орее убраться  прочь.  Ноги  сами  несли  его  по
Вест-Енд Авеню, он едва дышал и ничего не видел перед собой.  Он  ощутил
себя в безопасности, лишь когда забежал в свою квартиру и  запер  дверь.
Тут только он почувствовал, как сильно бъется его сердце. Услышав шаги в
коридоре, ведущем в спальню, он растерялся - значит, Рут уже дома. Симус
поспешно вытер лицо, стараясь взять себя в руки.
   Рут не заметила возбужденного состояния мужа. Она держала в руках его
коричневый костюм. "Я собиралась сдать его в чистку, - объявила  она.  -
Будь добр, объясни мне, откуда у тебя стодолларовая бумажка в кармане?"

***

   После ухода Нив Джек Кэмпбелл просидел в своем офисе  еще  часа  два.
Перед ним лежала рукопись, отправленная ему одним из агентов  журнала  и
сопровожденная запиской, что на  нее  следует  обратить  внимание.  Джек
предпринимал поистине героические усилия, чтобы заставить себя вдуматься
в смысл рассказа, но в конце концов, ужасно раздраженный, отложил его  в
сторону. Он был зол на самого  себя.  Невозможно  пытаться  дать  оценку
чьей-то работе, если твой мозг полностью занят другими мыслями.
   Нив Керни.  Интересно,  что  шесть  лет  назад  он  сожалел,  что  не
осмелился спросить ее номер телефона. Он  даже  искал  ее  в  телефонной
книге Манхэттена, когда приехал  в  Нью-Йорк  спустя  несколько  месяцев
после их знакомства в самолете. В  справочнике  было  несколько  страниц
различных Керни, но ни одной Нив. Позже он вспомнил,  что  она  говорила
что-то о магазине, и он искал ее по этому ориентиру. Безуспешно.
   Тогда он запретил себе думать о ней, но  -  он  сам  не  мог  понять,
почему - это было трудно сделать. Он знал лишь, что она живет с каким-то
мужчиной. На коктейле в тот вечер он сразу узнал ее,  хотя  это  уже  не
была та девчонка в лыжном свитере.  Он  увидел  красивую,  модно  одетую
молодую женщину. Но угольно-черные волосы, матово-белая  кожа,  огромные
глаза и крохотные точечки веснушек на переносице -  все  это  оставалось
прежним.
   Сейчас Джек поймал себя на том, что думает  постоянно,  действительно
ли Нив так озабочена, или же...
   В шесть часов его помощница просунула в дверь  голову.  "Я  ухожу,  -
объявила она. - Должна тебя  предупредить,  что  никто  не  будет  здесь
сидеть допоздна".
   Джек отложил так и не прочтенную  рукопись  и  поднялся.  "Я  иду,  -
сказал он. - Только один вопрос: что ты можешь сказать о Нив Керни?"
   По пути домой он обдумывал то, что услышал в ответ. Магазин Нив Керни
стал ужасно популярным. Свои лучшие наряды Джинни покупала там. Сама Нив
пользуется симпатией и уважением.  Несколько  месяцев  назад  она  стала
причиной  разного  рода  разговоров,  когда  фактически  объявила  войну
дизайнеру, использовавшему в своих швейных мастерских детский труд.
   Он спросил также и об Этель Ламбстон. Глаза  Джинни  стали  круглыми:
"Лучше не спрашивай".
   Джек провозился дома достаточно долго, чтобы убедиться, что не  имеет
ни малейшего желания готовить себе самому обед. Вместо  этого  он  решил
поесть "У Николя", который находился  на  84-улице  между  Лексингтон  и
3-улицей.
   Как всегда, в ожидании столиков образовалась очередь, но не успел  он
пропустить в баре стаканчик, как почувствовал, что кто-то тронул его  за
плечо. Лу, его любимая официантка, позвала Джека:  "Мистер  Кэмпбелл,  я
для  вас  накрыла  столик".  Джек   расслабился,   сидя   над   бутылкой
Вальполиселлы,  салатом  из  листьев  эндива  и  угрем  с  маринованными
фруктами. Вместе с двойным эспрессо он попросил подать и счет.
   Выйдя, он усмехнулся про себя: ведь он весь вечер знал,  что  пройдет
по Мэдисон Авеню именно для того, чтобы взглянуть на магазин Нив  Керни.
Спустя несколько  минут  он  уже  стоял,  изучая  элегантно  оформленные
витрины и ежась от  пронизывающего  ветра,  который  напомнил  ему,  что
сейчас все же лишь начало весны и что апрельская погода может быть очень
переменчивой. То, что он увидел,  ему  понравилось.  Очень  женственные,
нежных расцветок платья в ансамбле с такого  же  цвета  зонтиками.  Позы
манекенов уверенные, слегка надменные. Почему-то он был убежден, что Нив
не случайно сделала акцент на этом сочетании силы и нежности.
   Рассматривая витрину, он постепенно начинал припоминать,  что  именно
говорила ему Этель, и что он непременно должен рассказать Нив. "Сплетни,
пересуды - да, это стабильное явление в мире моды, и в моей  статье  все
это есть, - Этель говорила в своей обычной манере, торопясь и задыхаясь.
- Но я могу предложить нечто гораздо большее - бомбу! Динамит!"
   Он тогда опаздывал на встречу и не дал ей договорить:  "Пришлите  мне
приблизительный план".
   Но от Этель не так-то легко было отделаться: "Так  во  что  же  может
быть оценен грандиозный скандал?"
   Не  слишком  серъезно  Джек  ответил:  "Если  это  будет   достаточно
сенсационно, с полмиллиона".
   Джек стоял и смотрел на манекены, держащие в руках легкие зонтики. Он
мог разглядеть надпись с названием магазина, выведенную по краям зонтов.
Завтра же он должен позвонить Нив и рассказать ей про то,  что  говорила
Этель.
   Он возвращался по Мэдисон Авеню, желая избавиться от  смутного,  едва
осознанного беспокойства в душе. "Я ищу предлог, - думал он. - Почему  я
не могу просто пригласить ее куда-нибудь?"
   В этот момент он совершенно четко осознал причину своего смятения. И,
если бы ему кто-то сказал, что Нив сейчас не одна, он просто не  захотел
бы об этом слышать.

***

   Для Китти Конвей четверг был очень насыщенным днем. С девяти утра  до
полудня она развозила стариков на приемы к врачам. Потом  она  работала,
на  волонтерских  началах,  разумеется,  в  небольшом  магазинчике   при
Гарден-Стэйт Музее. Все это позволяло  ей  чувствовать  себя  не  совсем
бесполезной.
   Еще в колледже  она  брала  курс  антропологии,  желая  стать  второй
Маргарет Мид. Потом она встретила Майкла. Сейчас,  помогая  юноше  найти
копию египетского ожерелья, ей пришло в  голову,  что  неплохо  было  бы
летом записаться  в  какую-нибудь  антропологическую  экспедицию.  Такая
мысль показалась ей очень заманчивой.
   Подъезжая к своему  дому  апрельским  вечером,  Китти  подумала,  что
становится неприятной самой себе. Пора было бы уже найти себе  серъезное
занятие. Она свернула с Линкольн Авеню и улыбнулась,  увидев  свой  дом,
возвышающийся на повороте Гранд-вью Серкл - весьма впечатляющее строение
в колониальном стиле с черными ставнями на окнах.
   Дома она прошлась по комнатам  нижнего  этажа,  включая  везде  свет,
потом зажгла газовый камин в гостиной. Когда был жив Майкл,  он  здорово
умел разводить огонь, мастерски укладывая растопку и  поленья  так,  что
пламя горело долго и равномерно, и аромат  древесины  наполнял  комнату.
Как ни старалась Китти, у нее так не получалось,  и,  мысленно  попросив
прощения у Майкла, она установила газовую горелку.
   Она  поднялась  в  спальню,  которую  обставила   в   абрикосовых   и
светло-зеленых тонах,  подражая  сочетанию,  увиденному  на  гобелене  в
музее. Стащив с себя серый шерстяной костюм, она  уже  предвкушала,  как
залезет после душа в удобную пижаму и халат, но тут  же  оборвала  себя,
решив, что это дурная привычка, ведь еще только шесть часов.
   Вместо  этого  она  вытащила  из  шкафа  синий  спортивный  костюм  и
кроссовки. "Сейчас как раз самое время сделать пробежку", - сказала  она
себе.
   У Китти был разработан постоянный маршрут - от Гранд-вью до  Линкольн
Авеню, одна миля в сторону от центра, поворот у автобусной стоянки  и  -
обратно домой. Ощущая приятное напряжение в теле после  пробежки,  Китти
сбросила в ванной одежду  в  корзину  с  грязным  бельем,  приняла  душ,
скользнула в пижаму и  остановилась  перед  зеркалом.  Она  всегда  была
стройной и поддерживала себя в хорошей форме. Морщинки  вокруг  глаз  не
слишком глубокие. Волосы выглядели совершенно  естественно,  парикмахеру
удавалось  подобрать  оттенок  краски  в  точности  соответствующий   ее
природному, рыжеватому. "Неплохо, - кивнула Китти  своему  отражению.  -
Но, Боже мой, через два года мне будет уже шестьдесят".
   Семь часов - время для  теленовостей  и  шерри.  Китти  прошла  через
спальню к коридору и вспомнила, что оставила в ванной свет. Хочешь -  не
хочешь надо экономить электричество. Она вернулась и  протянула  руку  к
выключателю, и рука ее замерла на  полпути.  Она  заметила  синий  рукав
своего спортивного костюма, который свешивался из корзины.  Горло  Китти
перехватило   от   страха,   губы   мгновенно   пересохли,   она   почти
почувствовала, как у нее зашевелились волосы. Этот  рукав!  А  в  нем  -
рука. Вчера, когда ее лошадь  споткнулась.  Летящий  обрывок  целлофана,
коснувшийся ее лица. Промелькнувшая рука  в  синем  рукаве.  Она  же  не
ненормальная, она все это на самом деле видела.
   Китти не вспомнила о вечерних новостях, она сидела  на  диване  перед
камином, подавшись вперед и потягивая шерри. Но ни огонь,  ни  шерри  не
могли унять охвативший ее озноб. Надо бы позвонить в полицию, но, может,
она ошибается. Тогда она будет выглядеть полной идиоткой.
   "Я не ошибаюсь, - твердила себе Китти, - но подождем до завтра".  Она
приняла решение на обратном пути заехать в парк  и  подняться  на  холм.
"Конечно, я видела руку, но кому бы она ни принадлежала, тому  уже  вряд
ли можно помочь".

***

   "Ты говоришь, в квартире  Этель  хозяйничает  племянник?"  -  спросил
Майлс, наполняя ведерко для льда. "Ну,  так  он  взял  деньги,  а  потом
положил их обратно. Что же здесь такого?"
   И снова, слушая убедительные объяснения Майлса, Нив чувствовала  себя
глупо; такими же нелепыми после разговора с отцом казались  Нив  все  ее
соображения по поводу исчезновения Этель, а позже - по поводу ее  зимней
одежды. Теперь вот - история со стодолларовыми купюрами. Она была  рада,
что  хоть  не  рассказала  Майлсу  о  том,  что  встречалась  с   Джеком
Кэмпбеллом. Придя домой, она переоделась  в  голубые  шелковые  брюки  и
такого же цвета блузку с  длинными  рукавами.  Нив  ожидала,  что  Майлс
выскажет что-то вроде: "Весьма изысканно. В самый раз  для  того,  чтобы
обслуживать гостей во время  трапезы".  Но  вместо  этого  увидев  дочь,
входящую на кухню, его глаза потеплели. "Твоей матери всегда  очень  шел
голубой цвет, - сказал он. - Ты с возрастом все  больше  становишься  на
нее похожа".
   Нив заканчивала последние приготовления, тоненько нарезая  ветчину  с
дыней, выкладывая  макароны  с  соусом  "песто",  палтус,  фаршированный
креветками, овощи, салат из листьев эндива и аругулы,  сыр  и  пирожные.
Она достала кулинарную книгу Ренаты и листала ее, пока не наткнулась  на
страничку с набросками. Избегая рассматривать рисунки, Нив сосредоточила
свое  внимание  на  написанные  от  руки  указания  Ренаты   по   поводу
приготовления палтуса.
   Удостоверившись, что все сделано подобающим образом, Нив  достала  из
холодильника банку с икрой. Майлс наблюдал, как она  раскладывает  тосты
на блюде. "Я все-таки плебей - никогда  не  понимал  изысканности  вкуса
этой штуки", - сказал он.
   "Вряд ли это признак плебейства, -  Нив  вынимала  ложечкой  икру  на
кружочки тостов.  -  Просто  ты  многого  был  лишен".  Она  внимательно
взглянула на отца.  На  Майлсе  был  темно-синий  пиджак,  серые  брюки,
светло-голубая рубашка и красивый красный с синим галстук,  который  она
подарила ему на Рождество. "Интересный мужчина, - подумала Нив. -  И  ни
за что не скажешь, что он так тяжело болел". Она высказала это вслух.
   Майлс с некоторой опаской протянул руку к  тостам  и  быстро  засунул
один в рот. "Нет, все равно мне не нравится, -  прокомментировал  он,  а
потом добавил, -  Я,  действительно,  прекрасно  себя  чувствую,  и  моя
бездеятельность начинает меня раздражать. Я зондирую почву  относительно
места начальника Отдела по борьбе с наркотиками в Вашингтоне. Эта работа
будет занимать все мое время. Что ты думаешь по этому поводу?"
   Нив вздохнула и обняла его: "Это замечательно. Действуй. Это как  раз
для тебя".
   Она напевала, неся икру и  блюдо  с  бри  в  гостиную.  Если  бы  еще
объявилась Этель Ламбстон. Она  как  раз  размышляла,  как  скоро  может
позвонить ей Джек Кэмпбелл, как  раздался  звонок  в  дверь.  Оба  гостя
явились одновременно.
   Епископ Дэвин  Стэнтон  относился  к  числу  тех  немногих  прелатов,
которые даже в мирской жизни уютнее чувствуют себя в одежде  священника,
нежели  в  спортивном  пиджаке.  Пряди  когда-то  медного  цвета   волос
смешались с сединой; добрые синие глаза за стеклами очков  в  серебряной
оправе излучали тепло и ум. Его высокая и  тонкая  фигура  при  движении
производила впечатление очень гибкой и подвижной. Нив всегда  испытывала
при нем неловкость, считая, что Дэв может читать мысли,  и  одновременно
удовлетворение, потому что была уверена, что Дэву  должно  нравится  то,
что он читает. Она сердечно поцеловала его.
   Энтони делла Сальва, одетый в свое новое  детище,  был,  как  всегда,
ослепителен.  Элегантный  покрой  темно-серого  из  итальянского   шелка
костюма позволял скрывать  излишнюю  полноту,  которая  становилась  все
более и более внушительной, хотя дядя Сал и  так  никогда  не  отличался
худобой. Нив вспомнила, как Майлс подметил однажды, что  Сал  напоминает
ему сытого кота. Сравнение и в самом деле было очень точным. Его  черные
волосы, которых совершенно не коснулась седина, соревновались в блеске с
такими же черными мягкими кожаными мокасинами от Гуччи. У Нив  появилась
профессиональная привычка тут же подсчитывать стоимость  наряда;  костюм
Сала она оценила не меньше, чем в пять сотен долларов.
   Как обычно, Сал начал с беззлобного подтрунивания. "Дэв, Майлс,  Нив!
Мои самые близкие люди, не считая, конечно, моей теперешней  подружки  и
всех моих бывших жен. Дэв, как ты  думаешь,  примет  меня  наша  церковь
обратно в свое лоно, когда я стану совсем старым?"
   "Блудному сыну надлежит  вернуться  раскаившимся  и  в  рубище,  "  -
суховато заметил епископ.
   Майлс засмеялся и обнял обоих друзей. "Господи, как хорошо, когда  мы
вместе. Я чувствую себя снова в Бронксе.  Ты  еще  пьешь  "Абсолют"  или
сейчас это уже не в моде?"
   Вечер начался, как всегда,  в  прекрасной  дружеской  обстановке,  не
требующей  никаких  условностей.  Споры  по  поводу   второго   мартини,
неопределенное пожимание плечами, "Почему бы и  нет,  мы  не  так  часто
собираемся" - это со стороны епископа; "Да нет, мне, пожалуй, хватит"  -
Майлс; беспечное "Разумеется" Сала. Потом разговор вдруг резко  повернул
от сегодняшней политики (победит ли мэр снова на  выборах)  к  проблемам
церкви. "Если ты не в состоянии  выложить  1600  долларов  в  год,  твой
ребенок не может ходить в приходскую школу! Боже  мой,  а  помните,  как
наши родители платили один доллар в месяц, когда мы ходили в  школу  Св.
Франциска Ксавьера? Приход содержал школу на деньги, вырученные от  игры
в Бинго". Жалобы Сала по поводу импорта: "Естественно, нам надо было  бы
везде приклеивать ярлыки, что то-то и то-то сделано таким-то профсоюзом,
но мы же получаем вещи, сделанные в Корее или Гон Конге, и платим за них
треть цены. Если мы перестанем их брать, мы просто  прогорим,  а,  когда
берем - нас обвиняют в подрыве профсоюзов". Рассуждения Майлса:  "Я  все
еще думаю, что мы и половины не знаем, сколько  денег  отмывается  на  7
Авеню".
   Разговор завертелся вокруг смерти Никки Сепетти.
   "Умереть в собственной  постели  -  он  слишком  легко  отделался,  -
высказался Сал, согнав с лица веселость. - После всего, что произошло  с
твоей красавицей".
   Нив заметила сжатые губы Майлса.  Когда-то  давно  Сал  услышал,  как
Майлс, поддразнивая Ренату, назвал ее "моя красавица" и,  к  раздражению
Майлса, подхватил это. "Как дела, красавица?" - приветствовал он Ренату.
Нив не могла забыть эпизод, который произошел на  поминках  Ренаты.  Сал
тогда опустился на колени возле гроба с  глазами,  полными  слез,  затем
поднялся, обнял Майлса и сказал: "Попытайся думать, что  твоя  красавица
уснула".
   Майлс тогда ответил ему: "Она не уснула, Сал, она умерла. И ты больше
никогда не называй ее так, только я имею на это право".  Его  голос  был
лишен какого-либо выражения.
   До сегодняшнего дня Сал больше  не  позволял  себе  этого.  Наступила
неловкая пауза. Сал одним глотком допил мартини, поднялся,  улыбаясь,  и
бросив: "Я сейчас вернусь", прошел по коридору в туалет для гостей.
   Дэвин вздохнул: "Может, он и великий  дизайнер,  но  в  нем  все  еще
слишком много показушного".
   "Он дал мне старт, - напомнила ему Нив. - Если бы не  он,  кем  бы  я
сейчас была? Наверное, заместителем завотдела в "Блумингдейлс".
   Она посмотрела на выражение лица Майлса и сказала: "Только не говори,
что это было бы лучше".
   "Я такого и в мыслях не держал".
   Накрывая к  обеду,  Нив  погасила  люстру  и  зажгла  свечи.  Комната
погрузилась   в   мягкий   полумрак.   Каждое    блюдо    сопровождалось
комментариями: "Превосходно! Замечательно!" Епископ  и  Майлс  пошли  по
второму кругу, Сал - по третьему. "Никаких диет,  -  сказал  он.  -  Это
самая вкусная еда во всем Манхэттене".
   За десертом разговор снова незаметно перескочил на Ренату. "Это  один
из ее рецептов, - сказала им Нив. - Приготовлено специально для  вас.  Я
только недавно начала заглядывать в  ее  кулинарную  книгу,  это  ужасно
интересно".
   Майлс перевел разговор на свою будущую возможность  возглавить  Отдел
по борьбе с наркотиками.
   "Я, может быть, составлю тебе компанию в Вашингтоне, - сказал  Дэвин,
улыбаясь, - Но это пока строго между нами".
   Сал настоял на том, чтобы помочь  Нив  убрать  со  стола  и  вызвался
сварить эспрессо. Пока он возился с кофеваркой,  Нив  вытащила  на  свет
изящные кофейные чашечки  -  зеленые  с  золотом,  переходящие  в  семье
Росетти по наследству.
   Звук падающего предмета и вскрик заставил  всех  побежать  на  кухню.
Ручка  от  кофеварки  отвалилась,  и  кофеварка  упала,  залив  стол   и
кулинарную книгу Ренаты горячим кофе. Сал  приплясывал  у  крана,  держа
докрасна обожженную руку под струей холодной воды. Он  был  бледен,  как
привидение. "У этой чертовой посудины отломилась  ручка,  -  он  пытался
придать своему голосу безразличие. - Майлс, я думаю, что ты  мне  просто
решил отомстить за то, что я тебе когда-то в детстве сломал руку".
   Ожог был достаточно обширным и, конечно, болезненным.
   Нив схватила листья эвкалипта, которые Майлс всегда держал на  случай
ожогов, осторожно высушила руку Сала, положила на нее листья и  обернула
мягкой льняной салфеткой. Епископ тем временем расставил чашечки и начал
их протирать. Майлс пытался высушить книгу. Нив  не  могла  не  заметить
боль в его глазах в то время, как он рассматривал рисунки  на  намокших,
покрытых кофейными пятнами страницах.
   Сал тоже обратил на это внимание; он выдернул свою руку, над  которой
хлопотала Нив. "Майлс, ради всего святого, прости".
   Майлс держал книгу над раковиной, стряхивая последние капельки  кофе,
потом накрыл полотенцем и бережно положил на  холодильник.  "Не  за  что
извиняться. Нив, где ты откопала эту чертову кофеварку, я ее  раньше  не
видел".
   Нив принялась снова варить  кофе,  уже  в  старой.  "Это  подарок,  -
примирительно сказала она. -  Тебе  ее  прислала  Этель  Ламбстон  после
рождественской вечеринки".
   Дэвин Стэнтон в недоумении взглянул на Майлса, Нив и Сал прыснули  от
смеха.
   "Я все объясню, когда мы снова сядем за стол, Ваша милость, - сказала
Нив. - Чтобы я ни делала, мне не удается избавиться от  Этель.  Даже  за
обедом она ухитряется напомнить о себе".

***

   За кофе и самбуком Нив рассказала об исчезновении Этель.  "Имеется  в
виду, что она перестала появляться в поле зрения, "  -  прокомментировал
Майлс.
   Рука Сала покрылась волдырями. Стараясь  не  морщиться  от  боли,  он
положил себе еще порцию самбука и сказал: "На  7  А