удет не в вашу пользу, - в
каком вы были кафе,  какие он покупал там бутылки, куда вы отправили дочь,
в  кино ли,  к  друзьям,  я  выясню это,  я  вызову на допрос и предупрежу
свидетелей об  ответственности за  ложные показания,  и  они мне расскажут
правду. Я не могу иначе, потому что речь идет о злодее... Ну?
     Женщина кивнула, прошептала:
     - Да...
     - Все было так?
     - Да...
     - Когда вы... проснулись, его уже не было?
     - Нет.
     - Он оставил записку?
     - Да.
     - Где она?
     - Он  в  конце написал:  "После того как прочтешь -  сожги,  чтобы не
попалась на глаза девочке".
     - Это он про дочь?
     Женщина кивнула.
     - А смотреть альбомы и читать письма вы начали сразу, как пришли?
     Она снова кивнула.
     - Он к вам после этого звонил?
     - Да.
     - Когда?
     - Сегодня...
     - В какое время?
     - Днем.
     - Вы сказали ему, что вас вызывают в угрозыск?!
     - В милицию...
     - Он звонил из города?
     - Нет. Междугородная...
     - Из какого города?
     - Не знаю.
     - В какое время дня это было - только точно?
     - Около одиннадцати.
     - Вы ждали его звонка?
     - Нет... Сегодня не ждала, а вообще...
     - Все время ждали?
     Она кивнула.
     ...Костенко вышел из кабинета, попросил дежурного:
     - Позвоните Тадаве, он сидит у меня, пусть немедленно едет в Минсвязь
и  установит,  из  какого  города был  сегодня сделан заказ  на  Смоленск,
телефон 33-64-21,  фамилия абонента Кротова.  Если ему ответят,  что могли
звонить из автомата,  теперь много автоматических линий, пусть обратится к
начальству,  настоит, чтобы проверили все, абсолютно все города и поселки.
Черноморское побережье и республики Средней Азии -  особенно.  Ленинград и
Карелию - тоже.


     Сначала,  конечно  же,  Тадаве  ответили,  что  при  теперешней линии
автоматической междугородной  связи  поиск  такого  рода  бесполезен.  Он,
однако, поманил к себе девушку, которая разговаривала с ним (ответственная
дежурная по управлению), и шепнул, явно подражая Костенко:
     - Красивая,  от того,  в какой мере вы нам поможете,  зависит судьба,
вернее говоря, жизнь людей, ибо мы ищем волка, злодея, фашиста, который не
просто убивает женщин,  а  рубит их на куски,  -  понимаете?  Я говорю вам
правду, хотя делать этого не имею права.


          "Справка.  На запрос Главного управления уголовного розыска  МВД
     СССР сообщаем, что разговор со Смоленском,  с  номером  33-64-21  был
     заказан из Адлера в 8.30, на почтовом  отделении  при  вокзале.  Отв.
     дежурная Власова Л. И.".


     Костенко  приказал  срочно  выбросить оперативные группы  на  вокзал,
аэродром,   на  все  поезда,   вышедшие  из  Адлера,  снабдив  оперативных
работников  точным  описанием  Кротова;   фотографии  он  рекомендовал  не
раздавать,  потому что Кротов мог изменить внешность - усы, борода, форма,
спецовка,  ватник,  черт его душу знает;  он почувствовал опасность, но он
еще  не  убежден в  том,  что  Кротову вызывали в  связи с  его делом,  он
просто-напросто не имеет права в это поверить,  он должен выяснить правду.
Он позвонит к ней еще раз. Он позвонит.


     ...Группа угро,  работавшая на аэродроме Адлера,  не установила факта
продажи билета ни Милинко,  ни Минчакову,  ни Милинкову,  ни Минчукову, ни
Пилинкову, ни Линчакову, ни еще доброму десятку фамилий, аналогичных этим,
поскольку  Костенко  предложил  отрабатывать  версию   изменения  фамилий,
отталкиваясь от двух - "Милинко" и "Минчаков".
     На  квартире у  Кротовой была  оставлена засада;  все  ее  телефонные
разговоры - с санкции прокурора, - фиксировались.
     - Он должен вас убить,  -  сказал Костенко женщине. - Понимаете? Вы -
единственный реальный свидетель, которого вызывали в милицию. Он не знает,
в  связи с  чем,  но  он должен убрать вас,  потому что вы -  единственный
человек здесь,  на Большой земле, к которому он приходил открыто, упомянув
имя  Кротова.  Это -  гарантия смертного приговора,  это -  неопровержимая
улика против него. Я только не могу понять, зачем он пришел к вам и назвал
фамилию Кротов?  Это -  против правил,  против его правил. А вы мне до сих
пор не хотите рассказать всей правды, вы утаиваете что-то. Ладно, это ваше
право в конце концов.  Только помните постоянно: один неверный шаг, и дочь
ваша останется сиротой!
     - Я буду делать все, что вы скажете...
     - Он ведь знает ваш рабочий телефон? - спросил Костенко.
     - Конечно.
     - Когда он позвонит, вы будете  д е р ж а т ь  его разговором сколько
можете. Ясно?
     - Да.
     - Расскажите ему, что вас вызывали и допрашивали по поводу тех колец,
которые вы не пустили в  продажу,  а  придержали для выполнения плана.  Он
может  перепроверять это,  поэтому сегодня вечером мы  проведем собрание в
торге и коллектив возьмет вас на поруки,  попросит прекратить возбужденное
против вас уголовное дело.
     - Вы действительно возбудили дело?
     - Возбудим. А послезавтра об этом будет написано в здешней газете. На
общем  собрании  вы  тоже  будете  говорить  правду,  ибо  я  не  исключаю
возможности,   что  Кротов  познакомился,  помимо  вас,  с  кем-нибудь  из
продавцов.  Кто из ваших женщин одинока,  обойдена,  так сказать,  мужской
лаской?  Называйте,  чтобы мне  не  ходить лишний раз в  кадры,  вы  своих
работников лучше знаете...
     - Неужели вы думаете...
     - Думаю, думаю, говорите.
     - Ира Евсеева одинока... О з а б о ч е н а... Как все одинокие...
     - Не все, - не сдержавшись, отрезал Костенко.
     Кротова подняла на него глаза -  запавшие, потухшие, ответила жестко,
даже гримаса перекосила лицо:
     - Все.
     - Позвольте не согласиться.
     - Все, - упрямо повторила Кротова. - Ясно вам, все?!
     - Только истерики не надо.
     - Не изрекайте глупостей -  истерик не будет!  Вы, кстати, велели мне
па собрании говорить правду... И про него тоже?
     - Вы зачем так?! Вы понимаете, какую правду я имел в виду! Признаете,
что держали в  сейфе кольца и броши стоимостью в двадцать семь тысяч;  да,
хотели помочь торгу  с  выполнением плана  квартала,  чтобы сотрудников не
лишать премии, - вот какую правду я имел в виду...
     - Врача можете пригласить?
     - Какого врача? - не понял Костенко.
     - Психиатра.
     - Что, не можете собою владеть? Не отвечаете за свои поступки?
     - Вы предвзято думаете о людях.  Климакс у меня, простите, климакс. И
я  могу сорваться.  Поэтому прошу о  помощи.  Чтобы мне  дали какое-нибудь
лекарство или укол сделали, я не знаю, что в этом случае может помочь...
     - Хорошо.  Я это устрою.  И повторю еще раз:  психиатр психиатром,  а
судьба вашей дочери,  жизнь,  говоря точнее в ваших руках, и здесь никакой
психиатр не  поможет и  ничем не  оправдаетесь.  Я,  быть  может,  жестоко
говорю,  по я  намеренно говорю так,  чтобы вы не думали,  будто я  с вами
играю.  Я веду с вами дело в открытую.  Мы сейчас связаны воедино. Или вам
жаль капитана?
     Она снова вскинула голову:
     - Да. Мне жаль. Мне его очень жаль...
     - Несмотря на то, что я вам о нем рассказал?
     - Вы рассказали... А я привыкла глазам верить.
     - Через час меня сменит коллега,  он уже выехал из Москвы, он покажет
вам несколько фотографий...
     - Трупов? Или то, как их разрубал капитан?
     - Слушайте,  вы намерены нам помочь? Или нет? Скажите правду, я стану
искать другой выход,  и я его найду, но вы потом не сможете смотреть людям
в глаза.
     - Я вынуждена вам помогать,  -  устало ответила женщина, - потому что
вы действительно очень жестоко сказали о судьбе Лены...
     - Дочь?
     - Кто же еще, конечно, дочь...


                                    14

     ...Костенко передал  руководство группой  Тадаве;  выехал  в  Москву;
связался с Сандумяном,  попросил поднять в аэропорту данные на пассажиров,
- всех без исключения,  -  вылетавших сегодня из  Адлера,  по  возможности
установить этих пассажиров по номерам паспортов, особенно уделить внимание
тем,  кому  паспорт выдан  недавно,  с  изменением фамилии,  возможно взял
женину.   От  Кротова  можно  ждать  неожиданностей,  необходимо  быть  во
всеоружии,  уйдет два дня -  так на так,  а в берлинских архивах,  считает
Пауль  Велер,  есть  что-то  такое,  что  поможет  рассчитать  на  будущее
возможные ходы гада...
     ...Позвонив в  Берлин,  Костенко сказал Паулю,  что  вылетает дневным
рейсом,  попросил забронировать обратный билет на послезавтра, на утренний
рейс, и поехал домой.
     - Где  Арина?  -  спросил  Машу,  снимая  плащ;  Костенко умел  точно
угадывать -  дочь дома или  нет  ее;  все  чаще и  чаще,  возвращаясь,  не
заставал - то у подруги, то в кино, то где-то у приятелей собрались.
     - Сказала, что у Любы. Но мне кажется, она в гостях у Нади, там часто
бывает Арсен....
     - Я ему голову отверну, этому Арсену.
     - Нельзя, - ответила Маша. - Сделать кофе?
     - Сделай. Чемодан собрала?
     - Да.
     Костенко  увидел   большой   красный  чемодан  в   столовой,   сказал
раздраженно:
     - Эту громилу я не потащу.
     - Он пустой, Слава.
     - Тем более.
     - Может,  ты  купишь  чего-нибудь...  Иришка тебе  маленький списочек
составила, обуви хорошей мало...
     - Ничего не куплю,  Маша.  Я послезавтра буду обратно,  сердце что-то
скребет, не до покупок... Сходишь в "Березку", если я успею на сертификаты
поменять, не сердись...
     Костенко прошел на кухню,  сел на свое обычное место, возле телефона;
чтоб не  бегать в  столовую,  провел параллельный аппарат,  звонили часто;
Маша опустилась перед ним на колени, стала привычно расшнуровывать туфли -
ноги опухли;  он устало пролистал газеты, не очень-то, в общем, понимая, о
чем пишут, мысли были в  д е л е.
     - Кто он все-таки такой,  этот Арсен? - спросил Костенко, когда Маша,
поднявшись,  вышла в переднюю, чтобы почистить его туфли, с детства любила
это занятие, деду чистила, как истинный айсор.
     - По-моему,  сукин сын,  но  чем чаще мы с  тобою станем это говорить
Арине, тем больше у него шансов на успех.
     - Сострадание к оскорбляемому?
     - Конечно.  Он работает по Пушкину: "чем меньше женщину мы любим, тем
больше нравимся мы ей",  дразнит Арину, а она, дурочка, поддается. Когда у
тебя самолет?
     - Через  полчаса  надо  выезжать...  Но  ты  Аришке  хоть  что-нибудь
объяснила?
     - Милый,  я только этим и занимаюсь,  -  ответила Маша,  вернулась на
кухню,  сняла с плиты закипевшую воду,  сделала мужу крепкий кофе,  как он
любил, с  п е н о й, села против него, подперла щеку рукою и улыбнулась. -
Обожаю тебя рассматривать. Ты к старости становишься еще красивее.
     - Почаще мне это говори, - Костенко отхлебнул кофе. - Вообще, ублажай
меня, Марья. Я сейчас в таком деле сижу, что баб начинаю ненавидеть.
     - Вполне тебя понимаю...
     - Когда физиология прет, гадостно делается.
     - Не изо всех же она прет...
     - Считают - изо всех.
     - Бабы говорят?
     - Оне, проклятые.
     - Не верь.
     - Так ведь факты...
     - Просто тебе не везет в этом деле, милый. Физиология, конечно, штука
сложная, но ведь есть и противоположное ей - дисциплина духа.
     - Редко встречается,  -  вспомнив тетю Марго и  мать Левона,  ответил
Костенко.
     - Конечно не часто.  Мужики распускают, женщина перестает поклоняться
богу, своему богу, тебе персонально...
     Костенко поднял на нее глаза:
     - Ты это что?! Перестала мне поклоняться? Разведусь.
     - Тебе нельзя перестать поклоняться, оттого что ты - как рельс: каким
был, таким и остаешься, не даешь поводов для разочарования.
     - А что чаще всего разочаровывает женщину в мужике? Постель?
     - Это - тоже. Но в меньшей мере, мне кажется.
     - Так тебе кажется...
     - Видишь ли,  если в постели мужчина и  женщина  с о о б щ н и к и  и
запретного для них нет, если они не боятся себя открывать  друг  другу  до
конца, тогда им ничего не страшно.  Но  ведь  сколько  комплексов,  милый!
Постель...  Сексологии  мы  в  школах  не  учим,  стыдливость    наша    -
хрестоматийна; в конце концов оборачивается это трагедиями...  Но  постель
все-таки во-вторых, как ты передразниваешь своего Тадаву...
     - Во-первых...
     - Ты что это? Седина в голову - бес в ребро?
     Костенко вдруг увидел лицо Киры Королевой, ее волосы, обвалившиеся на
плечо,  поднял глаза на Машу, на ее седую - настоящую, не крашеную - копну
волос, улыбнулся:
     - Это - точно. В ребро... Ты что сердитая?
     - Заметно?  Никак не  могу себе ответить на  вопрос:  отчего у  нас в
магазинах продавщицы так грубы? Сыты, обуты, французскими духами надушены,
а рявкают, словно жандармы. А как мы в метро садимся? Отчего это? Почему в
Японии - я до сих пор эту поездку забыть не могу - при входе в магазин вам
кланяются  и   говорят:   "Спасибо,   что  пришли  к  нам!"  И  прощаются:
"Благодарим, что посетили!"
     Костенко хмыкнул:
     - У нас теперь тоже на чеках пишут: "Благодарим за покупку".
     - П и ш у т.  А как иные говорят друг с другом? И это шлейфом тянется
с улицы и из магазина в дом.  А разве любовь  возможна,  если  только  что
с о б а ч и л с я?   Ну  ладно,   не  любовь,  просто-напросто  совместное
проживание под одной  крышей?  А  в  школе?  Первоклассников  называют  по
фамилии. "Иванов", "Петрова".  А "Петрова"  только  что  в  куклы  играла,
ласково  их  называла  "Машеньками"  и  "Наденьками",  и  мама  ее   зовет
"Пашенька".  Мне иногда хочется, чтобы по  телевидению  начали  программу,
обращенную ко всем:  "Товарищи, постыдитесь, как же  вы  о б щ а е т е с ь
друг с другом, посмотрите на себя со стороны!"
     - Подействует?
     - Еще как...
     - Значит, примат воспитательной работы?
     Маша улыбнулась:
     - Ну,  конечно,  хорошо,  чтобы в  магазинах был не  только один сорт
сыра...
     - Вот видишь...  На рынке-то отношения между продавцом и  покупателем
другие. И улыбаются, и торгуются, и шуткой перебрасываются...
     - На рынках душегубы, - обижаясь чему-то, ответила Маша. - Так дерут,
просто никаких денег не хватает...
     - Так это понятно, - допив кофе, ответил Костенко. - Если в магазинах
постоянно будут парниковые помидоры и  огурцы,  кто к душегубам пойдет?  А
если б  еще  к  тому же  продавец магазина получал процент с  успеха своей
работы - что ты! Он бы с тобой как с Лолобриджидой разговаривал...
     - Это если он - мужчина.
     - Если женщина -  как с  Вячеславом Тихоновым,  -  ответил Костенко и
посмотрел на часы.
     Маша принесла туфли,  снова опустилась перед ним,  обула его, подняла
голову:
     - Снова левая нога ужасно опухла, Славик... Хочешь, я попрошу Ниночку
приехать к  нам?  Она тебя здесь послушает,  много времени это не отнимет,
ну, пожалуйста...
     Костенко положил руку на  голову жены,  ощутил тепло,  увидел стрелки
часов - надо ехать.
     - Марья, ты не можешь представить себе, как я устал...
     - Я сержусь на наших женщин,  которые вечно жалуются, что им тяжелее,
чем мужчинам...  И  сумки надо,  мол,  таскать,  и готовить,  и стирать...
Мужчинам всегда тяжелее...
     - Права ли ты, Марья?
     - Так  точно,   товарищ  полковник,   права.   Вы  организацию  труда
проходили?  Или  -  темный сыщик?  Эти разговоры идут от  разгильдяйства и
культа жратвы. "Путь к сердцу мужчины лежит через его желудок"? Безобразие
это! На западе и в Японии женщины тоже и продукты покупают, и готовят...
     - Им покупать легче, Марья, не надо в очередях стоять...
     - Я беру идеальный случай...
     - Да и не работают они, как вы, помимо "идеального случая".
     - Еще как работают!  Посмотри статистику...  Только покупают не  так,
как мы, каждый день понемножку, это наше скопидомство, а на поверку больше
тратим,  чем если б брали на неделю.  Холодильники в каждом доме,  это для
нас с тобой было событие в пятьдесят шестом, год жди в очереди, а сейчас в
рассрочку -  пожалуйста.  Карандашик надо  взять,  посидеть  и  посчитать,
сколько чего  купить...  Хоть  с  мясом плохо,  но  все  равно едим мы  не
расчетливо, порою слишком много. Я, конечно, не парное мясо имею в виду, а
в а л. - Маша по-прежнему сидела на полу, не поднимая головы с колен мужа,
- А  стирка?  Время,  затраченное на  домашнюю стирку,  стоит дороже,  чем
прачечная.  Время -  мера всех ценностей, Славик, а мы с ним не в ладах...
Дис-сип-лина, - засмеялась она, - дис-сип-ли-на. Немного отдает китайским,
но это ничего, я их люблю, у них язык красивый...
     - Марья,  а если б женщина сказала:  "Ты - не мужик, а матрац..." Что
тогда?
     - Тогда  она  просто-напросто  не  женщина;   видимо,   фригидна  или
внутренне испорчена,  или  просто-напросто не  совсем  здорова психически,
глубокая истерика. Впрочем, кому это она сказала? Алкоголику?
     - Нет, вполне нормальному семьянину.
     - "Нормальный семьянин"?  Плохое определение... Какое-то жалкое... Ты
вот,  например,  никакой не  семьянин.  Ты замечательный отец.  Как всякий
нормальный мужик,  ты немного сумасшедший,  но это - прекрасно... Я всегда
мечтала о  таком,  как  ты...  Только  противоположности уживаются:  ты  -
черный,  я - белая, ты - толстый, я - худая, ты - умный, я - женщина, ты -
смелый,  я - трусиха... А когда ты хочешь меня любить, я ни о ком другом и
думать не смею.
     Костенко снял  руку  с  головы  жены,  она  прижалась к  руке  щекою,
поднялась, поцеловала, попросила:
     - Успеешь написать Аришке записку?  Она  очень  любит  твои  записки,
напиши,  что дело у  тебя сейчас кошмарное,  ты улетел в Берлин,  она этим
очень гордится,  и  попроси ее не торопиться с  решением по поводу Арсена,
пока ты не обсудишь с  нею препозиции,  она обожает это твое омерзительное
словечко.
     - Салют,  Мария, - Костенко поднялся, пошел в прихожую, долго смотрел
на себя в зеркало,  потом сказал Маше,  стоявшей за спиной:  - Не морда, а
печеное яблоко.
     Открыв уже дверь, улыбнулся:
     - Знаешь, Митька Степанов начал стихи писать на старости лет...
     - Ну?!
     - Хочешь, прочту?
     - Конечно.
     Костенко почесал нос, чуть кашлянул:

                    К женщине первой тяга,
                    Словно на вальдшнепа тяга.
                         Слово - условно.
                         Многопланово - то есть огромно,
                         Профессионально,
                         Любовно,
                         Двояко:
                         Т я г а.
                    Голос услышу - тяжко,
                    Правдив или лгу - натяжка;
                    У сердца пригрею бродяжку...
                    Тяжко...

     Маша грустно улыбнулась:
     - Дорогие мужики, по-моему, вы вступаете в критический возраст.
     - Он у нас начнется за час до смерти,  -  ответил Костенко, поцеловав
жену в нос,  лифт вызывать не стал,  пошел пешком -  Маша чувствовала, как
тяжела его походка; устал, бедный...
     - А чемодан?! - закричала Маша. - Славик, погоди, я тебе сейчас спущу
на лифте!
     "Вот ведь хитрюга,  -  подумал Костенко.  -  Заставила все-таки взять
красный".


                                    15

     ...Прочитав еще раз запись беседы,  проведенной Костенко с  Кротовой,
остановившись дважды на фамилии "Евсеева", Тадава решил не ждать утра.
     Посты наблюдения сообщили по рации,  что улица, где живет продавщица,
ч и с т а.  Костенко предупредил,  что Кротов,  спекулируя на погонах,  на
уважении к  ордену Милинко,  который носил  постоянно,  может использовать
какого-нибудь мальчишку:  "Посмотри-ка, сынок, нет ли там моего племянника
- он или в машине сидит, или около дома ходит". Наивно, конечно, но тем не
менее такое иногда срабатывало.  "Он может подкатить и к этой,  -  говорил
Костенко перед отъездом.  -  Тоже одинока,  страдает по любви и ласке. Он,
видимо,   работает  со  страховкой,   понимаете,   Реваз?  Я  начинаю  его
побаиваться,  я  его  тень  начинаю за  собою видеть,  право.