ь за Киев, обещал еще раз приехать в этом
месяце...


     ...Билет на Берлин Костенко попросил сдать,  поручил Тадаве позвонить
Паулю Велеру,  извиниться,  сказать,  что прилетит на  днях,  сейчас никак
нельзя, и вызвал машину: ни самолета, ни поезда на Смоленск не было, ждать
не мог, чувствовал, надо быть там как можно скорее.



РЕТРОСПЕКТИВА-VII                                                (Магаран)
__________________________________________________________________________

     Впервые он увидел золото в  руке отца.  Тот пересыпал его с ладони на
ладонь - грязные серо-желтые камушки, словно с пляжа.
     - Вот, гляди, - сказал тогда отец. - И запомни, сие - с и л а.
     - А чего это? - не понял юноша.
     - Не  "чего",  а  "что".  Золото.  Завещаю его тебе.  Продать нельзя,
"торгсин" прикрыл, так что береги. До иных времен.
     - До каких это "иных"?
     Отец внимательно на него посмотрел, долго медлил, потом ответил:
     - Много сызмальства знать будешь -  помрешь не живши.  Придет время -
скажу. В нынешних книгах объяснений не ищи - пустое, ложь; задают - зубри,
но в голову не откладывай,  не надо,  зачем  зазря  забивать  тем,  что  -
м и м о? Помни одно: у кого козу  отобрали  -  тот  о  козе  всю  жизнь  и
мечтает; у кого коня увели - тот во сне своего коня видит; у  кого  золото
отобрали - тот  ж д е т... Постоянно, ежеминутно ждет, как бы вернуть. И в
союзниках ему будет тот, кто козу потерял, тот, кто коня  лишился,  потому
как  людишек  одно  лишь  может  объединить   -  единая  кровь  и  желание
в е р н у т ь.  В этом желании зависти еще нет, она  после  придет,  когда
козу в дом за рога  притащат,  коня  по  улице  проведут,  а  мне  в  руки
пригоршень золота и брильянтов  отсыпят  из  зеленого  мешка  с  сургучной
печатью.  Вот тогда тот, кто козу вернул и коня,  на  меня  попрут!  Но  -
дудки! Прежних уговоров не будет, тогда - к р у т о, иначе нельзя с  нашим
народом, иначе в нем страха не будет, а коли страха нет - уважения не жди.
У вас в учебниках пишут, что, мол, последний царь был "кровавым".  Неверно
это, сын. Не был он "кровавым", тряпка он был и размазня, оттого и не было
в народе почтения к нему, а я вот летописи читал, как в церквах об  Иоанне
Грозном писали, когда он головы косил: "Заступник, писали, родимой  земли,
за православие страдалец и за душу  народную".  Так-то  вот,  сын.  На  ус
мотай, но язык за зубами  держи,  время  такое,  что  слушать  все  умеют,
грамотные, и писать научились, - понял? Силу копи.  И жди. Тогда никто  не
посмеет тебя в нос шпильнуть: "заика"; тогда  все  будут  шапку  с  головы
драть. И еще запомни; мужчина только тот, кто умеет мстить.
     Второй раз он держал в руках золото в доме Гретты, в сорок третьем, в
Бохуме. Дурак, поспешил, пьяно поспешил... Бомбежки б дождаться, ее балкой
придавить, все б мое было...
     Третий раз он увидел золото спустя двадцать семь лет,  в семидесятом,
когда  вез  с  аэродрома трех  старателей.  Он  удивился,  когда,  спросив
пассажиров -  вполне современных,  с аккуратными бородками,  не старых еще
людей - об их профессии, услышал в ответ:
     - Старатели мы.
     - Это как?  -  спросил Кротов,  забывший к тому времени свою фамилию;
окликни его "Кротовым", не сразу б и оглянулся, и не из-за осторожности, а
потому что  ш к о л а  была хорошей,  он в "Милинко" вжился,  вошел в него
целиком.
     - Да просто,  -  ответил один из старателей, - идем в "Центроприиск",
заключаем договор, получаем район и  с т а р а е м с я.
     - Ну и как? - поинтересовался Кротов. - Настарались?
     - Покажем, что ль? - спросил остальных тот, что сидел с ним рядом, и,
не   дожидаясь  ответа,   достал   из   внутреннего  кармана  презерватив,
наполненный серо-желтым песком.
     Кротов сразу же  вспомнил отца,  его  ладонь и  камушки,  которые тот
пересыпал;  его тогда потрясли отцовские ладони -  в жестких морщинках, но
такие емкие,  что,  казалось, никакая сила не сможет из этой ладони золото
взять.
     Старатель положил презерватив,  набитый золотом, на руку, подбросил -
тяжело подбросил, тяжесть золота особая, она к телу  л ь н е т.
     - Ну и сколько же это тянет? - спросил Кротов.
     - Тянет хорошо, - ответил тот, что сидел рядом, видимо, старший.
     Кротов высадил их  возле  "Центроприиска" и  в  течение трех  месяцев
мягко  т р о г а л  вопрос о приисковиках, о том, что это такое  и  с  чем
едят; разговаривал он с разными людьми, чаще всего малознакомыми, иногда с
пассажирами, собирал  и н ф о р м а ц и ю,  никаких шагов не предпринимал,
записался  в  клуб  туристов,  попросил   помочь    ему    в    разработке
индивидуального  маршрута,  чтобы  "лучше  узнать  родной    край".    Ему
посоветовали присоединиться к  группе,  одному  в  здешних  глухих  местах
рискованно. "За моей спиной  фронт,  доченька,  -  ответил  он  девушке  в
туристском обществе, - там риска было поболее, а на отдыхе хочется  побыть
одному, работа у меня больно гомонливая, ни минуты покоя". Отсеивал имена,
подвозил людей из "Центроприиска",  в ы ш е л  на Петрову.  Присматривался
к ней - не спеша, со всех сторон: и то, как  она  ведет  себя  в  магазине
самообслуживания, что покупает и сколько, как выбирает продукты, как их  в
сумку складывает; исследовал ее и в кино и в  той  столовой,  куда  ходили
сотрудники "Центроприиска", перекинулся несколькими словами с соседями  по
дому - мол, хочу поменять  свою  квартиру  на  ваш  район;  как  люди,  не
склочники ли, тихие или пьют, баб  водят  или,  какие  вдовые,  к  мужикам
неравнодушны.
     Маршрут ему  разработали,  как  же  ветерану не  помочь,  сколько их,
фронтовиков-то, раз, два - и обчелся.
     ...Ох,  как же  он мандражил,  когда шел в  военкомат в  сорок пятом,
чтобы стать на учет; два билета купил заранее - один на самолет, другой на
пароход,  понимая при  этом,  что  все  равно возьмут,  если  только решат
к о п а т ь.  Но какой им смысл копать? Устроился он в совхоз,  шофера  ни
одного не было, весь  парк  им  отладил  -  две  "полуторки"  и  "виллис";
характеристику ему написали на двух страницах.
     Ох, как же он вздрогнул, когда пришла вторая открытка - он уж тогда в
город перебрался, надо было з а т е р я т ь с я, в совхозе не затеряешься,
да он там и не жил, он туда приезжал на автобусе: снял жилье в  городе,  в
общежитии, конспирацию  б л ю л.
     Тогда он снова купил два билета, подъехал на такси - на своей машине,
- пистолет засунул за пояс:  в  случае чего буду отстреливаться,  только б
уйти, затаюсь, удачу ждать стану.
     Вызвали его,  оказывается,  для  того,  чтобы  медаль  вручить -  "За
двадцатилетие победы" над фашизмом.
     ...В маршруте -  с лодочкой,  спиннингом и фотоаппаратом -  он провел
два месяца,  привез карту путешествия, записей показывать не стал - к чему
оставлять  п о ч е р к?
     А  уж после этого подкатился к Петровой:  очкарик,  вроде Розки,  как
бабочка на огонь подлетит.
     Подлетела, точно.
     Играл  он   беспроигрышно,   высчитав  для  себя  стереотип  женского
характера -  поклонение силе.  Приучить к своей силе, исподволь, не спеша,
она тогда без моей силы с ума войдет, кошка...
     Наблюдая за  Петровой,  он  подсчитал,  что в  магазине она тратит от
семидесяти  копеек  до  рубля  в  день;  зарплату  ее  он  уже  знал:  сто
шестьдесят,  плюс  выслуга,  плюс  северные  -  на  круг  выходило  двести
семьдесят.  Копит.  А  если копит -  значит,  о будущем думает,  серьезный
человек,  а  такой ни в  чулок свои тысячи не сунет да и в кассу навряд ли
понесет,    слишком   много   получится   за   десять   лет;    значит   -
в к л а д ы в а е т.  Во что? Она ж в "Центроприиске", а мне  теперь  этот
"Центроприиск" как топографическая карта известен и понятен: они ж  районы
дают старателям, они знают, где богатые жилами  места,  а  где  отработки;
старателям - отработки; золотоносные места берегут  для  государства,  там
прииски будут ставить.
     ...Кротов ввел новую свою подругу в раж, приручил, а потом - жах! - и
на полтора месяца в  тундру:  "Любовь к родному краю,  дорогая,  ничего не
поделаешь, терпи и надейся, вернусь, рыбки привозу соленой, а если повезет
-  п о с т а р а ю с ь,  может,  золотишка тебе к ногам положу,  сережки с
него сделаешь и колечко..."
     Когда  вернулся,  когда  приникла она  к  нему,  когда  он  увидал ее
счастливое лицо, залитое слезами, понял: теперь с ней можно делать все что
угодно, она -  г о т о в а.  Раньше-то про нее говорили:  "Кремень,  а  не
человек, мужик в  юбке".  Ничего,  переломится.  Гретта  тоже  была  вроде
Гиммлера, а потом сама в тюрьму ходила: "Отпустите".
     Кротов смотрел на  счастливое лицо Анны,  залитое слезами,  гладил по
голове,  по плечам:  увел в комнату,  у в а ж и л,  а  потом,  затянувшись
горькой "казбечиной", вздохнул:
     - Рыбки я тебе привез, а вот золотишка без твоей помощи не найти мне.
Ты на этой земле одинокая - кто у тебя кроме тетки? - и я один, как перст.
Если не  нам вместе,  кому же?  Ты мне к  следующему году -  торопиться не
надо,  время от нас не уйдет - карты посмотри в сейфе у ваших изыскателей,
а?  С м о г и  их посмотреть, ладно? И расскажи, какие они - на кальке ли,
на ватмане; фото с них делать или надо перечерчивать...
     Женщина не отвечала -  прижималась только,  головой о плечо терлась -
кошка, одно слово...


     Через год  он  привез сорок три грамма золота;  взвешивали на  особых
весах; несколько деталей принесла Петрова, остальное собрал он, Кротов.
     А  через семь  лет  он  хранил в  тайнике у  нее  в  квартире пятьсот
двадцать граммов.
     С и л а.
     И тогда-то они вылетели в Ригу, к брату Анны...
     ...А брат оказался тряпкой.  Но Анна работала как надо. А работу надо
отмечать, как же иначе; ночью - само собой, а если придумать что для дня -
навек запомнит, бабы показуху любят...
     Перед вылетом из Риги надел очки,  зашел с  нею в ювелирный,  вроде б
полюбоваться:  спросил, что нравится ей; ответила, разглядев все, что было
под стеклом: "Вот этот изумруд".
     Отсчитал тысячу триста, взял колечко, надел на палец.
     Лицо  ее  в  тот  миг  понравилось Кротову  впервые и  по-настоящему;
закаменело ее лицо, словно бы рубленное по камню, только в глазах слезы...


                                    13

     Кротову уже  привезли в  управление;  за  ее  домом  было  поставлено
наблюдение;   допрос  проводил  Костенко  -   по  форме,   предупредив  об
ответственности за дачу ложных показаний.
     "К о с т е н к о.  -  Скажите,  пожалуйста,  отчего  вы,  филолог  по
образованию, не работаете в школе и никогда там не работали, а трудитесь в
сфере торговли?
     К р о т о в а.  -  Я не понимаю,  зачем меня сюда привезли? Если есть
недостача,  меня обязаны ознакомить с  документами ревизии,  которая -  во
всяком случае официально -  не проводилась.  А на ваш вопрос отвечаю:  вся
наша семья занималась ювелирным делом.  Покойный муж -  человек по  натуре
ревнивый -  поставил условием нашей  супружеской жизни,  чтобы я  работала
вместе с  ним,  была все  время рядом.  Он  был  начальником секции,  я  -
заместителем, потом он стал заведующим, я - начальником секции драгоценных
камней.
     К о с т е н к о. - Вас доставили сюда не в качестве обвиняемой, а как
свидетеля,  это ответ на ваш первый вопрос;  с данными ревизии, если в ней
возникнет необходимость,  вы будете ознакомлены заблаговременно, это ответ
на ваш второй вопрос. Удовлетворены?
     К р о т о в а. - Да. Спасибо.
     К о с т е н к о. - От кого пошла ваша семейная  традиция?  Я  имею  в
виду ваши слова, что вся семья занималась ювелирным делом.
     К р о т о в а.  -  Отец мужа был ювелиром.  Дед, которого я не знала,
тоже. Кажется, и прадед.
     К о с т е н к о. - В Смоленске была ювелирная торговля Юркиных. Какое
отношение имели к ней ваш муж и его отец?
     К р о т о в а. - Юркина - родня по мужниной линии.
     К о с т е н к о. - Какова судьба Юркиной?
     К р о т о в а. - Она уехала за границу в 1921 году.
     К о с т е н к о. - Одна?
     К р о т о в а. - Не знаю. Об этом у нас никогда не говорили.
     К о с т е н к о. - Куда уехала?
     К р о т о в а.  -  Я же говорю, это была закрытая тема. Я сама узнала
об  этом  в  начале  шестидесятых годов,  когда  родственники за  границей
перестали быть... ну опасными, что ли...
     К о с т е н к о. - После смерти мужа вы ни  с  кем  не  связали  свою
судьбу?
     К р о т о в а. - У меня  дети...  Дочери  пятнадцать,  это  может  ее
травмировать...  Сын уже взрослый, ему двадцать, он бы  меня  понял...  Но
девочка любила отца, вы понимаете, каково ей будет видеть в  доме  другого
мужчину.
     К о с т е н к о. - Простите за вопрос: у вас есть друг?
     К р о т о в а. - Да.
     К о с т е н к о. - Можете назвать его имя?
     К р о т о в а. - Да.  Он вдовец, так  что  я  не  нанесу  ущерба  его
репутации. Это Розин Лев Павлович.
     К о с т е н к о. - Чем он занимается?
     К р о т о в а. - Военврач в отставке.
     К о с т е н к о.  - Спасибо. Теперь расскажите, пожалуйста, по какому
поводу к вам приезжал однополчанин Николая Кротова?
     К р о т о в а.  -  Никакого  повода...   Расспрашивал,   что  у  меня
сохранилось от Коли, я ответила, что не помню,  кажется,  есть,  давно  не
перебирала письма и альбомы.
     К о с т е н к о. - Дальше...
     К р о т о в а.  - Он сказал, что Коля вроде герой, про него документы
ищут...  Назавтра снова позвонил,  пригласил в  кафе,  добро рассказал про
Колю,  говорил интересно,  потом я  почувствовала его интерес ко мне как к
женщине.  Я дала ему понять, что этого... Ну, словом, я дала ему понять...
Тогда он переключился на разговор о моей профессии.
     К о с т е н к о. - То есть?
     К р о т о в а. - Сказал, что к  старости,  когда  вышел  в  отставку,
начал...
     К о с т е н к о. - Он был в форме?
     К р о т о в а. - Да.
     К о с т е н к о. - Сколько звезд было на погонах?
     К р о т о в а. - Две больших. Как у Льва Павловича.
     К о с т е н к о. - А не четыре маленьких?
     К р о т о в а.  -  Нет, нет. Лев Павлович был военврачом, я знаю, что
такое капитан второго ранга...
     К о с т е н к о. - Сколько лет Льву Павловичу?
     К р о т о в а. - А что?
     К о с т е н к о. - Интересуюсь, когда он вышел в отставку?
     К р о т о в а. - Я не помню... Давно уже... Ему шестьдесят восемь...
     К о с т е н к о. - Простите, что перебил...
     К р о т о в а. - О чем же я?
     К о с т е н к о.  -  Не вы,  а он... Переключился на разговор о вашей
профессии, о его отставке, старости, о том, что он начал...
     К р о т о в а.  - Ну да! Вспомнила! Он сказал, что ездит в Коктебель,
собирает там  полудрагоценные камни:  агат,  аметист;  набрал  уже  много,
получил  в  наследство от  покойной  жены  золото,  спрашивал,  где  можно
огранить камни, нельзя ли это сделать у нас - при торге есть мастерская по
ремонту ювелирных изделий...
     К о с т е н к о. - Вы отказали ему?
     К р о т о в а. - Нет, отчего же, я обещала помочь...
     К о с т е н к о. - Дальше...
     К р о т о в а. -  Когда  я  почувствовала  его  интерес  ко  мне  как
женщине, все стало плохо.  Я дала ему понять, что мне это  неприятно.  Это
был неловкий момент... Но потом снова все было вполне пристойно.
     К о с т е н к о. -  Сколько  времени  надо  ждать  записи  на  ремонт
золотых изделий в вашей мастерской?
     К р о т о в а.  - Да никакой записи. Просто ребята медленно работают,
они не на хозрасчете,  а  на твердом окладе,  а  я если попрошу -  сделают
сразу же.
     К о с т е н к о. - И огранят камень, и оправят в золото?
     К р о т о в а. - Конечно.
     К о с т е н к о. - Это разрешено законом?
     К  р о т о в а.  -  Если человек предъявляет паспорт,  чего же в этом
предосудительного? К нам многие приходят ремонтировать драгоценности, мы у
всех требуем паспорт,  а  там прописка,  номер отделения милиции -  чего ж
больше? Так можно всех заподозрить...
     К о с т е н к о. - Это - упаси  бог,  это  не  надо.  А  вы  документ
капитана не посмотрели?
     К р о т о в а.  - Это неудобно... Если бы он сдал товар в мастерскую,
я  бы,  конечно,  проверила  документы -  даже  у  однополчанина покойного
родственника...
     К о с т е н к о. - В магазин вы с ним вместе заходили?
     К р о т о в а. - Да.  Он проводил  меня  на  работу,  посмотрел  наши
изделия...
     К о с т е н к о. - Те,  которые  на  витрине?  Или  вы  показали  ему
некоторые вещи, не пошедшие еще на прилавок?
     К р о т о в а. - Вы что, следите за мной?
     К о с т е н к о. - Нет.  Я просто смотрю  на  вас.  И  вижу,  что  вы
волнуетесь.  А волнуется тот человек, который  чего-то  недоговаривает.  Я
хочу понять, что вы скрываете?
     К р о т о в а. - Ах, ничего  я  не  скрываю!  Я  работаю  в  торговле
тридцать лет, прекрасно знаю тех людей из  ОБХСС,  которые  курируют  нашу
ветвь, у меня никогда не было трений с вашей организацией.
     К о с т е н к о.  - Скажите, а как удобнее транспортировать золото? В
песке, слитках или изделиях?
     К р о т о в а.  -   В  слитках.   Вы  имеете  в   виду   промышленную
транспортировку?
     К о с т е н к о. - В формах транспортировки я не силен. Я сыщик, а не
хозяйственник.  А  был у  вас никакой не однополчанин Кротова,  а  убийца,
который трупы топором рубит...
     К р о т о в а. - Вы это говорите серьезно?
     К о с т е н к о. - Вполне.
     К р о т о в а.  -  Господи...  Я действительно показала ему несколько
платиновых колец с  бриллиантами,  которые мы  еще не пустили на прилавок,
ждем конца квартала, бережем для выполнения плана...
     К о с т е н к о.  -  У вас весьма точный глаз. Вспомните, пожалуйста,
он очень внимательно разглядывал ваш кабинет? Ходил по нему?
     К р о т о в а. - Он не вел  себя  как  грабитель,  который  исследует
толщину решеток на окнах...  Мои окна забраны толстыми стальными прутьями,
а сигнализация идет напрямую к вам...
     К о с т е н к о. - А не спрашивал он вас, - с юмором, мимоходом, - не
боитесь ли воров?
     К р о т о в а.  -  Нет... Не так... Он сказал: "Вы тут как в бункере,
полнейшая безопасность".
     К о с т е н к о. - Вы возразили?
     К р о т о в а. - Нет, я сказала, что если смогли ограбить банк, то уж
нас, если захотят, подавно ограбят.
     К о с т е н к о. - Вы материально ответственны?
     К р о т о в а. - Нет. Заместитель.
     К о с т е н к о. - У вас дома есть фотографии Николая Кротова?
     К р о т о в а. - Школьные.
     К о с т е н к о. - А письма?
     К р о т о в а. - Да... Я не помню... Может быть...
     К о с т е н к о. - Он знает ваш адрес?
     К р о т о в а. - Нет.
     К о с т е н к о. - Вы его не приглашали в гости?
     К р о т о в а. - Нет.
     К о с т е н к о. - Мы  сейчас  поедем  к  вам  и  посмотрим  в  вашем
семейном архиве все фото и письма".


     Писем и фото в альбомах не было.
     И Костенко,  наконец,  понял: Кротов не просто будет бежать на запад,
он   будет  просить  политическое  убежище  поэтому-то  он  так  тщательно
у н и ч т о ж а е т  Кротова, Николая Ивановича, бандита, фашиста, волка.
     - Зачем вы лгали,  что "капитан второго ранга" не был у  вас дома?  -
спросил Костенко.
     И тут женщина сломалась...
     Она  не  плакала,  просто покатились слезы,  оставляя бурые  следы на
тщательно  положенном  "смуглом"  тоне;   Кротова  сделалась  в   какое-то
мгновение очень старой женщиной - потерянной и жалкой.
     - Помочь вам? - предложил Костенко. - Или вы все расскажете сами?
     Она отрицательно покачала головой, шепнула:
     - Я ничего не буду... рассказывать... вам...
     - Тогда я вам скажу.  Он привел вас домой. В кафе он купил шампанское
и коньяк.  Или водку,  хотя -  вряд ли, в кафе водку продают только верным
клиентам, но  п о д  вас он мог взять водку, чтобы сделать "огни Москвы" и
споить вас. Я обещаю вам выяснить все, - и это б