окзала.
   Он исчез в спальне. Джуна, который сидел в своем углу в позе деревенского
портного, тихо встал и подошел  к  Старику,  опустился  на  пол  и  прильнул
затылком к коленям инспектора.
   Наступила тишина. Только потрескивали в камине поленья да  раздавались  в
соседней комнате шаги Эллери.
   Инспектор очень устал. Узкое лицо его  было  бледно  и  в  красном  свете
камина напоминало гипсовую маску. Он погладил Джуну по голове.
   - Джуна, мальчик мой, - сказал он негромко, - прошу  тебя  об  одном:  не
ходи работать в полицию, когда вырастешь.
   Джуна повернул голову и серьезно посмотрел на Старика.
   - Я хотел бы быть точно таким же, как  вы.  Зазвонил  телефон.  Инспектор
схватил трубку. Лицо его было пепельно-серым.
   - Квин слушает. Ну что?
   Выслушав ответ, он положил трубку, с трудом поднялся и побрел  в  спальню
Эллери. Остановился в дверях,  тяжело  опершись  о  косяк.  Эллери,  который
упаковывал чемодан, поднял на него глаза и тут же бросился к нему.
   - Папа! - воскликнул он. - Что случилось? Инспектор попытался улыбнуться.
   - Просто устал немного, сын мой, - ответил он  дрожащим  голосом.  -  Мне
только что сообщили про нашего взломщика...
   - И что же?
   - Он абсолютно ничего не нашел.
   Эллери подхватил отца под руку и повел его к креслу около кровати. Старик
без сил опустился на него. В глазах его была неописуемая усталость.
   - Эллери, сын мой, - сказал он с трудом, - теперь у  нас  нет  даже  тени
доказательств. Ну как не сойти с ума? Ни одного, ни  одного  доказательства,
которое можно было бы предъявить  суду,  чтобы  изобличить  убийцу.  Чем  мы
располагаем? Серией  умозаключений,  которые  для  постороннего  уха  звучат
достаточно дико.  Вот  и  все.  Если  у  преступника  окажется  мало-мальски
приличный адвокат, он понаделает  в  наших  построениях  столько  же  дырок,
сколько их в швейцарском сыре... Но мы еще  поглядим!  -  вдруг  сказал  он,
поднимаясь с кресла. Казалось, энергия снова вернулась к  нему.  Он  хлопнул
сына по плечу. - Последнее слово еще не сказано. Отправляйся в постель, сын.
Тебе завтра рано вставать. Я еще немного посижу и подумаю.
   ОТСТУПЛЕНИЕ,
   в котором благорасположенный читатель призывается  к  особому  напряжению
ума
   Среди писателей, работающих в жанре детективного  романа,  сегодня  стало
модным заставлять читателя  видеть  происходящее  глазами  героев.  По  этой
причине я смог убедить мистера Эллери Квина, чтобы он разрешил  мне  в  этом
месте  "Таинственного   цилиндра"   сделать   отступление,   дабы   испытать
читателя...
   Кто убил Монти Фильда?
   Как именно произошло убийство?
   Мистер Квин согласился со мной, что читатель, знающий  все  важные  факты
данного дела и достаточно внимательный, к этому моменту уже наверняка пришел
к однозначному ответу на оба вопроса. Ответить на них, или, по крайней мере,
однозначно определить, кто убийца, можно, если прибегнуть к последовательным
логическим рассуждениям и соображениям из области  человеческой  психологии.
Напоминая о себе  в  последний  раз,  я  бы  хотел,  перефразируя  латинскую
поговорку, сказать:
   "Да будет читатель бдителен !"
   Дж. Дж. Мак-К.
   ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
   "Идеальный преступник - это супермен. Исполняя свой  замысел,  он  должен
быть необыкновенно точен. Его никто  не  должен  замечать.  Он  должен  быть
невидимкой. Он должен быть одинок: ни друзей, ни родных. Он должен  избегать
ошибок, заранее предвидя их. Он должен мыслить и действовать  молниеносно...
Но и это еще не все. Людей, обладающих названными качествами, не  так  мало.
Кроме них, идеальный преступник должен быть баловнем судьбы. Ведь  множество
обстоятельств, на которые он никак не может влиять, может стать причиной его
неудачи. Заслужить благосклонность судьбы очень  тяжело.  Но  тяжелее  всего
последнее: он не имеет права повторять свое  преступление,  не  имеет  права
использовать  то  же  оружие,  не  имеет  права  руководствоваться  тем   же
мотивом...
   Вот почему за сорок лет своей службы в полиции  я  ни  разу  не  встречал
идеального преступника и не расследовал ни одного идеального преступления".
   Из  статьи  "Американский  уголовный   мир   и   методы   раскрытия   его
преступлений" Ричарда Квина
   ГЛАВА  ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,  в  которой   инспектор   Квин   ведет   дальнейшие
немаловажные беседы
   Прокурор Сампсон  первым  заметил,  что  в  эту  субботу  инспектор  Квин
чувствует себя не в своей тарелке. Старик нервничал,  язвил.  С  ним  трудно
было разговаривать. Он с хмурым  видом  прохаживался  по  ковру  в  кабинете
директора Римского театра Луи Панцера, покусывал нижнюю губу и что-то ворчал
себе под нос. Казалось,  он  совершенно  позабыл  о  существовании  Панцера,
Сампсона и еще одной персоны, хотя все трое сидели тут же  и,  вытаращив  от
изумления глаза, наблюдали за ним. Третьей персоной был Джуна, счастливый от
того, что ему выпала редкая честь сопровождать своего седовласого  кумира  в
Римский театр.
   Квин и в самом деле пал духом, хотя в прошлом ему не раз  приходилось  по
службе сталкиваться с делами, которые казались совершенно неразрешимыми. Так
же часто предпринятые  им  шаги,  по  видимости  -  ошибочные,  впоследствии
оказывались ключом к успеху. Сампсон, который знал Старика много лет, не мог
припомнить, чтобы он был настолько выбит из колеи, и терялся в догадках, чем
это вызвано.
   Плохое настроение Старика объяснялось, однако, не столько  трудностями  в
расследовании дела Фильда, как озабоченно полагал Сампсон. Худенький  Джуна,
который сидел  в  углу  и  взирал  на  происходящее  с  открытым  ртом,  был
единственным,  кто  знал  подлинную  причину  мрачного   расположения   духа
инспектора.  Джуна,   обладавший   крестьянской   сметкой   и   прирожденной
наблюдательностью, легко читал в душе Квина, потому  что  очень  любил  его.
Он-то знал,  что  плохое  настроение  вызвано  исключительно  и  единственно
отъездом Эллери. А  тот  отбыл  из  Нью-Йорка  утром,  экспрессом  на  7.45.
Инспектор проводил его на вокзал с хмурым видом. В  самый  последний  момент
Эллери заколебался и уже хотел было  отказаться  от  поездки  в  Мэн,  чтобы
остаться с отцом и помогать в расследовании. Но отец не пожелал и слышать об
этом. Он слишком хорошо знал своего сына и чувствовал, как тот ждал  отпуска
- больше  года.  Он  не  хотел  лишать  Эллери  этой  поездки,  хотя  просто
представить себе не мог, как будет без него обходиться. А  потому  инспектор
отверг предложение Эллери остаться, собственноручно подсадил его на подножку
вагона, шлепнул на прощанье и устало  улыбнулся.  Когда  поезд  уже  выезжал
из-под крыши вокзала, Эллери крикнул:
   - Я ни на минуту не буду забывать о  тебе,  отец.  Я  дам  о  себе  знать
раньше, чем ты думаешь!
   Но полностью инспектор осознал разлуку лишь тогда, когда ступил на  ковер
в кабинете Панцера. Он ощутил в голове совершенную пустоту, слабость в ногах
и неприятный холодок где-то под  ложечкой.  Глаза  его  смотрели  на  мир  с
грустью. Он был совершенно расстроен и даже не пытался этого скрыть.
   - Наверное, уже можно идти, Панцер, - обратился он к директору. - Сколько
же времени требуется этой чертовой публике, чтобы выйти из зала?
   - Еще минуточку, инспектор,  еще  минуточку,  -  поспешил  успокоить  его
Панцер. Прокурор в это время боролся с последствиями простуды, а  Джуна  все
так же завороженно созерцал своего кумира.
   В дверь постучали. Все разом повернули головы.  Заглянул  Гарри  Нельсон,
агент по рекламе.
   - Вы  ничего  не  будете  иметь  против,  если  я  присоединюсь  к  вашей
вечеринке, инспектор? - весело осведомился он. -  Знаете,  я  присутствовал,
когда эта история начиналась, а  потому  хочу  досмотреть  до  конца.  Если,
конечно, позволите.
   Инспектор желчно поглядел на него. Он стоял в любимой позе  Наполеона,  и
абсолютно все  в  нем  говорило  о  его  скверном  настроении.  Да,  сегодня
инспектор Квин демонстрировал неожиданную сторону своего характера.
   - Мне без разницы! - фыркнул он. - Одним больше, одним меньше... здесь  и
без того уже собрался целый легион.
   Нельсон покраснел и собрался было ретироваться, но инспектор,  настроение
которого вдруг улучшилось без видимых на то причин, подмигнул ему.
   - Входите, садитесь, Нельсон, - сказал  он  уже  без  раздражения.  -  Не
обращайте внимания на ворчание всяких старых хрычей, вроде  меня.  Я  просто
немного устал. Наверное, вы мне еще понадобитесь сегодня вечером.
   -  Я  рад,  что  могу  присутствовать,  инспектор,  -   сказал   Нельсон,
усмехнувшись. - Что это у вас тут будет? Святая инквизиция, как в Испании?
   -  Да,  что-то  в  этом  роде.  -  Инспектор  о   чем-то   задумался.   -
Погодите-ка...
   В этот момент дверь открылась, и стремительно вошел сержант Велье. У него
в руках был листок бумаги, который он протянул инспектору.
   - Все в сборе, сэр, - доложил он. -
   - Все ждут? - переспросил инспектор.
   - Да, сэр. Я велел уборщицам пока спуститься вниз, в фойе, и ждать,  пока
мы не закончим. Кассиры пошли домой, билетерши - тоже. Актерская труппа -  в
гримуборных за сценой, переодевается.
   - Ладно, пойдем, господа.
   Инспектор вышел из кабинета в сопровождении Джуны, который за вечер так и
не вымолвил ни слова, только с изумлением наблюдал за инспектором. Прокурор,
которого это немало развлекало, так и не понял причины такого поведения.  За
ними к выходу двинулись Велье, Панцер, Сампсон и Нельсон.
   Их взору снова открылся пустой  зрительный  зал,  который  казался  таким
неуютным и холодным.  Было  включено  полное  освещение.  Во  всем  зале  не
оставалось ни одного темного уголка.
   Когда процессия, возглавляемая Квином, направилась к левой части партера,
оказалось,  что  зал  не  совсем,  пуст.  Инспектор   тяжело   прошагал   по
центральному проходу и встал перед одной из лож на левой стороне, так, чтобы
его было видно всем присутствующим. Панцер и Сампсон расположились  в  конце
прохода, около них - Джуна, самый внимательный наблюдатель за происходящим.
   Люди, ожидавшие инспектора, были расположены в зале  весьма  своеобразно.
Они занимали только крайние  от  прохода  места.  Здесь  собралось  довольно
пестрое общество: мужчины, женщины, молодежь, старики.  Это  были  те  люди,
которые в вечер, когда произошло убийство, сидели именно на  этих  местах  и
смотрели спектакль. Всех их уже опрашивал инспектор - тем же  вечером.  Там,
где был убит Монти Фильд, и на соседних местах - впереди и  рядом  -  сейчас
сидели Уильям Пьюзак, Эстер Джаблоу, Мадж  О'Коннел,  Джесс  Линч  и  Пастор
Джонни. Пастор украдкой озирался и время от времени что-то беспокойно шептал
на  ухо  билетерше,  прикрываясь  рукой.  Пальцы  его  были  коричневыми  от
никотина.
   Инспектор подал знак, и тут же установилась полная  тишина.  У  Сампсона,
который обводил взглядом ярко светившие люстры и софиты, покинутый  публикой
зал  и  опущенный  занавес,  возникло  странное  чувство  -  как  будто   он
присутствует на сцене, где вот-вот начнется  спектакль,  полный  неожиданных
разоблачений. Он с интересом ждал дальнейшего  развития  событий.  Панцер  и
Нельсон были спокойны и внимательны. Джуна не сводил со Старика глаз.
   - Дамы и господа! - сказал Квин строго, обводя взглядом все собравшееся в
зале  общество.  -  Я  попросил  вас  присутствовать  здесь  по   совершенно
определенной причине. Я не стану задерживать вас ни на  минуту  больше,  чем
это необходимо. Но определять, что необходимо, а что нет, буду только я -  и
никто другой. Если у меня возникнет впечатление, что я не  получаю  на  свои
вопросы честных и прямых ответов, все вы будете оставаться здесь до тех пор,
пока я не буду доволен вами. Я бы хотел, чтобы  вы  осознали  это  в  полной
мере, прежде чем мы продолжим нашу беседу.
   Он сделал паузу и еще раз обвел взглядом собравшихся. Те, до сего момента
внимательно слушавшие, несколько отвлеклись  и  стали  переговариваться.  Но
быстро прекратили и снова были готовы внимать словам инспектора.
   - Вечером в понедельник, - ледяным тоном продолжал Каин, - вы все были на
спектакле в этом зале и  сидели,  за  исключением  некоторых  присутствующих
здесь сотрудников театра и прочих лиц, на тех же местах, что и сейчас.
   Сампсон невольно усмехнулся, заметив, как при этих  словах  инспектора  у
каждого из сидевших в зале сразу выпрямилась спина  и  каждый  заерзал  так,
будто сиденье под ним стало раскаляться.
   - -Я бы хотел, чтобы вы  представили  себе,  что  сегодня  -  вечер  того
понедельника. Я бы хотел, чтобы  вы  мысленно  перенеслись  в  тот  вечер  и
попытались вспомнить все, что тогда происходило. Я имею в виду - все  детали
и частности, которые остались с  того  вечера  в  вашей  памяти,  какими  бы
банальными и несущественными они вам ни казались.
   Инспектор как раз собирался  перейти  к  опросу,  когда  в  задней  части
партера появилась группа людей. Сампсон шепотом  поздоровался  с  ними.  Это
пришли актеры - Эва Эллис, Хильда Оранж, Стивен  Барри,  Джеймс  Пил  и  еще
три-четыре, занятых в "Играх с оружием". Они уже  переоделись.  Пил  шепотом
пояснил, что они шли из гардеробных и заглянули в зал, потому  что  услышали
голоса.
   - Это инспектор Квин устроил тут маленькое собрание, -  негромко  пояснил
Сампсон.
   - Как вы думаете, инспектор будет против, если мы немножко поприсутствуем
и послушаем? - потихоньку спросил Барри, внимательно глядя на Квина, который
смолк и ледяным взглядом обвел актеров.
   - Не знаю, почему бы... - начал было Сампсон, но  Эва  Эллис  шикнула  на
него, и все умолкли.
   - Вот... - продолжал инспектор,  когда  разговоры  в  задней  части  зала
стихли. - Вот... так, собственно, и обстоят дела... Представьте, что сегодня
- вечер понедельника. Поднимается занавес, начинается второй акт. На сцене -
темно, в зале - тоже. Раздается стрельба, крик, вы с  напряженным  вниманием
следите за событиями, разворачивающимися там. Кто-нибудь из вас -  в  первую
очередь я обращаюсь к тем, кто сидел на угловых местах, - не заметил ли чего
странного?  Необычного?  Что-нибудь,  быть  может,   мешало   вам   смотреть
спектакль? Ничего такого не происходило поблизости?
   Он замер в ожидании ответов. Но сидевшие в зале только покачали  головами
- кто растерянно, кто с опаской. Никто не ответил.
   - Припоминайте получше, - проворчал инспектор. - Вы,  вероятно,  помните,
что я в понедельник уже проходил по  этому  проходу  и  задавал  вам  те  же
вопросы. Конечно, я не хочу сейчас слышать от вас какие-то выдумки  и  вовсе
не ожидаю никаких сенсационных заявлений - после того, как в понедельник  вы
все мне сказали, что ни о чем таком не  можете  вспомнить.  Но  поймите:  мы
оказались  в  очень  трудном  положении.  Здесь  был  убит  человек,  а  мы,
откровенно признаться, зашли при расследовании в тупик. Это  одно  из  самых
трудных дел, которые мне когда-либо в жизни доводилось расследовать. В такой
ситуации, когда мы приперты к стене и просто не знаем, что делать дальше,  -
видите, насколько я откровенен с вами, и жду от вас ответной откровенности -
я просто вынужден обратиться к той  части  публики,  которая  в  понедельник
вечером только и могла что-либо заметить, если,  конечно,  вообще  было  что
замечать... Насколько я знаю по своему опыту, сплошь  и  рядом  бывает,  что
кто-нибудь, когда волнуется, когда  нервничает,  забывает  важные  детали  и
частности. А потом, когда пройдет  несколько  часов,  дней  или  недель,  он
возвращается в нормальное состояние и вспоминает их снова. Я надеюсь, что  с
вами случится нечто подобное...
   Пока инспектор говорил эти горькие слова, нервозность  у  его  слушателей
сменилась напряженным вниманием. Когда он закончил,  присутствующие  в  зале
повернулись друг к другу и принялись взволнованно перешептываться. Время  от
времени они отрицательно покачивали  головами,  хотя  некоторые  и  начинали
после этого что-то горячо втолковывать соседу. Инспектор терпеливо ждал.
   - Поднимите руку, если у вас есть что сказать, - попросил он.
   Одна из женщин робко подняла свою белую вялую РУку.
   - Да, я слушаю вас! - воскликнул Квин и  указал  на  нее  пальцем.  -  Вы
вспомнили что-то необычное?
   Пожилая дама скромно встала и пролепетала писклявым голоском:
   - Я не знаю, важно это или нет, сэр, но припоминаю, что в какой-то момент
второго акта женщина - да, вроде бы женщина - прошла по проходу, а несколько
секунд спустя вернулась.
   - В самом деле? Очень интересно,  милостивая  государыня,  -  откликнулся
инспектор. - Вы не помните, когда примерно это было?
   - В точности не смогу припомнить, сэр, - сказала она. - Но примерно минут
десять после начала второго акта.
   - Понимаю... И вы можете описать, как эта женщина выглядела? Молодая  или
в возрасте? Что она намеревалась делать, по-вашему?
   Пожилая дама поглядела на инспектора, и во взгляде у нее отразилась мука.
   - Ничего этого я не могу припомнить, сэр, - пролепетала она. - Мне нечего
добавить...
   Вдруг  откуда-то  сзади  донесся  звонкий  голос,  и  все  головы   разом
повернулись. Мадж О'Коннел вскочила со своего места.
   - Можете не затягивать этот спектакль,  инспектор,  -  дерзко  выкрикнула
она. - Дама видела в проходе меня. Это было перед тем, как я...  ну,  да  вы
знаете...
   Она бесстыдно подмигнула инспектору.
   Все присутствующие разом перевели дух. Пожилая дама, вид которой  не  мог
не вызвать сострадания,  обескураженно  поглядела  на  билетершу,  затем  на
инспектора, а потом села на свое место.
   - Что ж, тогда для меня это не новость, - спокойно  сказал  инспектор.  -
Ну, кто-то что-нибудь добавит?
   Никто не ответил. Так  как  инспектору  стало  ясно,  что  многие  просто
стесняются говорить на публике, он пошел по рядам  и  стал  опрашивать  всех
порознь - негромко, чтобы не слышали остальные. Обойдя  всех,  он  не  спеша
вернулся на прежнее место.
   - - Как вижу, дамы и господа,  мне  придется  отпустить  вас  к  домашним
очагам. Большое спасибо вам за помощь... Свободны!
   Последнее слово прозвучало чуть ли не грубо. Все  обескураженно  замерли,
потом стали вставать, собираться в группки, шептаться. Наконец, взяли пальто
и шляпы и под пристальным взором Велье направились к выходу.  Хильда  Оранж,
которая вместе с остальными актерами  все  еще  стояла  за  последним  рядом
партера, вздохнула.
   - Да... Бедный старик так расстроен, что на него просто жалко смотреть, -
прошептала она. - Пойдем, ребята. Что задерживаться?
   Актеры и актрисы покинули театр вместе с остальными.
   Когда ушли все,  кого  отпустил  инспектор,  он  хмуро  поглядел  на  тех
немногих, кто еще оставался в зале. Они, кажется, поняли, что  происходит  в
душе Квина, и невольно помрачнели тоже. Но у инспектора внезапно  изменилось
настроение.
   Он сел в одно из  кресел,  скрестил  на  груди  руки,  оперся  локтями  о
подлокотники и стал спокойно разглядывать Мадж О'Коннел,  Пастора  Джонни  и
остальных.
   - Все идет наилучшим образом, друзья мои, - сказал он. - Как у тебя дела,
Пастор? Ты - свободный человек. Тебе  теперь  нечего  переживать  из-за  той
истории со взломом, и ты, как и всякий уважаемый гражданин, можешь  свободно
высказаться. Как, поможешь нам в расследовании этого дела?
   - Нет, - проворчал маленький гангстер. - Я сказал все, что знаю. Добавить
мне нечего.
   - Понимаю... А знаешь ли  ты,  Пастор,  что  мы  заинтересовались  твоими
делишками с Фильдом?
   Гангстер ошарашенно уставился на инспектора.
   - Да! Заинтересовались! - повторил тот. - И хотим,  чтобы  ты  как-нибудь
рассказал нам о своих прежних затеях с Фильдом. Не забывай об этом... Ладно?
- Инспектор помолчал и вдруг спросил в лоб: - Пастор! Кто убил Монти Фильда?
Кто имел на него зуб? Если знаешь - выкладывай!
   - Ах, инспектор, -  запричитал  Пастор,  -  вы,  наверное,  опять  хотите
повесить на меня какое-то дело... Откуда же  мне  знать?  Фильд  был  п