семьдесят один  сантиметр,  обувь  носил сорокового
размера.  Никаких  характерных  признаков,  свидетельствующих  о  личности
убитого или роде занятий, установить не удалось.
     - Пока не удалось или совсем не удалось?
     - Совсем не удалось,  -  ответил Жуков. - Эксперты бьются с пальцами,
может быть, удастся вытянуть на дактилоскопию...
     - Думаете, был судим?
     - Думаю,  товарищ полковник.  Иначе откуда флотская форма, если никто
из моряков не пропадал?
     - Думаете, подбросил убийца, чтоб нас с толку сбить? Возможно такое?
     - Поскольку Загибалов работает на бойне, знает, как расчленять туши и
был дважды судим, позволяет предположить, что его навещал человек именно с
уголовным прошлым.
     - Когда получили данные, что он по профессии раздельщик туш?
     - Перед началом совещания.
     - Чего  ж  с  этого  не  начинали?  -  раздраженно спросил  Костенко,
поднимаясь.
     - Если б с этого мы начали,  кончать было б нечем,  -  ответил Жуков,
тоже раздраженно. - И два чемодана у него стоят, от того самого гостя.
     - Прокуратуру поставили в известность?
     - Прокуратура в обыске отказала.
     - До того, как вы установили там чемоданы?
     - До.
     - Сейчас должна дать санкцию. Едем к ним, думаю, выпросим.
     - Дай-то господь, - ответил Жуков, пропуская Костенко перед собой.


                                    3

     - Погодите,  Загибалов,  погодите...  Я про Фому,  а вы про Ерему,  -
Костенко поморщился,  неторопливо закурил.  -  Вы мне толком ответьте: чьи
это чемоданы и что в них лежит?
     - Так  я  ж  десятый раз отвечаю:  чемоданы моего дружка по  колонии,
вместе чалились, а что в них - не знаю.
     - "Дружок",  "не знаю"...  Это ж детский лепет,  Загибалов, вы кодекс
изучили не хуже меня... Как дружка зовут?
     - Не знаю.
     - Как же вы с ним общались, с дружком-то?
     - Так кличка у него была.
     - Какая?
     - Нескромная.
     - Здесь женщин нет.
     - Матерная была кличка.
     - Значит, как зовут его - не знаете?
     - Не знаю, как перед богом - не знаю.
     - А в чемоданах что?
     - Откройте да посмотрите.
     - Товарищ полковник,  -  Жуков  стоял  на  пороге  комнаты,  -  вы  в
коридорчик выгляньте.  А  ты сиди,  сиди на месте,  Загибалов,  сиди и  не
прыгай.
     Костенко вышел в коридор, где стояли понятые и еще три милиционера.
     - Вот,  -  сказал Жуков,  - кровь, товарищ полковник. И на полу, и на
обоях. Кровь, чтоб мне свободы не видать.
     - Хорошо говорите, - усмехнулся Костенко. - Красиво.
     - Так ведь всю жизнь с урками... Иной раз жене говорю, словно на этап
отправляю: "Шаг влево, шаг вправо считаю побегом". Так что прошу простить.
Обрадовался я,  поэтому и заговорил приблатненно:  кто б стал на эти бурые
пятна внимание обращать -  кухня на  то  и  есть кухня,  чтоб в  ней  мясо
разделывать.
     - Давайте-ка вырежем кусок обоев, товарищ Жуков, - сказал Костенко. -
И выпилим эту часть кадки - на ней тоже вроде бы кровь, а?
     - Нет.  Не кровь,  -  убежденно сказал Жуков.  -  Это у нас с Кавказа
привозили гранатовый сок,  все  на  нем помешались,  чтоб пищу заправлять,
потому как витамин. Я его цвет от крови сразу отличу.
     - Значит, выпиливать кадку не будем?
     - Не надо, товарищ полковник, и так дел невпроворот... А вот здесь...
Ну-ка,  ножку стола поднимите...  Еще выше...  Новиков,  помоги,  чего рот
разинул?! Нагнитесь, товарищ Костенко, ко мне нагнитесь... Вот здесь кусок
пола выпилить надо - это уже точно: кровушка.
     Вернувшись в комнату, Костенко сел рядом с Загибаловым, придвинулся к
нему, тронул за колено - тот неторопливо отодвинулся:
     - Не надо, полковник, вы мне дружбу не вяжите, все равно не ссучите.
     - Неумно  отвечаете,  Загибалов,  потому как  раздраженно -  с  одной
стороны,  а с другой - страх в вас вижу. А боятся только те, кто чувствует
за собою вину.
     Загибалов странно усмехнулся, сокрушенно покачал головою:
     - Иные с рождения страх чуют, с кровью передалось.
     - Историей увлекаетесь?
     - А чего ей увлекаться-то?  Куда ей надо,  туда и пойдет; не жизнь, а
сплошная автоматическая система управления.
     Тут пришла очередь Костенко усмехнуться - он начал испытывать интерес
к  этому  громадному человеку,  в  маленьких стальных глазах которого была
видна  мысль,  как  он  ни  старался играть  дурачка -  тюремная,  видимо,
привычка; вторая натура, ничего не поделаешь; дурачку порою живется легче,
особенно в трудных ситуациях.
     - Чемоданы не вскрывали, Загибалов?
     - Не имею привычки в чужой карман заглядывать.
     - Хорошая  привычка,  -  Костенко  обернулся и  попросил милиционера,
стоявшего на пороге: - Пригласите, пожалуйста, понятых.
     В чемодане было  б а р а х л о:  поношенная кожаная куртка,  ботинки,
носки, две пары брюк, меховая безрукавка;  в  кармане  этой-то  безрукавки
Костенко и нашел профсоюзный билет на имя Дерябина  Спиридона  Калиновича.
ДСК.
     Костенко поднял глаза на Загибалова:
     - В какое время Спиридон от вас ушел?
     - Ночью.
     - Зачем скрывали, что знаете его имя?
     - А я и...
     - А я и... - передразнил его Костенко. - Откуда он приехал?
     - Не знаю.
     - И фамилии не знаете?
     - Ну Дерябин.
     - А молчали...
     - Я-то завязал, а он, может, в бегах.
     - "Может" или наверняка?
     - Про  такие вещи  впрямь не  говорят,  ждать надо,  пока  сам  решит
открыться.
     В комнату заглянул Жуков:
     - Товарищ полковник, вас Москва требует.
     Костенко поднялся:
     - Я скоро вернусь,  Загибалов.  Подумайте,  может,  есть резон самому
сказать правду. Это не милицейские фокусы - это закон: признание облегчает
участь.
     - Слыхал, - ответил Эагибалов. - Как же, как же...
     - Когда жена придет с работы?
     - У ней сегодня вечерняя смена, поздно придет.
     - Адрес какой?
     Жуков, усмехнувшись, откликнулся!
     - Мы знаем, товарищ полковник.


                                    4

     Из Москвы звонил Тадава.
     - Владислав Николаевич,  -  сказал он,  -  я  посидел в нашем музее и
откопал два любопытных документа.
     - Давайте, - ответил Костенко, закуривая.
     - Первый документ военной прокуратуры;  в  марте сорок пятого года  в
районе  Бреслау,   в   нашей  прифронтовой  зоне  был  обнаружен  мешок  с
расчлененным туловищем.  Головы не было,  как и в нынешнем эпизоде.  Около
места преступления нашли морской бушлат и бескозырку. На внутреннем ободке
бескозырки полуисчезнувшие буквы, которые давали возможность предположить,
что образовывали они имя и фамилию убитого.
     - Записываю.
     - Первая буква  просматривалась явственно -  "М".  Затем пропуск двух
или трех букв,  затем "и", потом предпоследняя буква - либо "п", либо "к".
Скорее "н", хотя туг со мной не соглашаются.
     - Немного, а?
     - Все же есть первая буква.
     - А имя?
     - Странное.
     - Диктуйте.
     - Заглавную понять нельзя. Вторая и третья - "и", "ш".
     - Миша? Гриша? Никифор?
     - Почему "Никифор"?
     - Никита - если уменьшительно.
     - Нет, не выходит. Предпоследняя буква "н".
     - Значит,  "Мишаня" или "Гришаня",  -  убежденно ответил Костенко.  -
Начинайте копать всех пропавших "Михаилов" и  "Григорьев".  Как я понимаю,
дело так и повисло?
     - Совершенно верно, Владислав Николаевич.
     - Из улик ничего не осталось?
     - Остались два пальчика.  Я заново поднял все архивы; ни до войны, ни
после Победы человек с такой дактилоскопией не проходил.
     - Но обстоятельства по почерку похожи: Бреслау и Магаран?
     - Очень.
     - Фронт в марте сорок пятого был уже в Германии...
     - Именно так...
     - Засадите пока что в компьютер имеющиеся буквы,  попробуйте получить
предположительный ответ.  Наверное, получите семьдесят, сто вариантов имен
и  фамилий.  Свяжитесь с  военным архивом -  вам подскажут,  как убыстрить
поиски по Бреслау. Это интересное сообщение. Что по второму вопросу?
     - Второй документ на Загибалова.  Я запросил колонию,  где он отбывал
срок.  Среди полученных данных -  пока еще приблизительных - я уцепился за
тот факт, что он был мясозаготовителем...
     - То есть - как?
     - Начальник  колонии  отправлял  его  во  главе  бригады  охотников в
тундру,  осенью и  весной,  когда не  было  подвоза по  суше,  зыбь,  даже
вездеходы не проходили, - отрабатывать лицензию на оленей. Он был хозяином
фирмы,  что называется:  и охотником,  и раздельщиком;  кличка у него была
"Загни и отчлень".
     - Не понимаю...
     - От слов "расчленять", Владислав Николаевич.
     - Фамилии людей из его бригады не установили?
     - Почему же? Установили.
     - Дерябина среди них не было?
     - Это  -   помощник  его.   Спиридон  Калинович  Дерябин,  по  кличке
"Простата".
     - Запросите всех его родных и знакомых: где он сейчас находится и кто
видел его в последний раз?
     - Уже запросил. Мать в частности.
     - Ну?
     - Последний раз он написал ей в  октябре,  сообщил,  что освободился,
скоро приедет в гости. С тех пор писем не было, сам не появлялся.
     - Откуда писал?
     - Из Магарана. Обратного адреса нет, "до востребования".
     - Спасибо. Очень интересно все это. Спасибо еще раз.


                                    5

     ...Заглянув к  прокурору с предварительными данными экспертизы -  там
его уже ждал старший следователь Кондаков,  - Костенко в дом Загибалова не
поехал, а попросил шофера отвезти на фабрику, где работала его жена.
     ...В  кабинет  начальника отдела  кадров  вошла  маленькая,  красивая
женщина с большими, широко поставленными серыми глазами - это было главным
во всем ее облике; именно глаза  о р г а н и з о в ы в а л и  лицо, делали
его мягким, доверчивым, открытым.
     "Где же я  ее видел?  -  подумал Костенко.  -  Странно,  я ее недавно
видел".
     Вспомнил:  при входе па фабрику, на стене, была Доска почета. Портрет
женщины был третьим справа во втором ряду.
     - Здравствуйте,  -  ответила женщина, и зрачки ее расширились, отчего
глаза из серых превратились в прозрачно-зеленые. - Что-нибудь случилось?
     - Это я хочу спросить,  что случилось, когда к вам приезжал Спиридон?
- огорошил ее неожиданным вопросом следователь Кондаков.
     "Ничего врезал,  -  отметил Костенко,  -  без игры,  силки не ставит,
сразу карты на стол, молодец".
     - Какой Спиридон? - растерянно спросила женщина.
     - Мужнин поделец,  -  лениво и всезнающе сказал Кондаков,  всем своим
видом показывая,  что  ложь он  слушать не  намерен,  ибо  все ему наперед
известно.
     - А ничего не случилось. Посидели, выпили...
     - Ночевал Спиридон у вас?
     - Нет, ушел.
     - Когда?
     - Ночью.
     - К кому?
     - А я почем знаю?
     - Друзья у него в Магаране есть?
     - Не интересовалась, - ответила женщина.
     Начальник отдела кадров кашлянул в кулак:
     - Загибалова, ты ударница коммунистического труда, не говори лжи.
     - Он красивый? - спросил Костенко.
     Женщина покраснела:
     - У меня свой мужик есть.
     - Это я понимаю,  -  согласился Костенко,  - просто интересуюсь вашим
мнением.
     - Да так,  из себя видный,  -  ответила женщина,  -  глаза цыганские,
жгучие такие...
     - Да при чем тут глаза?  -  включился начальник отдела кадров.  -  Ты
опиши, внешние признаки дай...
     "Не нужны нам внешние признаки,  - досадливо подумал Костенко. - Экий
ведь стереотип мышления, насмотрелись "знатоков" и мнят себя юристами. Мне
важно, чтоб она про глаза Спиридона рассказала, про его запах - женщина на
запах  локаторна,  некоторые мужчины вкусно  пахнут -  чуть-чуть  горького
одеколона, даже "шипр" сойдет, коли с водою, - и   с и л а,  у нее особый,
свой запах,  не расчлененный еще химиками на составные части. Ладно, пусть
он  ее  отвлечет,  тоже не вредит,  сплошные "кошки с  мышками",  сам себе
противен  делаешься,  не  человек,  а  Макиавелли.  Хотя  Федор  Бурлацкий
доказал,  что Макиавелли -  совсем не так плохо;  что ж,  каждому политику
свое время; разумно".
     - Внешне я  не опишу,  -  продолжала между тем Загибалова,  -  у него
родинок никаких не было, одна только маленькая на щеке, возле морщинки...
     - Это хорошо, что про родинку помните, - включился Костенко, - но тут
что-то не вяжется у нас с вами: родинка родинкой, а отчего друг ушел ночью
в  никуда?  Ни друзей нет,  ни знакомых,  такси не сыщешь,  до города пять
верст, мороз...
     - Пьяный был,  поэтому и  ушел.  Пьяному мужику невесть что в  голову
взбрести может...
     - Это  верно,  -  сразу же  согласился Кондаков,  -  но  только зачем
уходить,  а чемоданы оставлять? И полгода за ними не возвращаться? Сколько
денег было в чемоданах?
     - Много, - ответила женщина, нахмурившись, - он пачки три вытащил, по
карманам рассовал...
     - Это когда муж его провожать пошел?
     - Нот, это когда они выпивать начали.
     - А когда у них драка началась? - спросил Костенко тихо.
     Женщина снова вспыхнула:
     - Не было у них драки. Поспорили промеж собой - в все...
     - Загибалова,  не говори ложь,  -  снова посоветовал начальник отдела
кадров, - товарищ полковник прилетел из Москвы.
     - А если бы я был отсюда - врать можно? - усмехнулся Костенко.
     Женщина опустила лицо в маленькие, красивые, хоть и в машинном масле,
руки.
     - Набедокурили -  вот  и  отвечай,  -  снова  прорезался кадровик.  -
Нечего, понимаешь...
     - Вы мужа подозреваете? - спросила Загибалова.
     - В чем? - Кондаков подался вперед. - В чем мы его можем подозревать?
     - Ничего я  не  знаю!  Не  знаю!  -  заголосила вдруг женщина высоким
голосом,  и  этот плач странно диссонировал со  всем ее  обликом -  вполне
современная  женщина,   молодая,  даже  в  рабочей  ее  одежде  был  вкус,
современный вкус,  а  здесь был вопль -  так мужиков на  войну деревенские
бабы провожали.
     - Вас сейчас отвезут в прокуратуру,  - сказал Костенко, - и допросят.
Советую говорить правду. Ждите здесь, за вами подойдет машина.


                                    6

     - Загибалов,   этот  гражданин  -  старший  следователь  прокуратуры,
Кондаков Игорь Владимирович.
     - Значит - сажаете?
     - Сажаем, - согласился Кондаков.
     - Произвол, - сказал Загибалов. - Прежним временем пахнет.
     - Ознакомьтесь  с  экспертизой,   Загибалов,   -  сказал  следователь
Кондаков. - Следы крови на мешковине, в которую был завернут труп, и кровь
с обоев на вашей кухне относятся к одной группе.
     - Чего, чего?!
     - Читать умеете? - спросил Костенко.
     - Если напечатано - умею.
     - Напечатано,  -  Костенко  протянул Загибалову несколько страничек с
машинописным текстом.
     - Вы,  конечно,  слыхали,  что на трассе,  неподалеку от вашего дома,
обнаружили расчлененный труп?
     - А у Коровкиной тещи бык околел... Мне-то что?
     - Какой бык? - не понял Кондаков. - При чем тут теща?
     - Это я выражаюсь так, гражданин следователь. У каждого человека своя
должна быть система обращения...  Нашли труп - хороните. Меня зачем тянуть
не по делу?
     - Загибалов, - негромко сказал Костенко, - или вы отпетый злодей, или
чистый в  этом деле.  Вы  меня послушайте внимательно,  вы  меня только не
перебивайте,  вы помолчите,  покуда я стану говорить.  Кровь на мешке, где
лежал убитый,  и кровь на кухне -  одной группы.  Это улика, Загибалов. На
расчлененном трупе есть  татуировка -  ДСК.  Вашего подельца звали Дерябин
Спиридон Калинович. Это вторая улика.
     - Косвенная.  -  Загибалов с потугом зевнул и задумчиво спросил:  - А
третье что есть?
     - Третьего не дано, - усмехнулся Костенко.
     - Про это мы проходили, - сказал Загибалов.
     - Где? - поинтересовался Костенко.
     - В камере пахан был...  Философ...  Он -  просвещал... Кому там и не
дано третьего, а вы меня без этого самого-то третьего не сломите.
     - Есть третья улика,  -  снова включился Кондаков и  положил на  стол
заключение эксперта.  -  Неизвестный убит и  расчленен человеком,  имеющим
навыки в этой работе...
     - Убивать, что ль?
     - Расчленять,  -  пояснил майор Жуков.  -  Не  надо себя так держать,
Загибалов... Положение твое сложное, я бы на твоем месте подумал серьезно,
как отвечать...
     - Вы бы на моем месте ходили на свободе.  А поскольку я чалился, чтоб
вокруг не случилось,  все равно буду под подозрением. И думать мне нечего.
Это вам надо думать и доказывать. Мне - на нарах лежать.
     - Откуда кровь на кухне? - спросил Костенко.
     Загибалов долго молчал, потом растер лицо мясистой ладонью и ответил:
     - Бабу бил. Банкой по темени, чтоб со Спиридоном не гуляла.
     - С Дерябиным? - спросил Жуков.
     - Ну...  Я  его встретил,  как брата,  вина купил,  а он потом к бабе
полез под подол.  А та - вроде бы и не ей под подол лезут. Ему - на порог,
от позору, а ее - воспитал.


          "...Сначала мужчины сидели в комнате и пили. Я слыхала на кухне,
     что муж настойчиво советовал что-то "отдать власти", а неизвестный, с
     цыганскими глазами только смеялся.  Когда я вошла со сковородкой,  на
     которой была жареная картошка с луком и салом, при мне мужчины  ни  о
     чем не говорили, только пили.  Потом неизвестный стал  оказывать  мне
     внимание, а муж его за это выгнал, а меня избил на кухне, за что я на
     него не обижена.  Сколько денег спрятал в карманы неизвестный,  точно
     сказать не могу, но в толстых пачках были сторублевые бумаги.  С моих
     слов записано правильно.

                                                         Загибалова Р. П."



РЕТРОСПЕКТИВА-II
__________________________________________________________________________

     Ночью Кротов почувствовал на своем плече чью-то руку.
     Проснувшись,   он   не   сразу  открыл  глаза;   несколько  мгновений
раздумывал,  что бы это могло значить, - годы службы в диверсионной группе
РОА приучили ко  всякого рода неожиданностям;  немецкая тюрьма -  тоже,  а
здесь и вовсе концлагерь, всего можно ждать.
     "Вчера вроде б все было в порядке,  - быстро думал он,да и вся неделя
прошла нормально.  А  что я сказал Рыжему?  Я сказал,  что погибать надо с
музыкой, а лучше не погибать, а  о б з а в е с т и с ь.  Он  спросил,  что
значит "обзавестись", и в глаза мне не  смотрел,  поэтому  я  сказал,  что
обзавестись надо ножами, чтоб  большевиков  резать  тогда,  когда  патроны
кончатся.  Может,  они  мне  сейчас  клеить  станут,  что  я  клеветал  на
экономическую мощь рейха? Отвечу, что я имел в виду патроны в моем  мешке,
а не на заводах Германии".
     Он сыграл испуг,  в з м е т н у л с я  на койке, но рука еще  сильнее
сжала его плечо: над ним стоял офицер в черном.
     "Ну,  точно,  сейчас поволокут,  -  понял он.  -  Где  ж  я  что  мог
ляпнуть-то, а?"
     - Одеваться? - спросил Кротов шепотом.
     Черный кивнул:
     - Только тихо, чтобы не разбудить соседей...
     И вышел из блока.
     ...В комнате лагерного коменданта было трое:  тот,  в черном,  один в
форме зеленых СС и один в штатском. Штатский заговорил на хорошем русском:
     - Мы  пригласили вас  потому,  что верим вам.  Тот досадный инцидент,
который имел  место  быть  год  назад,  забыт.  Согласны подписать бумагу,
которая гласит, что вы будете расстреляны на месте за разглашение тайны, в
которую вас посвятят?
     - Я  такую  бумагу подписывал,  когда меня  к  большевикам первый раз
забрасывали, и здесь, в лагере, подписывал.
     - Вас забрасывала армейская разведка,  здесь вы работаете па гестапо,
а сейчас вы приглашены СД.
     - Спасибо за доверие...
     - Итак, вы готовы?
     - Готов...  Только интересуюсь, что за дело, если оно еще одной такой
бумаги требует?
     - Вы что, еврей, Кротов? - спросил тот, что был в зеленой форме СС. -
Только жиды так  торгуются.  Это  недостойно человека,  которому позволено
связать свою судьбу с рейхом.
     Кротов спросил:
     - Где бумага?
     Ш