о уйдет по
крайней мере полгода... Так?
   - Год.
   - Я взял оптимальный вариант, - вздохнул Иванов, - со ссылкой на то,
что моя отрасль особая, передовой рубеж науки, нам все же легче. А я
сейчас про директора института одежды фантазирую.
   - Тому надо полтора года.
   - Хорошо мыслите, - кивнул Иванов. - Я отчего-то полагал, что
представитель центральной прессы должен защищать существующее,
ограничиваясь замечаниями косметического свойства.
   - Газеты редко читаете.
   - Что верно, то верно.
   - Зря. Ну, поехали дальше...
   - Поехали. Утвердил я тему, поставили ее мне в план. И все! Сиди,
мозгуй, кропай, - зарплата идет, чего волноваться?! А ну, позволь мне
пойти в вашу газету и напечатать объявление: "Научно-исследовательский
институт приглашает на замещение вакантных должностей старшего научного
сотрудника, младшего научного сотрудника и лаборанта сроком на два года по
теме: "Создание покупаемых фасонов отечественной обуви". Оплата труда - по
способностям, от трехсот до тысячи рублей в месяц. Деньги, отпущенные
государством на разработки фасонов сроком на год, если успели сделать
качественные предложения и они внедрены в производство через восемь
месяцев, распределяются между научными сотрудниками и рабочими в
зависимости от их вклада в общее дело". Представляете, сколько бы мне
пришло заявлений?! Но ведь у меня, у директора, даже статьи такой нет - на
оплату услуг прессы! Я жульничать должен, чтобы такое объявление
напечатать! Я обязан вовлекать в преступный сговор бухгалтера, кассира,
профком - вот вам и нарушение закона. Допустим, сошло с рук. Предположим,
три человека, отобранных по конкурсу, разработали новый фасон и прекрасную
технологию... За полгода...
   Осталось десять тысяч рублей. Я обещал распределить их между теми, кто
внес серьезный вклад в дело, которое сэкономит стране сотни миллионов.
Думаете, мне позволят распределить эти деньги между десятью светлыми
головами? Ха-ха-ха!
   Давно я так не смеялся! Общинной модели мышления угодно выдать премию
тысяче сотрудников - по пятнадцать рублей, зато все равны, никаких обид!
Бюрократ построил себе роскошный храм из инструкций: любое дело можно
погубить, никто работы не спросит, только была бы соблюдена инструкция! А
их у нас миллион!
   Пример номер два. В моем отделе работают двенадцать человек. Из них
пять - настоящие инженеры, остальные - люди в науке случайные. Как я,
начальник отдела, могу от них избавиться? Никак! Гарантированное право на
труд!
   - Вы против этого права?
   - За! Двумя руками за! Но позвольте мне, начальнику отдела, платить
пятерым светлым головам за их труд, за реальный взнос в д е л о, а не за
тот стул, на котором они сидят! Конечно, при нынешней системе
хозяйствования статистике куда как просто сводки составлять - никаких
забот, знай крути арифмометр!
   - Предложение? - снова повторил Славин.
   - О главном я уже сказал. В начале нашего разговора. Нас душит скафандр
бюрократического аппарата. Дайте руководителю задание и деньги. И,
понятно, срок. Жесткий срок. Но позвольте мне, руководителю, стимулировать
рост светлых умов для страны! Светлые умы и золотые руки - в результате
ненормированной заинтересованности - давали бы народному хозяйству
миллионную экономию. Тем, кто мыслит, тем, кто горит делом, позвольте мне
платить так, как они того заслуживают!
   - Вы, руководитель отдела, точно знаете, чего они заслуживают?
   - Бесспорно!
   - Ну а если руководитель - дурак? Такое возможно? Или человек со
скверным характером? Или пристрастный? Или самовлюбленный? Или хам? От
такого рода ситуации вы гарантированы?
   - Ну вот, - вздохнул Иванов, - все возвращается на круги своя. Конечно,
не гарантирован! Конечно, есть риск. Конечно, проще оставить все как есть.
Знаете, какая у нас у всех болезнь?
   - Не знаю.
   - Мы хотим вс„ заранее п р о д у м а т ь. А такое невозможно. "Он
говорит, как Степанов, - подумал Славин, - его словами; у всех наболело,
все об одном и том же..."
   - Когда Циолковский начинал свое дело, - продолжил Иванов, - его
объявили психопатом: чугунка еле-еле ходит, а он на небеса замахивается!
Руководитель, к вашему сведению, это тоже талант! А мы ищем таланты не в
живом деле, а в анкетах. Папа с мамой в порядке? В порядке! Выговоров не
имел? Нет! Иван Иванович к нему благоволит? Вроде бы да. Пойдет! Через
полгода видим: дурак дураком, тьма и чванство! Но снять не моги! Неудобно,
только назначили, нас не поймут, надо с человеком поработать, не боги
горшки обжигали... Во всяком деле важно н а ч а т ь, Виталий Всеволодович.
Определить границы риска, точно знать конечную цель - и вс„! Ура, вперед!
Эксперимент - явление саморегулирующееся! Он отсекает дурь, если у тех,
кто его проводит, есть права! На пустом месте инициативу не создашь. Либо
бытие определяет сознание, либо - в пику этому положению, по догме
Ватикана, - сознание определяет бытие. Я, знаете ли, противник расхожего:
"Надо повышать сознательность!" Ну-ка, повысьте сознательность у рабочего
на конвейере, если он не убежден, что в зависимости от того, сколь
тщательно он заворачивает свою гайку, в конце года получит премию - и не
двенадцать рублей, а пятьсот! "Человек есть то, что он ест!" - тоже,
кстати, не Ватикан придумал, а наши великие предки! Мы все больше считаем,
как, не уплатив, сэкономить, а надобно исходить из другого: как бы
поскорее да получше получить, уплатив за отличную работу процент с
прибыли. Все остальное - болтовня и химера.
   - Скажите, Георгий Яковлевич, а вот можно просчитать, хотя бы
приблизительно, какой урон был нанесен делу из-за того, что вы не поехали
на конгресс в Будапешт?
   - Можно, - машинально ответил Иванов, продолжая, видимо, думать о
своем. - Тысяч на сто, считаю.
   - Слишком уж круглая цифра, - заметил Славин. - Почему именно сто тысяч?
   Иванов неожиданно поднялся со стула (как легко движется, что значит
спортсмен):
   - Погодите, погодите, а откуда вам известно, что меня не пустили?
   - Так я в институте не только с вами говорил... Мир слухами полнится.
   - А чего ж вы тогда со мной беседуете? Я же хам и разложенец! Клинья
под меня бьете?
   - Это не по моей части. Я, наоборот, и в падшем ангеле стараюсь найти
черты непорочной девы. Нет, меня действительно интересуют реальные потери,
если они были...
   - Извольте... Наука ныне вне обмена идеями невозможна... Согласны?
   - Вполне.
   - Трата денег на повторение того, что уже где-то изобретено, -
государственное преступление. Так? - атакующе спросил Иванов.
   - Государственное преступление предполагает следствие и суд.
   - Именно.
   - Кровожадный вы.
   - Нет. Я справедливый. И если моей стране наносят урон, это, полагаю,
вполне подсудное дело. Доброта, знаете ли, бывает порою хуже воровства...
Продолжаю...
   На конгрессах такого рода, какой был в Будапеште, собираются не
болтуны, а люди компетентные. На Западе деньги на турне просто так не
выпросишь, там все контролируется конечным результатом дела... У нас эта
поездка была з а п л а н и р о в а н а за два года еще... Кого тревожит,
что лишь я, простите, не хвалюсь, стал определенного рода монополистом в
моей проблематике? Никого. "Пошлем другого, из того же отдела, какая
разница?!" Ну и послали профессора Яхминцева, который был и остается
идейным противником моей концепции; в науке он случаен, не горит ею, а р а
б о т а е т по теме, утвержденной в плане. То, о чем я мог говорить с
испанскими, канадскими, чешскими и японскими коллегами, он не может.
   Идеи, рождающиеся в моей отрасли науки, патентуются на Западе не менее
чем на сто тысяч долларов. Пару-тройку идей я бы наверняка привез, тем
более меня там ждал Роберт Баум, владелец патентной фирмы, держит руку на
пульсе передовой науки...
   - Сам-то он исследователь?
   - Нет. Бизнесмен. Но за одного такого неисследователя я бы трех наших
кандидатов наук отдал...
   - Откуда вы его знаете?
   - Он к нам трижды приезжал в Дубну и Новосибирск на конгрессы...
Серьезно говорю, тройку б любопытных идей я оттуда привез...
   - Значит, если следовать вашей логике, убыток составил триста тысяч, а
не сто, - заметил Славин. - Мне ваш директор сказал, что на ваше имя
поступило новое приглашение, в Софию. Поедете?' - Пошел за билетом, -
жестко усмехнулся Иванов. - Где продают?
   - Почему не ставите вопрос о снятии взыскания?
   - Потому что не считаю себя виновным.
   - Почему же тогда не апеллировали?
   - Потому что сначала надо провести закон о словесной градации между
грубостью и констатацией факта. Яхминцева я считаю паразитом на теле
науки, отказываться от моих слов не буду. За границу не рвусь, мне и тут
хорошо.
   - А ущерб? - тихо спросил Славин. - Вы спокойно относитесь к тому, что
страна терпит ущерб из-за того, что вы не встречаетесь со своими
коллегами? Как-то эта позиция не очень вяжется с тем, что вы говорили в
начале нашей беседы, Георгий Яковлевич.
   - Резерв прочности... Слыхали такую формулировку? Каждому металлу,
сплаву, станку, ракете, человеку отпущен резерв прочности... Начну
метаться - сосудик лопнет, и вся недолга... А так я в прекрасной форме,
работаю с удовольствием, не стыдно смотреть на свое отражение в зеркале.
Захотят разобраться - разберутся.
   Унижаться не намерен.
   - Поиск правды не есть синоним унижения.
   - Вы меня извините, Виталий Всеволодович, но, думаю, такого рода вопрос
особого интереса не представляет. Вы не компетентны его решить, потому что
мои разногласия с Яхминцевым выражаются языком математических уравнений.
Нас могут рассудить специалисты, да и то далеко не все... Вы по профессии
кто?
   - Аналитик, - усмехнулся Славин. - И поэтому было бы славно, попробуй
вы все-таки пробить себе поездку в Софию.
   ...Домой Славин вернулся в два часа ночи; за город, в свой маленький
домик, не ездил теперь, т е м п работы не позволял, ночевал в Москве. В
вестибюле, открыв почтовый ящик, сразу же увидел бумажку^с почты; он
ненавидел эти бумажки трясучей, плохо сдерживаемой ненавистью: словно бы
нарочно вс„ придумывают так, чтобы доставить клиенту неудобство, да и
самим работникам почты (зарплата маленькая, одни старушки дело тянут,
бедолаги) тоже: "Получите заказное письмо в... с... и до..."
   "Хорошие вы мои, нет у меня времени приходить на почту за заказным
письмом, это ведь Ариша пишет, она человек обстоятельный, сколько раз ее
просил посылать обыкновенные конверты; я завтра в восемь уеду, обедать
буду в ЧК или вовсе не буду, если Константинов отправит на выезд. Обидно
же, любимая пишет, каждая ее весточка как солнечный лучик... Отправь
шофера отдела - потребуют доверенность, а ее надо оформлять два дня!
Господи, до чего же мы нерасторопны в своем желании во всем и везде
добиться абсолютного, то есть отчетного порядка: письмо вручено, час,
дата, подпись...
   Лежит бедное Аришкино письмо - умное и нежное, она их прекрасно
сочиняет - вместе с какими-нибудь повестками, кляузами, пустыми
поздравлениями; чувства, отданные бумаге, хранят человеческое тепло; как
же сейчас холодно Аришиным словам в темной комнате почты, где свалены кипы
конвертов; бедненькая моя подружка, нежность ты моя с головой мыслителя..."
   "Журналистики вне киномонтажа отныне не существует!"
   "Как и всякий профессиональный литератор, я жаден не от скупости, но от
вполне естественного любопытства, стремления увидеть как можно больше
своими глазами...
   Прилетел я в Женеву именно в тот день, когда открылась выставка
импрессионистов из частных коллекций; в полупустых залах - тихих,
освещенных нежностью весеннего солнца - можно было всласть подумать о том,
отчего этих жизнелюбов поначалу подвергли такой массированной травле, кто
водил рукою наемных писак, утверждавших, что живопись Ренуара и Матисса -
мазня и дань дурному вкусу нуворишей, им, видите ли, нравится держать в
своих гостиных картины тех, кто восстал против академической, раз и
навсегда утвержденной официальной живописи.
   Со всеми ее атрибутами: эполеты, развевающиеся знамена, приукрашенные
до приторности лица императоров с маршалами и заданно-счастливые улыбки
подданных, приветствующих очередную победу на поле битвы...
   Но потом я спросил себя: стоит ли тратить время на исследование извивов
этой критической мысли, старательно отслуживающей щедрому заказчику
подбором цитат и компоновкой доказательств, радующих каменные сердца
унылых традиционалистов, когда перед тобою красота, вечная, как дружба и
любовь, когда ты ощущаешь дуновение ветра с реки, восторгаясь раскованными
позами людей, приехавших на загородный пикник, и когда ты не в силах
оторвать взгляд от прелестных глаз ренуаровской красавицы?!
   Растворение в человеческой красоте и неизбывности мира особенно важно,
если незадолго перед вылетом в Женеву, на переговоры о том, можно ли
предотвратить уничтожение цивилизации, мне разрешили посмотреть на тех,
кто определяет будущее земли как реальность нашей звездной системы...
   Мне стало особенно тревожно за беззащитное человечество, когда я,
замерев перед Гогеном, вспомнил тот час, когда подъехал к подножию горы
Шайенн, штат Колорадо; оттуда, из штолен, пробитых в скальных массивах,
Вашингтон получит первый сигнал о ядерном ударе; здесь находится
Объединенное командование аэрокосмической обороны Америки; тут
круглосуточно собирается информация с датчиков на борту спутников и
радиолокационных станций во всем мире, чтобы на ее основе произвести
немедленную оценку любой возможной угрозы.
   Через несколько минут результаты этого анализа будут переданы
президенту для принятия решений о том, когда и как отдать приказ об
ответных ударах.
   Однако, чем дальше, тем больше работа в штабе аэрокосмической обороны
становится предметом растущей тревоги. Все чаще говорят о возможности
запуска ядерных ракет на основании сигналов, которые могут быть
неправильно истолкованы.
   Те, кто скептически относится к ядерной политике страны, опасаются, что
ошибки, допущенные людьми или машинами, могут привести к тому, что ложная
тревога неисправных датчиков будет похожа на сигнал о нападении. Это, как
они считают, может вызвать ошибочную оценку, которая будет передана в
Вашингтон и побудит президента принять решение запустить американские
ракеты для ответного удара.
   Вот так и начнется ядерная война.
   Командующий сигнальным комплексом утверждает, что подобные ошибки
исключены и ложная тревога не может привести к катастрофе. Решения,
принимаемые в недрах этой горы в непосредственной близости от
Колорадо-Спрингса, должны измеряться минутами и секундами. При появлении
вражеских ракет наземного базирования траектория полета до США займет от
тридцати до тридцати пяти минут; в случае если ракеты будут запущены с
подводных лодок, это время сокращается до восьми минут. В таких условиях,
сказал генерал ВВС Джеймс Хартингер, "не может быть сомнений в
правильности оценки командующего".
   Генерал заметил, что его главная задача - обеспечить Вашингтон
"своевременным, недвусмысленным, надежным предупреждением" о том, что
налет русских на Северную Америку начался. Он должен лично оценивать
каждый из пятисот запусков ракет и спутников, производимых странами мира
за год. "Я верю в непогрешимость нашей системы датчиков, компьютеров,
наших людей, оперативных методов, и следовательно, я на сто процентов
уверен в правильности своих оценок", - утверждал он.
   Относительно ложных тревог в прошлом Джеймс Хартингер заявил, что
ошибки были быстро установлены. Он уверен, что нет даже "одного шанса на
миллион", будто ложная тревога может привести к выводу о начале вражеского
нападения.
   Со времени ложных тревог в 1979 и в 1980 годах, продолжал он, сто сорок
миллионов обработанных компьютерами сообщений - в среднем шесть тысяч
семьсот в час - переданы без единой ошибки. "Именно такого качества работы
мир вправе требовать от нас", - заключил генерал Хартингер.
   Критики, однако, давно уже опасаются, что именно ошибки могут привести
к непреднамеренной ядерной войне, особенно в связи с усилением
современного оружия. Герберт Сковилл, бывший помощник директора агентства
по контролю над вооружениями и разоружению, неоднократно подвергал
сомнению решение президента Рейгана о развертывании ядерных ракет MX на
том основании, что страх по поводу упредительного удара противника именно
по этим ракетам может способствовать ложному толкованию данных систем
предупреждения и в результате просчета привести к ядерной войне.
   Артур Мейси Кокс, специалист по контролю над вооружениями, недавно
заявил, что эта система достаточно часто генерирует ложные сигналы
тревоги, а в напряженной обстановке международного кризиса возможности
просчета неминуемо возрастут.
   Однако в докладе, опубликованном сенатором Барри Голдуотером
(республиканец, от штата Аризона) и сенатором Харри Хартом (демократ, от
штата Колорадо) после ложных тревог в 1980 году, говорилось: "Никоим
образом не приходится утверждать, что США были близки к развязыванию
ядерной войны в результате инцидентов, имевших место 3 и 6 июня. Система,
по сути дела, сработала верно, и, хотя механическая электронная часть
давала ошибочную информацию, человеческий элемент правильно оценил ее и
предотвратил какие бы то ни было непоправимые действия".
   Скептики в основном находятся среди противников рейгановских планов
увеличения военных расходов, его предложений по возобновлению ядерного
сдерживания, спорной программы "MX" и тем более развертывания вооружений в
космосе. Они не обладают особым влиянием в правительстве, имея лишь
незначительную поддержку в конгрессе, который санкционировал решение
начать программу (на двадцать миллиардов долларов) по усовершенствованию
системы предупреждения и связи.
   ...Объясняя, как работает система предупреждения, офицеры заявили, что
через несколько секунд после того, как вражеские ракеты поднимутся из
своих шахт и включатся их двигатели, заработают консольные дисплеи с
зелеными экранами, затрещат высокоскоростные телетайпы и в центре
предупреждения о ракетном налете, в космическом вычислительном центре, на
командном посту закипит работа. В то же самое время дежурные офицеры в
Вашингтоне, командование стратегической авиации в Омахе и другие командные
посты во всем мире придут в состояние готовности. Со своего места на
втором ярусе трехэтажного командного поста командующий увидит на одном из
двух экранов во всю стену след полета ракет. За ракетами будут смотреть
секунда за секундой по мере того, как они станут проходить по своей
тридцатиминутной траектории до США.
   На другом экране данные восьмидесяти семи компьютеров в штабе могут
обозначить позиции вражеских подводных лодок в Атлантике или на Тихом
океане, орбиты разведывательных спутников русских.
   Когда вся картина предстанет перед командующим и его штабом (сбоку и за
спиной у которых похожие на телевизоры консоли), он возьмет трубку
бежевого телефона для сверки с дежурными офицерами в центрах, подающих
информацию на командный пост или на позиции датчиков во всем мире.
   Генерал проведет с другими старшими командующими так называемое
совещание по оценке угрозы и передаст свое мнение национальному командному
центру в Пентагоне для передачи президенту, где бы тот ни находился. Если
офицеры в центре сочтут это необходимым, они созовут совещание о ракетном
ударе с участием президента.
   Такое, правда, пока еще ни разу не проводилось...
   ...Матисс умер уже после войны, а состоялся как гений в конце
девятнадцатого века; непрерывность процесса преемственности благотворна -
без старого мэтра не было бы Пикассо, Ларионова, Шагала; разрыв возможен,
когда доктор перерезает пуповину новорожденного, провозглашая появление
нового чуда - человека; разрыв объясним, когда доверчивый лик любви
исказила гадкая маска измены; все другое от лукавого, наваждение.
   Думает ли кто-то в недрах горы Шайенн о Матиссе как о символе,
объединяющем в себе два века? Не знаю, не убежден.
   ...А ведь здесь круглосуточно