тоит деловой ужин с иностранцами, обещал
вернуться к половине двенадцатого...
   - А послезавтра?
   - В девять совещание в главном штабе противовоздушной обороны, затем...
   - Вот нам и надо, - жестко сказал генерал, - чтобы после этого
совещания его зажигалка, с вмонтированной в нее фотокамерой, каким-то
образом попала к нам, хотя бы на час... При этом подразделение Коновалова
должно постоянно анализировать маршруты поездок разведки ЦРУ по Москве -
нет ли каких-то пересечений с Кульковым... А группа Гречаева делает все,
чтобы обнаружить тайник, где Кульков хранит шифротаблицу...
   - Когда он хватится зажигалки, он все поймет, - заметил Славин. - И
ляжет на грунт... Или запаникует...
   - А разве это плохо, если противник паникует? - Генерал пожал плечами.
- Впрочем, вы правы, до поры до времени Кульков должен быть совершенно
спокоен...
   Вот, - он достал из кармана точную копию той зажигалки, которую ЦРУ
заложило в контейнер, - эта подделка должна побыть у него то время, пока
мы не просмотрим, что он наснимал настоящей.
   Груздев покачал головой:
   - Если мы связываем Кулькова с тем, что сейчас происходит в Женеве, я
бы прежде всего заинтересовался вопросами, которые они ему задают...
   - Не о комбинатах же бытового обслуживания, - вздохнул Славин. - И не о
нашем ненавязчивом сервисе. О ракетах спрашивают, ясное дело...
   - Каждый вопрос таит в себе тенденцию, - заметил генерал. - Груздев
прав... Что ж, брать его сейчас?
   - Нет, - убежденно ответил Славин. - Только после того, как мы
прочитаем его ответ Лэнгли и их очередной вопрос...
   Жену Кулькова, Лидию Васильевну, пригласила подруга; сам развлекался у
Насти; на приеме у англичан ни с кем в контакт не входил.
   А шифротаблица хранилась в тайнике - в его кабинете за плинтусом;
помимо инструкций о постоянной связи и времени радиопередач в вопроснике
указывалось:
   "Нам представляется, что вы ознакомили нас только с теми ракетными
установками, которые находятся на территории западных районов СССР. Наши
эксперты считают, что вы пока еще не смогли получить исчерпывающей
информации по поводу всех ракетных комплексов, которые, как полагают,
значительно превышают то число, которое названо в вашем предыдущем
донесении. Были бы очень признательны вам, если бы вы предприняли все
возможное для выявления не только построенных, но и строящихся стартовых
площадок. Вопрос, как вы понимаете, совершенно не терпит отлагательства,
поскольку ситуация, сложившаяся ныне в Женеве, предполагает принятие
кардинальных решений во имя торжества дела мира и демократии. Просили бы
также сообщить имена, воинские и научные звания тех людей, с кем предстоят
встречи в ближайшие дни, это придаст информации еще большую достоверность
и объективность. Ваш друг "Л".
   - Ну что ж, - сказал генерал, - все вроде бы становится на свои места.
Кстати, следователи готовы к работе с голубем?
   - Позвольте мне поработать с Кульковым, - сказал Славин. - Если мы
хотим ударить Лэнгли, то лучше это сделать, пока голубь на свободе. Думаю,
за ним, за каждым его шагом, как в свое время за
Лесником-Трианоном-Дубовым, смотрят люди ЦРУ, можем спугнуть... А время в
Женеве тикает, мы лишены привилегии на ошибку...
   Если он будет молчать на допросах, мы упустим темп, это
непростительно... Надо, чтобы Кульков побыл на свободе, но работать он
должен не на ЦРУ, а на нас...
   Думаю, что версия двойника, как мы это сделали в операции по Луисбургу,
сейчас не пройдет, люди Лэнгли хорошие ученики, они умеют делать выводы...
   - Мы должны, - заключил генерал, - лишний раз продемонстрировать
общественному мнению мира, как ЦРУ, выполняя указание военно-промышленного
комплекса, противится какому бы то ни было диалогу между Москвой и
Вашингтоном. Так? Вся пресса, контролируемая ВПК, если не будет
завершающего акта, засвидетельствованного не только нами, ошельмует дело,
оболжет его или вообще замолчит. Следовательно, Славин, как всегда, прав:
мы лишены привилегии на ошибку. Готовьте прикидку игры, буду докладывать
наверх.
   "Вопросник, или как горек хлеб измены"
 
 
   1
 
 
   ...Вообще же, Кузанни относился к тому типу писателей, которые любили
обкатывать свои новые сценарии на слушателях. (На съемочную площадку,
впрочем, он никого из друзей и коллег не подпускал. "С актером нужно
работать с глазу на глаз, а еще лучше вообще не работать, - считал он. -
Когда художник, если он художник, навязывает свою волю другому художнику,
понятно, если речь идет тоже о художнике, а не о ремесленнике, тогда не
получится чуда, то есть искусства".)
   Он читал сценарий в номере Степанова, забравшись с ногами на широкую
кровать (у американцев это естественно; то, что русскому может показаться
обидным, для американца совершенно естественно: просто-напросто так
удобнее раскладывать страницы, курить, под себя коленки, походя делать
правку на полях; столики в отелях крошечные, разве на них развернешься?!
Прагматизм, прежде всего прагматизм, то есть надежное удобство дела).
   Степанов умел и любил слушать; в свое время он часами просиживал с
Межировым, Натальей Кончаловской, Поженяном, Юрием Казаковым, с
только-только начинавшим Высоцким. Довелось ему слушать и Федора
Панферова, и скорбно-лунного Михаила Светлова. Однажды пришел Симонов;
читал свои стихи до полуночи: "Я много жил в гостиницах, слезал на дальних
станциях, что впереди раскинется - все позади останется". Замечательные
строки; иногда ведь в одной фразе заключен сюжет романа. Взять, например,
известную пословицу: "Жизнь прожить - не поле перейти".
   "Война и мир", "Гамлет", "Старик и море", "Клим Самгин" - яркие и
глубокие ее иллюстрации. А как поразительно рассказывал свою будущую книгу
академик Александр Александрович Микулин! Бритоголовый, похожий на
римского патриция, он тогда еще жил в Коктебеле, сидел на громадной
веранде своего маленького дома, восторженно развивал концепцию вечного
здоровья человеческого тела.
   "Сколько же мне еще надо написать, - думал Степанов, наблюдая за тем,
как Кузанни аккуратно раскладывал страницы на кровати. - Надо бросать все,
запереться в деревне и идти по встречам; нельзя уносить с собою
информацию, даже короткие записки сгодятся потомкам, потому что жизнь
сводила - спасибо ей за это - с такими людьми, которые вошли в мировую
историю... Маленький, быстрый как ртуть Жак Дюкло... Куньял в первые дни
после апрельской революции в Лиссабоне.
   Команданте сандинистов Томас Борхе... Хо Ши Мин в годы американской
агрессии...
   А Ульрика Майнхоф, руководитель "красной армии действия"? Идейный враг
по своей сути, а человек нежнейшей души. Болезненно ненавидела обывателей
уставшего и одряхлевшего мира... А Руди Дучке? Маленький, порывистый,
растерянный - последний раз Степанов встретился с ним в Бонне, за
несколько дней до его странной смерти. В конце шестидесятых его имя было
известно всей молодежи Запада; бунтарь, выступающий против мещанства и
холодного буржуазного истеблишмента... А Эдвард Кеннеди? Жаклин? А сосед
по деревне Коля Дацун:
   "Послушай, Дима, помоги, ради бога, установить переписку с моим
родственником в Японии". - "Да кто ж у тебя там, Николай? В плен кто
попал?" - "А бог его знает, только там наша родня: не зря ж японцы свой
автомобиль "дацун" назвали; в честь нашей фамилии, чьей же еще?" А принц
Суфанувонг в сырой пещере под Самнеа в дни американских бомбардировок? Как
великолепно он говорил о поэзии Жана Ришара Блока на своем изысканном,
чуть грустном французском?! А Марк Шагал?! Смотрел на Степанова
треугольными грустными глазами и тихо спрашивал: "Мальчик мой, ну-ка
расскажи, как там у нас дома?! Я так хочу съездить к себе в Витебск!
Только вот надо закончить работу". "Ты никогда не съездишь в Витебск, - с
ужасом подумал тогда Степанов, - потому что никогда не сможешь закончить
работу в этом своем небольшом доме возле Канн, ты прикован к самому себе,
добрый Марк, как ты можешь разодрать себя, никому этого не дано, художнику
тем более..."
   - Ну, я готов, - сказал Кузанни. - Можешь слушать или у тебя свое в
голове?
   - Слушаю, - ответил Степанов.
   ...Начало сценария Кузанни прочитал ему еще позавчера; в новых эпизодах
рассказывалось, как Питер Джонс обсуждает со своими друзьями из Пентагона
отношение Уайнбергера к доктрине "благожелательного отношения русских к
американскому десанту" в случае регионального конфликта, если космические
ударные силы будут ограничены, а то и вовсе заморожены: "В университетах
над этой темой работают три группы профессоров, концепция может получиться
убедительной, меня знакомили с прикидками, я заказал это исследование и
крайне правым советологам, и центристам, которые следуют объективным
данностям, и тем, кто симпатизирует русским. Из анализа трех позиций можно
будет свести вполне пристойный документ. Надо реанимировать наши отношения
с Москвой и постепенно п р и у ч и т ь русских к тому, что мы такие же
люди, как они, и не желаем им ничего, кроме добра и свободы; воюют не
народы, а правительства". В стык Кузанни поставил эпизод, как эту позицию
Джонса исследует Дейвид Ли, штаб его ракетной корпорации и друзья из
Центрального разведывательного управления: "Идея старика отнюдь неплоха, и
у нее будут свои сторонники; что ж, не только гордиев узел, но и вообще
любой запутанный надо рубить; дешевле купить новый канат, чем тратить
время на развязывание старых узлов. Данные об устрашающем ракетном
потенциале русских - вот что нам срочно нужно; это гарантия победы над
Джонсом; он тогда утрется со своими бомбардировщиками".
   - А дальше, - сказал Кузанни, - мне потребуется сюжет о людях ЦРУ,
работающих с агентурой в России. Так или иначе, - словно бы извиняясь,
заметил он, - я обязан думать о массовом зрителе. Необходим головоломный,
чисто шпионский сюжет, только тогда зрители проглотят мою о с н о в о п о
л а г а ю щ у ю идею: безысходная трагичность схватки гигантов бизнеса;
умные, талантливые люди постепенно теряют чувство перспективы... Борьба
затягивает, Дим, она лишает человека кругозора, рождается зашоренность,
слепая устремленность к поставленной перед собою цели...
   - Только не пиши новую версию романа "Парк Горького", - усмехнулся
Степанов. - Если хочешь, я пришлю тебе наши официальные материалы,
фантазируй по ним.
   Пожалуйста, взрывай их изнутри, не соглашайся - твое право, но следуй
фактам, не выдумывай по поводу того, чего не знаешь, получится лабуда...
   - Что?!
   - Это непереводимо. - Степанов пожал плечами: - Одним словом... Ложка
дегтя в бочке с медом...
   - Но, в принципе, тебе было интересно, когда я читал?
   - Очень.
   - Почему?
   - Потому что новая информация... И ты относишься с симпатией как к
своему Питеру Джонсу, так и к Дейвиду Ли, хотя не любишь их...
   - К этим да, - согласился Кузанни. - Но я терпеть не могу Сэма Пима.
Этот человек шел по трупам. Он одержим. Иногда мне кажется, что в нем
сокрыта паранойя: так он ненавидит вас и боится...
   - Наверное, все-таки сначала "боится", а потом "ненавидит"?
   - Нет, все обстоит именно так, как я сказал... Когда-то он возненавидел
вас, а после уже пришел страх, который родил невероятную активность.
   Степанов рассказал Юджину несколько сюжетов, из тех, что были на
памяти: дело Филатова, военный, завербованный ЦРУ в Африке; Пеньковский.
   - Ты все же навязываешь мне ваши версии, - усмехнулся Кузанни,
поднимаясь с кровати. - Ты р а б о т а е ш ь со мной...
   Степанов сразу же вспомнил Клауса Менарта: Кузанни повторил его слова...
   - Сегодня будешь писать? - спросил он.
   - Конечно. Все равно на конференции ощущается какая-то вялость. Надо
ждать главного, результата, а это самое противное; спасение в работе;
запрусь и начну диктовать...
   - Тебе машина завтра не нужна? - спросил Степанов.
   - Нет.
   - Она у тебя оплачена?
   - Да. На неделю.
   - Можешь одолжить?
   Кузанни вытащил из кармана ключи, бросил Степанову:
   - Документы в ящике, все застраховано, только бензина мало... Если у
тебя совсем плохо с деньгами, могу списать бензин на счет продюсера.
   - Бензин достану, спасибо, - ответил Степанов.
   - Но тебе действительно все это нравится? - настойчиво, как-то ищуще,
повторил Кузанни. - Ты мне честно говори, мы, американцы, не боимся, когда
нам говорят правду... Только чтоб в глаза, открыто.
   - Я бы не стал тебе врать, Юджин. Мне действительно нравится твой
сценарий, - повторил Степанов. "Господи, как же мы все похожи; любим,
когда хвалят, необходимый детонатор продолжения работы". - Он
замечательный, честно... Только у тебя все еще нет движения к финалу... Ты
был прав, когда говорил, что не знаешь конца своего фильма... Мне
почему-то кажется, что финал должен быть очень личностным...
   - Это как?
   - Ну, не знаю... Допустим, Дейвид Ли победил... Возвращается домой, в
свой замок на озере Токсидо, счастливый, сильный, неуемный - одним словом,
динамическая махина... А детей его в замке нет... Тихо... Как в морге...
Понимаешь? Малышей похитила мафия, перекупив секретаршу Дейвида Ли... А
мафии уплатил Питер Джонс... Лежит себе старец в кардиологической клинике
и неотрывно глядит на телефон - знает, что сейчас позвонит Дейвид,
"любимый, молодой дружочек", предстоит торг... Ты только этого торга не
пиши, ты просто покажи убитого горем отца и умирающего Джонса, который и
на пороге смерти не намерен сдаваться... По монтажу может быть интересно,
а там черт его знает... Помоги людям понять, что из многих побед, которые
они одержали в жизни, большинство на самом-то деле были пирровыми.
Предательство самих себя...
 
 
   2
 
 
   Требовать от писателя, чтобы он воспроизводил жизнь точно такой, какая
она есть (а того пуще, какой должна быть), - значит расписываться в
собственном невежестве. Ценность литературы определяется мерой приближения
к т е н д е н ц и и, с одной стороны, и созданием образа, вызывающего
доверие читателя, с другой.
   Предмет литературы не есть копирование потока жизни, но вычленение из
него таких коллизий, которые вызывают у читателя симпатию или ненависть,
побуждают к деянию или, наоборот, воздерживают от необдуманного поступка.
   С о ч и н и т ь жизнь невозможно. "Из ничего не будет ничего". Однако
именно литератор, обладающий даром наблюдения и анализа, может создать
такую книгу, которая порой оказывается концентратом правды, в чем-то даже
более жизненной, чем сама жизнь, ибо категория случайностей, столь
типическая для людской каждодневности, уступает место эмоциям, соединенным
с логической структурой писателя, живущего существом сегодняшнего дня...
   ...Кузанни не знал и не мог знать, что в отделе "45-в", ведавщем в
Пентагоне вопросами психологической войны, действительно прорабатывались
возможности создания цикла радиопередач о том, что в Советском Союзе
существует значительное количество людей, которые примут американских
десантников, сброшенных с самолетов "Авиа корпорейшн", цветами, хлебом и
солью; при этом заново исследовался вопрос о Пауэрсе; конструировались
новые объяснения отчего американец тогда не был укрыт местными жителями;
просматривались списки людей, уехавших на Запад, но служивших до того в
рядах Советской Армии; подбирались т и п а ж и, угодные стереотипу
общественного мнения Штатов; создавались макеты фотороботов - улыбка,
обаяние, раскованность, - которые затем должны быть изучены асами рекламы,
прежде чем появиться на экранах телевизоров для сенсационных интервью о
состоянии русского тыла.
   Он, Кузанни, ч у в с т в о в а л нечто, и это его чувствование
оказалось удивительным приближением к правде.
   Однако же, когда он сочинял эпизоды о ситуации в ЦРУ, связанные с
ракетным концерном вымышленного Дейвида Ли, его непрофессионализм сыграл с
ним скверную шутку: его киноверсия о том, что Лэнгли готовит к забросу в
Россию группу асов разведки, не являлась даже далеким отражением правды
жизни.
   На самом деле ситуация в ЦРУ сложилась совершенно иная, весьма и весьма
непростая.
   ...Когда в Лэнгли пришло первое - после длительной "консервации" -
сообщение от Н-52 о количестве ракетных установок в западных районах
Советского Союза, ЗДРО позвонил Макгони, члену совета директоров ракетной
корпорации Сэма Пима (по сценарию Кузанни - Дейвида Ли), и пригласил его
на ужин; посидели, съели по бифштексу, поговорили; в двенадцать часов ночи
Макгони срочно соединился с Пимом, извинился за поздний звонок: "Я бы
хотел видеть вас немедленно".
   Встретились ночью.
   - Ситуация осложнилась, Пим; из Москвы пришло сообщение суперагента,
имеющего доступ к самой секретной информации; планировавшегося нами удара
по нервам американцев не получится; русские действительно не имеют такого
превосходства, которое бы позволило нам начать бум в прессе, вооружить
сенсационными фактами делегацию в Женеве, остановить переговоры и, таким
образом, получить в конгрессе ассигнования на наш проект.
   Пим помял лицо ладонью, пожал плечами, закурил:
   - Жаль... В конечном счете речь идет о судьбе всего предприятия... Надо
идти ва-банк... От кого поступила информация?
   Чуть помедлив, Макгони ответил:
   - Вы же догадываетесь... От ЗДРО... Непосредственный босс моего брата
Чарльза, которого мы с м о г л и отправить в Женеву... Вы знакомы, не так
ли?
   Пим, словно бы не слышав вопроса, отчеканил:
   - Пусть этот самый ЗДРО что-то придумает, пусть, наконец, пустит в ход
данные своей агентуры не только о том, что русские имеют в настоящий
момент, но о том, что они намерены сделать... Что им под силу... Мы не
можем отступать... Мы обязаны з а п у г а т ь мир, от этого зависит
будущее... Наше с вами будущее.
   - Но ведь ЗДРО не может подтасовать факты, Сэм.
   - Я не знаю, что он может, а что нет, не я хозяин его предприятия, но я
убежден, что безвыходных положений не существует...
   - Толкаете наших друзей на должностное преступление? Пим вдруг
рассердился; не скрывая раздражения, спросил:
   - Значит, вы убеждены, что русские только и думают, как дать мир
человецем и спустить благоволенье на землю?
   - Нет, я так не думаю. Но жизнь приучила меня поступать в рамках правды.
   - Послушайте, мой друг... Кажется, Карл Маркс говорил: есть маленькая
ложь, есть большая ложь, а уже потом идет статистика. Пусть ЗДРО
запрашивает своего человека не столько о существующем числе ракет, сколько
о том, чего можно ждать от Советов. Русские же знают о нашем проекте, в
конце концов! Они не сидят сложа руки! Наверняка прикидывают что-то на
случай, если в Женеве не удастся договориться... А дальше словесная
техника: количество построенных ракет, запланированных к постройке,
соображения о том, сколько надо построить, если...
   Неужели не понятно? Это же рамки правды! С м е л о й правды, добавил бы
я...
   Меня устроят непроверенные данные, Макгони. И вашего брата в Женеве это
обязано устроить. Да, именно так, обязано. Меня удовлетворит любая
информация, которая придет с т о й стороны, организованная таким образом,
чтобы победил я, а не их авиация. - Пим усмехнулся: - К сожалению, на пост
ЗДРО ни один из членов нашего совета директоров не хочет идти - оклад в
семь раз меньше, чем у нас, по-человечески можно понять... Я не знаю, как
вы, ваш брат, ЗДРО сделаете то, ч т о нужно сделать, но не сделать этого
вы просто не имеете права.
   - Если я верно понял, в нынешней ситуации вас не интересует правда,
Сэм? Вам нужна ложь, угодная предприятию?
   - В общем-то, да. - Пим усмехнулся: - Когда ставки сделаны, поздно
думать о заповедях Библии.
 
 
   3
 
 
   "Москва, Посольство США, резиденту ЦРУ.
 
   Срочно запросите Н-52 не только о фактически существующем ракетном
арсенале, но и о тенденции выпуска новой продукции, а также о том, сколько
новых видов межконтинентальных ракет могло бы быть запущено в
производство, имея в виду возможную ситуацию на женевских переговорах.
   ЗДРО".
 
 
   4
 
 
   Резидент подвинул Питеру Юрсу шифротелеграмму из Лэнгли-тот прочитал ее
и зло выругался: