оги, на улице Пушкина, жил еще один его дядя, Иван Поликарпович, пришла
пора навестить и его.
     Ивану Поликарповичу Саковцу пошел семьдесят четвертый год, но был  он
стариком   крепким   и   все   еще   продолжал   столярничать   в    своей
мастерской,пристроенной к собственному дому, зарабатывая  на  кусок  хлеба
починкой мебели, дверей, оконных рам и хозяйственной утвари.  Но  славился
он не столько мастерством, сколько добротой и широтой  души,  в  жизни  не
обидев ни одного человека. Ему всегда хотелось, чтобы никто не обижался  и
всем было хорошо. Егора он встретил не хуже, чем если бы встречал любимого
сына.
     - Господи, Егорша приехал! - Ходил Иван Поликарпович  плохо,  хромал,
кости  левой  ноги  у  него  начали  размягчаться,  -  болезнь  по-ученому
называлась: облитерирующий эндетерит, - но он скрывал свои боли от всех  и
даже пытался работать на огороде.
     - Сколько лет, сколько  зим!  А  мы  уж  думали,  забыл  нас  совсем.
Проходи, родной, проходи. Фруз, накрывай на стол.
     Жену  Ефросинью  Павловну,   тихую   и   незаметную,   но   неизменно
приветливую, он звал Фрузой.
     Вскоре на столе в  маленькой  веранде,  напомнившей  Егору  отцовскую
веранду в Ковалях, стояла початая бутылка водки, соленые грибы,  салат  из
овощей, свекольник, телячий язык под соусом. Пока баба Фруза пекла  блины,
Иван Поликарпович пропустил стаканчик, благо был  повод,  и  разговорился,
давно не имея  благодарной  аудитории.  Старик  он  был  интересный,  знал
многое, интересовался и политикой, и экономикой,  и  новостями  культурной
жизни страны, и мировыми событиями. Конечно, источником его знаний  был  в
основном телевизор да газеты, однако Иван Поликарпович умел делать выводы,
зачастую парадоксальные, и слушать его было занятно. Крутов только кивал и
поддакивал, налегая на грибы, а потом  на  блины  со  сметаной,  продолжая
размышлять над тайной своего освобождения. Не приходилось сомневаться, что
ему помогла какая-то  сильная  рука,  буквально  заставив  местную  власть
выпустить  полковника  "на  поруки",  но  что  это  была  за   рука,   кто
заинтересовался судьбой бывшего командира  спецподразделения  антитеррора,
приходилось только гадать.
     Предположение о том, что Крутову помог кто-то из бывшего  начальства,
узнав о его приключениях, не  выдерживало  критики.  Бывшими  сотрудниками
спеслужб по обыкновению интересовались мало, а точнее,  не  интересовались
совсем. Этим занимались только разного рода союзы ветеранов спецслужб,  да
коммерческие и криминальные структуры.
     - Или вот недавно я  смотрел  передачу  по  телевизору,  -  продолжал
разглагольствовать довольный вниманием Иван Поликарпович. - В Швеции новую
премию изобрели, Игнобелевскую.
     - Может быть, Нобелевскую? - рассеянно уточнил Крутов.
     - В том вся и заковыка, что эту премию  назвали  по  имени  какого-то
Игнациуса або Игнатия Нобеля, вот и получилась Игнобелевская. А вручают ее
ученые из Гавра... Гарвар... ского университета за наиболее бесполезные  и
никчсмные изобретения. Ну, там еще открытия и книги. Ты книги-то читаешь?
     - Редко, - признался со вздохом Крутов, - в последнее  время  недосуг
было. Но вот отдохну в деревне и начну читать. И что же с премией?
     - За книгу одному писателю "игнобелевку", значит, дали,  как  же  его
звали, дай Бог памяти... Майк... Майкл Дросман... или Дроснин... да шут  с
ним! В общем, он Библию перелопатил,  нашел  в  ней  кучу  предсказаний  и
написал роман. По медицине премию разделили два пролаза-медика, и  знаешь,
за что им ее дали? За то, что они сделали "открытие", будто тихая музыка в
лифте способствует, значит, выработке в организме муноглобина.
     - Иммуноглобулина?
     - Во-во, точно, глобина, значит,  который  препятствует  простуде.  -
Иван Поликарпович зашелся мелким смехом.  -  Представляешь,  прокатился  в
лифте и выздоровел! Вот чем люди занимаются у вас в городах-то. Ну, совсем
крыша поехала!
     Крутов  меланхолически  кивнул,  соглашаясь.   Дядя   одним   глазом,
хитренько, посмотрел на него и вдруг забеспокоился.
     - Что-то выглядишь ты хреново, племяш. Аль случилось что? Не  заболел
ли? Бледный ты какой-то, руки в синяках, на скуле царапина... аль подрался
с кем?
     - Подрался, - наметил улыбку Крутов, раздумывая, сообщать ли  дяде  о
ранении Осипа, потом все же решил рассказать, слегка  приуменьшив  размеры
драмы.
     Иван Поликрпович выслушал весть с изумлением и недоверием, хмель  его
как рукой сняло. Он даже переспросил,  правда  ли  это,  так  был  поражен
новостью, а затем только хлопал руками себя по коленям, приговаривая:  ах,
варнаки, ах, поганцы! - и взгляд его, взгляд человека, всю жизнь дарившего
людям добро, говорил о том, как глубоко он подавлен и растерян.
     Ефросинья Павловна была потрясена не меньше мужа,  однако  по  натуре
умела сдерживаться и лишь вздыхала, промокая слезящиеся  глаза.  Она  было
тут же засобирапась в Фошню,  чтобы  навестить  родственников,  и  Егор  с
трудом уговорил стариков не спешить.
     - Я достану транспорт, - обнял он обоих, - и отвезу вас  в  больницу.
Не переживайте.  Осип  уже  вовсю  травит  анекдоты,  да  и  баба  Аксинья
поправляется, так что скоро выйдут. А бандюг тех уже нашли добрые  люди  и
воздали им по заслугам. Дядь Вань, у  меня  к  тебе  просьбочка  небольшая
имеется. Вишь, в каком обмундировании приходится щеголять? Стыдно на глаза
людям показываться.
     - Да и я тоже обратил внимание, - слегка ожил  Иван  Поликарпович,  -
неужто, думаю, ограбил кто? С тобой-то все в порядке? Надолго приехал?
     - Скорее всего надолго. Отпуск взял. - Крутов не стал  разочаровывать
старика рассказом о своем содержании под стражей. -  Дядь  Вань,  мой  кэш
временно отощал, одолжи деньжат. Пойду куплю что-нибудь поприличней.
     - Фруз, неси шушпан.
     Ефросинья Павловна принесла старинный кафтан с длинными карманами,  в
которых Иван Поликарпович хранил наличность.
     - Сколько тебе надо?
     - Рублей пятьсот думаю хватит. Я отдам через пару дней.
     - Не требеси, бери и не думай о долгах.  На  жизнь  нам  со  старухой
хватает - и ладно. Подожди-ка, я тебя сейчас ерофеичем напою.
     Старик, припадая на больную ногу, скрылся в сенях,  загремел  дверцей
погреба и вскоре вернулся с трехлитровой  бутылью  темно-зеленого  стекла,
вытащил пробку, понюхал, зажмурился.
     - Эх, хороша, ядрена корень! Всю хворь вытянет.
     - Что это? - с настороженностью спросил Крутов, зная пристрастие дяди
ко всякого рода наливкам и настойкам.
     - Это ерофеич, - веско поднял палец Иван Поликарпович,  -  настой  на
травах. Он тебя прогреет и силу даст.
     - Может, не надо?
     - Не боись, племяш, я плохого не посоветую, а  этот  настой  еще  моя
бабка Маша делала, траву тирлич собирала. -  Иван  Поликарпович  на  треть
наполнил рюмку густой  зеленой  жидкостью,  пахнущей  камфарой,  смолой  и
травой, протянул Егору.
     - Пей.
     Крутов покорно взял рюмку и сделал глоток, смакуя жидкость на  языке,
прислушиваясь к своим ощущениям. Вкус у настоя был специфический  -  перец
пополам с орехом и медом, и глотать его было не очень  приятно.  Но  потом
вдруг началась череда странных движений языка, гортани и стенок кишечника:
будто там стали появляться и лопаться пузырьки газа, - у Егора закружилась
голова и он вынужден был присесть.
     Метаморфоза его ощущений между  тем  продолжалась.  Его  прошиб  пот,
жаркая волна прокатилась по телу от  макушки  до  ног,  пальцы  рук  стали
ледяными, уши наоборот запылали  огнем,  голова  распухла,  стала  пустой,
ясной и звонкой, а сердце заполнило все тело и с  шумом  фонтанировало  не
кровью - огненной лавой. Затем все шумы стихли, их задавил  звенящий  гул,
похожий на густой звон проводов зимней морозной ночью, а тело превратилось
в глыбу стекла. Казалось, шевельнись - и оно рассыплется  на  кристаллы  и
осколки! Но и это ощущение быстро прошло,  Крутов  снова  стал  человеком,
хотя - огромным, не вмещавшимся не только в собственное тело,  но  даже  в
дом дяди. Во всяком случае в дверь он сейчас бы  не  прошел!  Возбужденная
параэнергетика  не  пустила  бы  его,  увеличив  объем  тела,  а   вернее,
энерго-чувственный объем, до размеров комнаты.
     Еще с минуту Крутов отдувался и приходил в себя, а когда окончательно
очнулся, осознав  себя  сидящим  на  стуле,  то  поразился  тому  ощущению
бодрости и силы, которое кипело  в  крови  и  заставляло  мышцы  играть  и
требовать нагрузки.
     - Ну, как, ти живой ты ай нет? - довольно ухмыльнулся старик.
     -  Нет  слов!  -  искренне  ответил  ошеломленный  Егор.  -  Ощущение
совершенно сказочное: я все могу!
     - Еще бы, я этим снадобьем только и  спасаюсь,  ногу  мажу  и  внутрь
принимаю. Врач приходил, грит - ложись  в  больницу  немедля,  а  то  ногу
отрежут, а я вот ужотко второй год держусь. Хочешь, отолью склянку? Только
пей не часто и помаленьку, сто лет жить будешь.
     Иван Поликарпович нашел плоскую стеклянную фляжечку из-под алтайского
бальзама, отлил в нее ерофеича и вручил Крутову.
     - Пользуйся и заходи почаще, не обижай стариков, всегда будем рады.
     Егор обнял дядю, поцеловал Ефросинью Павловну и вышел. У  перекрестка
оглянулся, чтобы  помахать  рукой:  старики  стояли  у  калитки  и  дружно
ответили на его жест. А у Крутова защемило сердце: жить обоим осталось  не
так уж и много, несмотря на умение дяди хорохориться и выглядеть  здоровым
и сильным.
     В центральном универмаге Жуковки  Крутов  купил  себе  рубашку  цвета
маренго с короткими рукавами, джинсы, плавки, носки и  кроссовки,  тут  же
переоделся в парке, за кустами, а выданные в  милиции  обноски  свернул  и
положил на скамеечку - для бомжей или  тех,  кто  нуждался  даже  в  таких
вещах. Так как в райцентре ему делать было нечего, Крутов неспеша  зашагал
по  дороге  к  выезду  из  города,  надеясь  на  попутку.  Пешком   топать
восемнадцать километров до Ковалей все-таки было  нездорово,  несмотря  на
распиравшее грудь Крутова после приема ерофеича чувство бодрости.
     Остановилась третья по счету машина - новенький молоковоз,  в  кабине
которого кроме водителя сидела девочка лет двенадцати, как оказалось,  его
дочка.
     Разговорились. Посудачили о том, о сем, о жаре и видах на  урожай,  о
ценах на продукты, а также о проблемах воспитания детей.
     - Ты знаешь, что творят в школе эти оглоеды? - возмущался шофер Вова,
примерно одного возраста с Егором, быстро перейдя с пассажиром на "ты".  -
Не поверишь! Ну, учиться и мы не особенно  хотели,  но  нынешняя  молодежь
совсем учителей не замечает, в упор! Да еще угрожает: не поставишь  тройку
- дом спалим! Или вот аборты делают в шестом классе! Да разве такое было в
наше время?! Хорошо у меня Танька воспитанная, книжки всякие любит читать,
не оторвешь. А то тоже залетела б... Или вот еще случай. Я в Фошне в своем
доме живу, а сосед мой Колька квартиру получил в девятиэтажке, у нас  тоже
такие строить начали. У него пацан в четвертом классе  учится  и  в  школу
теперь ему ходить надо через три улицы, так  что  пацаны  удумали:  плати,
говорят, за проход по нашей территории! Это, мол, "зона наших  интересов".
Каково?! Насмотрелись американского дерьма по телику...
     Крутов засмеялся.
     Шофер Вова тоже блеснул зубами.
     - Не, я правду говорю. Как вот в таких  условиях  детей  воспитывать?
Телики поразбивать? Или головы тех, кто эти сволочные фильмы крутит?
     Лучше головы, подумал Егор, но вслух сказал:
     - От нас тоже кое-что зависит. Ты вот много внимания дочке уделяешь?
     - Да так, когда вечером... - смешался Витя.  -  С  ней  мамка  больше
возится, а я чего - шоферю...
     - А ты займись и увидишь результат. Для них внимание взрослых -  едва
ли не единственный стимул показать себя с лучшей стороны. - Егор подмигнул
покрасневшей девочке, делавшей вид, что она не слушает разговор  взрослых.
- Как учишься?
     - Хорошо, - тихо проговорила она.
     - А кем стать хочешь?
     - Космонавтом, - чуть слышно донеслось сквозь шум мотора.
     - Это она начиталась фантастики, - осуждающе сказал  Вова,  -  вот  и
мечтает. Лучше бы о чем-нибудь реальном мечтала.
     - Хорошая мечта,  -  одобрил  девочку  Егор,  поймав  ее  благодарный
взгляд. - Только  надо  всегда  быть  достойным  своей  мечты,  чтобы  она
исполнилась. Это очень трудно, но возможно.
     Машина остановилась в центре Фошни, и Егор вылез,  мучаясь  вопросом,
давать деньги водителю или не давать. Но Вова  сунул  ему  руку,  белозубо
улыбнулся и, проговорив: заходи в гости, улица Рогова, дом восемнадцать, -
и уехал. А Крутов  подумал,  что  если  дети  простых  деревенских  парней
мечтают стать космонавтами, то еще не  все  потеряно,  глубинный  духовный
запас России не исчерпан и  она,  как  всегда,  устоит,  несмотря  на  все
ухищрения врагов... кто и где бы они не были.
     В больнице он пробыл  всего  несколько  минут.  Поговорил  с  Осипом,
узнал, что к дяде заходил Панкрат, передал привет от Ивана  Поликарповича,
забежал к Аксинье, с горечью в душе осознав, как она похудела и осунулась,
и попытался поднять ей настроение  шутливым  пересказом  своей  встречи  с
родственниками в Жуковке. Это ему удалось, и  Крутов  покинул  больницу  с
некоторым облегчением. Через полчаса он был в Ковалях.


                                    *

     Узнать о судьбе Елизаветы у родителей не удалось. Степанида вообще не
знала, где ее дочь, а Роман Евграфович лишь  разводил  руками  и  говорить
явно ничего не хотел. Либо тоже не знал, либо его запугали, то ли Егор ему
не нравился. Впрочем, Крутов  надеялся,  что  последнее  предположение  не
соответствует истине, повода к тому,  чтобы  у  соседей  сложилось  о  нем
плохое мнение, он не давал, кроме разве что ухаживания  за  дочерью  в  ее
неразведенном положении.
     Крутов наведался к теткам и сестрам и был весьма удивлен,  когда  его
сестрица Лида рассказала ему о своем знакомстве  с  Панкратом  Воробьевым,
предводителем "мстителей", о чем она, естественно, ничего  не  ведала.  По
тому, как сестра в некоторых моментах рассказа мялась  и  смущалась,  Егор
сделал вывод, что Панкрат ей понравился, и решил  при  первом  же  удобном
случае поговорить  с  бывшим  майором,  дабы  тот  не  поддался  искушению
продлить знакомство. Судьба у сестры складывалась не слишком счастливая, а
женщина она была впечатлительная и гордая, могла и влюбиться,  -  двадцать
семь лет - не пятьдесят семь, - и пережить еще одну трагедию  ей  было  бы
непросто.
     Поговорив с Лидой и успокоив сестер, Крутов попытался  починить  свой
автомобиль, заклеил пробитые шиныбескамерки изнутри, разложил их во  дворе
для просушки и после недолгих колебаний решил кое-кого навестить. Пообедав
собственноручно приготовленными окрошкой и тушеными  овощами,  Егор  надел
футболку,спортивные штаны и отправился в гости к хозяевам, купившим хату у
Гришанка.
     Пока он сидел  в  милиции,  здесь  успели  навести  порядок,  остатки
сгоревшего киоска убрали,  навезли  кирпича,  досок,  бревен  и  принялись
возводить новую торговую точку, уже не киоск, а целый магазин. Дела видать
у Бориса, брата мужа Елизаветы, шли хорошо.
     Строители были чужие и спрашивать ничего Егор у них не  стал,  просто
отпер калитку и прошел в дом, знакомый ему еще по старым  временам,  когда
он часто захаживал в гости к Шурику Гришанку, с которым вместе  учился.  В
доме тихо разговаривали двое мужчин, в одном из которых Егор узнал Бориса;
второй собеседник, черноволосый, с густыми бровями и  острым,  как  топор,
лицом, был незнаком. Оба сидели на диване в майках и шортах  и  потягивали
пиво  из  жестяных  банок,  батарея  которых  стояла  на  столе.  Судя  по
количеству пустых банок в ведре у порога, сидели они давно.
     - Привет, - сказал Егор, засовывая руки в карманы спортивных брюк.  -
Прошу прощения за вторжение, но у  меня  только  один  маленький  вопросик
имеется. Где Лиза?
     - Вот бляденыш! - обрел дар речи опешивший Борис. -  И  ты  осмелился
заявиться ко мне домой, внаглую, чтобы спросить, где эта братова сучка?! А
ну, Шамиль, проводи... - договорить он не успел.
     Удар ногой в подбородок унес его с дивана и переместил в угол залы, к
телевизору. Черноволосый Шамиль вскочил, вставая в стойку каратэка.  Егор,
спокойный и уверенный, смерил его взглядом, не вынимая  рук  из  карманов,
покачал головой.
     - Не влезай, парень, себе дороже обойдется.
     Черноволосый прыгнул вперед, нанося удар ногой по  колену  Крутова  и
тут же  рукой  в  лицо,  однако  Егор  подпрыгнул  вверх,  пропуская  ногу
противника  и  блокируя  предплечьем  удар  рукой,  и   ответил   звонким,
оглушающим, "штампующим" ударомшлепком ладони  по  макушке  черноволосого.
Тот присел, хватаясь руками за голову, и Егор, толкнув его коленом, свалил
на пол. Наставил палец.
     - Сидеть! А то рассержусь.
     Борис начал подавать признаки жизни,  застонал,  завозился  на  полу,
сел, держась рукой за челюсть.
     - Это тебе аванс, - подошел ближе Егор, - за "сучку". Еще раз скажешь
об этой девушке гадость, вобью язык в глотку. А теперь  еще  раз  повтори,
где она.
     Глаза  Бориса  стали  осмысленными  и  в  них,  на  фоне   безмерного
удивления, зашевелился страх.
     - Пошел ты!..
     Егор отвел ногу для удара, Борис в испуге  вжался  в  угол,  едва  не
опрокинув тумбочку с телевизором, и в это время ожил его приятель.
     - А-а-а, амени баласы ахмат! - заорал он, вскакивая,  хватая  стул  и
замахиваясь.
     Крутов мгновенным движением сцапал со стола банку с пивом и метнул  в
надвигающуюся фигуру. Банка попала в лоб  Шамилю,  пиво  брызнуло  во  все
стороны, черноволосый выронил стол и растянулся на полу. Егор проводил его
падение взглядом, повернул голову к Борису.
     - Ну?
     Видимо, последний довод доконал  хозяина,  потому  что  он,  все  еще
ощупывая вспухшую челюсть, невнятно пробубнил:
     - Она в Брянске... у Георгия...
     - Адрес.
     Борис  нехорошо  усмехнулся,  но  от  боли  тут  же  его   физиономия
перекосилась, хотя глаза продолжали таить злобно-веселую искру.
     - Проспект Машиностроителей, дом два. Попробуй, сунься, смельчак.
     Крутов отвернулся и вышел из залы, на пороге не забыв вежливо сказать
"спасибо". Раздумывая, что ему теперь делать, ехать ли сразу в Брянск  или
дождаться возвращения Осипа  и  Аксиньи,  он  вернулся  домой,  постоял  в
нерешительности возле машины, вышел  в  сад  и  вдруг  в  голове  тоненько
тренькнул звоночек тревоги. Кто-то наблюдал  за  ним,  очень  осторожно  и
тихо, на расстоянии, скорее всего в бинокль, и обнаружить эту слежку могла
только никогда не дремлющая боевая интуиция профессионала.
     Ощущение  "пульсировало"  -  то  появлялось,  словно  шею   покусывал
комарик, то исчезало, что объяснялось очевидно действиями наблюдателя:  он
то прикладывал бинокль к глазам, то опускал, а так как  Егора  можно  было
видеть в саду только с одной  стороны,  со  стороны  пруда,  то  он  решил
искупаться. Скрылся в доме, взял полотенце, тонкое  одеяло  и  в  плавках,
надев темные очки, демонстрируя намерения, пошлепал босиком через  огороды
к  пруду.  Похозяйски  расположился  на  лужайке,  свободной  от  коровьих
лепешек, расстелил одеяло и растянулся на нем навзничь,  раскинув  руки  и
ноги. К этому моменту он уже примерно знал, где скрывается  наблюдатель  -
на одной из ракит со свисающими до земли "косами" - длинными  ветвями,  но
теперь надо было выманить его оттуда, заставить  покинуть  свой  пост  для
проверки наблюдаемого.
     С минуту  Крутов  прислушивался  к  тихим  птичьим  трелям,  к  звону
насекомых, шелесту листвы деревьев - ко всему тому, что называется тишиной
природы, потом расширил диапазон слуха с  помощью  медитации  и  нырнул  в
бездну п_у_с_т_о_т_ы.
     Сеанс  внечувственного  восприятия  длился  всего  несколько  секунд,
выходил Егор из этого состояния  гораздо  дольше,