ках! Опять тебя занесло...  Туда  и  до
утра не доберешься... А, ладно, жди! - И положил трубку.
     Я слегка расстроился: уже предвкушал спокойный отдых,  а  Серж  умеет
превращать ночь в день. Так что - покой мне только снился...
     Серж добрался до меня  куда  быстрее,  чем  я  мог  предположить.  Он
ввалился в комнату, подозрительно оглядываясь по сторонам, точно опасаясь,
как бы кто не набросился на него из темного угла.
     - Ты чего, Серж? - спросил я, обнаружив,  что  мой  приятель  изрядно
возбужден.
     - Вечно ты  устраиваешься  в  каких-то  закоулках.  Вышел  из  такси,
смотрю, вход ярко освещен, люди толкутся, я и вперся...  Едва  ноги  унес,
там не женщины - фурии,  впору  подумать,  что  они  раскусили,  что  я  -
француз!
     Теперь пришел черед мне проглотить язык. Потом неистовый хохот  напал
на меня, я заливался  до  слез,  представив  Сержа  в  объятиях  девиц  из
соседнего  заведения,  носившего  игривое  название  "Сад   любви"   и   с
наступлением сумерек утопавшего в водопадах красного, как размытая  кровь,
света...
     Серж недолго хмурился и вскоре смеялся вместе со мной, подбрасывая  в
огонь новые и новые подробности своего случайного приключения.
     Наконец он умолк, вытащил свою знаменитую трубку, набил ее "Кланом" и
плотоядно  затянулся  ароматным  дымом.  Потом  он  подозрительно,   двумя
пальцами, поднял баночку с пивом и  настороженно  рассматривал  ее,  точно
держал взрывоопасный предмет, а затем брезгливо поставил на место, как  бы
говоря: и пьют же такую дрянь люди. Серж был ярым противником пива.
     Мне оставалось лишь полезть  в  чемодан  за  припасенной  бутылкой  с
Богданом на черной этикетке.
     - ...Вот я и говорю: возвратился в редакцию и дал себе слово - больше
ни в какие там заграничные командировки ни ногой. Сам посуди: что я там, в
этих Штатах, не видел? Нью-Йорк с его грязным Бродвеем - боже,  как  могут
люди так врать, ведь сколько был наслышан - Бродвей, ах Бродвей! Я-то  уши
развесил, старый чурбан, ну что-то  на  манер  наших  Елисейских  полей  -
публика, неторопливый шаг и веселый смех,  прекрасные  женщины,  цветы,  и
ночью и днем вечный праздник...  А  тут  тебе  -  вонь,  колдобины,  толпы
куда-то несущихся людей и оборвыши,  валяющиеся  просто  под  ногами...  А
квартира на 5-й стрит? Пока замки отопрешь,  взопреешь...  "Нет,  дома,  в
Париже, или нигде", - сказал я шефу. - Серж пускал клубы дыма и  размышлял
вслух. - Твердо решил. Шеф  тоже  не  полез  в  бутылку:  мол,  отдохните,
Казанкини, развейтесь, вспомните, что у вас там  в  загашнике  залежалось,
предложите, нужно же отписаться после такой поездки... Я и  возомнил,  что
мои дела в ажуре, и укатил в  Испанию,  под  Барселону,  купаюсь,  нежусь,
когда - телеграмма.
     Серж сердито  засопел,  заурчал,  как  перегретый  самовар,  выбил  в
пепельницу трубку, напрессовал в нее табак и снова без перерыва задымил. Я
уже и окно раскрыл - кондишн не был готов к таким перегрузкам, - но свежий
воздух Кобе тоже был напитан горечью бензинного перегара,  дымом  порта  и
еще тысячью запахов большого города.
     - "Телеграммка... Вам, сэр, из Парижа", - сует мне в  руки  портье  и
смотрит на меня, как кот на сало. Дал я ему  на  чай,  хотя  мысль  так  и
сверлила: не хватай ты эту бумажку, скажи  портье,  чтоб  выбросил  ее  на
помойку, у тебя законный отдых... О слабости человечьи, о любопытство, что
родилось раньше нас! - запричитал Серж. - Раскрываю... "Вам надлежит  быть
в Париже... билет Сеул... утверждены специальным корреспондентом на  Играх
XXIV Олимпиады... Агенство выражает надежду, что вы с вашим опытом..." Фу,
еще сегодня становится жарко, как вспомню, что я в тот миг почувствовал...
Вот и обретаюсь теперь в Сеуле, и торчать мне там до 2 октября 1988 года и
ни часом дольше!
     - Поздравляю, Серж! Ведь это так интересно.
     - И ты, Брут... - тяжко вздохнул Серж.
     - Мне проще, я приеду в Сеул на  три  недели,  вполне  достаточно,  -
бодреньким тоном произнес я, в душе завидуя счастливчику-толстяку.
     - А может, ты еще до Игр заявишься?  -  с  надеждой  полюбопытствовал
Казанкини. - Я для тебя там такое организую! Уже начал обрастать связями и
знакомыми, к Играм буду своим человеком в Сеуле...
     - Если Игры вообще состоятся...
     - Состоятся. Даже если вы снова не приедете. О  ля-ля,  они  были  бы
рады, кабы могли б окончательно отлучить вас от Олимпиад!
     - Кто это они? - прикинулся я дурачком.
     - Много их, разных. И политики,  и  мафия.  Помнишь,  мы  с  тобой  в
Лейк-Плэсиде... постой, постой, а что с тем парнем,  вашим  боксером,  ну,
которого судили в Монреале?
     - Дисквалифицировали. Грузчиком работает.
     Серж насупился, потемнел лицом - это всегда служило у него  признаком
гнева.
     - Жалко парня, такой спортсмен... И ты ничем не мог ему пособить?
     - Ничем.
     - Как же так?
     - Он совершил преступление и несет заслуженное  наказание,  -  сказал
кто-то чужой моими устами.
     - Я тоже не терял времени даром в Штатах, да и здесь в Сеуле. Кое-что
привез тебе любопытное. Захватил так, на всякий случай, надеялся, авось ты
заявишься на Универсиаду... Завтра встретимся в пресс-центре...
     - Хорошо, Серж, - отчужденно сказал я, уносясь в мыслях в предстоящую
через несколько часов встречу с Тэдом. Что-то она мне принесет?
     - Я, пожалуй, пойду... Поздно уже...
     Я не задерживал Сержа.
     Последнее, что я услышал, когда дверь  захлопнулась  за  Сержем,  был
грохот опрокинутой металлической пепельницы с  песком  на  высокой  ножке,
торчавшей на площадке. Но подниматься не стал, Серж сам разберется.



                                    6

     В низкосидящей, с удлиненным, хищным носом, как  у  гончей,  учуявшей
след, темно-вишневой "тойоте", что беззвучно застопорила у моих ног, рядом
с водителем сидел Яшао Сузуки.  Он  перевесился  через  сидение  и  открыл
заднюю дверцу, впуская меня.
     В салоне было отменно чисто и прохладно.
     Яша тоже был отглажен и важен, как премьер-министр, в черном  строгом
костюме и безукоризненно  белой  рубашке.  Черные  волосы  были  тщательно
приглажены и чуть отблескивали сизым оттенком вороньего крыла.
     -  Привет,  Яша!  -  бодро  воскликнул  я,  стараясь  скрыть  нервное
возбуждение.
     - Хелло, Олег! - Яша пожал мою руку и, не отпуская, потянул ее  влево
и буквально вложил в руку водителя. -  Знакомься,  это  Такаси,  он  знает
хозяина зала.
     Водитель повернулся ко  мне,  и  я  увидел  продолговатое  с  сухими,
пожалуй, даже впалыми  щеками,  с  небольшим  острым  носиком  лицо,  чуть
обозначенные бледные  губы  и  мощный,  как  таран,  подбородок  человека,
способного выдержать прямой  удар  тяжеловеса.  Его  пожатие,  как  он  ни
старался, буквально склеило мои пальцы,  и  еще  несколько  мгновений  они
оставались безжизненными. Я непроизвольно  взялся  разминать  их  пальцами
левой, и Яша беззаботно и весело, как ребенок, которому удалось  подшутить
над приятелем, расхохотался своим мелким, квохчущим смешком.
     - Я позабыл тебе сообщить, что у Такаси - восьмой дан и  он  один  из
самых популярных в Японии каратистов, - сквозь хохот объяснил Сузуки.
     Владелец восьмого дана между тем остался  холоден  и  беспристрастен,
точно речь шла не о нем.
     - В путь! - крикнул Яша, и  Такаси  включил  мотор  с  автоматической
передачей и, прежде чем тронуться, надел зеркальные очки.
     Я заметил, что пока мы выруливали на  трассу,  водитель  неоднократно
задерживал свой взгляд в овальном широком зеркальце,  висевшем  слева  над
его головой.
     - Если б мне еще пару дней назад напророчили, что я стану  заниматься
подобным делом, я рассмеялся бы говорившему в лицо! - самодовольно выпалил
Яша, развернувшись ко мне назад  настолько,  насколько  позволяли  жесткие
ремни безопасности спортивной машины, способной развивать скорость  в  240
километров  в   час,   -   во   всяком   случае,   эти   цифры   были   на
серебристо-молочной приборной доске.
     - В журналистской жизни всякое бывает, - индифферентно буркнул я,  не
догадываясь, в какую сторону гнет Яша.
     - С кем угодно, но только не с Сузуки,  -  разом  отбрасывая,  словно
маску, веселье, холодно отрезал Яша. - Осторожность и предусмотрительность
- черты японского характера.
     - Уж не начинаешь ли ты жалеть о содеянном?  -  спросил  я,  стараясь
раскачать Яшу, - больше всего мне не нравилась неопределенность.
     - Возможно. Но не от излишней предусмотрительности или  осторожности,
хотя и это присутствует в нашем характере. Ты  не  посвятил  меня  в  суть
дела,  и  именно  это  меня  беспокоит.  А  вдруг  ты  втягиваешь  меня  в
какую-нибудь противозаконную акцию?
     - Извини, Яша, только  и  впрямь  до  встречи  с  тем  парнем  ничего
рассказать тебе не могу. Мне даже трудно  предположить,  что  откроет  мне
этот визит.  Поверь,  не  темню.  Но  разговор  многое  может  проявить  и
расставить все, что я пока имею, по своим местам. Тогда я и введу  тебя  в
курс дела... Надеюсь, ты не подвержен шпиономании? В противном случае  мне
останется лишь попросить тебя остановить автомобиль и высадить меня...
     - Я достаточно долго жил в Москве, и у меня много советских  знакомых
и друзей, чтобы навсегда избавиться от этого комплекса. - В голосе  Сузуки
всплеснулась обида.
     - Вот и лады, Яша. Давай лучше условимся, как поведем себя на  месте.
Мне  не  хотелось  бы  подводить  парня...  У  него   положение,   кажись,
незавидное,  и,  честное  слово,  мне  вовсе  не   улыбается   перспектива
усугублять его, особенно если он согласится, Сузуки, говорить...
     - Мы с Такаси в твоем полном распоряжении, - великодушно объявил Яша.
- В английском он не силен, а уж русского вообще  не  знает,  подробностей
ему я сообщать не стал, и он даже не догадывается, что ты из СССР. Так для
него будет спокойней, не правда ли?
     - Тебе виднее, Яша, - согласился я, хотя  в  душе  почувствовал  укор
совести - как-никак, человек лишен правдивой информации, а значит, выбора.
Но выбирать и мне не приходилось, и я полностью положился на Яшу - в конце
концов, это его друг.  Освободившись  от  неуместных  сейчас  сомнений,  я
обратился к Сузуки: - Давай-ка продолжим разговор  о  нашем  поведении  на
месте... Итак, ты собираешься укатить за границу  и  потому  решил  нанять
преподавателя бокса. Мы - твои приятели, лица незаинтересованные,  словом,
зеваки. Идет?
     - А предположим, он упрется и скажет, что никак не может, ну, скажем,
занят сверх всякой меры, и хозяин порекомендует другого?
     -   Ты   должен   настаивать   именно   на    Горте,    тебе    нужен
преподаватель-европеец, ведь ты отправляешься надолго работать за границу.
А Горт, помнится, ты  такое  говорил,  единственный  иностранец  в  школе.
Выходит, как ни крути, он и никто другой!
     Пусть будет так, - согласился Яша  и  что-то  быстро  выпалил  своему
приятелю. Тот молча выслушал, но не повернул в его  сторону  даже  головы,
внимательно  следя  за  дорогой,   несмотря   на   ранний   час,   забитой
автомобилями. Я  уже  давно  обратил  внимание,  что  несущиеся  навстречу
грузовики, легковушки, автобусы и  трайлеры,  контейнеровозы  и  автокраны
сплошь  японского  производства.  Такого  единодушия  на  европейских  или
американских трассах не увидишь.
     Водитель только раз едва заметно кивнул головой в  знак  согласия  со
словами Сузуки, но губ так и не разлепил.
     - Я попросил Такаси быть предельно внимательным, но без надобности не
встревать, - объяснил мне Яша и добавил: - Хотя предупреждать его  излишне
- у этого  молчаливого  и  неповоротливого,  на  первый  взгляд,  субъекта
феноменальная реакция на опасность. Поверь мне, я с ним  вырос,  учился  в
одной школе, но никогда не услышал десяти слов, произнесенных за раз.
     Разговаривая, я тем не менее  по  въевшейся  за  годы  странствий  по
заграницам привычке краем глаз цепко  следил  за  дорогой,  запоминая  ее.
Сначала мы завернули в центр, сделали поворот на  площади,  где  я  обычно
выхожу из подземки на станции Санномия, чтобы перебраться в автоматический
поезд  на  Остров.  Потом  долго  катили  по  верхнему  ярусу  трехэтажной
скоростной дороги на бетонных  опорах.  Внизу  мелькали  какие-то  склады,
подъездные  пути,  справа  вскоре  заплескались  отливающие  расплавленным
оловом воды залива; на горизонте, распустив павлиний  хвост  белого  дыма,
застыл пароход. Машина неожиданно нырнула вниз, разворачиваясь  вправо,  и
Такаси снова на несколько секунд впился взглядом в зеркальце.
     Нет, в случае чего  выбираться  будет  нелегко,  хотя  я  и  приметил
парочку ориентиров - телевизионную башню и далекую трубу отеля на Острове:
находясь  в  их  створе,  можно  будет  хотя  бы  приблизительно  наметить
направление движения.
     Когда мы вкатили в узкую и пустынную, точно  жители  ее  давным-давно
вымерли - ни прохожего, ни собаки, улочку, тесно заставленную одноэтажными
фанерными домишками, смахивавшими друг на друга, как близнецы, я  невольно
поежился, представив, как бы здесь выглядел, начни поиск самостоятельно.
     Миновав  перекресток,  мы  въехали  на  небольшую  овальную  площадь,
залитую  асфальтом.  Две  лавки  зеленщиков  с  вынесенными  лотками  были
завалены дарами местной земли, и несколько  женщин  в  кимоно  неторопливо
выбирали овощи.
     На наше появление никто  не  отреагировал.  Мы  остановились.  Первым
выбрался Яша и, разминая затекшие ноги, направился к ближайшей  лавке.  Он
вежливо  поклонился,  здороваясь,  и  продавец,  и  покупатели   глубокими
поклонами отозвались на его слова. Продавец  выскочил  из  магазинчика  и,
кланяясь, рукой показывал в переулок, уходящий влево.
     Мы снова двинулись вперед и метров через сто пятьдесят остановились у
длинного приземистого здания под красной черепичной крышей со  стеклянными
дверями посередине. Несколько японских иероглифов из гнутых неоновых ламп,
по-видимому, сообщали, что это и есть "Школа бокса Яманака". Вокруг больше
ни  двери,  ни  окна:  какие-то  пакгаузы  с  металлическими   раздвижными
воротами,  грязный,  замусоренный  асфальт,   мрачная,   гнетущая   тишина
дополняла общую картину. Здесь только гангстерские фильмы снимать, подумал
я, и запоздалое раскаяние готово было завладеть мыслями и чувствами.  Нет,
страха  я  не  испытывал  хотя  бы  потому,  что  был  не  один.   Правда,
таинственный и малопонятный мне восьмой дан совершенно незнакомого  Такаси
скорее настораживал, чем успокаивал: раз уж Яша пригласил  с  собой  этого
каратиста,  значит,  даже  ему   поездка   сюда   не   казалась   невинным
путешествием.
     Я не любил себя в минуты  колебаний  и  потому,  не  дав  разыграться
воображению, решительно открыл дверцу...
     Сузуки что-то сказал водителю, и тот зачем-то несколько раз включил и
выключил мотор, прислушался к его мерному урчанию и  лишь  затем  заглушил
окончательно, но ключ из замка зажигания не вытащил.
     - Ну, что ж, мы - у цели, - неуверенно пробормотал Сузуки, и я уловил
в его голосе плохо скрытое волнение, даже скорее - обеспокоенность.
     Мы втроем какое-то время  в  нерешительности  потоптались  на  месте,
выжидая не объявится ли кто,  но  потом  Яша  взбежал  по  трехступенчатой
лестнице и нажал на белую  фарфоровую  кнопку  звонка.  Где-то  в  глубине
раздалась тихая нежная трель.
     Дверь почти тут же распахнулась, и на пороге вырос - другого слова  я
не подберу, так неожиданно  он  появился  -  немолодой,  некогда  могучего
телосложения низенький человек: бицепсы его вряд ли охватишь двумя руками,
а голову, вросшую в шею, он поворачивал вместе с плечами; человек был лыс,
безбров,  полное  лицо  и  маленькие,  заплывшие  жиром  глазки  дополняли
портрет.
     "Он похож на старого сенбернара", -  почему-то  подумал  я,  вспомнив
огромную собаку, что жила у  нас  в  гостинице  в  Гштаде,  в  Швейцарских
Альпах, ежедневно будившую всех громоподобным  лаем,  бросаясь  за  серой,
изящной кошечкой, принадлежавшей американской туристке такого  преклонного
возраста, что оставалось загадкой, для чего она прилетела из-за океана  на
этот известный горнолыжный курорт, да еще в разгар сезона. Она не  то  что
на лыжах - на ногах едва держалась.
     Но встретивший  нас  тип  осклабился,  и  подобострастная  улыбка  не
улыбка, но нечто, должное придать  некоторую  мягкость  его  гангстерскому
обличию, появилось на одутловатом, лоснящемся лице.
     - Добрый день! - сказал он  по-английски  и  низко  наклонился,  чего
никак нельзя было ожидать от его бочкообразного тела.
     - Здравствуйте, господин... Яманака, если не ошибаюсь?
     - Да, да, господин...
     - Сузуки.
     - Сузуки-сан, - произнес "бочонок".
     - Благодарю вас за любезное согласие оказать мне  услугу  и  надеюсь,
что мы сговоримся с тренером. -  Я  догадался,  что  Яша  намеренно  завел
разговор по-английски, чтобы я слышал, о чем идет речь.
     - Можете быть уверены, господин...
     Этот тип мне явно не нравился.
     - Сузуки...
     - ...господин Сузуки, -  на  довольно  приличном  английском  отвечал
хозяин. Мне не понравились и его глаза: они были липки,  как  липучка,  на
которую ловят летом мух, и одновременно быстры, умны и... насторожены.
     - Итак, займемся делом, -  добродушно,  по-видимому,  избавившись  от
опасений, бросил Яша и шагнул вовнутрь помещения.
     Мы последовали за Сузуки, и хозяин прикрыл за нами дверь. Я  держался
рядом с Яшей и с интересом разглядывал простую, но рациональную обстановку
зала. Вдоль стен располагалось большое количество различных  тренажеров  -
стоявших, лежавших, подвешенных к  потолку;  пожалуй,  эти  никелированные
устройства позволяли, не выходя  из  зала,  получать  нагрузку  марафонца,
тяжелоатлета и гимнаста. Широкая зеркальная стена  отражала  весь  зал,  и
одновременно любой спортсмен мог видеть каждое свое движение. Чисто  было,
как в операционной: простой некрашеный пол с тщательно, как на корабельной
палубе, пригнанными и выдраенными до светло-золотого цвета досками,  пахло
свежими матами, пеньковыми канатами и еще чем-то неуловимым,  что  присуще
только спортивному залу с его особым ароматом - запахом  крепкого  тела  и
соперничества.
     Между тем хозяин ввел  нас  в  другую,  меньшую  комнату,  служившую,
по-видимому, для отдыха и волевой закалки:  стены  сплошь  -  от  пола  до
потолка - завешаны портретами боксеров в полный рост, над каждым портретом
было что-то написано иероглифами, а над  некоторыми  были  даже  укреплены
венки из искусственного лавра.
     - Это галерея  наших  выпускников,  -  объяснил  хозяин  и  почему-то
поклонился портретам. - О, господа, моя школа дала трех чемпионов  Японии,
двух победителей Азиатских игр...
     - Вам не хватает, Яманака-сан, одного-двух олимпийских  чемпионов,  -
произнес я.
     Хозяин бросил на меня быстрый, колючий взгляд и,  чуть  поклонившись,
воскликнул:
     - О, мы верим, что дух нашей школы  поможет  ее  ученикам  достичь  и
подобных вершин! Вполне возможно, - добавил он, -  что  такое  случится  в
Сеуле. Трое моих парней входят в состав олимпийского  резерва  страны.  Но
вообще-то мы - школа для профессиональных боксеров и для  любителей  вроде
господина Сузуки, коим льстит заниматься рядом со "звездами"...
     - Да, это действительно воодушевляет! - надулся петухом Яша,  напрочь
забыв, что уж кто-кто, а он не собирается подставлять свою физиономию  под
чьи-то, даже смягченные перчатками, кулаки.
     -  Я  оставлю  вас  на  минутку  и  приглашу  господина   Горта,   он
переодевается,  -  сказал  Яманака  и,  снова  отвесив  нижайший   поклон,
выкатился из парадной залы, как я окрестил комнату отдыха.
     - Все идет прекрасно, - с гордостью сказал Яша, оборачиваясь ко мне.
     Но я увидел, что Такаси не разделял его настроения. Японец напряженно
изучал не портреты, нет - выходы из зальца, словно оттуда мо