Это хорошо, -- Муравьев довольно улыбнулся.
     Приехав в управление, Игорь сразу же стал звонить Королеву. Майора не
было,  и  Муравьев сидел в  своей комнате,  ожидая его  звонка.  Пока  все
складывалось крайне неудачно.  Ему  необходимо было  ехать на  Тишинку,  а
проклятый телефон  молчал.  Игорь  начал  уже  со  злостью  поглядывать на
аппарат,  словно именно он был виноват в  том,  что Королев никак не может
освободиться.   Конечно,   можно  было  бы  встать  и  уйти,   но  Данилов
категорически приказал передать майору письмо и  на  словах добавить,  что
очень ждет результатов.


     А управление жило своей обычной жизнью,  и ритм ее Игорь уловил сразу
по возвращении.  Он состоял из знакомых ему  привычных  забот.  В  кабинет
заходили  ребята  из  его  отделения  и рассказывали о новостях.  Заглянул
начхоз и сказал,  что он,  Игорь,  поставлен на довольствие;  потом явился
комендант   и   начал   по  ведомости  сверять  номер  табельного  оружия,
числящегося    "за    оперуполномоченным    первого     отделения     тов.
Муравьевым И. С.".
     -- Все ждешь? -- в комнату вошел Парамонов.
     -- Как видишь.
     -- Завтракал?
     -- Да нет пока.
     -- Я тоже не успел. Давай сообразим.
     -- Да у меня нечего.
     -- Если бы я на таких,  как ты,  надеялся, --  Парамонов встал, одернул
гимнастерку, -- давно бы ноги протянул. Я сейчас.
     Он  вернулся минут через десять.  В  одной руке Борис нес  чайник,  в
другой что-то завернутое в газету.
     -- Ну, давай, -- он расстелил чистую бумагу, поставил банку консервов с
яркой этикеткой.
     -- Ух ты, -- удивился Игорь, -- что это?
     -- Второй фронт.
     -- Что?
     -- Ну консервы, колбаса американская. Вкусная, прямо сил нет.
     -- Я такой и не пробовал.
     -- А  она  только что и  появилась, --  Парамонов взял банку,  и  Игорь
увидел  сбоку,  прямо  на  ней,  ключик.  Борис  повернул  его,  и  жесть,
закатываясь в трубочку, начала освобождать крышку.
     -- Ничего придумано.
     -- С  умом  делают.  Вот  сейчас  в  Москве  появились консервы ихние,
колбаса,  тушенка свиная, сало консервированное, шоколад. Машины грузовые.
Между прочим, в каждой, говорят, кожаное пальто лежит.
     -- Врут.
     -- Я тоже думаю. Наливай чай. Вон песок в пакетике.
     Игорь  разлил  чай,  насыпал в  кружки  коричневатый крупный сахарный
песок. До войны он такого и не видел никогда. Чай сразу помутнел, покрылся
сероватой пенкой.
     -- Ничего, --  Парамонов взял кружку, --  он  сладкий зато,  лучше,  чем
сахарин.  У меня от этого сахарина во рту кисло становится, словно я лимон
со шкуркой съел.
     -- У  меня тоже.  Химия есть химия. --  Игорь сглотнул слюну,  следя за
Парамоновым,  режущим красноватую,  покрытую желе колбасу. Но, несмотря на
цвет,  она оказалась удивительно вкусной.  Ели молча. Допив чай, Парамонов
поставил стакан в шкаф, полез за папиросами. Закурили.
     -- Ну как харч?
     -- Подходящий. Это ты что, спроворил где или из пайка?
     -- Колбаска-то?  Пайковая.  Видел,  наклейка какая?  Так-то. Помощь. Я
вчера газету читаю.  Значит, сводка с ихнего фронта. В Месопотамии. Стычки
патрулей,  несколько раненых. И колбаска эта. -- Парамонов повертел банку в
руках, прищурил глаз от папиросного дыма. -- Стычки, колбаска. Легко воюют,
чужими руками,  кровью чужой,  а как мы немцу хребет сломим, так они сразу
заорут: "Мы тоже, мол, дрались..." Баночками этими. Как думаешь?
     -- А что думать? -- Игорь постучал пальцем по столу. -- О чем думать-то,
Боря?  Читал, о чем Совинформбюро пишет, что на фронте появляются части из
армии Роммеля из Африки.  Значит, могут они из Африки дивизии снимать, раз
там только стычки патрулей.  Я так думаю,  что они ждут.  Присматриваются.
Вот когда мы фашистов измотаем, тогда они начнут. А пока ешьте, на машинах
ездите... Да что говорить об этом. Противно становится.
     -- Это ты точно сказал --  противно... За консервы, конечно, спасибо, --
Борис бросил банку в корзину с мусором, -- но история всем воздаст.
     -- При чем здесь история, --  сказал Игорь, -- разве в ней дело... Нам о
сегодняшнем дне думать надо. Самим, без их консервов и патрулей.
     Зазвонил телефон.
     -- Муравьев слушает.
     -- Товарищ Муравьев?
     -- Да.
     -- Соединяю с майором Королевым.
     В трубке щелкнуло, и Игорь услышал голос Королева:
     -- Здоров, Игорь Сергеевич.
     -- Здравствуйте, Виктор Кузьмич.
     -- Ну что там, какие дела?
     -- У меня для вас письмо от Данилова, приказано лично вручить.
     -- Раз приказано --  вручай.  Жду через двадцать минут.  Пропуск сейчас
закажут.
     Через  полчаса  Игорь  сидел  в  кабинете  Королева.  Виктор  Кузьмич
прочитал письмо, хмыкнул, поглядел на Игоря:
     -- Твой начальник думает, что госбезопасность -- справочное бюро.
     -- Он просил на словах передать, что очень на вас надеется.
     -- Ишь ты, -- майор внимательно поглядел на Игоря, -- а ты знаешь, что в
этом письме?
     -- Нет.
     -- Стало быть, не рассказал тебе начальник.
     -- Стало быть, так.
     -- Хороший он у тебя мужик.  Очень хороший.  Иван Александрович пишет,
погиб Полесов.
     -- Да.
     -- Жаль. Ведь у меня были соображения насчет него. Хотел к нам Степана
Андреевича забрать.
     -- Он бы не пошел.
     -- Пошел бы. Докладывай, что у тебя.
     Игорь медленно,  стараясь не  опускать мелочей,  рассказал Королеву о
готовящейся  операции  на  Тишинском  рынке.   Майор  слушал  внимательно,
временами что-то помечал в блокноте. Слушал, не перебивая, и, только когда
Игорь закончил, сказал:
     -- Есть одна мелочь, которую вы, братцы, не предусмотрели.
     -- Какую? -- встревожился Муравьев.
     -- Нельзя Кострову в форме ходить.  На рынке военных патрулей полно, а
документики,  как я понял, у него липовые. Заберут, как пить дать заберут.
Тогда как?
     -- Освободим.
     -- Это не  вопрос,  как  он  потом там покажется?  Или вы  на  дураков
рассчитываете?
     Игорь молчал.  Он  только теперь начал понимать,  что  так  хорошо на
первый взгляд продуманная операция внезапно оказалась под угрозой срыва.
     -- Немедленно, -- жестко сказал майор, -- немедленно переодеть Кострова.
С начальником МУРа я созвонюсь. Иди.
     И уже в спину сказал:
     -- Данилову, если позвонит, передай: все сделаю.


МИШКА КОСТРОВ

     У проходного двора два парня зазывали желающих:
     -- И  только на  туза,  и  только на туза.  Как шестерку с  восьмеркой
подняли,  так вы и  проиграли.  И  только на туза.  Как туз --  так и денег
картуз!
     Грязными пальцами с  обломанными ногтями один из  них  разбрасывал на
фанерке три  замусоленные карты.  Оба парня были в  кепках-блинчиках,  под
пиджаками  грязные  тельняшки,   брюки  заправлены  в  нечищеные,   смятые
гармошкой хромовые сапоги.  Они казались близнецами, сходство подчеркивали
сальные,  косо подстриженные челки,  спадающие на лоб,  и золотистый блеск
коронок под мокрыми губами.  Вот к  ним подошел какой-то человек,  полез в
карман. Вокруг сразу собралась толпа.
     -- Ну,  дядя, --  блеснув коронкой,  ощерился парень, -- спытай счастье.
Оно не лошадь, вдруг повезет.
     -- Давай.
     -- Сколько?
     -- Пятьсот.
     -- Предъяви.
     Человек вытащил из кармана мятые бумажки:
     -- На, гляди. Теперь ты.
     Парень достал из-за пазухи пять сотенных и положил их на дощечку.
     -- Метать?
     -- Мечи.
     Три одинаковые карты легли рубашками вверх. Человек подумал, выплюнул
окурок с изжеванным мундштуком и поднял одну их них.
     -- Туз, -- пронесся по толпе вздох.
     -- Твое, --  с  сожалением сказал  банкомет  и  протянул ему  деньги. --
Может, еще? Или струсишь?
     -- Сколько? -- мрачно спросил человек.
     -- Эх,  трус в карты не играет, -- парень бесшабашно махнул рукой, -- на
отыгрыш: ты тысячу, я тысячу. А?
     -- Годится.
     И  опять легли три карты.  И  опять по  толпе прокатился восторженный
шепоток.
     -- Может, еще?
     -- Хватит, --  человек, не считая, сунул в карман комок денег и скрылся
в толпе.
     Ох,  и  интересная была эта  толпа!  Кого только не  встретишь здесь!
Рынок  разросся,   занял  все  близлежащие  переулки.   Это  было  горькое
порождение войны с ее нехваткой, дороговизной, бедностью. Здесь можно было
купить все.  Краснорожие барыги в  солдатских шинелях с чужого плеча могли
продать хлеб и  водку,  пенициллин и зажигалки.  Это была грубая и грязная
накипь войны. Регулярно ее снимали, эту накипь, но она появлялась вновь, и
бороться  с   ней  было  необыкновенно  трудно.   Потому  что  даже  самое
мужественное и героическое время имеет пока свои теневые стороны.
     Мишка, стоя на углу Большого Кондратьевского, наблюдал за этой толпой
и думал; неужели нельзя облить бензином всю эту сволочь? Облить и поджечь,
пусть горят. Он даже Зое тихо, сквозь зубы, сказал об этом.
     -- Зачем  же  так,  Миша? --  ответила она. --  Здесь  не  одни  барыги.
Нехватка,  вот люди и понесли сюда то,  что могут продать или обменять,  и
нет  в  этом ничего зазорного.  Люди свое,  не  ворованное продают или  на
продукты меняют.  А  сволочь есть,  конечно.  Только она  здесь-то  вся  и
собралась.  Ее,  как магнитом,  тянет к человеческому горю. Вон, видишь, --
она кивнула головой в сторону игроков.
     Мишка  сам   давно  уже   наблюдал,   как  эти  двое  внаглую  чистят
простодушных людей, зараженных азартом.
     -- Ну-ка, подожди, -- Мишка шагнул к толпе.
     -- Зачем? -- Зоя схватила его за руку.
     -- Сейчас увидишь.
     -- Миша!
     -- Так надо.
     Мишка раздвинул плечами любопытных, подошел к банкомету.
     -- Что,  товарищ военный,  спытай счастье, --  улыбнулся парень желтыми
потраченными зубами.
     -- Давай.
     -- А ставишь что?
     -- Вот, -- Мишка вытянул из кармана золотое кольцо.
     -- Дай гляну, -- сказал второй и протянул руку.
     -- Смотри из моих рук.
     Парень наклонился, внимательно рассмотрел кольцо.
     -- Рыжье, -- шепнул банкомету.
     -- Сколько против него? -- спросил банкомет прищурившись.
     -- Три куска.
     -- Идет.
     -- Предъяви.
     -- Не в церкви...
     -- Здесь тоже не фрайера.
     Банкомет достал из кармана толстую пачку денег:
     -- Метать?
     -- Мечи.
     Три карты шлепнулись на дощечку. Мишка подошел к банкомету вплотную и
крепко взял его за руку. Парень дернулся, но Костров держал крепко.
     -- Ты что, падло, а? -- прошипел банкомет.
     -- Тихо,   сявка,  кого  лечить  решил? --  Мишка  выдернул  из  рукава
банкомета карту, бросил на дощечку.
     -- Вон он,  туз, -- сказал он спокойно, забирая деньги, и, повернувшись
к угрожающе надвигавшемуся на него второму, добавил: -- Тихо, фрайер, сопли
вытри, а то я тебя сейчас по стенке разотру.
     Толпа  весело загудела.  Мишка повернулся и  пошел к  Зое.  Вслед ему
несся тяжелый мат.
     -- Зачем ты? -- спросила Зоя.
     -- Золото им показал. Теперь, где надо, разговор пойдет, мол, появился
карась с рыжьем.
     -- А что такое рыжье?
     -- Эх ты, знать надо. Это на нашем с тобой нынешнем языке золото.
     -- О господи, бедный Тургенев.
     -- Кто?
     -- Да так я, Миша, кое-что из школьного курса вспомнила.
     -- А...
     Они  продирались  сквозь  толпу.  Мимо  старушек,  торгующих  постным
сахаром,   мимо  пацанов,   пронзительно  кричащих:   "Папиросы!  Папиросы
"Пушка"!"  Мимо женщин с  невидящими глазами,  вынесшими на  рынок осколки
годами складывающегося быта, мимо юрких подростков в кепках-малокозырках.
     Они  шли  через этот  ссорящийся,  гомонящий,  торгующий человеческий
клубок, ища только им одним нужные лица. Их толкали, извинялись и бранили,
но  они  продолжали свой  путь.  Купили у  старушки постный сахар и  пошли
дальше,  аппетитно похрустывая,  приценивались к совсем новеньким сапогам,
постояли рядом со старичком, торгующим старыми часами. Потом они выбрались
из толпы и  подошли к кинотеатру "Смена".  У входа в кассы толпился народ:
шел американский фильм "Полярная звезда".  На огромной афише был нарисован
горящий самолет. Здесь можно было передохнуть. Но напротив кинотеатра была
как раз трамвайная остановка,  и битком набитые красные вагоны выбрасывали
на  тротуар десятки людей.  День был воскресный,  и  многие со всех сторон
города ехали на рынок.
     -- Давай отойдем, -- сказала Зоя.
     Они зашли за кассы кинотеатра,  стали у проходного подъезда каменного
двухэтажного дома, через него можно было попасть во двор.
     -- Да, -- Мишка полез за папиросами, -- к этой сутолоке привыкнуть надо.
Сразу не разберешься.
     -- Это сегодня, -- ответила Зоя, -- все-таки выходной.
     -- А в обычные дни?
     -- В обычные народу мало. Заняты люди, работают.
     -- Ну а барыги?
     -- Эти-то здесь крутятся.
     Внезапно она замолкла и сжала Мишкину руку:
     -- Смотри.
     Мишка,  прикуривая,  чуть  повернулся  и  увидел  на  другой  стороне
знакомую кепочку-малокозырку и  косую  грязную челку.  Рядом с  банкометом
стоял высокий сутулый человек в мешковатом, неопределенного цвета костюме.
В  нем Костров сразу же узнал того самого "счастливчика",  выигравшего две
тысячи. Они о чем-то говорили, иногда поглядывая в Мишкину сторону.
     "Засуетились,  сволочи, --  внутренне усмехнулся Мишка, --  три куска --
деньги немалые. Посмотрим, что будет дальше". Он бросил спичку, повернулся
к  Зое,  взял ее под руку.  Девушка сразу же прижалась к  нему,  улыбаясь,
игриво и многообещающе.
     -- Товарищ сержант, --  услышал  Костров за  своей  спиной  глуховатый,
официальный голос.  Он  обернулся и  увидел пожилого младшего лейтенанта в
очках и  двух красноармейцев с  винтовками СВТ.  На  рукавах у  них  алели
повязки с белыми буквами КП.
     Патруль.  Мишка похолодел. Вот сейчас он достанет липу, и поведут его
в комендатуру.  Конечно,  там все разъяснится,  выпустят,  но зачем лишние
сложности,  да  еще  на  глазах  этих  двоих?  Тут  ему  в  голову  пришла
невероятная и  дерзкая мысль.  Пришла внезапно,  и  он уже точно знал,  то
будет делать и как.
     -- Документы, -- еще раз устало приказал командир и протянул руку.
     -- Есть,  товарищ младший лейтенант, --  Мишка краем глаза увидел,  что
Зоя  скрылась в  подворотне,  теперь все  было  в  порядке:  между  ним  и
спасительной аркой стоял боец с красивой, но ненадежной винтовкой СВТ.
     Мишка,  оторвав руку от  пилотки,  медленно начал расстегивать карман
гимнастерки,  сделав всего полшага вперед.  Теперь он  стоял как раз между
младшим  лейтенантом и  бойцом.  "Ну, --  внутренне собрался  он, --  давай,
Мишка. Давай".
     Сильным ударом сапога он подсек ноги лейтенанта,  одновременно правой
ударил бойца чуть выше пряжки ремня.  Не оборачиваясь, сбив с ног какую-то
женщину, он бросился в подворотню. За спиной раздалось запоздалое "Стой!",
но он уже был во дворе рядом со спасительным подъездом.
     Зоя открыла дверь и увидела Мишку,  прислонившегося к косяку. Глаза у
него были совсем шалые,  дурные глаза. Костров вошел молча, косо посмотрел
на Зою и сел на сундучок в прихожей.
     -- Ну как ты? -- спросила она.
     -- Как видишь, --  Мишка встал,  пошел в  комнату,  на ходу расстегивая
гимнастерку.
     Зоя пошла вслед за  ним.  Костров сел на  диван,  перебирая на  груди
желтые пуговички со  звездочками,  пальцы его бегали по ним,  как по ладам
баяна, словно он наигрывал одному ему известную мелодию.
     Заскрипела дверь в стене, показалась голова Самохина.
     -- Вы чего? -- спросил он, удивленно глядя на Мишку.
     -- Патруль, -- вздохнула Зоя, -- напоролись, глупо совсем.
     -- Ну и что?
     -- Сбежали.
     -- А они?
     -- Они ничего, -- Мишка встал, расстегнул пояс с тяжелой кобурой. -- Им,
старичкам этим,  салажат ловить,  а не нас.  Знаешь,  Самохин, --  он хитро
прищурился, -- помог нам патруль-то этот. Ох как помог.
     -- Как же так?
     -- А вот так,  зови ребят, расскажу. Зой, ты бы разыскала Игоря, пусть
мне штатское пришлет, завтра опять пойдем в карты играть.


ДАНИЛОВ

     -- Я понимаю,  понимаю. Но, если честно, ничего не понимаю в специфике
вашей,  только по тону чувствую,  что больной на поправку идет. --  Данилов
пододвинул стул к столу главврача.  Стул противно, по-поросячьи взвизгнул.
Данилов поморщился. -- Когда он сможет говорить, вот что для меня главное.
     -- Как вам сказать, -- врач посмотрел на Данилова, потом перевел взгляд
куда-то  за его спину, --  ожоги.  Сильные ожоги.  Плюс,  конечно,  элемент
симуляции имеет место быть.
     -- Что? -- удивился Данилов.
     -- Имеет место быть, присказка такая, -- врач усмехнулся, -- ждите.
     -- Да поймите вы меня...
     -- Я не бог,  хотя понимаю вас отлично. Вам нужно, чтобы "мотоциклист"
заговорил? Так? Нет, вы мне ответьте.
     -- Так.
     -- Прекрасно, --  врач  вытянул перед глазами руки и  начал внимательно
рассматривать их, -- он не транспортабелен пока.
     -- А это вы к чему?
     -- Возможно,  вы захотите забрать его к  себе.  Возможно,  ваши врачи,
ваши методы...
     -- Доктор, --  сказал Данилов почти  шепотом, --  вы  же  интеллигентный
человек,  о чем вы, доктор? Какие методы? Кто наговорил вам этой ерунды? У
нас работают точно такие же врачи, как и везде. Эх, доктор, доктор.
     Данилов откинулся на  спинку,  и  стул  опять пронзительно взвизгнул.
Главврач опустил руки, помолчал и сказал тихо:
     -- Не раньше чем через пять дней.
     -- Что же делать?  Против науки не попрешь. --  Данилов встал, протянул
врачу руку: -- Значит, буду надеяться.
     -- Надейтесь.
     Прежде чем выйти на  улицу,  Иван Александрович прошел к  комнате,  в
которой лежал "мотоциклист". У дверей дежурил милиционер.
     -- Ну как? -- спросил его Данилов.
     -- Да все так же, товарищ начальник.
     Данилов немного постоял, посмотрел на плотно закрытую дверь палаты и,
козырнув  вытянувшемуся милиционеру,  пошел  на  выход.  Вчера  из  Москвы
прислали данные на "мотоциклиста" -- Виктора Степановича Калугина 1910 года
рождения,   по  профессии  шофера,  уроженца  города  Дмитрова  Московской
области.  В  справке  значилось:  что:  "Калугин  Виктор  Степанович судим
дважды: в 1930 году по статье 166 УК РСФСР и в 1938 году по статье 86"*.
     _______________
          * Статья УК РСФСР введена в действие 1 января 1927 года.

     Итак,  он  судим дважды:  первый раз  за  кражу лошадей,  короче,  за
вульгарное конокрадство,  второй раз -- за браконьерство с отягчающими вину
обстоятельствами.  В общем,  обе судимости слабы.  Настоящим рецидивистом,
судя,  конечно,  по ним,  назвать его нельзя.  Но кто знает,  что стоит за
последней судимостью?  Данилову часто  приходилось сталкиваться с  людьми,
совершавшими убийство и попавшимися на карманной краже. Год отсидел, замел
следы и  вернулся,  а  то главное,  чего он боялся,  осталось нераскрытым.
Возможно,  Калугин пошел пострелять лося  специально,  с  явным намерением
отсидеть свои положенные полгода.  Кто знает.  Конечно,  будь время, можно
было бы поднять прошлые дела,  посмотреть внимательно.  Но не было у  него
этого времени.  Совсем не было.  Ежедневные допросы Дробышевой пока ничего
не  дали.  Она твердо стояла на  своем или действительно ничего не  знала,
что, кстати говоря, Иван Александрович считал самым вероятным.
     Два  дня  они  с  начальником райотдела и  Орловым  прикидывали,  где
приблизительно может находиться база банды,  не просто прикидывали, а даже
проверили все подозрительные места,  но там ничего не было.  Перед глазами
Данилова все  время  стояла  карта  района,  вернее,  той  ее  части,  где
руководила гражданская администрация.  В  полосе дислокации войск тоже все
было проверено.
     Данилов не  заметил,  как  сошел с  тротуара и  зашагал по  мостовой.
Только  скрип  тормозов  за  спиной  вернул  ему  ощущение реальности.  Он
обернулся: в нескольких шагах за его спиной стояла горячая от бега машина.
Шофер открыл