я. Выражение ее  лица
как-то изменилась. Постояв немного, она присела рядом со  мной  на  кровать,
взяла стакан и сделала большой глоток.
   - Извини, Мэтт. - Она произнесла эти слова строго. - Я не хотела... Я  не
собиралась тебя соблазнять, черт возьми. Я и не думала, что тебе это так  уж
необходимо, если говорить начистоту.
   Я молчал. Это была ее игра.
   Она глубоко вздохнула и снова сделала большой глоток.
   - Я не правильно тебя поняла... Мы расстанемся завтра и, возможно, больше
никогда  не  увидимся,  если  только  нам  не  суждено  увидеться  снова   в
Стокгольме.  Когда  ты  вошел  сюда,  я   решила,   что   ты   настроен   на
сентиментальную прощальную встречу, если ты понимаешь, что я  имею  в  виду.
По-моему, я достаточно ясно дала понять,  что  не  возражаю,  -  она  горько
рассмеялась. - Что может быть смешнее женщины, которая  готова  пожертвовать
своей добродетелью и узнает, что ей некому предложить себя. Эй,  кто-нибудь,
не хотите ли заняться сексом? - она снова рассмеялась, осушила свой стакан и
встала. - Может, налить тебе  перед  уходом?  Мне  надо  выпить  еще,  чтобы
утопить свое унижение.
   Я изобразил раздумье. Потом сказала
   - Ну, пожалуйста, еще один, - осушил свой стакан и передал ей. Я смотрел,
как она вышла в ванную, нетвердой походкой, которую она едва ли  имитировала
- мы в этот вечер оба выпили изрядно. Я  чувствовал  себя  довольно  мерзко:
сижу как последний подонок и заставляю бедную  девочку  ломать  перед  собой
комедию. Но когда Лу вернулась, я заметил, что она очень внимательно изучила
свою внешность в зеркале ванной и решила, что для придания  себе  еще  более
пьяного, более разбитного, более соблазнительного вида  ей  следует  немного
взлохматить волосы и немного скособочить платье,  -  а  также  немного  меня
подразнить слегка обнажившимся плечом и грудью. Ну, за  нее  можно  было  не
беспокоиться. Она свое дело знала!
   - Послушай,  -  сказала  она,  усевшись  рядом  со  мной  на  кровать,  -
расскажи-ка мне про эту женщину.
   Я спас свой стакан, выхватив его у нее из рук, прежде чем она  выплеснула
содержимое на нас обоих, - как оно и было предусмотрено ее ролью.
   - Про какую женщину?
   - Про ту, которая не хотела тебе в чем-то признаваться. Ты попросил  меня
напомнить про нее. В чем она не хотела признаться и что ты сделал?
   - Вряд ли это подходящий разговор для  спальни.  Она  мягко  рассмеялась,
придвинувшись ко мне.
   - Тебе ли смущаться, такому доблестному рыцарю?
   - Она не хотела мне говорить, где держала мою малышку Бетси -  той  тогда
было два годика.
   Лу вытаращила на меня глаза, сразу забыв, что  ей  полагается  изображать
пьяную.
   - Но почему у нее оказалась твоя дочурка, Мэтт? - Я  не  ответил,  и  она
продолжала:
   - Эта женщина... эта женщина... Ты был с ней знаком раньше?
   - Во время войны мы вместе с ней были на задании - только  не  спрашивай,
на каком.
   - Она была молодая и красивая? Ты любил ее?
   - Она была молодая и красивая. Потом я провел с ней  недельный  отпуск  в
Лондоне. Мы снова встретились с  ней  только  в  прошлом  году.  Ты,  может,
знаешь, что кое-кто воевал во время войны на нашей стороне, потом  перебежал
туда - в поисках увлекательных приключений, к которым они привыкли, если  не
учитывать столь низменной темы, как интерес  к  деньгам.  Никто  из  них  не
разбогател, по крайней мере, официально, работая на дядю  Сэма.  Так  вышло,
что она оказалась  среди  перебежчиков.  Ей  требовалась  помощь  в  работе,
которую она выполняла для тех, других. Она подстроила похищение Бетси, чтобы
вынудить меня на сотрудничество.
   - Но ты не стал с ней сотрудничать? Даже несмотря на  то,  что  на  карту
была поставлена жизнь твоей маленькой Бетси?
   - Только не надо хвалить меня за патриотизм, - сказал я. - Просто еще  ни
разу в жизни никто тебя не шантажировал - вот и все. Чтобы вернуть Бетси  на
ее условиях, мне надо было убить одного человека - но даже в этом  случае  у
меня не было уверенности, что она будет вести со мной честную игру.
   - И тогда ты попытался силой вырвать из нее информацию. И  она  ответила,
что ничего тебе не расскажет.
   - Да, она именно так и сказала, - ответил я. - Но она ошиблась.
   Наступило молчание. За стенами отеля город тихо спал. В этом городе  было
небольшое движение на улицах - в особенности ночью.
   -  Понимаю,  -  промурлыкала  Лу.  -  И  твоя  дочка  вернулась  целой  и
невредимой?
   - Силы правопорядка действовали  быстро  и  умело,  как  только  им  стал
известен адрес, где им можно было продемонстрировать свой профессионализм.
   - А  что  женщина?  -  она  подождала  моего  ответа.  Но  я  молчал.  Лу
шевельнулась. - Она умерла?
   - Она умерла, - сказал я спокойно. - А моя жена пришла в  тот  дом  почти
сразу же после того, как это случилось, хотя я и предупреждал  ее,  что  чем
меньше ей будет известно, тем лучше же для нее. - Я скривился.  -  Наверное,
для нее это было очень болезненное испытание.
   - Да уж, могу себе представить! Я раздраженно посмотрел на Лу.
   - Ишь ты - можешь представить! Это же был ее собственный  ребенок,  разве
нет? Ей что, не хотелось получить Бетси назад? Это был  единственный  способ
вернуть ребенка! А потом Бет начала вести себя со мной так, что  можно  было
подумать, будто я три раза в неделю режу женщин ради развлечения.
   Снова наступило молчание. Лу пила из стакана, держа его обеими ладонями и
глядя внутрь. Он снова опустел. Да и мой тоже. Она почти навалилась на  меня
всем своим весом, скинула туфельки, и ее голые ноги на фоне ворсистого ковра
выглядели даже еще более голыми и бесстыдными, чем ее полуобнаженная  грудь.
Я ее ненавидел. Я ненавидел ее потому, что, прекрасно отдавая себе отчет  во
всем происходящем, я ничего не мог с собой поделать и ужасно ее хотел -  как
она это и задумала с самого начала.  Как  же  ловко  она  все  это  сыграла:
сначала заговорила об этом, потом горько посмеялась над собой и замяла тему.
Она срежиссировала старую, как мир, сцену соблазнения  вопреки  традиционным
постановкам, хотя сюжет и персонажи остались  те  же.  Что  ж,  я  изображал
застенчивость достаточно долго.
   - Полагаю, - сказал я жестко, - после этого рассказа  тебе,  как  и  моей
жене, будет противно мое прикосновение.
   Она задумалась. Потом  торопливо  протянула  руку,  взяла  мою  ладонь  и
положила себе на грудь. Это был изящный и  трогательный  жест,  от  которого
впору было заплакать, -  если  бы  не  ее  секундное  замешательство  -  это
мгновение холодного расчета, которое все испортило.
   - Ах ты, дрянная притворщица! - я резко притянул ее к себе.
   Я грубо впился в ее  рот  и  целовал  ее  до  тех  пор,  пока  у  нее  не
перехватило дыхание и она не  отвернула  лицо.  И  вот  тогда  меня  охватил
настоящий гнев, и мне захотелось причинить ей боль, ударить ее  -  но  я  не
смог. Я  был  сильно  пьян,  наверное,  но  какой-то  внутренний  голос  все
нашептывал мне: "Спокойно, спокойно! Берегись! Ты  же  сам  знаешь,  сколько
существует способов убийства во время таких вот игрищ!"
   Я был не в силах заглушить этот настойчивый шепот, но  зато  сумел  грубо
стащить с  нее  платье,  помня,  как  она  всегда  дорожила  этим  бесценным
одеянием. Я с омерзением целовал ее в шею, плечи, голые руки и грудь, и  все
тащил платье вниз, чувствуя, как эластик  уже  растянулся  до  предела.  Она
вцепилась мне в руку, когда рукав и боковой шов треснули.
   Пошла ты к черту! Я играл самого последнего негодяя. Она же  была  просто
мерзкой  маленькой  дилетанткой  -  нечего   ей   было   затевать   игры   с
профессионалом!
   Мои пальцы добрались до атласного узла на бедре -  после  теплого  джерси
атлас на ощупь оказался гладким, холодным и твердым. Думаю,  каждый  мужчина
хоть раз в  жизни  испытал  шальное  желание  посильнее  рвануть  такие  вот
замысловатые шуршащие конструкции из атласа или  тафты,  с  помощью  которых
женщины любят привлекать внимание к своим бедрам или задним частям.  В  этот
вечер я дал своему желанию полную волю, и материал треснул по швам,  жалобно
протестуя против моих  посягательств.  Казалось,  она  намотала  ярды  этого
шлейфа. К моему удивлению, большая часть ее  платья  размоталась  вместе  со
шлейфом. Она только тихонько вскрикивала, ощущая, как платье тает под  моими
ладонями. Она перестала сопротивляться и покорно лежала, пока  я  разматывал
остатки ее одеяния, намереваясь раздеть ее донага.
   А потом мы лежали рядом на необъятной железной кровати и, тяжело  дыша  и
не шевелясь, прислушивались к тарахтению за окном: на привокзальной  площади
кто-то заводил мотороллер. У этих мотороллеров,  которые  так  любят  шведы,
вечно барахлят глушители, так что их слышно за несколько кварталов.  А  этот
парень, похоже, стоял прямо у нас под окном и никак  не  мог  отъехать.  Его
моторизованный ослик кашлял, чихал, плевался - и умирал.  Он  снова  заводил
его - движок начинал тарахтеть, он поддавал газу, пока мотор не взревывал на
высоких нотах, так что я удивился, как это у него не летят клапана.  Правда,
у этих дурацких  двухцилиндровых  штучек  и  клапанов-то  нет.  А  потом  он
наконец, попукивая, укатил, и все стихло.
   Я приподнялся на локте и посмотрел на Лу. Она уже  успокоилась.  Ее  лицо
под копной спутанных волос выражало последнюю степень умиротворенности.
   - Хорошо, Мэтт, - прошептала она. - Хорошо. Давай, действуй. Ты уже давно
терпишь.
   Она что-то пообещала мне - намекнув, а может,  и  высказав  это  обещание
вслух - и, кажется, была готова довести начатое до логического  конца,  даже
при том, что, возможно, уже услышала долгожданный сигнал и  поняла,  что  ей
нет больше нужды удерживать меня в номере. И вдруг с меня слетели весь хмель
и гнев. Я почувствовал себя ненужным дураком, который почему-то остановился,
раздевая женщину, на полпути, потому что не  мог  сделать  ей  больно  и  не
хотел, - это я почувствовал особенно отчетливо, - ее  насиловать.  То  есть,
иными словами, секс для меня не был оружием или инструментом ненависти. Ведь
секс есть нечто, что хочется разделить с желанной женщиной. По крайней мере,
можно так к нему относиться.
   Я медленно встал, не спуская с нее  глаз;  она  лежала  поперек  кровати,
запутавшись в каких-то лохмотьях, которые  уже  не  имели  даже  отдаленного
сходства с платьем. Я почему-то поймал  себя  на  воспоминании  о  том,  как
выглядела Сара Лундгрен, когда Каселиус со своими молодчиками  ее  укокошил.
Лу, Лу-то,  по  крайней  мере,  была  жива-живехонька,  а  я  никогда  и  не
утверждал, будто у нас с Каселиусом нет ничего общего, в  моральном  смысле.
Теперь оставалось только понять, кто из нас двоих смелее и грубее.
   Я начал говорить ей что-то глубокомысленное  и  остроумное  -  и  осекся.
Потом стал извиняться, что в моих устах звучало еще глупее. Для высокопарных
речей ни время, ни место не были подходящими. Тогда я  просто  повернулся  и
вышел из номера.

Глава 22

   Остановившись перед дверью, я вставил ключ в  замочную  скважину.  Я  уже
приготовился толкнуть дверь и войти, как вдруг понял, что именно так  многие
и встречают свою смерть. Они расстраиваются из-за женщины или из-за  чего-то
другого, забывая учесть изменившуюся ситуацию, которая может  таить  в  себе
смертельную опасность.
   Если у них все шло по плану, то моя ситуация изменилась  принципиально  -
во всяком случае, так должен был думать Каселиус, что в данном случае  имело
первостепенное значение, - и я очень хорошо помнил, что  случилось  с  Сарой
Лундгрен, когда наш герой решил, что она ему больше не нужна.
   Я порылся в кармане, достал золингеновский нож и открыл лезвие. Отойдя  в
сторону, я с силой распахнул  дверь  и  подождал,  пока  она,  ударившись  о
стенку, закроется опять. Потом я подождал еще немного. Если в номере  кто-то
V был, он должен был увидеть сноп  света,  упавший  из  дверного  проема,  и
догадаться, что последует дальше - то ли войдет человек, то ли бросят ручную
гранату. По-моему, это в любом случае было хорошей тренировкой  его  нервной
системы.
   Низко пригнувшись, я впрыгнул в прихожую. Чтобы прицелиться в меня за  то
короткое мгновение, когда я появился на фоне освещенного  коридора,  стрелок
должен был быть опытным профессионалом. Я упал на пол и откатился к  дальней
стене прихожей, но ничего не произошло. Чувствуешь себя  полнейшим  идиотом,
когда грохаешься на пол и катаешься в пыли, но  уж  лучше  чувствовать  себя
идиотом, чем получить пулю в лоб. Я пролежал, не шевелясь во  тьме  довольно
долго и решил, что уж коли я не один в номере, то мой  невидимый  гость  уже
давно должен был окочуриться от задержки дыхания. Потом я  встал,  крадучись
подошел к окну, задернул шторы, стараясь не приближаться к стеклу" и включил
свет. Я не стал выглядывать в окно. Бледное лицо в окне - отличная мишень, а
любопытство меня не мучило. Если в кустах под окном спрятался снайпер, то  и
хрен с ним. Он меня не волновал. Пока он там, мне до него не было дела.
   Я вернулся в прихожую, закрыл дверь и нажал на выключатель.  Шведы  любят
большие пластины, похожие на исполинские кнопки дверных звонков. По ним надо
разок ударить, чтобы включить свет, и еще разок по той  же  самой  кнопке  -
чтобы снова оказаться во тьме. Потом я взглянул на  комод  -  он  был  пуст.
Пленки исчезли. Не могу сказать, что я онемел от удивления.
   Я зашел за занавеску ванной и взглянул на себя в зеркало. На  одной  щеке
остался след от ее губной помады, помада виднелась и на воротничке  рубашки.
Лацканы были перепачканы ее пудрой. Запястья украшали  царапины  -  это  она
пыталась меня схватить. Больше она не нанесла мне никакого видимого урона. С
точки зрения физического ущерба, как любят говорить ребята с  Мэдисон-авеню,
ею была проявлена односторонняя инициатива.
   Из зеркала на меня  взирала  та  помятая  рыбья  морда,  в  которую  твое
отражение всегда превращается после большой пьянки. Я заметил, что на  щеках
в подбородке уже появилась щетина.  Мне  бы  неплохо  побриться.  И  принять
ванну. Мне требовалась хорошенькая порка  -  сеанс  старомодного  применения
кнута. Мне срочно нужна была новая внешность и новая легенда. Мне нужен  был
двенадцатичасовой сон.
   Я вымыл лицо и принял аспирин. Когда в дверь  постучали,  звук  был  едва
слышный, но я подскочил как ужаленный. Я снова достал нож, подошел к двери и
открыл ее, соблюдая привычные меры  предосторожности.  Стоявшего  за  дверью
гостя я  менее  всего  ожидал  сейчас  увидеть.  Я-то  думал,  что  она  уже
достаточно от меня натерпелась и ей требуется небольшая передышка. Я  закрыл
нож и сунул его в карман. Этот вечер был полон сюрпризов, которые  почему-то
душу не радовали.
   - Входи, Лу, - сказал я. Она не двинулась. Она смотрела на  мое  лицо.  -
Да, здесь побывали твои друзья. Поздравляю!
   - Мэтт, я...
   - Входи! Не бойся. Я не имею привычки посягать на одну и  ту  же  женщину
дважды в течение одного вечера.
   Она вошла.  Я  закрыл  дверь  и  обернулся.  Она  произвела  значительные
реставрационные работы. В ней теперь невозможно было узнать девушку, которую
я некоторое время назад оставил лежать на кровати в лохмотьях. На ней был ее
старый костюм битника - обтягивающие черные штаны и свободный черный свитер,
- волосы расчесаны, а на губах  свежий  слой  яркой  помады.  На  подбородке
краснело пятно - вот и вес, что напоминало о нашем недавнем поединке.
   Мы молча смотрели друг на друга. Наконец я сказал:
   - С тобой все в порядке? Она кивнула.
   - Да. Со мной - все в порядке. Я протянул руку и дотронулся  до  красного
пятна на подбородке.
   - Моя щетина?
   Она кивнула. ~ Мне надо будет не забыть в следующий раз  побриться  перед
тем, как я соберусь подвергнуть истязанию очередную женщину.
   - Ты еще не закончил истязать эту женщину, Мэтт.
   Воцарилась тишина.
   - Я не особенно... красиво поступила  с  тобой...  мы  поступили  друг  с
другом. И я не осуждаю тебя за  то,  что  ты  меня  возненавидел  и  захотел
причинить мне боль.
   Я вовсе не нуждался в ее дурацких сопереживаниях.
   - Очень мило с твоей стороны. Я просто польщен... Она  поспешно  помотала
головой.
   - Пожалуйста, не ехидничай! Когда-нибудь, может  быть"  очень  скоро,  ты
поймешь, почему... - ее голос угас. Помолчав, она добавила:
   - Если я что-то... чем-то могу искупить то, что я тебя так одурачила...
   - Мне кажется, мы квиты. Она взглянула на пустой комод.
   - Даже после этого?
   - Даже после этого. Она скривила лицо.
   - Кажется, я без особого успеха пыталась собой торговать сегодня, а?
   - Да? А ты разве этим занималась? - Я смерил ее взглядом. - Знаешь,  меня
никогда не возбуждал вид женщины в штанах, куколка.
   Она сказала упавшим голосом:
   - Ну, это легко поправимо. Их  же  можно  снять!  Напрасно  она  все  это
говорила. Как я ни старался, последнее слово оставалось за  ней.  Я  признал
свое поражение.
   - Слушай, Лу, давай прекратим. Я уже устал от этих обменов сальностями  и
остротами. Она упрямо сказала:
   - Я просто не хочу, чтобы ты ощущал себя... обманутым. По крайней мере, в
этом смысле. Но в то же время я не хочу, чтобы ты ощущал себя великодушным и
благородным рыцарем.  Я  хочу  покончить  со  всеми  нашими  взаиморасчетами
прежде, чем выйду из номера. Мы скорее всего  больше  никогда  не  увидимся.
Если тебе кажется, что тебе что-то еще светит, черт тебя возьми,  то  пришла
пора расплаты, - и она заплакала.
   Я достал из чемодана носовой  платок  и  подал  ей.  Она  вытерла  глаза,
высморкалась и смущенно посмотрела на платок.
   - Сохрани его на память, - сказал  я.  -  Посмотришь  как-нибудь  на  эту
скромную монограмму, да и вспомнишь обо мне.
   Она запихала платок в карман штанов.
   - Ну, вот, я совсем расквасилась. Пожалуй, мне пора отчаливать.
   Она повернулась и пошла. Я дал ей дойти до двери. А потом позвал:
   - Лу!
   Она обернулась.
   - Да?
   - Передай, пожалуйста,  сообщение  от  мистера  Хелма  некоему  господину
Каселиусу, если вдруг тебе придется с ним встретиться.
   У нее слегка расширились глаза.
   - Какое сообщение, Мэтт?
   - Я же предложил тебе сделку, помнишь? Ты ее отвергла.
   - Я помню.
   - Ну так вот, если масса Каселиус  вдруг  будет  не  вполне  удовлетворен
пленками, которые вы все сегодня добывали с такими  трудностями,  то,  милая
моя, просто шепни ему на ухо, что я готов предложить ему свою помощь.  Но  с
одним условием. Он должен будет прийти ко мне лично. Я все еще горю желанием
познакомиться с ним.
   Она смотрела на меня с ужасом и недоумением.
   - О нет! - прошептала она, точно обращаясь к самой себе, но потом ко мне.
- Какой же ты дурак! Какой же ты набитый, самодовольный  дурак!  Ну  как  ты
мог...
   Ее шепот сорвался в рыдание. Она  пошатнулась,  нашарила  дверную  ручку,
точно слепой, открыла дверь и выбежала в коридор. Я услышал быстрые шаги  ее
мягких тапочек по ковру.
   Постояв немного, я пожал плечами и пошел за ней. Я  торжествовал  победу:
эк ее прорвало! Меня распирало от радости. Но сказать по чести, я и  сам  не
понимал, почему. Я пошел за ней выяснить, что же все-таки случилось. Когда я
вышел в коридор, она уже свернула к  лестнице.  Я  услышал,  что,  дойдя  до
середины марша, она остановилась. Я подошел к углу и осторожно глянул вниз.
   С лестничной площадки был виден вестибюль. Вообще-то  это  был  крошечный
зальчик, где в одном углу разместилась стойка портье, а в другом - гардероб,
РДС посетители оставляли свои пальто,  направляясь  в  ресторан.  Со  своего
наблюдательного пункта я видел, как этот тесный  зальчик  быстро  наполнялся
полицейскими и мужчинами в штатском.  На  середине  лестницы,  прижавшись  к
стене,  стояла  Лу  и  смотрела   на   нескончаемый   поток   представителей
правоохранительных органов.
   Когда она очнулась от  транса  и  собралась  взбежать  наверх,  было  уже
поздно. Один из полицейских заметил ее и привлек к ней внимание