что  боялся значительно
больше  танков,   больше  любой  лобовой  атаки.   Вдоль  опушки  шли  два
бронетранспортера с  пехотой.  Вот  они остановились,  и  на  землю начали
прыгать  солдаты.   "Чуть  больше  взвода", --  мысленно  подсчитал  Лукин.
Развернувшись цепью,  автоматчики  начали  фланговую  атаку.  "Теперь  они
ворвутся в пустые окопы и передавят всех поодиночке,  как кроликов". Лукин
выругался,  подобрал автомат и,  крикнув связному:  "За мной!" --  бросился
вдоль окопа.
     Сергей,  на  секунду  оторвавшись  от  пулемета,  увидел  длинные,  с
высокими бортами машины.  Они,  подпрыгивая на рытвинах, шли вдоль опушки.
Он не знал, что это такое, но опасность почувствовал интуитивно.
     -- Андрей, бери диски, гранаты -- и за мной.
     Они бежали вдоль окопа,  спотыкаясь,  и  пулемет больно бил Сергея по
плечу.  Задыхаясь, они добежали до края обороны, до той самой опушки леса,
где вчера днем получали оружие.
     Сергей выглянул из-за бруствера и  увидел метрах в  ста рассыпавшуюся
цепь немцев,  они шли мимо него,  обходя оборону с фланга.  Он не торопясь
утопил  сошники,  проверил деление на  планке  прицела и  хлестнул длинной
очередью почти в спину атакующим.
     Капитан Лукин спрыгнул в окоп и увидел очкастого студента, лежащего у
задней  стенки (из  простреленного виска  текла  тонкая струйка крови),  и
спину  человека,  прилипшего к  пулемету,  она  дергалась в  такт  длинным
очередям. Вон он повернул потное, с потеками грязи лицо:
     -- Диск. Давай диск.
     Лукин  схватил  магазин и  протянул его  Белову.  И  опять  заработал
пулемет, и заходили лопатки под рубашкой, затряслась по-мальчишески тонкая
шея.
     Что  было потом,  распалось в  памяти,  как сон.  По  сей день Сергей
помнит только обрывки боя:  грохот танков,  липкая кровь, бегущая по щеке,
дрожащее,  раскаленное тело пулемета,  ветви,  хлеставшие по лицу. Потом у
моста в какой-то канаве они снова стреляли,  и все время хотелось пить,  и
говорить он  не  мог,  потому что  сорвал голос.  Где-то  рядом разорвался
снаряд, и стало больно ушам, и слышать он стал только на следующее утро.
     Этим  утром  на  краю  деревни  Лукин  выстроил двенадцать человек  в
обгоревших ватниках и рваных шароварах. Двенадцать из шестидесяти.
     -- Наша группа выполнила задачу. Мы задержали врага...
     Подъехала машина.  Лукин  подал  команду  и  строевым  шагом  зашагал
навстречу генералу:
     Тот выслушал рапорт, повернулся к спутнику:
     -- Все-таки остановили, товарищ командующий.
     -- Молодцы,  молодцы, --  командующий шагал к строю, оглядывая людей. --
Смирнов, --  скомандовал адъютанту, --  принеси портфель. Спасибо, товарищи.
Как дрались ваши люди, капитан?
     -- Прекрасно, товарищ командующий.
     -- Все кадровые?
     -- Никак  нет.   Вот  тот  боец,  с  пулеметом,  студент,  добровольно
попросился в группу.
     -- Как он воевал?
     -- Отлично, товарищ командующий, если бы не он, смяли бы нас с фланга.
     -- Подойдите, товарищ... -- генерал обернулся.
     -- Белов, -- подсказал Лукин.
     -- Белов, -- продолжил генерал.
     Сергей подхватил пулемет, вышел из строя.
     -- Спасибо за  службу,  доброволец, --  командующий достал из  портфеля
серебряную медаль и прикрепил ее к ватнику Сергея.
     А  вечером ему  стало плохо.  Поднялась температура,  кашель разрывал
горло. Гончак на попутной машине отвез его в Москву, в госпиталь. В ноябре
он выписался. Врач посоветовал ему беречь легкие.
     -- Ничего страшного нет, -- сказал он. -- Но необходимо питание, воздух,
покой.
     Сергей усмехнулся.  Он пришел домой. В пыльной квартире стояла гулкая
тишина.  Разжег  газовую  колонку,  принял  ванну.  Лежа  в  горячей воде,
разглядывал свои худые руки и думал о Гончаке, Лукине, ребятах.


     Наутро  отправился  в   университет.   Его   сразу  же   привлекли  к
общественной работе.  Заставили составлять списки эвакуированных.  На него
приходили смотреть девушки и  ребята с  других курсов.  Когда  он  шел  по
коридору,  то в спину ему доносился восторженный шепот. Он стал героем. Он
знал и видел такое, чего не знали и не видели другие.
     Несколько раз  Сергей ходил в  военкомат.  Безрезультатно.  В  первых
числах января, рано утром, ему позвонили домой из горкома комсомола.
     -- Приходи сегодня в  горком, --  сказал  заведующий военным отделом, --
есть важный разговор.
     Он  пришел.   В  кабинете,   рядом  с  завотделом,  сидел  человек  в
милицейской форме. Он внимательно поглядел на Белова.
     -- Ну, я пошел, -- завотделом встал, -- вы поговорите без меня.
     -- Моя  фамилия  Данилов, --  сказал  человек в  форме, --  я  начальник
отделения по борьбе с бандитизмом Московского уголовного розыска.


     Так  они  познакомились.  А  через  три  дня  Сергей Ильич Белов стал
оперуполномоченным в  отделении Данилова.  С  ребятами он  сошелся быстро.
Поначалу он  думал,  что  медаль "За отвагу" позволит ему чувствовать себя
человеком бывалым и  обстреленным,  но в  отделении,  или,  как их звали в
МУРе, бригаде Данилова, были награждены все. Иван Александрович имел такую
же медаль еще с  1939 года,  а к тому же за бои под Москвой орден Красного
Знамени.  Полесов и  Муравьев носили по Красной Звезде,  а у Степана еще и
медаль была,  правда трудовая. Так что бригада их была, как шутил Полесов,
орденоносная.  Здесь прошлое в  зачет не принималось.  На деле требовалось
себя показать...


                      ПОЛЕСОВ И БЕЛОВ (продолжение)

     Когда стемнело и читать стало невозможно, Степан отложил журнал:
     -- Ты не спишь, Сережа?
     -- Что вы, Степан Андреевич!
     -- Ну молодец. --  Полесов встал, хрустко потянулся. -- До чего же жрать
охота. Ты как?
     -- То же самое.
     -- Надо  воды  попить и  покурить сразу.  Очень  рекомендую,  отбивает
аппетит начисто.
     -- Как вы думаете, Степан Андреевич, придет сегодня кто-нибудь?
     -- Вряд ли. Мы здесь так, для порядку сидим. Теперь дураков нет, чтобы
после мокрого дела сами в засаду приходили.
     -- Так чего же мы, собственно, ждем?
     -- У  моря погодя или,  вернее,  дорогой Сергей Ильич,  вдруг в  сеть,
расставленную для  щуки,  заплывет ершик.  Маленький,  но  умный,  кое-что
знающий.  Совсем стемнело.  Ты,  Белов,  сиди здесь,  а я в комнату пойду.
Вдруг в окно кто заглянет.
     Сергей сел в кресло. В темноте медленно-медленно поплыло время.


ДАНИЛОВ

     К  пяти  утра,  когда начался солнечный день,  Данилов закончил дела.
Вернувшись из  горкома,  он  упросил  Серебровского помочь  ему  допросить
хозяйку Шантреля,  и Сережа,  как всегда, не подвел. Старуха "развалилась"
через полчаса.
     -- Возраст, --  потом говорил Серебровский, --  я,  Ванечка,  у  нее был
лебединой песней.


     Правда,  особенно важного от допроса Спиридоновой Данилов и  не ждал,
но  тем  не  менее  выяснилась одна  любопытная деталь.  Шантреля привел к
старухе Володя Гомельский,  известный фармазонщик и золотишник.  Привел он
его в  июле сорок первого,  а откуда приехал Шантрель,  давали разъяснения
следующие строчки протокола:
     "Я,  конечно, как женщина честная, в чужие дела не лезла, но случайно
услышала (читай,  подслушала под  дверью),  что  Володя Гомельский называл
моего  постояльца земелей,  и  они  вспоминали общих знакомых и  родителей
Володи".  Теперь кое-что  было.  Во-первых,  нужно  разыскать Гомельского,
во-вторых, узнать, откуда он родом.
     Но   все  это  пришлось  отложить,   так  как  начальника  отделения,
занимающегося мошенничеством, на месте не было, видимо, носился по городу,
разыскивая свою беспокойную клиентуру.
     Данилов позвонил в  район  и  приказал снять  засаду на  Палихе.  Она
ничего не дала,  а  главное,  особой пользы он от нее и не видел.  Оставил
ребят в надежде, может, кто-нибудь придет за продуктами.
     -- Вы за  этим домиком смотрите в  оба.  Поставь ребят,  пусть глядят.
Должен  же  кто-то  прийти.  Обязательно должен, --  сказал  он  начальнику
розыска райотдела. И, выслушав его длинную тираду, что людей не хватает, и
уж лучше пускай его пошлют на фронт,  и  что у него на территории зависают
кражи,  твердо сказал: --  Это приказ начальника горуправления, и наше дело
выполнять.
     Повесив трубку,  Данилов запер кабинет и вышел на улицу.  От табака и
таблетки кофеина гудело в голове.
     "Вот же какая гадость! --  подумал Иван Александрович. --  Все-таки эти
лекарства -- отрава. Башка гудит, а спать хочется сильнее".
     Он только подошел к остановке,  как подъехал двадцать третий трамвай.
В вагоне было пусто, старичок-кондуктор читал газету. Данилов сел у окна и
задремал.  На  остановках он  открывал глаза,  невидище глядел на знакомые
улицы  и  снова  погружался в  звенящее  полузабытье.  Кондуктор,  видимо,
пожалев его, начал тоненьким дискантом объявлять остановки.
     На  улице 1905  года  Иван  Александрович сошел.  До  дома было рукой
подать, но идти стало трудно, ноги налились свинцом и не слушались. Но все
же он поднялся на третий этаж и открыл дверь квартиры.
     Старясь не шуметь,  стащил в  прихожей сапоги и  расстегнул портупею.
Так,  с ремнем в руках, вошел на кухню и увидел Наташу. Она стояла у плиты
и улыбалась.
     -- Ну что,  Данилов, -- она засмеялась и дотронулась пальцем до кончика
носа.  Такая уж у нее была странная привычка. -- Что, Данилов, наконец ты и
обо мне вспомнил?
     Она шагнула к  нему,  и  он  обнял жену,  еще теплую от сна,  и,  как
всегда, удивился, почему волосы у нее пахнут травой.
     Когда  он  проснулся,  в  комнате царил полумрак от  задернутых штор.
Данилов взял с тумбочки часы. Стрелки показывали три.
     Он сразу же позвонил в отдел. Трубку снял Муравьев.
     -- Ну что, альтруисты, как дела?
     -- Дела  у  прокурора,   Иван  Александрович, --   голос  у  Игоря  был
невеселый, -- он, кстати, вас с двух часов дожидается.
     -- Кто он? -- не понял Данилов.
     -- Помпрокурора, --  пояснил Игорь, -- всю душу из меня вынул, о диабете
рассказывает.
     -- Ты послушай,  тебе полезно, --  засмеялся в трубку Данилов, -- пришли
машину, я еду.
     Он быстро побрился,  принял холодный душ -- горячей воды, естественно,
не было, --  больно вытерся жестким полотенцем. Тело приятно горело; шлепая
босыми  ногами по  нагретому солнцем полу,  прошел в  комнату,  надел  все
чистое.   У   стола  на  спинке  стула  висели  вычищенные  и  выглаженные
гимнастерка и галифе, на скатерти лежала записка:
     "Картошка в духовке. Поешь обязательно. Целую. Наташа".
     Иван Александрович оделся и почувствовал зверский аппетит.  Он еще не
успел  справиться с  картошкой,  как  внизу  условно загудела машина,  два
коротких и  длинный.  Данилов запер дверь и  спустился во  двор.  За рулем
сидел недовольный Быков.  Всю дорогу до управления он жаловался начальнику
на "затир" в гараже, на отсутствие запчастей, на плохой бензин, на... Тема
эта  была  бесконечной.  Шофер  все  бубнил и  бубнил,  не  давая Данилову
сосредоточиться,  наконец у  поворота на улицу Горького Иван Александрович
не выдержал:
     -- Ты помолчал бы, Быков, а то голова от твоих колец и поршней пухнуть
начинает.
     Шофер  замолчал.  Видимо,  обиделся.  Когда  подъехали к  управлению,
Данилов, выходя, сказал:
     -- Завтра поговорю с кем надо. Выдадут тебе запчасти.
     На календаре было записано: позвонить Муштакову, начальнику отделения
по  борьбе с  мошенничеством.  Данилов решил не звонить,  а  зайти,  благо
кабинеты их на одном этаже.
     Муштаков,  как  всегда  в  штатском,  как  всегда  модный,  сидел  за
аккуратным, без единого пятнышка столом.
     -- Привет, --   улыбнулся  он, --  привет  героям  сыска.  Чего  в  наши
Палестины,  никак,  сняли тебя,  Ваня,  и  бросили на  новый ответственный
участок?
     -- Нет,  Леня,  пока не сняли.  Но кто знает, все может быть, особенно
если ты мне не поможешь.
     -- Господи,  Ванечка, --  Муштаков поднял руки. Манжета рубашки поехала
вниз, обнажая запястье с золотыми именными часами.
     "Пижон, -- мысленно усмехнулся Данилов, -- неисправимый пижон".
     -- Леня, у тебя память, говорят, хорошая.
     -- Пока не жалуюсь.
     -- Володю Гомельского помнишь?
     -- Ну как же, --  Муштаков даже прищурил глаза от удовольствия. -- Самый
яркий из моих клиентов.  Образование,  начитанность,  умение одеться, ум --
все при нем.
     -- Ленечка, он у меня по одному делу проходит.
     -- Повезло тебе. А у меня он не вагончиком, он паровозиком идет.
     -- А где он?
     -- Я думаю, Ванечка, твои орденоносцы его уже повязали.
     -- В том-то и дело, что нет.
     -- Вот  слушай, --  Муштаков достал из  стола  бумагу. --  Этот  "цветок
душистых прерий" залепил два "разгона" с какими-то орлами.
     -- Он же вроде самочинными обысками не занимался.
     -- Это,  Ваня,  как говорят наши враги,  плюсквамперфект, что значит --
давно прошедшее.  Залепил он два "разгона" и карточками продовольственными
фальшивыми, конечно, промышляет.
     -- Что они изымали при обысках?
     -- Камни, золото.
     -- У кого?
     -- Тоже  у  сволочей.  У  тех,  кто  в  прошлом году  на  людском горе
наживались.
     Данилов   вкратце  изложил  Муштакову  суть   дела.   Леонид   слушал
внимательно,  что-то  помечая  карандашом на  листке  бумаги.  Когда  Иван
Александрович замолчал, Муштаков, подумав немного, сказал:
     -- Все дело в том,  что Володя Гомельский родом из Харькова, так что и
Шантрель  твой  оттуда  же.  Сам  понимаешь,  что  справки  навести  почти
невозможно. Но все-таки надо попробовать, запроси наркомат, вдруг здесь их
архивы или  кто  из  ребят  эвакуировался,  вполне реальное дело,  как  ты
считаешь?  Там замечательный парень начальник угрозыска, Боря Пономарев, я
у него в гостях был, он своих клиентов наизусть знает.
     -- Я человек невезучий, -- Данилов встал.
     -- Кстати,  Ваня, --  Муштаков подошел к Данилову, --  ты мне фотографии
убитых дай.  Я их своим "лишенцам" покажу,  чем черт не шутит, может быть,
опознают они их.
     -- А зачем тебе фотографии? Твои "лишенцы" где?
     -- Один на Таганке, а другой у нас во внутренней тюрьме.
     -- Ты  им,  так  сказать,  "живую натуру" покажи,  я  к  тебе Полесова
пришлю, он и проведет опознание.
     На  том  они  и  разошлись.  Придя к  себе,  Иван Александрович отдал
необходимые распоряжения Степану,  и сам стал составлять письмо в наркомат
по делу Шантреля.


МУРАВЬЕВ

     С  утра  Игорь  изучал личное дело  Шантреля Григория Яковлевича 1900
года  рождения.  С  фотографии,  приклеенной в  левом верхнем углу анкеты,
глядел на Игоря большелобый человек с  тонкими губами и крепким носом.  По
составленному словесному портрету Муравьев знал,  что  волосы  у  Шантреля
рыжеватые,  вьющиеся,  сзади круглая плешь,  что роста он 176 сантиметров,
лицо белое,  без особых примет,  телосложение упитанное.  В  день убийства
Ивановского Шантрель находился на  работе все время.  Сменился он только в
восемь часов утра.  Из дома,  по словам Спиридоновой,  не выходил. Видимо,
она просто не заметила, как Григорий Яковлевич преспокойно вылез в окно.
     В анкете и биографии изложен весь его жизненный путь. Что и говорить,
анкета у него прекрасная. Удивляло другое. В личном деле Шантреля записана
благодарность  Союзювелирторга за  доставку  ценного  груза.  Когда  Игорь
посмотрел реестр привезенных ценностей,  он своим глазам не поверил.  Мимо
таких денег не  должен был пройти ни  один уголовник.  Впрочем,  возможно,
инкассатор  минского  Ювелирторга Шантрель  стал  преступником позже.  Кто
знает. Пока Игорь читал личное дело разыскиваемого. Судя по нему, Григорий
Яковлевич был человек передовой.
     Правда,  оставалось одно обстоятельство.  Хотя все, кто сталкивался с
Шантрелем   по    работе,    говорили,    что   человек   он    замкнутый,
малоразговорчивый, однако стрелок охраны Казакова рассказывала, что видела
Шантреля несколько раз с  молодой художницей Валей Поповой и  что Григорий
Яковлевич с  ней  подолгу разговаривал.  Это  уже было кое-что.  С  такими
данными можно идти к Данилову. Но прежде Игорь решил кое-куда позвонить.
     Начальника отделения Муравьев застал  за  странным занятием.  Данилов
чинил  настольную  лампу.  На  столе  хаотически  перемешались проволочки,
винтики, гайки.
     -- Ты чего? -- буркнул он, не поднимая головы.
     -- Вот,  Иван Александрович, --  Игорь положил на  стол бланк протокола
допроса. -- Я тут красным карандашом отчеркнул.
     -- Так, --   начальник  еще   раз  пробежал  глазами  по   протоколу, --
любопытно. Я тебя понял. Адрес установлен?
     -- Да,  Иван Александрович, Скатертный, два, квартира сорок один. Есть
телефон,  живет с матерью,  муж на фронте, детей нет. В райотделе никакими
сведениями о ней не располагают.
     -- Ну как думаешь действовать?
     -- Хочу сейчас поехать к ней домой.
     -- А откуда ты знаешь, что Попова дома?
     -- Звонил.
     -- Как представился?
     -- Другом Григория Яковлевича.
     -- Что она?
     -- Сказала: мол, что этому трепачу от меня надо?
     -- Да, на устойчивые отношения это мало похоже. Как ты считаешь?
     -- Думаю,  что да.  Но  вдруг,  Иван Александрович,  она даст нам хоть
какую-нибудь связь Шантреля? Хоть самую маленькую.
     -- В нашем положении ничем не стоит пренебрегать. Ничем. Валяй. Только
смотри. Возьми людей из дежурной группы. Мало ли что.
     -- Хорошо. Я лучше Белова возьму.
     Придя к  себе в  комнату,  Игорь многозначительно поглядел на Сергея,
аккуратно пишущего какую-то бумагу.
     -- Сережа, хочешь со мной съездить?
     -- Куда, Игорь?
     -- Есть дело, в цвет вышли, -- прошептал Муравьев.
     Он  специально  употреблял блатные  слова,  зная  по  себе,  как  они
действуют на новичков.
     -- Кого наколол? -- серьезно спросил Белов.
     -- Маруху этого золотишника. Сейчас поедем повяжем ее и начнем колоть.
Ну, едешь?
     -- Конечно.
     На ходу Игорь выпросил у  дежурного автобус,  разъяснив ему,  что они
сдут брать важного фигуранта по  делу об убийстве в  Грохольском переулке.
Дежурный помялся,  но дал. Дело было свежим, и все управление только о нем
и говорило.


     Когда  в  Скатертном Игорь  отпустил машину,  Сергей понял,  что  его
разыграли.
     -- Ну зачем же так? -- сказал он с обидой. -- Я бы все равно поехал.
     -- Ты  не  сердись,  старик, --  Муравьев  внимательно  разглядывал дом
два. -- Я действительно не знаю, что у нес в квартире творится, может быть,
там  спокойно сидит  наш  друг  Шантрель и  пьет  кофе.  Так  что  одному,
понимаешь, ехать никак нельзя. Ну, пошли.
     Лифт не работал,  и они поднимались пешком. Дом был старинный, из тех
наемных  домов,   в   которых  любила   раньше  селиться  интеллигенция  и
профессура. Почти на каждой площадке обязательно попадалась дверь с медной
табличкой,  на  ней  старинной вязью,  с  буквой ять была написана фамилия
жильца.
     -- Эх, найти  бы  такую  дверь с надписью "Г. Я. Шантрель", -- вздохнул
Муравьев, -- вот тогда...
     Что  тогда,  он  так  и  не  договорил,  они  подошли к  сорок первой
квартире. Игорь поправил фуражку, расстегнул кобуру и переложил пистолет в
карман галифе.
     -- Ты свой наган тоже в карман сунь.  Мало ли что.  Да кобуру застегни
вот так. Помни, Сережа, -- голос Игоря стал строгим, -- чуть что... В общем,
хорошо стреляет тот, кто стреляет первым.
     -- Ясно, -- отпарировал Белов, -- я Козачинского читал.
     -- Приятно иметь дело с интеллигентным человеком. -- Игорь нажал кнопку
звонка.
     Дверь открылась сразу,  будто их давно ждали. В проеме стояла женщина
лет двадцати восьми в синем легком платье, облегающем фигуру.
     "Вполне", -- подумал Игорь и поднес руку к козырьку.
     -- Нам нужна гражданка Попова Валентина Сергеевна.
     -- Это я, как вы правильно заметили, гражданка Попова В. С.
     -- Вы разрешите к вам зайти? -- Игорь приветливо улыбнулся.