедельник, выстоял огромную очередь. Ему отказали. Сильный
грипп год назад дал осложнение на легкие.
     Тогда  он  решил  схитрить,   пошел  в  горком  комсомола.   И  снова
медкомиссия...
     Родители остались в  Ташкенте.  Отец  прислал  пространное письмо,  в
котором советовал, как сохранить квартиру. Сергей, не дочитав его, порвал,
отношения с отцом были выяснены давно, еще в девятом классе.
     В  сентябре сорок первого он  уехал рыть  окопы.  Под  Москву послали
бригаду московских вузов.  Работали со светла до темна. Прерывались, чтобы
поесть  из  походных  кухонь  горячую  жидкую  кашу.  Спали  здесь  же,  в
землянках.  Каждый  день  приезжали военные инженеры,  лазили  по  окопам,
проверяли  блиндажи,   наносили  их  на  карты.   Газет  не  было,  радио,
естественно,  тоже.  Но  о  том,  что  творится  на  фронте,  узнавали  по
приближающемуся    его    дыханию.     Именно    дыханию.    Так    сказал
мальчик-первокурсник из ИФЛИ, Андрюша Громов.


     Ночью они сидели,  курили на гребне окопа.  Где-то вдалеке, за лесом,
грохотала канонада.
     -- Сейчас он стихнет, -- почти прошептал Андрюша.
     -- Кто? -- удивился Сергей.
     -- Фронт. Он дышит и только ночью засыпает. Слышишь?
     -- Ты мистик, Андрюша, ты начитался Метерлинка.
     -- Метерлинк здесь ни при чем.  Понимаешь,  я его так вижу,  он словно
огромный зверь, ну, типа динозавра, что ли, он ползет все ближе, ближе. Он
еще далеко, но мы уже слышим его дыхание.
     -- Так  нельзя, --   твердо  сказал  Сергей, --  нельзя  превращаться  в
дрожащего обывателя. Мы все равно его остановим.
     -- Я понимаю, --  помолчав,  ответил Андрюша. -- Но мне вдруг становится
очень страшно, Сережа.
     А через несколько дней канонада приблизилась.  Казалось,  что снаряды
рвутся где-то совсем рядом,  в нескольких шагах. К часу вместо кухни к ним
примчалась полуразбитая полуторка с  обгоревшими бортами.  Из нее выскочил
военный в ватнике, перетянутом портупеей:
     -- Кто  здесь  старший?!  Немедленно сматывайтесь:  немцы  прорвались!
Немедленно!
     С   машины   бойцы   начали   стаскивать   длинноствольные  неуклюжие
противотанковые ружья.
     -- Идите вдоль леса мимо деревни к  мосту, --  продолжал военный, --  не
дай бог высунуться на дорогу.
     Сергей бросил лопату,  подошел к командиру.  Под ватником на петлицах
алела шпала.
     -- Товарищ  капитан,  я  умею  стрелять  из  винтовки  и  пулемета,  я
"ворошиловский стрелок", чемпион института по стрельбе из нагана, я...
     -- Короче. Почему не в армии?
     -- Дважды пытался. Осложнение на легкие.
     -- Вы кто?
     -- Белов Сергей, студент второго курса юрфака МГУ.
     -- Разыщите  старшину,  получите  винтовку.  Кстати,  здесь  есть  еще
желающие остаться?
     Добровольцев набралось восемнадцать человек.  Капитан  выстроил их  в
одну шеренгу, прошелся вдоль строя, побеседовал с каждым.
     -- Белов, --  приказал он, --  ведите  людей  на  опушку,  там  старшина
Гончак, он переоденет вас и даст оружие.


     Через час  они получили кирзовые сапоги,  ватники,  ремни и  пилотки.
Подъехала машина.  В  кузове лежали винтовки.  Оружие было  не  новым.  На
вытертом воронении стволов пятна  ржавчины,  ложи  и  приклады треснутые и
побитые.
     -- Давайте, давайте, -- торопил старшина, -- да не выбирай винтовку, все
они  одинаковые.  Погоди,  погоди-ка,  как тебя,  Белов вроде?  Точно,  ты
пулемет  возьми,  "дегтяря",  тебе  капитан  приказал  выдать.  Обращаться
умеешь?
     И увидев,  как Сергей отсоединил диск,  умело передернул затвор,  как
бережно  платком начал  вытирать прицельную планку,  понял  старшина,  что
знает студент пулемет,  не  как  кадровый боец,  но  для новобранца вполне
сносно.
     -- Товарищ старшина, -- попросил Сергей, -- мне бы наган.
     -- А что,  точно, --  Гончак даже не удивился просьбе, -- все правильно.
Первому номеру личное оружие положено.  Пойди  погляди в  кабине,  там  их
несколько штук лежит.
     В  кабине  полуторки  прямо  на  полу  лежали  брезентовые  кобуры  с
наганами.
     А  на  опушку опять подъехала машина с  какими-то ящиками,  потом еще
одна с  красноармейцами,  но почему-то винтовок у  них не было.  К четырем
часам    артиллеристы   прямо   на    руках   прикатили   три    маленькие
пушки-сорокопятки,  потом связисты протащили тонкую телефонную нитку.  Там
появился оборонительный рубеж.  И  если еще сегодня утром окопы и блиндажи
были для Сергея абстракцией,  чем-то неживым, не имеющим непосредственного
отношения лично к нему,  то сейчас пулеметное гнездо стало его защитой,  и
от прочности и надежности этой аккуратно выкопанной ямы с ровной площадкой
на уровне груди зависела его жизнь.
     Вторым номером Сергею дали Андрюшу Громова. Дотемна они провозились с
окопом.   Оказывается,   вырыть  его  было  полдела,   главное --   обжить,
приспособить к  себе.  Когда  совсем стемнело,  старшина принес две  банки
мясных консервов, хлеб и сахар.
     -- За  чаем сходите,  там  ребята вскипятили.  Ну  как,  студенты,  не
страшно?
     -- Страшно, товарищ старшина, -- сказал Андрей.
     -- Молодец, что правду говоришь. Только в кино не страшно, когда войну
показывают.
     -- А вы как же? -- спросил Сергей.
     -- Попривык я,  Белов,  кадровый я,  еще  финскую ломал.  А  так  оно,
конечно... Жить всем охота. Ну, давайте за чаем.
     Они пили чай в  темноте,  и  он  казался им  необыкновенно душистым и
вкусным,  и  консервированное мясо,  облепленное блестками желе,  казалось
вкусным,  и хлеб.  И, сидя на дне окопа, Сергей вдруг понял, что раньше он
просто не  обращал внимания на  массу  прекрасных вещей,  которые окружали
его.  Они казались ему обыденными и  скучными.  Но  почему-то этой ночью у
него словно обострилось зрение, и он увидел то, чего не мог видеть раньше.
Потому что то "раньше" отдалилось от него и стало прошлым, в которое нет и
не будет возврата,  а будущее...  Его могло тоже не быть.  Теперь он жил в
одном временном измерении -- настоящем, а оно было короткое, как миг.
     Утром  на  землю низко лег  туман.  Казалось,  он  начинается прямо в
окопе.  Брезент,  которым они укрылись, был мокрым, мокрыми стали ватники,
пилотки, шаровары.
     Они умылись,  собрав росу с травы, мелко порубив сухие доски от ящика
с патронами,  разожгли костерок и согрели чай.  Пили, обжигаясь, чувствуя,
как тепло входит в каждую клеточку их тела.
     Они сидели на  дне окопа и  курили.  Внезапно сверху посыпались комья
земли. Вдоль траншей шли капитан и какой-то военный в кожаном пальто.
     -- Значит,  вы  поняли  меня,  Лукин, --  говорил  незнакомый  командир
резким,  властным голосом --  так  обычно  разговаривают люди,  привыкшие к
тому,  что их обязательно услышат. --  Вы должны продержаться до тринадцати
часов, потом отходить к мосту.
     -- Есть, товарищ генерал, постараюсь.
     -- Что значит постараюсь, Лукин? Что значит постараюсь?
     -- С людьми плохо.
     -- Если бы было хорошо с  людьми,  я не заставил бы вас сидеть на этой
"линии Мажино". Я приказал бы вам наступать, Лукин... Вы должны...
     Шаги удалились, голоса смолкли.
     Когда часа через полтора ветер подразогнал туман и стало видно поле и
лес  за  ним,  где-то  вдалеке  послышался гул.  Он  нарастал,  постепенно
приближаясь.
     -- Приготовиться к атаке!!! --  разнеслось вдоль окопа. Мимо их огневой
пробежал капитан.
     -- А,  чемпион...  Белов, слушай и запомни, как таблицу умножения. Что
есть основа боя в обороне? Глубоко зарываться в землю и отсекать пехоту от
танков. Понял?
     -- Понял, товарищ капитан.
     -- Ну, глядите, ребята. Я на вас очень надеюсь. Очень...
     Сказал и  побежал дальше.  А  они остались.  Они не могли знать,  что
острие танкового удара противника, прорвавшего нашу оборону, растеклось. И
немцы  громят  тылы   потрепанной  в   боях  армии.   Командование  срочно
организовало вторую линию,  мобилизовав для  этого всех,  кто  мог держать
оружие. Не знали они также, что группа капитана Лукина -- так со вчерашнего
дня  именовались шестьдесят бойцов  и  ополченцев --  занимает  участок  по
фронту более километра и их задача -- задержать первый натиск противника до
подхода кадровой дивизии, снятой с другого участка фронта.
     Всего этого они не  знали и  знать не могли,  так же,  как не знал их
командир,  каким образом продержится он  до  тринадцати часов.  Но  он был
кадровым командиром,  знавшим,  что такое приказ,  и у него было всего два
выхода --  удержать немцев  или  погибнуть.  Третьего не  дано.  Потому что
армия --  это приказ. И в нем определено все: жизнь и смерть. А кроме того,
капитан Лукин прекрасно понимал,  что  будет,  если он  пропустит немцев к
дороге  и   мосту,   где   накапливаются  для  обороны  остатки  уцелевших
подразделений его дивизии и идут беженцы.
     -- Вниз, --  скомандовал Сергей, --  вниз,  Громов! -- крикнул и удивился
сам  своему голосу.  Теперь он  тоже начал приказывать,  и  голос его стал
властным,  и  слова  короткими,  как  выстрел. --  Готовь диски,  Андрей, --
наклонился  он   к   удивленному  Громову, --   диски  должны  быть  всегда
снаряженными. Понял?
     -- Понял, Сережа.
     -- Ну, давай.
     Белов  достал  укрытый  брезентом пулемет,  еще  раз  протер  прицел,
вскинул  "дегтяря"  на  бруствер:   утопил  сошники.   И  вдруг  наступило
спокойствие.  Страх  ушел.  Был  холодный приклад пулемета у  щеки,  узкая
прорезь прицела,  через который сегодня он видел мир.  Звонко и  отрывисто
ударили сорокапятки.  Но танки шли так же быстро, как и раньше. Наконец на
башне одного из  них  сверкнула молния,  и  над  окопами вздыбилась земля.
Запахло жженым. Теперь танки, стреляя с ходу, шли на окопы.
     Все  это видел Сергей словно в  замедленном кино.  Сощурив глаза,  он
пытался разобрать,  что там,  за  танками.  И  когда машины подошли совсем
близко,  метров на  пятьсот,  он  различил на  их броне прилипших к  борту
людей.  Внезапно один  танк  дернулся и  завалился на  бок,  по  его  боку
пробежала синеватая молния.  С  брони  посыпались солдаты.  Сергей перевел
дыхание и плавно нажал на спуск. Двое упали сразу, словно ударилися грудью
о невидимую проволоку, остальные, стреляя из автоматов, начали отползать.
     Теперь Белов уже не чувствовал и не видел ничего, кроме этих фигурок,
которые хотели расползтись по  полю.  О  том,  что  немцы  могут двигаться
вперед, он пока не думал, весь захваченный необычайностью обстановки.
     А вокруг шел бой.  И били сорокапятки,  глухо кашляли противотанковые
ружья,  стучали пулеметы.  И весь объем боя видел только Лукин.  Он видел,
что три машины горят,  но  четыре других продолжают идти на окопы,  видел,
как  завалилась на  бок  одна  из  сорокапяток,  видел дергающиеся в  такт
выстрелам  спины  бронебойщиков.  Пока  бой  разворачивался в  их  пользу.
Во-первых, противник не ожидал здесь встретить сопротивление, а во-вторых,
он не знал, какими силами располагает Лукин, и если ему удастся отбить эту
атаку.  "Теперь они ворвутся в пустые окопы и перегруппировку.  А там и до
тринадцати недалеко.  И  тут  капитан увидел  то,