летал, а мне продавал зелень, и не за
тридцать копеек, а за двадцать. Дважды два, Жорик!
     - Значит, снова дорогу частнику открыть? Мироеду? Эксплуататору?!
     - Ты,  дорогой,  не  на трибуне,  выражения выбирай!  Я  председатель
строительного кооператива,  так что ж я -  мироед?  Эксплуататор?! Меня на
общем собрании голосовали, рабочие выдвинули! Плохо работаю - так вдвинут!
     - Разговорилась больно...
     - Эх, Жорик, Жорик, молодой ты парень, а такой неискренний! Мой сосед
- борода седая,  геолог,  двадцать девять лет отработал в экспедиции, трое
внуков у него учатся,  помогать надо,  так он со старухой кормит уважаемых
людей  города,   когда  им  нужно  гостей  принять  и  настоящей  домашней
грузинской кухней угостить... Что ж, этот геолог, по-твоему, тунеядец?
     Козаков  вдруг   вспомнил  старика,   заросшего  седой   щетиной,   с
теодолитом: бритый, кряжистый.
     "А вдруг - он?!"
     Козаков бросился в отделение милиции, сел к рации.
     - Майора Тадаву  х о ч у! - крикнул он. - Срочно!


                                    9

     - Я банку беру, девушка, - ответил Кротов бортпроводнице. - Для нашей
маленькой, не в туалет же ее вести.
     - Пусть потерпит, скоро прилетим.
     Кротов посмотрел на часы:
     - Сорок минут терпеть...
     - Тридцать, - ответила девушка, - ветер попутный, мы раньше прилетим.
     - Это хорошо,  - ответил Кротов, застегивая чемодан. - У вас, кстати,
валидола нет?
     - Сердце болит?
     - Не  то что болит,  жмет маленько.  Но если нет,  я  перенесу,  не у
пилотов же просить, им садиться надо, не до нас...
     - Бледный вы...
     - Жмет...
     - Сейчас  в  аптечке  посмотрим,   -  сказала  девушка,  -  йод  есть
наверняка, желудочные есть...
     Она достала жестяную баночку,  с красным крестом,  открыла ее, начала
перебирать бинт, пластырь, йод, пирамидон, папаверин.
     - Вот, - протянула бутылочку с корвалолом, - на ваше счастье.
     - Нет,  корвалол нельзя,  -  ответил Кротов,  - от него мне еще хуже,
только валидол, под язык положишь - и сразу отпустит.
     - Садитесь на место,  -  сказала девушка,  -  я у пилотов спрошу. Наш
второй  курить  бросил,  он  какие-то  таблетки  сосет  в  баночке  из-под
валидола, может, это и есть валидол.
     - Спасибо вам.
     "Еще лучше, - думал Кротов, возвращаясь на место, - вообще-то замок в
двери легко простреливается,  не зря я в осоавиахиме на У-2 тридцать часов
налетал; давай, красоточка, стучи в дверь, давай проси валидол".
     Он сел па место,  оглядываться не стал,  напряженно, спиною, плечами,
затылком ожидая,  когда услышит шаги,  несмотря на натуженный, ставший уже
привычным,  рев мотора.  Он услышал их за мгновение перед тем, как девушка
подошла к двери, ведущей в кабину пилотов.
     - Пристегнулись? - спросила она Кротова.
     Тот  заставил себя  вымученно улыбнуться,  отвечать не  стал,  только
глазами показал, что пристегнут.
     - Видишь,  как у дяди сердечко болит,  -  сказала соседка.  -  Может,
холодной водички попьете?
     - Сейчас пройдет,  -  прошептал Кротов,  -  это бывает у меня, ничего
страшного...
     Бортпроводница постучала в  дверь кабины,  дверь открылась,  выглянул
второй пилот.
     Кротов репетировал все  дальнейшее сотни  раз.  Он  шептал те  слова,
которые предположительно могла бы сказать бортпроводница: "Тут у пассажира
сердце болит,  а в аптечке нет валидола,  у вас, может, есть?" Или: "У вас
валидола нет?  Пассажир жалуется на  сердце".  Или еще короче:  "У вас нет
валидола?" Даже эти четыре слова были достаточны для того, чтобы нажать на
замок пристегнутого ремня,  выхватить пистоль,  рвануться вперед,  ударить
девку по темени,  выстрелить в  пилота,  если он потянется за оружием,  но
лучше  без  мокрухи,  лучше  левой рукой,  почти одновременно с  ударом по
голове девки,  ткнуть ему пальцами в глаза, ворваться в кабину, штурмана -
по темени, командиру - дулом в шею, левой рукой достать его револьвер, они
теперь вооруженные;  бывший летчик, которого поил в магаранском аэропорту,
рассказал, где обычно лежит оружие, можно дотянуться, Кротов тренировался,
ставил кресло, клал в него свое пальто, тянулся рукой, все отработано, все
будет как надо...
     ...Второй пилот склонился к девушке.
     - Пассажиру нужен валидол, - сказала бортпроводница.
     - Держите. Очень плохо ему?
     - Плохо. Бледный.
     - Вот бедолага... Сейчас прилетим, врача вызовем на поле...
     Кротов  зверем  вскинулся  с  кресла,  в  броске  выхватил  пистолет,
уткнулся дулом в загорелую шею командира:
     - Полетим в загранку, начальник.
     Левой рукой,  нагнувшись,  взял кобуру с  пистолетом -  висела именно
там,  где объяснял пьяный магаранский летчик,  гад,  водку не пил,  только
"Наири",  тот с наценкой стоит двадцать девять за бутылку, хотя тут тысячу
уплатишь, только б все  в ы з н а т ь.
     - Не полетим, - ответил командир.
     - Тогда - пуля, мне терять нечего.
     - Стреляй.
     - Я  выстрелю,  но  хочу предупредить,  что кончил школу Осоавиахима,
самолет посажу сам,  так что не пугай своей смертью. Я хочу, чтоб все было
добром.
     Командир хотел было оглянуться - Кротов сильно ткнул его дулом:
     - Не надо.
     Стремительно глянул на второго пилота:  тот лежал недвижно,  бледнел,
из темени медленно сочилась кровь; штурман не двигался.
     "Даже  если  очухается,  пройдет десять  минут,  нет,  за  десять  не
очухается,  минут двадцать. Мало времени, а стрелять не надо, там тюрьма -
тоже тюрьма. Или еще выдадут красным под пулю, террористов все боятся".
     Он  ударил  лежавшего  пилота  ботинком  в  висок,  голова  бессильно
дернулась, на боль никак не среагировал, порядок, не очухается.
     - Считаю до трех, - сказал Кротов. - Потом стреляю.
     Он передвинул пистолет к виску пилота, пояснив:
     - Так сподручней, чтоб приборную доску не порушить. Раз, два.
     - Убери пистолет, гадюка.
     - Пистолет не уберу. Спускайся, границу будешь переходить на бреющем.
     - Гад ты ползучий, - сказал командир, - пуля по тебе плачет, нелюдь.
     - Верно говоришь,  командир. Только все же спускайся, уходи из своего
эшелона.
     Кротов  переложил пистолет  в  левую  руку,  достал  наушники второго
пилота, надел на голову.
     - Садиться будешь на шоссе,  -  сказал он,  - направление возьмешь на
Сарывар, там военная база. Посадишь машину, я выйду, и можешь возвращаться
обратно.
     В наушниках  з а ш е р ш а в и л о,  потом Кротов услышал голос:
     - Борт двадцать два тринадцать, почему вы сошли с курса?
     Кротов шепнул пилоту:
     - Скажи - неисправность двигателя, в кабине запах дыма.
     - Так не говорят,  -  ответил пилот.  - Тогда поймут, прижмут военным
самолетом и посадят на наш аэродром. Или на таран прикажешь идти?
     "Врет?  Нет.  По идее,  говорит верно. Пусть говорит, я ж услышу, что
они ему ответят".
     - Это борт двадцать два тринадцать,  у меня отказала приборная доска,
магнитный компас не работает, сообщите мои координаты.
     - Вас понял. Где второй пилот?
     Командир поднял  голову  на  Кротова.  Тот  не  ждал  этого  вопроса,
ответил:
     - Скажи, что вышел в туалет.
     - Второй пилот осматривает проводку в салоне,  -  сказал командир.  -
Опрашивает пассажиров, нет ли кого с магнитами, геологи, может, летят.


     Как только Тадаве сообщили по рации,  что командир борта двадцать два
тринадцать произнес слово "магнит",  он бросился к машине - все летчики на
линии  были  проинструктированы:  в  случае попытки угона  в  любом случае
произнести слово "магнит".
     Информация Костенко и  сообщение Козакова опоздали примерно на  сорок
секунд:  командир борта  начал  принимать сообщение с  земли о  "геологе",
когда бандит забирал у  него пистолет,  и  более всего он боялся,  что тот
сорвет его наушники, но, к счастью, бандит взял наушники второго пилота, а
командир прижал  подбородком кнопку -  благо,  Кротов целил  ему  теперь в
висок,  поворот головы вниз был оправдан,  поэтому земля - как он считал -
слышит весь его разговор с бандитом.
     - Алло,  борт двадцать два тринадцать,  вы потеряли курс,  вы идете в
горы,  дайте указание второму пилоту определиться без  магнитного компаса,
берите на десять градусов влево, но будьте осторожны, не прерывайте с нами
связи, вы в пятидесяти километрах от границы.
     - Земля, вас понял, - ответил командир и резко положил самолет влево.
     Кротов  нащупал рукой  планшетку с  картой,  которая висела сбоку  от
кресла второго пилота,  бросил ее на сиденье, начал изучать красные линии,
нанесенные на нее штурманом.
     - Сколько лету до границы?
     - Пятнадцать минут.
     - Спускайся на бреющий.
     - Дай-ка я выйду,  а?  И ты сам спускайся,  если кончил Осоавиахим. Я
бить пассажиров не намерен. Обыщи меня, оружия нет, запрись и сажай машину
сам.
     - Алло,  борт двадцать два  тринадцать,  вы  движетесь в  направлении
госграницы, срочно уходите на пятнадцать градусов вправо.
     - Вас понял, ухожу на пятнадцать градусов вправо...
     - Я тебе уйду, - усмехнулся Кротов и  п о щ е к о т а л  дулом  седой
висок командира. - Прямо!
     - Я не знаю, что впереди... Может, горы...
     - Опускайся вниз.
     - Не  буду  я  гробиться,  -  озлился пилот и  чуть  заметно нажал на
педаль;  самолет повело вниз,  Кротов почувствовал,  что  его  отрывает от
пола, он вцепился рукой в ворот командирской куртки,закричал:
     - Ты что, сука?!
     - Яма это, - ответил пилот и выровнял самолет, взяв еще круче вправо.
     - Алло, алло, борт, вы следуете в направлении границы, говорит служба
погранзоны,  дайте вашу волну,  выходите на связь по двенадцать сорок, как
слышите, прием?
     - Что отвечать? - спросил пилот.
     - Молчи.
     - Алло,  алло,  борт,  вы  в  пяти километрах от границы,  немедленно
поверните назад, алло, как слышите?!
     - Молчи, - повторил Кротов шепотом, - молчи, пилот, молчи...
     ...И вдруг в наушниках возник жесткий голос с иностранным акцентом:
     - Со  стороны  России  в   воздушное  пространство  вторгся  самолет,
пассажирский, типа АН-2. Команда, вы слышите нас?
     - Отвечай, что слышим, - сказал Кротов.
     - Да, мы слышим вас.
     - В   связи  с   чем  отклонились  от  курса  и   нарушили  воздушное
пространство? Ложный ответ позволит нам применить особые меры.
     Кротов  перехватил воздух,  только  сейчас почувствовал,  как  тяжело
дышать:
     - Отвечай: мы просим посадки.
     - Я так не отвечу.
     - Отвечай, гад, как я говорю!
     - Ну,  сволочь,  ну,  гад, - ответил командир. - Я им скажу, что меня
принудили так лететь. Силой.
     - Хорошо, ответь, что на борту пассажир, выбравший свободу.
     Командир покашлял, сказал в микрофон:
     - На борту находится пассажир,  вынудивший меня пересечь границу. Наш
борт принадлежит Аэрофлоту Советского Союза.
     - Если на  борту есть убитые,  мы  не  разрешим посадку и  не  примем
вас...
     - Отвечай, что ни убитых, ни раненых нет.
     - На борту убитых нет, - ответил командир.
     - Предупредите того господина, который заставил вас пересечь границу,
что он предстанет перед нашим судом - в любом случае.
     - Хорошо, я передам. Да он сам все слышит.
     Кротов сказал:
     - Я  готов предстать перед их судом,  передай им,  но прошу гарантии,
что я не буду выдан Советам.
     - Он  готов  предстать перед вашим судом,  но  требует,  чтоб  вы  не
выдавали его Советам.
     - Ждите нашего ответа.
     - Сколько ждать, у меня горючее на исходе...
     - Ждите нашего ответа, - монотонно повторили с земли.
     - А  мне  куда идти?  -  устало,  безликим голосом спрашивал молчащую
землю командир.  -  Вперед или круги давать?  В каком радиусе, направление
дайте, эшелон, высоту, параметры.
     - Кружите, не спускаясь к земле, из облачности не выходить, в случае,
если  пойдете самовольно по  курсам сорок три  или  сорок пять,  вынуждены
будем открыть огонь...
     - База, - вслух сказал командир, - боятся.
     Кротов стремительно обернулся,  почувствовав на себе взгляд;  штурман
действительно пытался подняться,  завороженно глядя на спину Кротова. Тот,
выругавшись, снова ударил парня.
     - Ну скотина,  - сказал командир, - ну, нелюдь... Если убил - отдадут
тебя там, под расстрел отдадут, гадюку, как такого земля носит.
     - Не убил, - ответил Кротов, оглянувшись, - дышит. Я оглушил его.
     - Борт русского самолета,  в  случае если у  вас нет жертв и человек,
желающий  просить  политическое  убежище,  не  применял  огнестрельное или
холодное оружие,  он  будет судим,  но выдан России не будет.  Берите курс
двадцать четыре и начинайте снижение,  не уходя из того сектора, в котором
сейчас находитесь.
     Когда облака кончились,  Кротов увидал горы, одни горы, а в горах две
узкие взлетно-посадочные полосы.  У  левой,  в самом ее конце,  стояло два
маленьких аккуратных коттеджа, увитых виноградом.
     - У девки оружие есть? - спросил Кротов, кусая губы.
     - У кого?
     - У проводницы?
     - Нет.
     - Если есть - пристрелю, и меня оправдают, самооборона.
     - Нет у нее оружия.


     Когда самолет,  вздрогнув,  остановился и Кротов увидел,  как высокий
мужчина в  элегантном костюме неторопливо отделился от группы и двинулся к
самолету, счастье сделало его горячим, словно вошел в парную с мороза.
     - Подними руки, - сказал он командиру.
     Тот послушно руки поднял. Кротов, не выпуская из левой руки пистолет,
достал из кармана веревку с заранее заготовленным кольцом, продел обе руки
командира в  это  кольцо,  затянул его,  обмотал кисти еще  несколько раз,
сунул пистолет в карман,  завязал веревку своим особым узлом,  парашютным,
геленовским,  надежным;  пятясь,  подошел  к  двери,  распахнул ее,  резко
обернулся: навел пистолет на пассажиров, не вынимая левой руки из кармана.
     - Граждане,  сейчас вы  улетите домой.  У  кого из  мужчин есть ножи,
встаньте.
     Поднялся старик, который уступил место женщине с девочкой.
     - Брось на пол, - сказал Кротов.
     Старик достал из кармана перламутровый перочинный ножик, бросил его и
сказал:
     - Пес!
     Кротов медленно, тяжело ступая, пошел сквозь замершую тишину салона в
хвост,  взял  свой  чемодан,  где  под  инструментом  хранилось  золото  и
бриллианты из магазина  с е с т р и ц ы,  открыл дверь.
     Внизу, улыбаясь, стоял мужчина.
     - Спрыгните? - спросил он с каким-то странным акцентом.
     Кротов ответил:
     - Спрыгну. Только сначала покажите мне свой паспорт.
     - Военнослужащие сдают свой паспорт,  -  ответил мужчина. - А вы свой
паспорт бросьте мне, я хочу его внимательно посмотреть.
     Кротов,  не опуская пистолета, достал из кармана паспорт и бросил его
к ногам мужчины.
     Тот поднял, раскрыл: Милинко...
     - Прыгайте, господин Милинко, - он протянул ему руку, - прыгайте.
     - Все равно покажите ваш документ. Любой.
     - Хай! - крикнул кто-то из тех, что стояли поодаль.
     Кричали не по-русски.  Кротов ничего не понял,  но он часто слушал их
радио,    голос    подействовал    на    него    завороженно,     как    и
р а с к о в а н н о с т ь людей, стоявших неподалеку от длинной машины. За
рулем сидели рослые парни и, лениво жуя резинку, смотрели на происходящее.
     Мужчина пожал плечами,  повернулся и пошел, бросив паспорт Кротова на
теплые плиты взлетной полосы.
     - Эй! - крикнул Кротов. - Вы чего?!
     - Ультиматум - не для меня, - не оборачиваясь, ответил мужчина.
     - Эй! - снова крикнул Кротов. - Да стойте, я шуткой!
     Спрыгнув,  он  поднял  паспорт  и  побежал следом  за  мужчиной.  Тот
обернулся,  усмехнувшись,  достал из  кармана пачку  "Мальборо",  протянул
Кротову. Тот потянулся трясущимися руками к коробке.
     - Вообще-то я не курю, - сказал он, - разве что после пережитого...
     Сигарета никак не  доставалась,  он опустил глаза на пачку,  и  вдруг
холод сковал его.
     "Производство табачной фабрики "Ява" и объединения "Филипп Морис",  -
успел  прочитать  Кротов,  и,  не  раздумывая,  отбросив  тело  назад,  он
выстрелил в  мужчину,  в  сердце ему  выстрелил:  тот обрушился на  землю.
Кротов вскинул пистолет,  чтобы перещелкать тех,  кто был возле машин, все
сразу понял -  и  г  р а,  но выстрелить не успел,  пуля пробила ему руку,
пистолет выпал на землю.


                                    10

     ...Костенко склонился над Тадавой:
     - Ну что, дед? Больно?
     - Снова вы  правы,  -  ответил он,  -  даже как-то противно:  я  ведь
поначалу не хотел кольчугу надевать.
     - Мцыри, - усмехнулся Костенко. - А мне еще одного хоронить?
     Он  поднял  простыню,  увидел страшный,  черный кровоподтек на  груди
Тадавы, разорванную кожу, простыню опустил, покачал головой, вздохнул.
     - А что это вы меня "дедом" величаете? - спросил Тадава.
     - Да так, - ответил Костенко. - "Дед" - хорошее слово, очень нравится
мне, когда человека можно назвать "дедом".
     Из госпиталя Костенко поехал в тюрьму.  Кротова допрашивали бригадой.
Костенко поблагодарил коллег, остался с Кротовым с глазу на глаз:
     - Сейчас  поедем  в  Москву,   Милинко  (фамилию  Кротов  ему  -   по
разработанному плану -  не называли еще). Самолет, как понимаю, переносите
нормально?
     - Вполне,  - ответил тот. - Вы, я думаю, главный, так что протест вам
можно заявить?
     - По поводу чего?
     - По  поводу  того,  что  до  сих  пор  не  вызван  врач-психиатр?  Я
действовал под гипнозом...  Главный,  тот, кто виновен в моих неосознанных
действиях, остался на свободе...
     - Протест принято заявлять прокурору.  А  я  сыщик...  Я  свою работу
сделал... Как фамилия гипнотизера?
     - Это   я   скажу  работникам  прокуратуры  после  того,   как   буду
освидетельствован врачом-психиатром...
     - Что ж... Это даже не протест - вполне законная просьба... Но я могу
вам назвать фамилию "гипнотизера"... Его фамилия Кротов, Николай Иванович,
- разве нет?!


     ...Через сорок два дня Костенко позвонил в Магаран, Жукову:
     - Подполковник, привет вам, дорогой, и поздравления со звездочкой!
     - Все равно в Москву не поеду, - ответил тот.
     - Ну  и  не  надо,  -  легко согласился Костенко.  -  Вы  поезжайте к
Журавлевой,  к этой красавице Диане.  Желательно, чтобы в это время ее муж
был в вечерней смене. Сядьте к столу, облокотитесь, протяните правую руку,
разожмите пальцы и  скажите ей  следующее:  "Мадам,  если вы  сейчас же не
положите сюда, в эту мою ладонь самородок, я обещаю вам тяжкие времена..."


     ...Журавлева стала  мертвенно-бледной,  откинулась на  спинку  стула,
хотела что-то ответить, но слова застряли в горле...
     - Храните вне дома? - помог ей Жуков.
     Она кивнула.
     - Ну одевайтесь. Надо ж вам до прихода благоверного вернуться. Или он
в курсе?
     Женщина отрицательно покачала головой,  а потом заплакала, но плакала
она  не  по-женски  -  беспомощно,  жалостливо,  безысходно,  -  а  как-то
совершенно по-особому, очень рационально и зло...




                                 1979 г.



__________________________________________________________________________
     Сканиpовал Еpшов В.Г. Дата последней редакции: 18/02/99