али окружающих и направились к миссис Гринслэд.
   Затем Перигрин едва не налетел на малолетнего мистера Тревора Вере с  его
мамочкой, грозной леди по имени миссис Блевит. Джею еще крупно повезло,  что
она оказалась относительно трезвой. Миссис Блевит была одета в черное прямое
платье из сатина с  каймой  без  полей.  Тревор,  в  полном  соответствии  с
классической  традицией  для  юных  феноменов,  красовался   в   современном
эквиваленте курточки лорда Файнтлероя и лишь  откинутыми  назад  волосами  и
свободным галстуком позволял себе намекнуть на  собственный  вкус.  Перигрин
знал, что Тревор  еще  не  вполне  достиг  возраста,  позволяющего  законным
образом появляться на сцене. Поэтому его смерть в самом начале первого  акта
была исключительно удобна со всех точек зрения.
   Миссис  Блевит  при  виде  Перигрина  заулыбалась  крокодильей   улыбкой.
Цеплявшийся за ее руку Тревор тоже улыбнулся. В профессиональной театральной
среде можно найти массу симпатичных детей, причем воспитанных  превосходными
родителями. Но никто из них не был бы способен сыграть Гамнета  Шекспира,  а
Тревор, приходилось признать, отличался необыкновенным талантом. Он произвел
настоящий бум в библейском эпосе, снявшись в роли Самуила.
   - Миссис Блевит! - осклабившись, произнес Перигрин.
   - Я как раз искала возможность  высказать  вам,  насколько  мы  польщены,
мистер Джей, - затараторила миссис Блевит. - Роль, конечно, крохотная, не из
тех, к каким привык Трев. Мой Трев привык играть...
   И так далее, и тому подобное. Тревор, оказывается, последнее время  плохо
себя чувствует. Ничего серьезного,  конечно,  поспешила  заверить  Перигрина
миссис Блевит, Трев никогда  не  позволит  себе  показать,  что  ему  плохо,
никогда, но доктор, который за ним наблюдает, - и за ней тоже, разумеется, -
предупредил, что не стоит  пока  брать  очередную  большую  роль,  требующую
гигантского эмоционального напряжения...
   - Ну зачем об этом говорить, мам? - встрял Тревор, подмигнув Перигрину по
своей отвратительной привычке.
   Перигрин быстренько пробормотал что-то по поводу необходимости  время  от
времени мириться с неприятностями и извинился, что вынужден расстаться с  их
обществом, поскольку должен поймать мисс Дюн, пока она не ушла.
   Последнее, кстати, было  правдой.  Перигрину  очень  хотелось  пригласить
Эмилию отужинать вместе с ним и Джереми.  Однако,  прежде  чем  мистер  Джей
успел до нее добраться, его перехватила Гертруда Брейс.
   - Вы не видели Гарри? - воскликнула она.
   - Видел пару минут назад. Он, вероятно, уже ушел.
   - Наверное, вы правы, - прошипела она с таким ядом в голосе, что Перигрин
заморгал. Губы Герти дрожали, в подведенных глазах стояли слезы.
   - Поискать его? - предложил Перигрин.
   - Ради Бога, не надо. Ни в  коем  случае.  -  Герти  сделала  мучительную
попытку перейти к более шаблонной беседе. - Мне совершенно наплевать на  то,
куда он делся. Спасибо за прекрасный вечер. Я просто  сгораю  от  нетерпения
начать работу. Роль бедняжки Энн крайне интересна.
   С этими словами она отошла к балюстраде и кинула взгляд на  нижнее  фойе,
заполненное разъезжающимися гостями.  Перигрину  показалось,  что  Герти  не
совсем твердо держится на  ногах.  По  лестнице  спускалась  последняя  пара
высокопоставленных магнатов, а из актеров остались только  Чарльз  Рэндом  и
Гертруда, которая буквально повисла на  перилах,  вцепившись  в  них  обеими
руками. Если она и выглядывала Гарри Грава, то явно безуспешно. Затем  Герти
неловко выпрямилась, хлопнула в знак прощания по руке мистера  Джея  длинной
черной перчаткой и устремилась вниз по  лестнице.  Она  забыла  сказать  "до
свидания" хозяину и хозяйке, но, может, оно и к лучшему. Перигрин колебался,
стоит ли ему усадить Герти в такси, однако  его  сомнения  разрешил  возглас
Чарльза:
   - Эй, Герти, дорогуша! Подвезти тебя? Внизу его ждал Джереми,  но  Эмилия
Дюн уже исчезла. Разошлись почти все. На душе у мистера Джея было тяжело. Он
улыбнулся и направился к миссис Гринслэд:
   - Все прошло замечательно. Не знаю, как и благодарить вас.

Глава 4

РЕПЕТИЦИЯ

   - Кто это вприпрыжку идет по улице?
   - Вприпрыжку? Где? А, вижу. Это  леди,  одетая  для  верховой  езды.  Она
хромает, мистер Вилл. Она повредила ногу и не может как следует  ступать  на
нее.
   - Как грациозно использует она собственную неуклюжесть, мистер  Халл.  На
ее лице пятно. И на груди. Вороньи перья на долине снежной.
   - Земля. Грязь. Одежда тоже запачкана. Она, наверное, упала.
   - Могу поклясться, что не в первый раз.
   - Она входит в ворота.
   - Вилл! Где же ты? Вилл!
   - Стоп, стоп, стоп! - вмешался Перигрин. - Герти! Чарльз,  будьте  добры,
попросите ее подняться. Чарльз Рэндом открыл левую дверь:
   - Герти, дорогуша, поднимитесь!
   Гертруда Брейс ворвалась на сцену, плотно сжав губы,  с  боевым  огнем  в
глазах. Перигрин спустился по центральному проходу  и  облокотился  на  край
оркестровой ямы.
   - Герти, милая, придется еще раз. Пока это все красиво, мило и  абсолютно
пресно. А Энн должна выделяться. Греметь. Шекспир видит из окна это  бледное
темноволосое создание, которое, прихрамывая, врывается в его жизнь с роковой
соблазнительностью. Он  трепещет,  очертя  голову  бросается  в  этот  омут,
который.., который поглощает его целиком... И  тут  должен  прогреметь  твой
голос:  голос  жены,  раздраженный,   требовательный,   властный,   чересчур
громкий... Так надо, Герти. Неужели  непонятно?  Ты  должна  ранить.  Должна
вызывать на ссору.
   Перигрин помолчал. Герти не проронила ни звука.
   - Иначе никак нельзя, - устало сказал мистер Джей.
   Молчание.
   - Ладно. Еще  раз,  пожалуйста.  Марко,  будьте  добры,  с  реплики  "Кто
это...". Вы идите, Герти.
   Она молча удалилась.
   Маркус Найт сценическим жестом покорности возвел  глаза,  воздел  руки  и
бессильно уронил их.
   - Пусть будет так, дорогой мой. Столько раз, сколько вам угодно. Кое-кого
слегка заездили, но это не имеет значения.
   Заездили, пожалуй, не одного Марко, решил Перигрин. Герти могла  привести
в  отчаяние  любого  режиссера,  имеющего  несчастье  быть  автором.   После
короткого турне  по  Штатам  она  вернулась  поклонницей  "метода",  который
основывался на  бесконечных  советах  со  всеми  желающими  ее  выслушать  и
безжалостном копании в своих  прошлых  эмоциях,  дабы  приискать  подходящий
материал для очередной роли.
   - Все это ужасно похоже на уцененные товары, -  заметил  Перигрину  Гарри
Грав. - То, что Герти выкапывает и примеряет, чересчур отдает  рококо.  Зато
каждый день нас будет ждать очередная новинка.
   Он оказался прав. Гертруда пыхтела, добиваясь так называемой "правды",  а
общая ткань пьесы разрушалась. "Если так будет продолжаться, - мрачно  думал
Перигрин,  -  она  буквально  разорвет  себя  на  клочки,  сообщив  зрителям
единственную эмоцию: лучше бы эта актриса вовсе не показывалась на сцене".
   Что касается Маркуса Найта, то Перигрин уже чувствовал  первые  рокочущие
толчки, говорящие о приближении взрыва великого темперамента, однако счел за
лучшее не обращать на них внимания. В принципе, от  Марко  он  ждал  гораздо
худшего, так что пока актер вел себя просто великолепно.
   - Кто это...
   И снова репетиция застряла на реплике Герти. Они  донеслась  из-за  кулис
без всякого значения и смысла.
   - О, Господи! - взревел Марко. - Сколько это может  продолжаться!  Мне-то
что делать?! Ответьте - во имя всех живых и мертвых мучеников! Интересно, на
ком я женат: на старой карге или невинной голубке? Мой автор, мой  режиссер,
мое искусство, наконец, говорят о необычайной важности  этого  момента.  Мне
нужна  пища,  пища!  Меня  необходимо  завести!  Я  должен  иметь  основания
показать, кто я! Я должен быть поражен в самое сердце! И  чем  же!  Господи,
чем!
   Он решительно двинулся к двери и пинком  распахнул  ее.  В  проеме  стала
видна Герти Брейс - испуганная, но решительная.
   - Писком слюнявой фазанихи! - прорычал Найт прямо ей  в  лицо.  -  Вы  не
актриса, моя милая! Вы даже и не женщина! Неужели вас никто не обманывал, не
презирал, не бросал, в конце концов?  Неужели  вы  не  имеете  ни  малейшего
понятия о той змее, что гложет униженную женщину?
   Из глубины зрительного зала донесся смех  Гарри  Грава.  Это  был  именно
смех: веселый, легкий, необыкновенно заразительный для тех, кто  не  являлся
его причиной. К несчастью, и Найт, и Гертруда Брейс восприняли этот смех как
личное оскорбление,  правда,  по  совершенно  разным  причинам.  Найт  круто
развернулся, ринулся к краю сцены и проревел в темноту:
   - Кто это? Кто?! Я требую ответа! Хохот стал еще заразительнее,  а  затем
откуда-то из тени раздалось восторженное:
   - Ой, не могу, ну и потеха! Король "Дельфина" гневается!
   - Гарри, - укоризненно произнес Перигрин, поворачиваясь спиной к сцене  и
тщетно пытаясь разглядеть нарушителя порядка. - Вы же профессиональный актер
и отлично понимаете,  что  ведете  себя  просто  непростительно.  Вы  должны
извиниться перед вашими товарищами.
   - Как, Перри, перед всеми? Или только перед Герти за то, что не признал в
ней униженную женщину?
   Прежде чем Перигрин успел ответить, Гертруда вихрем ворвалась  на  сцену,
бешено шаря глазами по зрительному залу, обнаружила Грава в одной из дальних
лож и завопила именно с той интонацией, которой от нее так долго добивались:
   - Он нарочно!
   И разразилась потоками слез.
   Далее произошло именно то, что бывает только в театре. Найт и мисс  Брейс
немедленно объединились, забыв про взаимные обиды, и  превосходно  разыграли
эпизод.  Гертруда  страдала,  Маркус  исполнял  роль  античного  хора.   Вся
мизансцена выглядела безупречно.
   Бесстыжий Грав весело спустился по центральному проходу:
   - Прошу прощения, Маркус и Герти. Я действительно прошу прощения. Я готов
принять семнадцать поз, выражающих отчаяние, и дать сожрать  себя  у  задней
кулисы червю раскаяния. Я не могу лишь одного:  признать,  что  смеялся  без
всякой причины. Требуйте чего угодно, только не этого. Только не этого.
   - Тихо,  -  приказал  Перигрин  как  мог  более  властно.  -  Вы,  Гарри,
обязательно отправитесь к задней кулисе, поскольку  должны  выходить  именно
оттуда. После окончания репетиции извольте зайти ко мне. А пока я  не  желаю
ни видеть, ни слышать вас вплоть до момента вашей первой реплики. Понятно?
   - Понятно. Извините, - ответил Грав и поднялся на сцену  через  ту  самую
дверь, которой воспользовался мистер Кондукис, когда вытаскивал Перигрина из
люка.
   - Марко, Герти, - позвал Перигрин. Они мрачно воззрились  на  него.  -  Я
рассчитываю на ваше великодушие и надеюсь, хотя не имею права просить вас об
этом, что вы забудете о данном прискорбном случае, словно его и не было.
   - Нет, мой дорогой! Или он, или я! Никогда еще мне...
   Найт дал полную волю своему  темпераменту.  Гертруда  слушала  с  угрюмым
одобрением и приводила себя в порядок. Остальные держались  тише  воды  ниже
травы. Перигрину в  конце  концов  удалось  восстановить  мир,  и  репетиция
продолжилась с реплики: "Кто это вприпрыжку идет по улице..."
   Скандал имел неожиданные,  но  очень  приятные  последствия.  В  Гертруде
произошел эмоциональный перелом, и она вела свою роль со всем ядом обиженной
жены.
   - Но, дорогой Перри, - протянула несколько  минут  спустя  Дестини  Мейд,
пожирая его своими огромными черными  очами.  -  Вприпрыжку?  Я?  При  своем
первом появлении?! Мне что же, действительно надо  прыгать?  И  это  выход?!
Вприпрыжку?!
   - Обязательно, Дестини. У него это есть.
   - У кого?
   -  У  Шекспира,  дорогая.  Он   писал   о   запыхавшейся,   задыхающейся,
пританцовывающей женщине с бледным лицом,  черными,  как  уголь,  глазами  и
голубыми венами, которая двигалась вприпрыжку.
   - Какой странный вкус!
   -  Дело  в  том,  что  для  него  хромота  стала  выражением  сексуальной
привлекательности.
   - Не знаю, о какой привлекательности может идти речь,  если  я  появлюсь,
прыгая на одной ножке, задыхаясь и пыхтя, как кит!
   - Дестини, ты только послушай, что он написал. Послушай!
   И Перигрин с выражением прочитал строки о хромой красавице.
   - Именно поэтому я и заставил ее упасть с лошади и вприпрыжку пройтись по
улице.
   - Он, наверное, был со странностями?
   - Конечно, нет! - возмущенно вмешался Маркус.
   - Я только спросила. Из-за перчаток и всего такого.
   - Послушайте, дорогая. Нужно вот что: с улыбкой, запыхавшись...
   - И хромая! Ужас!
   - Да, да, - сказал Маркус. - Мы вас прекрасно понимаем, но послушайте: вы
очаровательны, вы краснеете и бледнеете,  а  ваша  грудь  вздымается.  Милая
Дестини, у Шекспира была совершенно нормальная  реакция.  Вы  поразили  его,
понимаете? Вы поразили меня!
   - Хромотой?
   - Да! - раздраженно подтвердил Маркус.  -  И  хромотой,  и  всем  прочим.
Давайте, дорогая. Выходите ко мне.
   - Да, да, Дестини, - подхватил Перигрин. - Послушайте, моя дорогая. Вы  в
вельветовом костюме с большим вырезом на  груди,  на  голове  у  вас  шляпка
сливового цвета, на ногах - мягкие изящные  туфельки,  и  вы  очаровательны,
просто очаровательны. К вам выбегает молодой доктор Халл,  чтобы  поддержать
вас. Чарльз, где ты? Давай, поддерживай. Вот, вот, именно так. Веди  ее  как
можно легче. Так, теперь дверь открывается,  и  вы  предстаете  перед  нами.
Просто сказочно. Вы - как солнечный луч. И  вас  видит  он,  Шекспир.  И  вы
произносите... Ну? Ну же, Дестини, давайте.
   -  О,  мистер  Шекспир,  я  ворвалась  в  ваше  уединение,  как  скворец,
перепрыгивающий через порог.
   - Вот, вот. И с этого самого момента вы понимаете, что он - ваш.
   - Мой?
   - Вы покорили его. Вы довольны. Вы знаете о его славе. Вы  хотите  с  его
помощью пустить пыль в глаза В.Х. Вы, Марко, словно по принуждению, выходите
вперед и предлагаете свою помощь. Вы не сводите с нее глаз. А  вы,  Дестини,
приближаетесь, пошатываясь, и с улыбкой приникаете к нему, ища поддержки. Он
жутко неподвижен. О да, Марко, да. Именно так. Абсолютно прям и  неподвижен.
Чудесно. Вот теперь, Дестини, все верно. Вы  поняли.  Все  именно  так,  как
надо. Просто прекрасно.
   - Я могу сесть, или мне нужно тут  же  уходить  со  сцены,  пыхтя  ему  в
грудь?
   - Посмотри на него. Положись  на  него  целиком,  пусть  он  ведет  тебя.
Смейся. Нет, хохотать не нужно. Просто горловой смешок.
   - Посексуальнее?
   - Да, да! - Перигрин взлохматил обеими руками свои кудри. - Больше секса.
   - И я сажусь?
   - Да. С его помощью. В центр. Халл выдвигает стул. Чарльз?
   - Быть может, чуть влево от центра? - вмешался Марко. -  По-моему,  Десси
так удобнее, а мизансцена получается более завершенной.  Смотри,  вот  я  ее
сажаю... - Найт проделал это с  филигранной  тонкостью,  заняв  центр  сцены
собственной особой.
   - Я предпочла бы иное решение, дорогой Марко. Вы  не  возражаете,  Перри,
если  мы  попробуем  сделать  по-другому?  Мне  кажется,  сцена   получается
чуть-чуть фальшивой.
   Завязалась борьба за выигрышную позицию. Перигрин  решил  дело  в  пользу
Найта - так действительно получалось лучше. Затем вступили Гертруда, Эмилия,
которая была очень мила в роли Джоан Харт, и, наконец,  Гарри  Грав,  давший
блистательный набросок характера мистера В.Х. Перигрину даже стало казаться,
что он написал не такую уж плохую  пьесу  и,  если  чуть-чуть  повезет,  ему
удастся, пожалуй, создать актерский ансамбль.
   Где-то в середине репетиции мистер Джей засек в зрительном  зале  некоего
человека. Все актеры были на сцене, логично  предположить,  что  любопытство
проявил либо Уинтер Моррис, либо Джереми, который частенько заглядывал сюда,
особенно если со сцены доносился голос Дестини.
   Весь эпизод прогнали без сучка без задоринки и перешли к  более  раннему,
когда мальчик Гамнет получает на свой одиннадцатый день  рождения  перчатки,
сделанные дедом, и надевает их. В нем участвовали только  Эмилия,  Маркус  и
невозможный Тревор. Впрочем, Перигрину при активной помощи  Маркуса  удалось
приглушить резкие всплески откровенного самолюбования юного гения,  так  что
сцена в целом прошла неплохо. Воодушевившись успехом, они сделали перерыв на
ленч. Перигрин отвел Гарри Грава в сторонку и устроил ему выволочку, правда,
не слишком суровую. Грав покорно все выслушал и удалился. Перигрин  отметил,
что Дестини его ждала. Любопытно, куда, в таком случае, девался Маркус  Найт
со своим правом собственности на ведущую актрису? Загадка объяснилась, когда
до мистера Джея донеслась фраза Дестини:
   - Дорогой мой, король "Дельфина" пирует  с  кем-то  у  Гаррика.  Куда  мы
пойдем?
   Новый занавес приспустили, огни рампы  выключили.  Осветитель  и  рабочие
ушли. Где-то хлопнула служебная дверь.
   Перигрин повернулся, чтобы выйти через главный вход...
   ...и очутился лицом к лицу с мистером Кондукисом.

***

   Перигрину почудилось, что время повернулось вспять и что зловонные брызги
окропляют проход разрушенного театра. Мистер Кондукис был одет в  такой  же,
как тогда, невыносимо элегантный костюм и распространял вокруг  себя  ту  же
атмосферу благопристойности.  Он,  как  и  прежде,  отпрянул  назад,  словно
Перигрин обвинил его в чем-то.
   - Я наблюдал за вашей работой, - тихо проговорил мистер  Кондукис  вместо
приветствия. - Мне  бы  хотелось  обсудить  с  вами  один  вопрос,  если  вы
располагаете временем. Лучше, наверное, в вашем кабинете?
   - Конечно, сэр, -  сказал  Перигрин.  -  Я  не  заметил,  как  вы  вошли.
Извините.
   Мистер Кондукис никак не  прореагировал  на  его  фразу.  Он  бесстрастно
оглядывал зрительный зал, вернувший свое  былое  великолепие:  темно-красный
занавес, канделябры, сверкающие позолотой резьбы, ряды бархатных кресел.
   - Вы довольны?
   - Совершенно. Мы откроемся точно в срок, сэр. Перигрин припомнил,  что  в
их прошлую встречу мистер  Кондукис  решительно  пресекал  малейшие  попытки
следовать за ним, поэтому без церемоний поднялся к своему  кабинету,  открыл
дверь и обнаружил Уинтера Морриса, занятого  диктовкой  писем.  Мистер  Джей
скорчил сложную, однако достаточно  красноречивую  рожу,  которая  заставила
Морриса поспешно вскочить на ноги.
   Мистер Кондукис вошел в офис, не глядя ни на кого и ни на что.
   - Это наш менеджер, сэр, мистер Уинтер Моррис. Мистер Кондукис.
   - А, да. Здравствуйте, - произнес мистер Кондукис и, не  выражая  никаких
признаков неудовольствия, просто отвернулся.
   "Знаешь, старик, - высказался позже Перигрину мистер Моррис, - он  вполне
мог бы дать мне шанс довериться  собственному  чутью,  а  не  поворачиваться
спиной к самому факту моего присутствия".
   Через пару секунд мистер Моррис и секретарша исчезли под предлогом ленча.
   - Не желаете ли присесть, сэр?
   - Спасибо, нет.  Вопрос  не  займет  много  времени.  Мне  сообщили,  что
документы и перчатка оказались подлинными.
   - Да.
   - Замысел вашей пьесы возник на основе этих вещей?
   - Да.
   - Я обсуждал вопрос рекламы с  Гринслэдом  и  двумя  своими  знакомыми  -
лицами довольно сведущими в  театральном  бизнесе.  -  Тут  мистер  Кондукис
назвал фамилии двух колоссов мира  театра.  -  Мне  кажется,  что  перчатка,
история ее обнаружения и так  далее,  поданные  в  правильном  свете,  могут
послужить главной темой рекламы.
   - Безусловно! - пылко согласился Перигрин.
   - Вы тоже так считаете? По-моему, следовало  бы  рассмотреть  возможность
синхронных сообщений о новой реликвии и открытии театра, а также возможность
демонстрации  перчатки  и  документов  в  фойе  -  разумеется,  при  должном
обеспечении их сохранности.
   Перигрин, стараясь сохранить вид беспристрастного судьи, высказался в том
плане, что,  с  точки  зрения  предпремьерной  рекламы,  такой  шаг  был  бы
уникальным. Мистер Кондукис метнул на него свой  странный  взгляд  и  быстро
отвел глаза. Перигрин поинтересовался, устраивает ли его то, как  обеспечена
сохранность сокровища