. Я лег на крыльце. Ключи его я забрал,  так  что
знал, что он никуда не денется.
   И потом он вернулся,  тихо-тихо,  как  мышка.  Когда  я  подошел,  он
зачем-то стал гудеть. Потом я увидел его лицо - он весь был  в  каких-то
красных пятнах, как Оскар  Джонстад,  когда  пару  лет  назад  отравился
спиртом.
   Я спросил: Майлс, какого черта  вам  тут  нужно?  Я  ходил  в  гости,
ответил он.
   В лес? - спросил я.
   Да, говорит он. Я ходил в гости к Ринн.
   Кто знает, о чем они там сговаривались. Об этих  старых  норвежцах  в
долине говорят разное. Я сам норвежец и не хочу сказать ничего  плохого,
но все знают, что иногда они сходят с катушек. А эта Ринн всю жизнь была
не в себе. Помните старого Оле, что жил  у  Четырех  Развилок?  Все  его
хорошо знали, а потом он спятил и  подвешивал  свою  дочь  к  потолочной
балке, а в остальное время жил с ней, как с  женой.  А  по  воскресеньям
стоял в церкви, как самый примерный слуга Господа во  всем  Ардене.  Это
было уже двадцать три года назад, но странные вещи до сих пор случаются.
Я никогда не верил этой Ринн. Она настоящая ведьма.  Некоторые  говорят,
что Оскар Джонстад начал пить из-за того, что она навела  порчу  на  его
телку, и он боялся, что следом придет его очередь.
   И еще этот Пол Кант. Он ведь сразу после этого виделся с ним, так?  И
сразу же Пол попытался себя убить.
   Я думаю, он пытался смыться. Может быть, вместе с крошкой Полом. Тому
тоже было, что скрывать, но даже он не поперся бы в гости в  лес  в  три
часа ночи.
   Я чувствую свою ответственность. Я ведь нашел  эту  девочку,  и  меня
чуть не стошнило. Ее ведь почти разорвали пополам... ну, вы там  были  и
сами все видели.
   Поэтому, когда это случилось снова, и мне позвонили ребята из Ардена,
я сказал: конечно, давайте. Помогу, чем смогу.

***

   К моменту, когда я подогнал машину к дому, лицо  мое  начало  гореть.
Глаза слезились, поэтому я бросил машину на лужайке и  поспешил  в  дом.
Ночной воздух тоже казался раскаленным и колол меня тысячами  иголок.  Я
шел медленно, чтобы не оцарапать лицо этой жаркой игольчатой массой.
   Когда я подошел к дому, там включился свет.
   Теперь это не успокоило меня, а напротив, бросило в дрожь.  Я  открыл
дверь, ощущая пальцами  холод  металлической  ручки.  Кобыла  в  темноте
завозилась и звякнула колокольчиком. Мне вдруг захотелось назад к  Ринн,
в теплую постель под кронами гигантских деревьев.
   Я заглянул в комнату - никого. Старая мебель стояла на своих  местах.
Свет включался во всем доме рубильником у входа. Я выключил  его,  потом
опять включил. Он работал нормально.
   Лампочка в кухне освещала следы работы Туты Сандерсон: тарелки вымыты
и убраны,  пол  подметен.  Единственным  объяснением,  пришедшим  мне  в
голову, было повреждение проводки. Тут мне  показалось,  что  в  комнате
что-то изменилось, что-то очень важное.  Лицо  продолжало  гореть,  и  я
вымыл его жидким хозяйственным мылом. Жжение исчезло.
   Это улучшение состояния позволило мне собраться с мыслями, и, войдя в
комнату, я увидел, наконец, что же не на месте. Фотография нас с  Алисон
не висела над дверью, где я ее повесил. Кто-то передвинул ее. Я поспешил
в старую спальню.
   Тута С. поработала и здесь. Беспорядок, который я оставил здесь,  был
ликвидирован: фотографии аккуратно сложены  обратно  в  сундучок,  щепки
положены рядом, как огромные зубочистки. Я открыл сундучок,  и  на  меня
взглянуло осклабившееся лицо Дуэйна. Я захлопнул крышку. Ящик Пандоры.
   Фотография могла быть только в одном месте, и там я  ее  и  нашел.  В
моем кабинете, на столе, рядом с одиночным фото Алисон.
   И я знал - как это было не невероятно, - кто ее туда поместил.

***

   Как уже установилось  в  доме  Апдалей,  мой  сон  представлял  собой
цепочку бессвязных кошмаров, и все, что я помнил из них  -  проснулся  я
поздно и прозевал, расставание на дороге и богатырский прыжок  Алисон  в
окошко, - это то, что я несколько раз просыпался.  Кошмары,  которые  не
помнишь, не имеют над тобой власти. Я чувствовал страшный  голод  -  еще
один признак восстановленного здоровья.
   Я был уверен,  что  фотографию  переместила  Алисон  Грининг,  и  мою
уверенность не поколебало то, что она для  этого  воспользовалась  чужой
рукой.
   - Ничего, что я перенесла эту фотографию? - спросила Тута  Сандерсон,
когда я спустился завтракать. - Я подумала, что раз у вас  наверху  есть
похожая, то лучше пусть они будут рядом. Я ничего  не  трогала  в  вашей
комнате, просто поставила фотографию на стол.
   Я в изумлении смотрел на нее.  Она  оттирала  своими  пухлыми  руками
решетку плиты. На лице ее застыло выражение сонного упрямства.
   - Почему вы это сделали?
   - Говорю же, чтобы они были рядом, - она лгала.  Она  действовала  по
воле Алисон; это было так же ясно, как и то, что ей не хотелось смотреть
на эту фотографию.
   - Что вы думаете о моей кузине? Вы ее помните?
   - Тут не о чем говорить.
   - Вы просто не хотите говорить о ней.
   - Нет. Что прошло, то прошло.
   - Только в одном смысле, - я засмеялся.  -  Только  в  одном  смысле,
дорогая миссис Сандерсон.
   Это "дорогая" заставило ее  обиженно  уткнуться  в  плиту.  Но  через
какое-то время она заговорила снова:
   - А зачем вы разорвали фотографию дочки Дуэйна?  Я  нашла  ее,  когда
разбирала ваш беспорядок в комнате.
   - Я не знаю, о чем вы, - сказал я. - Или  не  помню.  Может  быть,  я
сделал это механически.
   - Может, - согласилась она, подавая мне тарелку с яичницей. -  Может,
вы так сделали и с вашей машиной.

***

   Я еще ощущал вкус этой  яичницы,  когда  два  часа  спустя  стоял  на
асфальте авторемонта в Ардене и слушал, как коренастый молодой человек с
карточкой "Хэнк", приколотой над сердцем,  сокрушается  по  поводу  моей
машины.
   - Плохо, - сказал он. - Надеюсь, у вас есть страховка? Так вот, у нас
сейчас вообще нет человека, который мог бы исправить эти вмятины. К тому
же все детали заграничные - это стекло, фара, колпачок.  Все  это  нужно
заказывать, будет стоить уйму денег.
   - Вам же не в Германии  их  заказывать,  -  заметил  я.  -  Наверняка
где-нибудь поблизости есть агентство "Фольксвагена".
   - Может быть. Я что-то об этом слышал, но  не  помню  где.  И  у  нас
сейчас полно работы. Я оглядел пустынную станцию.
   - Вы ее просто не видите, - сказал Хэнк с вызовом.
   - Не вижу, - согласился я, думая, что  это,  должно  быть,  та  самая
станция, где работал жених Дуэйновой полячки. - Может, это  поможет  вам
найти время, - я сунул ему в руку десять долларов.
   - Вы здешний, мистер?
   - А вы как думаете? - он не ответил.  -  Нет,  я  приезжий.  Попал  в
аварию. Слушайте, забудьте о вмятинах, замените только стекло и фары.  И
проверьте мотор.
   - Ладно. Ваша фамилия?
   - Грининг. Майлс Грининг.
   - Вы что, еврей?
   Парень неохотно выдал мне одну из реликвий гаража, "нэш" 57-го  года,
грохочущий  при  езде,  как  вагон  с  лесом;  доехав   до   города,   я
предусмотрительно оставил его в надежном месте и дальше пошел пешком.

***

   Через полтора часа я говорил с Полом Кантом.
   - Ты одним своим приездом навлек беду на себя и  на  меня,  Майлс.  Я
пытался тебя предупредить, но ты не захотел слушать. Я ценю твою дружбу,
но тут только два человека, которых здешние обыватели подозревают в этих
убийствах, и это мы с тобой. Если ты не боишься, так это потому, что  не
понимаешь еще, во что влип. А я боюсь. Если еще что-нибудь случится,  то
я  покойник,  понимаешь?  Прошлым  вечером  они   разбили   мою   машину
бейсбольными битами.
   - Мою тоже, - сказал я. - И я видел, как они трудились над твоей,  но
не знал, чья она.
   - Так мы и будем смотреть и думать, кого прибьют раньше  -  тебя  или
меня. Почему бы тебе не сбежать, пока есть возможность?
   - Не могу по нескольким причинам. Первая - это то, что Белый  Медведь
попросил меня задержаться.
   - Это из-за Алисон Грининг?
   Я кивнул.
   Он глубоко вздохнул - удивительно, как в его высохшем теле  умещалось
столько воздуха.
   - Конечно. Я должен был сам догадаться. Хотел бы я, чтобы  мои  грехи
были так же далеко в прошлом, как твои, - я смотрел на него в удивлении,
пока он пытался трясущимися руками зажечь сигарету. - Неужели  никто  не
предупредил тебя, Майлс, что тебе не нужно встречаться со  мной?  Я  тут
настоящее пугало.
   Перед тем, как идти к Полу, я зашел в магазин на Мейн-стрит  и  купил
портативный проигрыватель. Клерк, прочитав мою фамилию на чеке,  скрылся
в конторе. Мое появление произвело небольшую сенсацию среди  покупателей
- они делали вид, что не смотрят  на  меня,  но  вели  себя  подчеркнуто
осторожно. Клерк вернулся с нервным  мужчиной  в  коричневом  костюме  и
галстуке из вискозы. Он сообщил мне, что не может принять мой чек.
   - Почему?
   - Мистер Тигарден, это чек нью-йоркского банка.
   - Естественно. В Нью-Йорке тоже  пользуются  деньгами,  вы  этого  не
знали?
   - Но мы принимаем только местные чеки.
   - А как насчет кредитных карт? Их вы принимаете?
   - Обычно да.
   Я извлек из бумажника веер карточек:
   -  Какую  вам?  "Америкэн  Экспресс"?   "Мобил"?   "Сирс"?   Давайте,
выбирайте. "Файрстоун"?
   - Мистер Тигарден, в этом нет необходимости. В случае...
   - Что в случае? Это ведь те же деньги, разве не  так?  Вот  еще  одна
"Бэнкамерикард". Выбирайте!
   Другие покупатели уже не притворялись, что не слушают  наш  разговор.
Некоторые направились к выходу. Наконец он выбрал  "Америкэн  Экспресс",
которую я назвал первой, и взялся за оформление покупки. К  концу  этого
дела он весь вспотел.
   Я просмотрел отделы пластинок в "Зумго" и универмаге "От побережья  к
побережью", но не нашел ничего, отвечающего вкусам Алисон.  В  маленьком
магазинчике возле Фрибо я отыскал несколько книг,  которые  она  любила:
"Она", "Белый отряд", Керуак, Сент-Экзюпери. За них я уплатил наличными,
чтобы опять не начинать волынку с чеками и кредитными картами.
   Я прошел несколько кварталов, загрузил покупки в "нэш" и  вернулся  к
Фрибо.
   - Могу я позвонить? - спросил я хозяина.  Он  с  видимым  облегчением
кивнул на автомат в углу. По его выражению я знал, что он мне скажет.
   - Мистер Тигарден, вы хороший клиент, но вчера вечером ко  мне  зашли
люди и сказали...
   - Что я не должен больше сюда ходить, так?
   Он кивнул.
   - А иначе что они сделают? Выбьют окна? Сожгут ваше заведение?
   - Нет, мистер Тигарден. Они этого не говорили.
   - Но вам будет спокойнее, если я здесь не появлюсь.
   - Может быть, неделю. Поверьте, мистер Тигарден, я ничего против  вас
не имею. Но они почему-то решили... понимаете?
   - Я не хочу доставлять вам неприятности.
   Он отвернулся, не в силах больше смотреть на меня:
   - Телефон в углу.
   Я набрал номер Пола Канта. Его  шепчущий  голос  нерешительно  сказал
"привет".
   - Пол, хватит от меня прятаться. Я в Ардене и хочу  зайти  к  тебе  и
поговорить о том, что происходит.
   - Не надо, - взмолился он.
   - Не надо меня оберегать. Тебе же будет хуже, если люди увидят, как я
барабаню в твою дверь. Мне нужно с тобой поговорить.
   - Ты все равно придешь.
   - Именно так.
   - Тогда хотя бы не ставь машину  возле  моего  дома.  И  не  входи  в
парадную дверь. Сверни в переулок между Коммерсиэл-стрит и Мэдисон и иди
до моего дома. Я тебя впущу.
   И теперь, в своей наглухо занавешенной комнате, он  говорил,  что  он
пугало. Он был похож на  классического  пациента  Фрейда  -  напуганный,
усохший,  преждевременно  состарившийся.  Дополняли  картину   маленькое
обезьянье личико и белая, давно не  стиранная  рубашка.  Когда  мы  были
детьми, Пол Кант подавал большие надежды, и я  думал,  что  он  один  из
самых уважаемых людей в Ардене. На каникулах,  в  отсутствие  Алисон,  я
делил время между озорством с Белым Медведем и разговорами с  Полом.  Он
очень много читал.  Его  мать  была  прикована  к  постели,  и  Пол  рос
серьезным, как все дети, которым приходится  заботиться  о  родителях  -
вернее, об одном из родителей; его отец умер уже давно. Еще я думал, что
Пол давно уехал в какой-нибудь большой город и отряхнул пыль  Ардена  со
своих ног. Но он был здесь, в этом  затхлом  доме,  излучающий  страх  и
отчаяние.
   - Взгляни в окно, - сказал он. - Только так, чтобы тебя не увидели.
   - За тобой что, наблюдают?
   - Ты посмотри, - он затушил сигарету и тут же взял другую.
   Я отогнул край занавески.
   В квартале от дома,  облокотясь  на  красный  пикап,  стоял  человек,
похожий на одного из тех, что вчера швыряли в меня камнями. Он глядел  в
сторону дома Пола.
   - И так все время?
   - Не только он. Они сменяются. Их пятеро, может быть, шестеро.
   - Ты знаешь их?
   - Конечно. Я же здесь живу.
   - А почему ты ничего не делаешь?
   - А что ты предлагаешь? Позвонить нашему шерифу? Это же  его  дружки.
Они знакомы с ним лучше, чем я.
   - А что они делают, когда ты выходишь?
   - Я редко выхожу, - он попытался изобразить улыбку. - Думаю, идут  за
мной. Им плевать, если я их увижу. Они хотят, чтобы я их видел.
   - И ты не сообщил, что они разбили твою машину?
   - Зачем? Говр и так все знает.
   - Но почему, черт побери? - взорвался я. - Почему весь огонь  в  твою
сторону?
   Он усмехнулся и пожал плечами. Но я знал; я заподозрил это, еще когда
Дуэйн посоветовал мне оставить Пола  Канта  в  покое.  Человек  с  таким
печальным сексуальным опытом, как у Дуэйна,  особенно  остро  чувствовал
чужую сексуальную ненормальность. А в  Ардене  все  еще  царили  взгляды
девятнадцатого века.
   - Я немного отличаюсь от них, Майлс.
   - О Боже, - выдохнул я, - ну и что с того? Если ты гей, то это только
предлог для них. Почему ты позволяешь себя  терроризировать?  Ты  должен
был давно уехать из этой дыры.
   Он снова улыбнулся:
   - Я никогда не был храбрецом, Майлс. Я  могу  жить  только  здесь.  Я
ухаживал за матерью, ты помнишь, и она, когда умерла, оставила мне  этот
дом, - дом пах пылью и запустением, а сам Пол вообще ничем  не  пах.  Он
словно был где-то в другом измерении. Он сказал:
   - Я никогда на самом деле не был... тем, что ты сказал.  Просто  люди
чувствовали это во мне. Я тоже чувствовал, но здесь  очень  ограниченные
возможности, - снова эта вымученная, бледная улыбка.
   - И ты решил бросить работу и запереться здесь, как в тюрьме?
   -  Ты  не  я,  Майлс.  Тебе  этого  не  понять.  Я  оглядел  комнату,
обставленную старушечьими вещами. Тяжелые  неудобные  кресла  в  чехлах.
Дешевые фарфоровые статуэтки: пастушки и собачки, мистер Пиквик и миссис
Гамп. Никаких книг.
   - Нет, - сказал я. - Не понять.
   - Ты ведь не можешь мне доверять, Майлс. Мы столько лет не  виделись,
- он затушил сигарету и запустил руку в свои густые черные волосы.
   - Могу. Пока суд не  признал  тебя  виновным,  -  сказал  я,  начиная
проникаться чувством безнадежности, витавшим вокруг него.
   Он издал смешок.
   - Что ты думаешь делать? Сидеть здесь, пока они не решат, что с тобой
сотворить?
   - Все, что я могу - это ждать, пока все кончится.  Если  они  поймают
убийцу, то меня, наверное, восстановят на работе. А что  думаешь  делать
ты?
   - Не знаю, - признался я. - Я думал, мы  сможем  как-то  помочь  друг
другу. На твоем месте я бы ночью выбрался из дома и уехал в  Чикаго  или
еще куда-нибудь, пока все не кончится.
   - Моя машина сломана. Да и куда мне ехать? - он  снова  улыбнулся.  -
Знаешь, Майлс, я немного завидую ему. Убийце. Он не  боится  делать  то,
что он делает. Конечно, он зверь, чудовище, но  он  делает,  что  хочет.
Разве не так? - обезьянье личико смотрело на меня, по-прежнему  улыбаясь
той же мертвой улыбкой. За запахами пыли и старушечьих вещей  угадывался
еще запах давно увядших цветов.
   - Как Гитлер. Тебе надо бы поговорить с Заком.
   - Ты его знаешь?
   - Встречался.
   - Держись от него подальше. Он  может  доставить  тебе  неприятности,
Майлс.
   - Он мой фанат, - сказал я. - Он хочет быть на меня похожим.
   Пол пожал плечами; эта тема его не интересовала.
   - Похоже, что я зря теряю время, - сказал я.
   - Да.
   - Если тебе все же понадобится помощь, Пол, приходи на ферму Апдалей.
Я постараюсь тебе помочь.
   - Ни один из нас не может помочь другому, - он равнодушно взглянул на
меня, явно ожидая, когда я уйду. - Майлс, сколько лет было твоей кузине,
когда она умерла?
   - Четырнадцать.
   - Бедный Майлс.
   - Бедный, - согласился я и ушел, оставив его сидеть там с дымящейся в
руке сигаретой.

***

   Теплый воздух снаружи показался мне невероятно свежим,  и  я  глубоко
вдохнул, спускаясь с  крыльца  Пола  по  ветхим  ступенькам.  Грудь  мою
распирали не очень понятные чувства. Я  оглянулся,  понимая,  что,  если
меня кто-нибудь  заметит,  мне  несдобровать,  и  заметил  то,  чего  не
разглядел, когда шел к Полу. В углу двора возле  забора  стояла  собачья
конура, откуда в густые заросли травы уходила  туго  натянутая  цепь.  С
похолодевшим сердцем я сделал два шага вглубь  двора.  Собака  лежала  в
траве с цепью вокруг того, что было ее  шеей.  Черви  облепили  ее,  как
живое покрывало.
   Я поспешил прочь. Ужасное зрелище стояло перед  моими  глазами,  даже
когда я вышел за ворота и пошел по переулку.
   Когда я прошел футов тридцать,  напротив  меня  появился  полицейский
автомобиль, закрывая мне выход. За рулем сидел крупный мужчина и смотрел
в мою сторону. Я обернулся - другой конец переулка был свободен, - потом
опять посмотрел на человека в машине. Он помахал мне.  Я  пошел  вперед,
убеждая себя, что, собственно, ни в чем не виноват.
   Это оказался Белый Медведь. Он открыл мне пассажирскую  дверцу,  и  я
обошел машину и сел рядом с ним.
   - Да, ты молодец, - сказал он. - А если бы кто-нибудь тебя увидел?  Я
не хочу, чтобы тебе оторвали голову.
   - Как ты узнал, что я здесь?
   -  Допустим,  догадался,  -  он  смотрел  на  меня  с  добрым,  почти
родительским, выражением - Час назад  мне  позвонил  парень  со  станции
техобслуживания по имени Хэнк Спелз. Он сказал, что  ты  сдал  в  ремонт
машину и указал чужую фамилию.
   - А откуда он знает, что она чужая?
   - Ох, Майлс, - вздохнул Белый Медведь, трогая с места. Мы свернули  и
плавно поплыли по Мейн-стрит, мимо Зумго, булочной,  бара  Фрибо.  -  Ты
ведь известный человек. Прямо как кинозвезда. Мог бы ожидать,  что  тебя
узнают, - мы доехали до здания суда, но он не свернул в участок,  как  я
ожидал, а продолжал ехать прямо, через мост.  Мимо  пролетели  несколько
домов, ресторан, боулинг-клуб, и мы выехали на простор полей.
   -  Я  не  думал,  что  чинить  машину  под  чужой  фамилией   -   это
преступление, - сказал я. - Куда мы едем?
   - Так, проедемся. Конечно, это не преступление. Но это глупость. Тебя
все равно все знают, и это только наводит таких  олухов,  как  Хэнк,  на
подозрения. И скажи, Майлс, какого черта ты сказал именно эту фамилию? -
При слове "черта" он стукнул кулаком по рулю. - Ответь  мне!  Почему  из
всех фамилий ты выбрал именно Грининг? Не надо напоминать об этом людям,
парень. Это в твоих же интересах.
   - Я слышу это с первых минут в Ардене. Белый Медведь покачал головой:
   - Ладно. Забудем об этом. Надеюсь, Хэнк тоже забудет. Что тебе сказал
Пол Кант?
   - Он ничего не знает. И уж конечно никого не убивал. Он  боится  даже
выйти в магазин за продуктами.
   - Это он тебе сказал?
   - Он боится даже выйти и закопать свою собаку.  Я  увидел  ее,  когда
уходил. Он не способен никого убить.
   Белый Медведь опять покачал головой и поерзал на  сиденье.  Ему  явно
было тесно. Мы отъехали уже довольно  далеко  -  за  деревьями  блестели
изгибы реки Бланделл.
   - Это здесь рыбаки нашли Гвен Олсон? Он вскинул голову:
   - Нет. В паре миль внизу. Мы проехали то место пять минут назад.
   - Зачем?
   - Что "зачем"?
   Я пожал плечами; мы оба знали, зачем.
   - Я думаю, твой друг Пол Кант не все тебе сказал.
   - Ты о чем?
   - Он предложил тебе что-нибудь, когд