- Но не до? Не в момент, когда вы разговаривали с ним?
   - Тогда не помню. Его не было видно.
   - Пожалуйста, Джей, никому  ничего  не  говорите  об  этом  пиджаке.  Это
исключительно важно. Не говорите даже Эмилии.
   - Хорошо. А можно узнать почему? Аллен коротко объяснил.
   - Понятно. Но ведь это не особенно продвинуло вас вперед, не так ли?
   - Если никто не знал о том, что пиджак сменил хозяина...
   - Да, конечно. Я не сообразил.
   - Ну вот. Теперь действительно все. Извините, что задержал вас.
   Перигрин направился было к двери, но, поколебавшись, обернулся:
   - Я постараюсь записать все, что знаю о Кондукисе.
   - Спасибо. Я рад, что вы решили помочь. Вас  не  затруднит  передать  мне
написанное сразу же, как только оно будет готово?
   - Да, конечно. Где вас найти?
   - В течение следующего часа здесь,  а  затем  не  знаю.  В  театре  будет
дежурить полицейский. Я введу его в курс дела. Вы действительно согласны?
   - Не думаю, что мои записки окажутся полезными.
   - Кто знает... Итак, до свидания. Пожалуйста, попросите по  дороге  зайти
сюда мистера Найта.
   - С удовольствием. Учтите, что уже половина  первого.  Думаю,  он  грызет
удила.
   - Вот как? Ну что же. Зовите его.

Глава 9

ВЕЛИЧЕСТВЕННЫЙ НАЙТ

   Маркус  Найт  не  столько   грыз   удила,   сколько   впал   в   зловещую
высокопарность. Когда Аллен  принес  свои  извинения  за  то,  что  заставил
чересчур долго ждать, он только помахал рукой, словно говорил: "Не стоит  об
этом, но..."
   - В нашей работе никогда не  знаешь  заранее,  как  долго  будет  длиться
беседа, - сказал Аллен.
   - От моего внимания не ускользнуло, - величественно произнес Найт, -  что
вас уже почтили визитом.
   - Вы о Хартли Граве? Да. Он кое о чем подумал.
   - Он  думает  о  массе  вещей;  большинство  из  них  оказываются  просто
мерзкими.
   - Вот как? По-моему, думать - занятие вполне  безобидное.  Мне  интересно
знать, обратили ли вы внимание на его пиджак.
   Мистер Найт с явным отвращением признал, что обратил, и сухо добавил:
   -  Впрочем,  тут  нечему  удивляться.  Содержание  обычно  выражается   в
адекватной форме. Мой Бог, что за одеяние! Как он посмел!..
   Аллену стало ясно: о том, что пиджак перешел к Джоббинсу,  он  ничего  не
знает.
   Аллен коротко перепроверил передвижения Найта. Из  театра  он  поехал  на
"ягуаре" прямо домой, в Монтпелье, где, как обычно,  поужинал  в  заведении,
которое содержала супружеская пара итальянцев. Было это,  кажется,  в  самом
начале двенадцатого. Он никуда не выходил, однако не сможет этого доказать.
   Исключительно мужская безупречная красота встречается не  так  уж  часто.
Маркус Найт был одарен ею в высшей степени. Овальное  лицо,  точеные  черты,
удивительный  разрез  глаз,   блестящие   волосы   могли   бы   пригрезиться
какому-нибудь ренессансному художнику, не говоря уж о графтоновском портрете
Шекспира.  Под  одеждой  угадывалось  стройное  гармоничное   тело.   Артист
двигался, как пантера. Сколько ему лет?  Около  тридцати  пяти?  Или  сорок?
Впрочем, это не имело значения.
   Аллен заговорил о его бесподобной роли и постепенно подвел  к  обсуждению
работ его коллег. Замечания Найта были острыми, но предельно эгоистичными, с
изрядной  долей  неприязни,  особенно  когда  речь  зашла  о  Гарри   Граве.
Выяснилось, что прочтение роли  В.Х.  Гравом  абсолютно  неверно.  Его  игра
эстрадна, вульгарна, едва-едва в рамках приличий.
   Аллен перевел разговор на кражу перчатки и документов.  Найт  обрадовался
известию о том, что они найдены, и, не сводя глаз с Аллена, все допытывался:
точно ли, что реликвии не пострадали? Это совершенно, вне  всякого  сомнения
достоверно? Аллен заверил его в этом и заговорил об  уникальности  реликвий.
Найт несколько раз величественно наклонил голову в знак согласия.
   - Уникальны, - протянул он на воркующих нотах. - Совершенно уникальны.
   "Интересно, - подумалось Аллену, - что бы  он  сказал,  знай  о  подлоге,
совершенном Джереми".
   - По крайней мере, - беззаботно продолжал он вслух, - мистер  Кондукис  и
анонимный  покупатель  из  Америки  могут  вздохнуть  спокойно.  Мне   очень
любопытно, кто она такая.
   - Она?!
   - О, разве я сказал "она"? - воскликнул Аллен. - Наверное,  я  подумал  о
миссис Констанции Гузман.
   Лицо Найта мгновенно поменяло  оттенок:  от  сливового  до  пурпурного  и
обратно. Он грозно сдвинул брови. Втянул верхнюю губу.  В  голове  у  Аллена
промелькнуло: "Как жаль, что роль Шекспира исключает  подобные  демонстрации
ярости".
   - Что этот индивид, - вопросил он, вставая и возвышаясь  над  Алленом,  -
этот Грав сказал вам? Я требую ответа. Что он сказал?
   - Вы имеете в виду, что он сказал о  миссис  Констанции  Гузман?  Ничего.
Зачем бы ему заводить о ней речь?
   - Вы лжете!
   - Уверяю вас, нет, - спокойно произнес Аллен.  -  Грав  действительно  не
упоминал о ней в разговоре со мной. Но она - известный коллекционер. А в чем
дело?
   Несколько секунд Найт яростно созерцал его и не произносил ни звука. Фоке
тихонько откашлялся.
   - Клянетесь  ли  вы,  -  начал  Найт  на  самых  тихих  регистрах  своего
замечательного голоса, постепенно переходя на  крещендо  к  концу  фразы,  -
клянетесь ли вы, что имя Гузман не было - упомянуто  -  в  связи  -  с  Моим
Собственным. Сегодня. Здесь. В этой комнате. Можете ли вы поклясться? А?!
   - Нет, не могу. Упоминалось.
   - Все! - внезапно взревел Маркус.  -  Хватит!  Это  последняя  капля!  Он
перешел всякие границы. Не возражайте мне! Он обманул глубокое,  глубочайшее
доверие. Оказанное в момент слабости. С моей стороны. Прежде  чем  я  узнал,
насколько этот человек фальшив! Он - рассказал -  ей.  Мисс  Мейд?  Дестини?
Можете не отвечать. Я вижу по вашему лицу.
   - Я еще не разговаривал с мисс Мейд, - возразил Аллен.
   - Они оба смеялись! - прорычал Найт. - Надо Мной!
   - О, для вас это совершенно непереносимо, если так было, - заметил Аллен,
- но,  простите,  по-моему,  это  совершенно  не  относится  к  обсуждаемому
вопросу.
   - О да, - страстно подтвердил Найт. - По-вашему. Но  -  видит  Бог!  -  я
рассею ваше заблуждение. Я сдерживал себя. Я не позволял  себе  говорить  об
этом человеке. Я был щепетилен, чтобы меня не сочли пристрастным. Но  теперь
- теперь! - Я скажу вам с  абсолютной  уверенностью  в  собственных  словах:
если, как вы считаете, противный мальчишка ни в чем не виноват  и  подвергся
нападению того человека, который убил Джоббинса, то когда он придет в себя и
вспомнит, кто это был, - его палец укажет на В. Хартли Грава. Да, да!
   Аллен выждал секунд пять, пока к нему вернется слух после заключительного
рыка, после чего  спросил,  есть  ли  у  Маркуса  иные  причины,  кроме  уже
упомянутых, для подобного обвинения. Как  выяснилось,  нет.  Только  смутные
ссылки на дурную репутацию  и  сомнительное  прошлое.  Выпустив  пар,  Найт,
похоже, утратил и  аргументацию.  Более  того,  он  вернулся  к  отвергнутой
версии, согласно которой Тревор Вере действительно был пойман Джоббинсом  на
месте преступления,  опрокинул  бронзового  дельфина,  а  затем  так  быстро
помчался по проходу яруса, что не  смог  вовремя  остановиться  и  перелетел
через барьер. Аллен еще раз построил логическую цепочку, которая опровергала
данную гипотезу.
   - Но разве не мог кто-нибудь из зрителей спрятаться  в  театре  во  время
представления?
   - Джей уверяет, что нет. Как всегда, здание тщательно  осмотрели,  ничего
не упуская. Да в театре и негде особенно прятаться.
   Найт зловеще кивнул.
   - Таким образом, вы утверждаете, что преступление совершено Одним из Нас.
   - Весьма похоже на то.
   - Передо мной - пугающая дилемма, - возвестил Маркус  и  немедленно  стал
похож на человека, совершенно  измученного  неразрешимой  проблемой.  -  Что
делать, Аллен? Бесполезно притворяться, что по отношению к этой  личности  я
испытываю иные чувства, чем... Я знаю, насколько он никчемная, презренная...
   - Минуточку. Речь по-прежнему о Гарри Граве?
   -  Да.  (Несколько  грозных  кивков.)  Да.  Я  сознаю,  что  оскорбления,
нанесенные им мне, могут создать впечатление предвзятости.
   - Уверяю вас...
   - Нет, это Я  уверяю  вас,  и  совершенно  серьезно,  что  среди  нас  он
единственный способен на преступление.
   Сосредоточенный взгляд Найта застыл на лице Аллена.
   - Я изучал физиогномику, - неожиданно сказал  актер.  -  Когда  я  был  в
Нью-Йорке...
   На мгновение он страшно смутился, но тут же взял себя в руки и продолжил:
   - ..мне довелось свести знакомство с настоящим авторитетом в этой области
- я говорю об Эрле П. Ван Смите, -  и  я  занялся  этой  наукой  всерьез.  Я
изучал, наблюдал и проверял свои заключения.  Снова  и  снова.  Я  полностью
удовлетворен своими успехами, - полностью - и потому, когда вы  видите  пару
чересчур  круглых  глаз,  да  еще  широко  расставленных,  светло-голубых  и
неглубоких, - будьте начеку. Начеку! - повторил Маркус и кинулся  обратно  в
кресло.
   - Чего же следует ждать? - поинтересовался Аллен.
   - Предательства. Ухищрений. Забвения этических ценностей. Я  цитирую  Ван
Смита.
   - О, Господи.
   - Что же до Кондукиса... Но неважно, неважно.
   - Какие же характерные признаки вы обнаружили в мистере Кондукисе?
   - Я.., я не знаком с мистером Кондукисом.
   - Но ведь вы, безусловно, встречались с ним?
   - Чисто формально. На премьере.
   - А до того?
   - Может быть. Годы тому назад. Я предпочитаю, - неожиданно добавил  Найт,
- забыть о сопутствующих обстоятельствах.
   Он величественно отмахнулся рукой, словно прогоняя надоедливую муху.
   - Можно спросить почему?
   После продолжительного молчания актер ответил:
   - Некогда мне довелось быть его гостем, если это слово сюда  подходит,  и
испытать на себе оскорбительное пренебрежение,  которое  интерпретировал  бы
гораздо легче, будь я в то время знаком со  Смитом.  Мне  кажется,  что  все
полицейские должны непременно тщательно изучить его труды. Вы не обиделись?
   - Нет, нет, что вы.
   -  Прекрасно.  Я  вам  еще  нужен,  уважаемый  сэр?  -  вопросил  Найт  с
неожиданной снисходительностью.
   - Думаю, что нет. Разве что - и поверьте, я не задал бы этого вопроса, не
относись  он  к  делу,  -  вы  окажетесь  настолько  любезны   и   ответите:
действительно ли  миссис  Констанция  Гузман  призналась  вам,  что  скупает
краденые предметы искусства на международном черном рынке?
   Это  была  ошибка.  Лицо  Найта  снова   вспыхнуло,   глаза   засверкали.
Доверительная атмосфера исчезла.
   - Без комментариев. - сказал Маркус Найт.
   - Даже без намеков?
   - С вашей стороны было бы безумием их ожидать, -  величественно  произнес
Найт и с этими словами откланялся.

***

   - Ну, Братец Лис, заковыристое дельце на сей раз, а?
   - Да уж, - с готовностью согласился Фоке. - Вот бы свести его к  простому
воровству, раскрытию подлога и насилию.
   - Хорошо бы, да не выйдет. Не  выйдет.  Прежде  всего  кража  знаменитого
объекта всегда сопряжена с невозможностью сбыть его по обычным  каналам.  Ни
один нормальный профессиональный скупщик не станет  связываться  с  запиской
Шекспира и перчаткой его  сына,  если  только  не  имеет  совершенно  особых
контактов.
   - Значит, перед нами либо сумасшедший, который крадет и прячет для  себя,
либо придурок типа молодого Джонса, который стремится таким  путем  удержать
вещь в Англии, либо чересчур умный, высококлассный профессионал со связями в
самой верхушке международной  мафии.  А  на  конце  цепочки  -  какой-нибудь
свихнувшийся миллионер, вроде  миссис  Гузман,  который  сам  себе  судья  и
которому совершенно безразлично, каким путем попали к нему ценности.
   - Верно. Или шантажист, пытающийся сорвать с их  помощью  громадный  куш.
Либо непрофессиональный вор, который знает о миссис Гузман все и уверен, что
она сыграет ему на руку.
   - В таком случае анекдот про Гузман и Найта - неспроста. Вот что,  мистер
Аллен: я не слишком удивлюсь, если мистер Найт подставляет Грава. Слишком уж
тот назойлив со своим подшучиванием. Как вы считаете?
   - Я считаю, нам обоим не следует забывать, что мы имеем дело с актерами.
   - То есть?
   - Их профессиональные навыки - это  передача  эмоций.  Они  играют  и  на
сцене, и вне ее, зачастую утрируя  свои  чувства.  Если  мы,  простые  люди,
склонны прибегать к рассудку, подавляя свои эмоции,  у  актера  всегда  верх
возьмут чувства. Это всего лишь привычка выступать, работать на зрителя.
   - Какое отношение это имеет к мистеру Найту?
   - Когда он багровеет и с рыком предает анафеме Грава, сие означает  лишь,
что: первое - он горяч, патологически тщеславен и  вспыльчив;  второе  -  он
показывает вам, что разгневан и возмущен Бог  знает  до  какой  степени.  Из
этого не следует делать вывод, что он  пойдет  дальше  слов,  когда  вспышка
минует, но не надо думать, что  все  его  угрозы  поверхностны.  Просто  его
работа состоит в том, чтобы производить впечатление на публику, и  он  не  в
силах пренебречь этим, даже когда вся публика состоит из одного зрителя.
   - Не это ли принято называть суетностью?
   - Да, Братец Лис, именно это. В случае с Найтом интересно лишь одно:  его
внезапная замкнутость, когда речь заходит о Кондукисе.
   -  Похоже,  он  вообразил,  что  им  пренебрегли.  Как  по-вашему,   Найт
действительно верит тому, что наговорил по поводу Грава? Всему  этому  бреду
насчет глаз и так далее? Какая  чепуха!  Нет  у  убийц  никаких  характерных
признаков. Увы. Но, - тут Фоке широко раскрыл глаза, - я  допускаю,  что  по
внешнему виду можно отличить некоторых сексуальных маньяков. И только!
   - К сожалению, в данном случае это нам не пригодится. Нет  ли  вестей  из
госпиталя?
   - Нет. Они бы сразу позвонили, если что.
   - Да, конечно.
   - А что нам делать с мистером Джереми Джонсом?
   - Ах, черт!.. Действительно  -  что?  Полагаю,  нам  следует  принять  на
хранение перчатку и документы, дать ему по  шее  и  этим  ограничиться.  Мне
придется доложить начальству и как  можно  скорее  поставить  в  известность
мистера Кондукиса. Кто у нас там еще? Один Моррис? Пригласи-ка  его,  Братец
Лис. Думаю, мы кончим с ним быстро.
   Уинтер Моррис вошел со скорбным видом и сразу начал:
   - Зачем вы подложили такую свинью? Это же из рук вон. Я никого не обвиняю
и не порицаю, но зачем - Господи! - зачем нужно было снова выводить Марко из
себя?! Извините. Конечно, это не ваша головная боль.
   Аллен  произнес  несколько  утешительных  фраз,  усадил  Морриса  за  его
собственный стол, проверил алиби, которое было не лучше и  не  хуже,  чем  у
остальных. Уйдя из театра вместе с Найтом,  Уинтер  поехал  прямо  домой  на
Гольд-Грин. Жена и дети уже спали. Снимая часы, он заметил, что  уже  десять
минут двенадцатого. Анекдот про Гузман и Найта он слышал.
   - По-моему, все это очень печально. Бедная женщина.  Марко  следовало  бы
попридержать язык и уж ни в коем случае не рассказывать ничего  Гарри.  Тот,
конечно, приукрашивает, однако Марко все равно следовало  молчать.  Подобные
вещи лично мне смешными не кажутся.
   - Судя по ее признанию Найту, она скупает  музейные  ценности  с  большим
размахом.
   - У всех свои слабости, - развел руками  Уинтер  Моррис.  -  Ей  нравятся
красивые вещи, и она может заплатить за них. У Маркуса  Найта  есть  причины
жаловаться!
   - Замечательный взгляд на черный рынок! - воскликнул Аллен. -  Кстати,  а
вам не доводилось встречать миссис Гузман?
   Длинные ресницы Уинтера Морриса слегка дрогнули.
   - Нет, лично нет. Я  знал  ее  мужа.  Это  был  совершенно  замечательный
человек. Ровня Кондукису, а то и выше.
   - Сделавший себя сам?
   - Скорее создавший. Это была блестящая карьера.  Аллен  взглядом  выразил
восхищение, и Моррис ответил с легким вздохом:
   - О да! Это колоссы! Потрясающе!
   -  Послушайте,  -  сказал  Аллен,  -  строго  между  нами  и  без  всякой
предвзятости: сколько, по-вашему,  людей  в  этом  театре  знали  комбинацию
замка?
   Моррис вспыхнул.
   - Да, тут я подкачал. Ну, прежде всего Чарльз Рэндом, он  сам  признался.
Лично я верю, что  дальше  он  не  пошел.  Чарльз  -  весьма  уравновешенный
человек, спокойный, никогда не лезет в чужие дела и своих не  навязывает.  Я
уверен,  он  совершенно  прав,  когда  утверждает,  что  мальчик   не   знал
комбинации.
   - Почему?
   - Потому что, как я уже говорил, чертенок все время лез ко  мне,  надеясь
допытаться.
   - Следовательно, вы вполне уверены, что комбинации не знал  никто,  кроме
мистера Кондукиса и вас?
   - Я этого не говорил, - горестно вздохнул Моррис. - Видите ли, все знали,
что слово из пяти букв - самое очевидное, ну  и..,  в  общем,  Десси  как-то
спросила: "Это "перчатка", Уинти? Мы все так думаем. Ты  можешь  поклясться,
что это не "перчатка"?"  Ну,  вы  же  знаете  Десси.  Вот  уж  кто  способен
выведать, где  собака  зарыта.  Я,  должно  быть,  слегка  запнулся,  а  она
рассмеялась и поцеловала меня. Знаю, знаю. Я должен был  заменить  слово.  Я
собирался, ей-богу. Но.., понимаете, мы не  думали,  что  в  театре  завелся
бандит.
   - Конечно. Большое спасибо, мистер Моррис. Полагаю, мы можем вернуть  вам
ваш кабинет. С вашей стороны было очень  любезно  предоставить  его  в  наше
распоряжение.
   - Это пустяки. Пресса  -  вот  что  меня  тревожит.  Слава  Богу,  билеты
распроданы на ближайшие четыре месяца вперед. Если только публике не  придет
в  голову  в  массовом  порядке  возвратить  их,  нам  придется   продолжать
спектакли. Правда, никогда не знаешь, как поведет себя зритель.
   Полицейские  откланялись,  оставив   Морриса   в   состоянии   деятельной
озабоченности.
   Фойе было пустым. Аллен  задержался  на  несколько  секунд,  взглянул  на
закрытый бар, три пологие ступеньки к лестничной  площадке  и  два  пролета,
красивым изгибом идущие из нижнего фойе. Спокойно, тихо, прохладно.
   Они с Фоксом бесшумно миновали затянутые ковром ступеньки, и тут до  ушей
Аллена донесся слабый звук. Он замер, подошел к элегантным железным  перилам
и заглянул в нижнее фойе.
   Его взгляду предстала блестящая  черная  шляпа  и  сплюснутая  при  такой
перспективе фигура женщины.
   Секунду или две она не шевелилась, затем отступила на  шаг  и  посмотрела
вверх.
   - Вы хотели меня видеть, мисс Брейс?
   Голова слегка качнулась в знак согласия, губы что-то произнесли, но  звук
не долетел до перил.
   Аллен сделал Фоксу знак подождать и спустился по правому проходу.
   Мисс Брейс не двигалась. Толстенькие купидоны и услужливо  поддерживающие
балкон кариатиды образовывали совершенно неподходящий фон для этой  одинокой
фигуры, и  тем  не  менее  она  запоминалась,  даже  впечатляла,  как  выход
гротескного  персонажа  в  пьесе  викторианской  эпохи.  "Роза  Дартль",   -
подумалось Аллену.
   - Что с вами? Вам нехорошо? - спросил он.  Гертруда  Брейс  действительно
выглядела больной.
   То ли ему показалось, то ли она в самом деле слегка качнулась, но тут  же
взяла себя в руки.
   - Вам нужно сесть. Позвольте, я помогу вам. Когда Аллен подошел  поближе,
в ноздри ему ударил запах  виски,  и  он  заметил,  что  взгляд  мисс  Брейс
несфокусирован. Она безмолвно позволила подвести себя к банкетке у  стены  и
села совершенно прямо, только  уголок  рта  слегка  подрагивал,  словно  его
оттягивал невидимый крючок. Мисс Брейс порылась  в  своей  сумочке,  достала
пачку сигарет и извлекла одну. Аллен поднес зажигалку. Прикурить ей  удалось
с трудом. Мисс Брейс  явно  перебрала.  Интересно,  где  это  ей  удалось  в
воскресный вечер, спросил себя Аллен. Наверное, постаралась  знакомая  Фоксу
миссис Дженси из "Друга причала".
   - Ну, в чем неприятности? - сказал он.
   - Неприятности? Какие неприятности? Хватит с меня. Сыта по горло.
   - Вы хотите мне о чем-то рассказать?
   - Я? Вовсе нет. Вопрос в том, чего он наговорил вам.
   - Мистер Грав?
   - Мистер В. Хартли Грав. Знаете что? Он чудовище. Не