ой. Она, прищурившись,  поглядела  на
меня и что-то пробормотала. Еще тогда она  была  маленькой  темноволосой
женщиной сурового вида, и с  годами  ее  суровость  еще  увеличилась.  Я
вспомнил, что она всегда недолюбливала меня и что для этого у  нее  были
причины. Но я не думал, что она узнает меня; годы  сильно  изменили  мою
внешность. Несмотря на это, мой недавний подъем улетучился, я чувствовал
себя разбитым, и мне хотелось поскорее уйти.
   - Что вам, мистер? - спросила она с  норвежской  певучестью.  Впервые
эта речь показалась мне чужой и враждебной.
   - Энди здесь? - спросил я, подходя ближе  к  прилавку  сквозь  густую
пелену запахов.
   Она молча встала и скрылась в недрах магазина. Дверь закрылась, потом
открылась снова.
   Я увидел Энди  -  растолстевшего  и  полысевшего.  Его  пухлое  лицо,
похожее на женское, казалось встревоженным. У прилавка  он  остановился,
выпятив живот.
   - Чем могу помочь? - вежливость вопроса не  сочеталась  с  испуганным
взглядом. Я заметил, что остаток его волос из каштанового стал седым.  -
Вы не репортер?
   - Я зашел  повидаться,  -  сказал  я.  -  Я  бывал  у  вас  вместе  с
родителями. Я сын Евы Апдаль, - так меня было легче всего опознать.
   Он вгляделся в меня, потом кивнул:
   - Майлс. Вы Майлс. Заехали в гости или пожить? - у Энди, как и у  его
жены, были причины относиться ко мне настороженно.
   - В основном поработать. Я решил, что здесь хорошее место для работы.
   Это его не убедило; он по-прежнему смотрел настороженно.
   - Не помню, чем вы занимаетесь.
   - Я преподаю в колледже,  -  мой  бес  противоречия  порадовался  его
изумлению. - Английскую литературу.
   - Да, вы всегда выглядели смышленым, - сказал он. -  А  наша  девочка
уехала  в  бизнес-колледж  в  Вайнону.  Ей  там  нравится.  Вы  не   там
преподаете?
   Я сказал ему, где преподаю.
   - Это на Востоке?
   - На Лонг-Айленде.
   - Ева говорила, что боится, как бы вы не уехали на Восток. Так что  у
вас за работа?
   - Мне нужно написать книгу - то есть, я пишу книгу. О Дэвиде Герберте
Лоуренсе.
   - Ага. Не помню такого.
   - Он написал "Любовники леди Чаттерлей".
   Энди сконфузился, как молоденькая девушка.
   - Похоже, правду говорят об этих колледжах  на  Востоке,  -  медленно
сказал он. Возможно, он произнес это в заговорщически-мужском  значении,
но мне послышалась только злость.
   - Это только одна из его книг.
   - Мне хватает одной книги, - он обернулся, и за его спиной  я  увидел
его жену, глядящую на меня из глубины магазина.
   - Это Майлс, сын Евы, - объявил он.  -  Дурачит  меня.  Говорит,  что
пишет неприличную книжку.
   - Мы слышали, что вы с женой развелись, - сказала она. - От Дуэйна.
   - Мы жили отдельно. А потом она  умерла.  Их  лица  опять  окрасились
изумлением.
   - Этого мы не знали, - сказала жена Энди. - Будете что-нибудь брать?
   - Пожалуй, упаковку пива для Дуэйна. Что он пьет?
   - Да все, - сказал Энди. - "Блац", "Шлиц", "Будвайзер". У  нас  вроде
бы есть "Буд".
   - Давайте, - сказал я, и Энди скрылся в  подсобке.  Мы  с  его  женой
смотрели друг на друга. Она первой прервала неприязненное молчание:
   - Значит, вы приехали поработать?
   - Да. Конечно.
   - Но он сказал, вы пишите что-то неприличное?
   - Он не понял. Я пишу свою диссертацию. Она ощетинилась:
   - Думаете, Энди слишком глуп, чтобы вас понять? Вы ведь  всегда  были
слишком хороши для нас. Слишком хороши, чтобы жить  с  нами...  и  чтобы
соблюдать закон.
   - Подождите, - остановил я ее. - Господи, это ведь было так давно.
   - И слишком хороши, чтобы  не  поминать  имя  Господне  всуе.  Вы  не
изменились, Майлс. Дуэйн знает, что вы едете?
   - Конечно. Хватит злиться. Послушайте - я ехал двое  суток,  со  мной
случились кое-какие неприятности, и я хочу только тишины и  покоя,  -  я
заметил, что она смотрит на мою завязанную руку.
   - Вы всегда приносили несчастье, - сказала она. - Вы  и  ваша  кузина
Алисон. Хорошо, что вы не выросли  в  долине.  Ваши  деды  были  нашими,
Майлс, и ваш отец тоже, но вы... мне кажется, у нас достаточно  забот  и
без вас.
   - О Боже! Что случилось с вашим гостеприимством?
   - Мы еще не забыли вас и того, что вы сделали. Энди отнесет ваше пиво
к машине. Деньги можете оставить на прилавке.

Показания Маргарет Кастад

   Я знала, что это Майлс Тигарден, когда он только ступил на наш порог,
хотя Энди уверяет, что узнал об этом, только когда он сказал, что он сын
Евы. У него был тот же вид, что и всегда  -  будто  он  хранит  какую-то
тайну. Я всегда жалела Еву, она прожила жизнь прямо, как стрела, и не ее
вина, что он вырос таким. Теперь, когда мы знаем о нем все, я рада,  что
Ева с ним вовремя уехала отсюда. В первый день я просто выставила его из
магазина. Я сказала: нас не обманешь. Мы тебя знаем. И уходи  из  нашего
магазина. Энди отнесет твое пиво к машине. Я  подумала,  что  он  где-то
подрался - он выглядел испуганным, и из руки у него шла кровь. Я так ему
и сказала, и скажу еще, если понадобится.  Он  всегда  был  каким-то  не
таким. Если бы он был собакой или лошадью, его следовало бы пристрелить.
Да-да, просто пристрелить. А так  я  только  выгнала  его,  с  этим  его
шкодливым взглядом и с рукой, замотанной платком.

***

   Я  молча  смотрел,  как  Энди   ставит   пиво   на   заднее   сиденье
"фольксвагена", рядом с рукописями.
   -  Что,  досталось?  -  спросил  он.  -  Жена  сказала,  что  вы  уже
расплатились. Ладно, передайте привет Дуэйну. Надеюсь, ваша  рука  скоро
пройдет.
   Он отошел от машины, вытирая руки о штаны, будто  запачкал  их,  и  я
молча занял место за рулем.
   - Пока, - сказал он, но я не ответил. Выезжая со стоянки, я увидел  в
зеркальце, как он пожимает плечами. Когда магазин скрылся за  поворотом,
я включил радио, надеясь поймать музыку, но Майкл Муз опять  забубнил  о
смерти Гвен Олсон, и я торопливо вырубил его.
   Только доехав до школы, где моя бабушка обучала все восемь классов, я
немного  расслабился.  Есть  особое  состояние  мозга,  при  котором  он
вырабатывает альфа-волны, и я постарался  его  достичь,  но  у  меня  не
получилось. Осталось сидеть в машине и смотреть на дорогу и на пшеничное
поле справа. Где-то послышалось гудение мотоцикла, и скоро я увидел  его
- сперва размером с  муху,  потом  больше  и  больше,  пока  я  не  смог
различить на нем парня в шлеме и черной кожаной куртке и за  его  спиной
девушку с развевающимися светлыми волосами. Мотоцикл свернул направо,  и
скоро гудение стихло.
   Почему старые грехи всегда тащатся за тобой? Придется делать  покупки
в Ардене, хоть и не хочется делать десятимильный крюк. Это решение  меня
несколько успокоило, и через несколько минут я смог поехать дальше.

***

   Вы спросите, где же были моя застенчивость и  привычка  к  шутовству?
Меня и самого изумило, как  легко,  оказывается,  меня  разозлить.  Утро
выдалось нервным, к тому же я обнаружил,  что  старые  грехи  никуда  не
девались. Все эти годы они ждали меня здесь.

***

   В ста ярдах от заброшенной школы стояла лютеранская церковь - красное
кирпичное здание, пропитанное каким-то неуклюжим  спокойствием.  В  этой
церкви мы с Джоан венчались, чтобы успокоить мою бабушку, которая  в  то
время была уже очень больна.
   За церковью лес исчез, и опять начались  пшеничные  поля.  Я  миновал
ферму Сандерсонов - перед  домом  стояли  два  пикапа,  в  пыли  возился
облезлый петух, - и увидел дородного мужчину, высунувшегося из  двери  и
помахавшего мне рукой. Я хотел помахать в ответ,  но  мой  мозг  еще  не
выработал достаточно альфа-волн.
   Через полмили я уже видел наш старый дом и  земли  Апдалей.  Ореховые
деревья  во  дворе  разрослись  и  напоминали  шеренгу  старых   толстых
фермеров. Я зарулил во двор  и  проехал  мимо  деревьев,  чувствуя,  как
машина подпрыгивает на корнях. Я ожидал, что при виде дома меня  охватит
волнение, но этого не случилось. Обычный  двухэтажный  дом  с  верандой.
Выходя из машины, я вдохнул знакомый запах фермы - смесь запахов  коров,
лошадей, сена и молока. Этот запах проникает во все;  когда  деревенские
приезжали к нам в Форт-Лодердейл, от них за милю несло фермой.
   Мне показалось, что мне снова тринадцать лет, и я расправил  плечи  и
вскинул голову. За стеклом веранды что-то задвигалось, и  по  ковыляющей
походке я понял, что это Дуэйн. Он так же сидел в углу  веранды,  как  в
тот ужасный вечер двадцать лет назад.  Увидев  своего  кузена,  я  сразу
вспомнил, как мало мы друг друга любили,  сколько  враждебного  пролегло
между нами. Я надеялся, что теперь все будет иначе.

Два

   - У меня есть пиво, Дуэйн, - сказал я, пытаясь изобразить дружелюбие.
   Он, казалось, был смущен - это читалось на его большом лице, - но его
механизм настроился на протягивание руки и приветствие, и он это сделал.
Рука его была сильной, как у настоящего фермера, и такой шершавой, будто
ее сделали  из  чего-то  менее  чувствительного,  чем  кожа.  Дуэйн  был
невысок, но широк в плечах. Пока мы пожимали руки, он, прищурясь, глядел
на меня, пытаясь понять, что я подразумеваю под пивом. Я заметил, что он
уже приступил к труду, на нем был тяжелый комбинезон и рабочие  ботинки,
заляпанные грязью и навозом. Он источал обычный запах фермы в  сочетании
с присущим только ему запахом пороха.
   Наконец он отпустил мою руку:
   - Хорошо доехал?
   - Конечно, - сказал я. - Эта страна не такая  большая,  как  хочется.
Люди так и шныряют по ней, туда-сюда.
   Хотя Дуэйн был почти на десять лет старше, я  всегда  разговаривал  с
ним так.
   - Я рад. Ты удивил меня,  когда  сказал,  что  хочешь  приехать  сюда
снова.
   - Ты думал, что я потерялся среди мясных котлов Востока?
   Он моргнул, не сообразив, что  я  имел  в  виду.  Уже  второй  раз  я
поставил его в тупик.
   - Я был удивлен, - продолжал он. - Жаль, что так вышло с твоей женой.
Может, хочешь войти?
   - Именно. Хочу войти. Я что, оторвал тебя от работы?
   - Я подумал, что нехорошо будет, если  ты  не  застанешь  меня  дома.
Дочка где-то болтается, ты же знаешь этих детей: на них ни в чем  нельзя
положиться. Вот я и решил дождаться тебя здесь, на  веранде.  Слушал  по
радио, что там с этим жутким делом. Моя дочь знала ту девочку.
   - Поможешь занести вещи? - спросил я.
   - Что? А, конечно, - он залез в машину и  достал  тяжелую  коробку  с
книгами. Потом заглянул снова и спросил:
   - Это пиво мне?
   - Надеюсь, ты любишь этот сорт.
   - Ну, оно ведь мокрое? - он улыбнулся.  -  Положим  ею  в  бак,  пока
разберемся здесь, - пока мы шли к двери, он  оглянулся  и  посмотрел  на
меня со странным беспокойством. - Скажи, Майлс, может, я не  должен  был
говорить о твоей жене? Я ведь видел ее всего один раз.
   - Все в порядке.
   - Нет. Не надо бы мне соваться в эти дела с бабами.

***

   Я знал, что это относится как к его личному неудачному опыту,  так  и
ко всем женщинам вообще. Дуэйн боялся женщин - он  был  из  тех  мужчин,
сексуально нормальных во всем остальном, что чувствуют себя легко только
в мужской компании.  Думаю,  ему  женщины  прежде  всего  представлялись
источником боли, за исключение ем его матери и бабушки (о его  дочери  я
пока не мог сказать). После своего первого разочарования он  женился  на
девушке из Френч-Вэлли, которая умерла при  родах.  Оставшаяся  при  нем
дочь  была  слишком  слабым  утешением.   За   четыре   года   ожидания,
сопровождаемого насмешками окружающих, год брака  и  остаток  жизни  без
женщины рядом. Я думал, что его боязнь женщин содержит  немалую  примесь
ненависти.  Еще  тогда,  когда  он  увивался  за  польской  девушкой,  я
подозревал, что его чувство к Алисон Грининг граничит с  чем-то  худшим,
чем похоть. Он ненавидел ее за то, что она пробуждала в нем  желание,  и
находила это желание абсурдным, и смеялась над ним.
   Конечно, при физической силе Дуэйна воздержание доставляло ему немало
хлопот. Он подавлял свою сексуальность трудом и добился в  этом  немалых
успехов. Он прикупил двести акров по соседству, работал по десять  часов
в день и, казалось, иллюстрировал физический закон: от его  сексуального
голода толстел банковский счет.
   Я увидел свидетельства его процветания, когда мы с ним  перетаскивали
коробки и чемоданы в старый бабушкин дом.
   - Господи, Дуэйн, да ты купил новую мебель!
   Вместо старой рассохшейся мебели бабушки в комнате стояло то,  что  я
назвал бы "гарнитуром для отдыха  конца  пятидесятых":  тяжелые  кресла,
диван с  гнутыми  ножками,  кофейный  столик,  настольные  лампы  взамен
керосинок, даже какие-то картины в рамках на стене. В этом  старом  доме
подобная  мебель  выглядела  бестактно,  напоминая  обстановку  дешевого
мотеля. Напомнила она и еще что-то, чего я не мог вспомнить.
   - Думаешь, что глупо  покупать  новую  мебель  для  старого  дома?  -
спросил он. - Видишь в чем дело, у меня тут все время  гости.  В  апреле
были Джордж и Этель, в мае Нелла из Сент-Пола... -  он  перечислил  всех
кузенов и их детей, которые жили в доме  неделю  или  больше.  -  Иногда
здесь прямо гостиница. Видно, все эти  городские  хотят  показать  своим
детям, что такое ферма.
   Пока он говорил, я разглядывал старые фото, висевшие на стенах еще  с
тех времен. Я хорошо знал их: вот я сам в девять лет, в костюмчике  и  с
прилизанными волосами, а вот Дуэйн в пятнадцать, подозрительно  глядящий
в объектив. Рядом висела фотография Алисон, на  которую  я  старался  не
смотреть, хотя видел, что она там. Вид  этого  милого,  чуть  диковатого
лица мигом выбил бы меня из колеи. Тут я заметил, что в доме  необычайно
чисто.
   - А тут как раз в Ардене, - продолжал Дуэйн,  -  устроили  распродажу
мебели. Вот я и купил это все по дешевке. Привез целый грузовик.
   Вот на что это еще похоже: на офис терпящей крах фирмы.
   - Мне нравится, что она выглядит модерново, - заявил  Дуэйн  с  тенью
вызова. - Всем нравится.
   - Вот и хорошо, - сказал я. - Мне тоже нравится. Меня  слепил  отсвет
фотографии Алисон, висящей на  стене.  Я  помнил  эту  фотографию  очень
хорошо. Снято в Лос-Анджелесе, как раз перед тем,  как  супруги  Грининг
развелись, и Алисон с матерью переехали в Сан-Франциско. Даже в  детстве
лицо Алисон было прекрасным и загадочным, и фотограф уловил это  в  ней.
Она выглядела так, будто знала все на свете. При мысли об  этом  у  меня
кольнуло в сердце, и я сказал:
   - Хорошо бы затащить сюда стол. Он мне нужен для Работы.
   - Нет проблем, - бодро откликнулся Дуэйн. - У меня есть старая дверь,
которую можно поставить на козлы.
   - Спасибо. Ты радушный хозяин. И у тебя очень чисто.
   - Помнишь миссис Сандерсон, что живет вниз по дороге? Тута Сандерсон?
У нее умер муж пару лет назад, и она живет со своим сыном  Редом  и  его
женой. У Реда хорошая ферма, почти как у Джерома. В общем, я договорился
с Тутой, чтобы она каждый  день  готовила  тебе,  стирала  и  убирала  в
комнате. Вчера она уже была, - он замялся. - Она хочет пять  долларов  в
неделю плюс твои продукты. Она не может ездить в магазин с тех пор,  как
ей удалили катаракту. Ты согласен?
   - Конечно. И пусть берет семь долларов. А то мне будет казаться,  что
я ее обкрадываю.
   - Как хочешь. Но она сказала "пять", а  с  ней  не  поспоришь.  Давай
достанем пиво.
   Мы вышли во двор, согретый солнцем и пропитанный запахами  фермы.  На
воздухе пороховой запах Дуэйна чувствовался сильнее, и  я  спрятался  от
него в машине.
   Взяв пиво, мы пошли мимо сарая, мимо амбара к большому баку, стоящему
возле коровника.
   - Ты в письме писал, что работаешь над книгой.
   - Это моя диссертация.
   - И о чем?
   - Об одном английском писателе.
   - Много он написал?
   - Много, - я засмеялся. - Чертовски много. Дуэйн тоже засмеялся.
   - А почему ты им занялся?
   - Долгая история. Слушай, я хотел  навестить  кое-кого  из  знакомых.
Здесь остался кто-нибудь?
   Он задумался, пока мы проходили мимо бурого пятна, где когда-то  была
беседка.
   - Помнишь Белого Медведя Говра? Он сейчас шериф в Ардене.
   Я чуть не выронил пиво:
   - Белый Медведь? Этот хулиган? - когда  мне  было  десять,  а  Белому
Медведю семнадцать, мы с ним  обкидывали  прихожан  в  церкви  Гетсемана
шариками из жеваной бумаги.
   - Именно. Он хорошо работает.
   - Надо ему позвонить.  Он  мне  всегда  нравился,  хотя  был  слишком
неравнодушен к Алисон.
   Дуэйн удивленно взглянул на меня и продолжил:
   - Боюсь, сейчас ему не до тебя. Я вспомнил другое лицо из прошлого  -
самого доброго и смышленого из всех арденских парней.
   - А где Пол Кант? Неужели он здесь? Я думал, он уехал в университет и
не вернулся.
   - Нет, он здесь. Работает в Ардене, в универмаге  Зумго.  По  крайней
мере, так я слышал.
   - Не могу поверить. Он работает в универмаге? Он что, менеджер?
   - Просто работает, - Дуэйн снова взглянул на меня, на этот  раз  чуть
виновато. - Говорят, он немного не в себе.
   - Не в себе?
   - Ну ты же знаешь, какие длинные у людей языки. Позвони ему  и  узнай
сам.
   - Я знаю, какие у них языки, - я вспомнил жену Энди. -  Обо  мне  они
достаточно поговорили. А некоторые и до сих пор говорят.
   Мы подошли к баку, и я наклонился над его  поросшей  мхом  кромкой  и
стал опускать бутылки в зеленоватую воду.

Показания Дуэйна Апдаля 16 июля

   Конечно,  я  вам  все  расскажу  про  Майлса.  Я  много  могу  о  нем
порассказать. Он всегда был здесь  чужим,  с  самого  детства,  а  когда
вернулся - особенно. Говорил так, будто ему краб вцепился в задницу,  на
городской манер. Как будто шутил надо мной. Когда мы понесли  бутылки  с
пивом в мой бак за сараем, вы знаете, он сказал, что хочет видеть Белого
Медведя, ну, в смысле, шерифа Говра  (смех),  потом  сказал,  что  хочет
видеть Канта, и я сказал: давай-давай, понятно (смех), а потом он сказал
что-то про людей, которые о нем говорят. Он едва не побил бутылки,  пока
клал их в бак. Но когда он начал вести себя действительно странно -  это
когда пришла моя дочь.

***

   Мой  носовой  платок  зацепился  за  пробку  последней   бутылки   и,
отделившись от моей руки, белым пятном лег на дно  бака.  Холодная  вода
обожгла рану; струйка крови медленно задымилась  в  зеленой  воде,  и  я
невольно подумал об акулах.
   -  Что  с  тобой?  -  спросил  стоящий  рядом  Дуэйн,  глядя  на  мою
кровоточащую руку.
   - Трудно объяснить, - я вытащил руку из воды и прижал ее  к  дальнему
краю бака, где мох был чуть не в дюйм толщиной. Боль как  по  волшебству
прекратилась; ощущение было удивительно приятным.  Если  бы  я  мог  так
стоять целый день, прижимая руку к прохладному мягкому мху, рана  зажила
бы сразу.
   - Тебе больно? - спросил - Дуэйн.
   Я смотрел вдаль. По обе стороны от ручья за дорогой росли  пшеница  и
альфальфа. Те же две культуры с четкой линией разделения тянулись  и  по
склону холма, а выше рос лес, не правдоподобно четкий,  как  на  картине
Руссо. Мне хотелось взять в руку пригоршню мха и идти туда, забыв все  о
моей диссертации и о Нью-Йорке.
   - Тебе больно?
   Кровь через мох просачивалась в воду. Я все еще смотрел на край поля,
где начинался  лес.  Мне  показалось,  что  я  вижу  тоненькую  фигурку,
выглянувшую из-за деревьев и шмыгнувшую обратно, как лиса. Прежде чем  я
успел ее разглядеть, фигурка скрылась.
   - Как ты? - голос Дуэйна стал нетерпеливее.
   - Нормально. Тут гуляют дети, в этом лесу?
   - Вряд ли. Лес слишком густой. А что?
   - Нет. Ничего.
   - Там водится кое-что. Но охотиться не очень удобно.  Если  только  у
тебя нет ружья, стреляющего вокруг деревьев.
   - Может, у Энди такие продаются, - я отнял руку ото мха, и она тут же
начала ныть.

Показания Дуэйна Апдаля 16 июля

   Похоже, он  что-то  задумал  тогда.  Что-то  его  влекло,  можно  так
сказать. Видели бы вы, как он стоял возле бака и смотрел  на  этот  лес.
Мне бы еще тогда догадаться, что с этим лесом что-то неладно.

***

   Когда Дуэйн сказал: "Пойдем домой, я завяжу это бинто